***
Ян набирает полную ванну. Вода в первый момент кажется нестерпимо горячей, и он ложится неподвижно, оставляя на поверхности только голову и колени, которые холодит воздух. Замирает, пережидая. Вода успокаивается, становится не так горячо. Гигантские маки на шторке бросают вокруг оранжево-красные тени. Ян медленно уходит под воду с головой, выныривает, фыркает, убирает с лица налипшие волосы. Вода парит. Ян постепенно успокаивается. Упирается затылком в жёсткий эмалированный бортик и разглядывает покрытые чёрной плесенью стыки между плиткой. За дверью тихо, и Ян представляет, что он здесь один, что Дианы просто не существует. Все заверения, которые он себе давал в первые дни переезда, все его надежды, что может быть лучше, — не оправдываются. Лучше не будет, понимает Ян. А вот хуже… хуже может быть запросто. И от этого понимания на душе тяжесть, кажущаяся неподъёмной. «Зачем всё это? — думает Ян. — Зачем всё это дерьмо сваливается одно к одному? Чёрная полоса». От горячей воды его размаривает и начинает клонить в сон.***
Просыпается Ян в своей комнате в районе обеда от звонка Скороходова. — Привет, привет, да, здравствуй. Не разбудил? А то чего-то, кажется, у тебя голос как будто сонный. Нет? Всё нормально? Ян хмыкает, прочищает горло и говорит: — Да. Привет. — Слушай, я чего хотел спросить. Я там тебе отправил письмо. Ты занят, наверное, был? Не видел? Ян подрывается. Начинает выбираться из спальника. Забирает ноутбук со стола на кровать. Всё это его нервирует — и резкое пробуждение, и ощущение, словно он сейчас что-то важное протабанил. — Да, извини. Я не видел. — Нам пришлось поменять несколько конструкцию дома, — говорит Скороходов, — потому что оказалось, что мы не вписались по нормам. Грузовики не могут перевозить такие большие детали. Не вписались на двадцать сантиметров, представляешь. И из-за этой ерунды теперь надо переделать развёртки стен. Ян с трудом слушает скороходовский щебет. Открывает долго грузящуюся почту. — Понятно, — говорит он. И только потом доходит, что означают слова Скороходова. — То есть, — не веря, уточняет он, — то есть все доски, которые мы пронумеровали, все спецификации, это всё сейчас съедет, да? — Ну, не всё. Но часть да. Жалко, конечно. Но это рабочий процесс. Тут ничего не поделаешь. Так всегда бывает, что приходится вечно с этими рабочими переделывать, переделывать, переделывать. Ян трёт свободной рукой лицо. Скороходова внезапно очень хочется послать на хрен. Скороходова, его рабочих, Диану, обдолбавшегося чем-то Илью, занудного Мишу, да вообще всю эту ублюдочную жизнь. «Как же заебало», — думает Ян. А Скороходову говорит: — Понятно. Больше ничего адекватного вслух произнести он не в состоянии. — В общем, из-за этого у нас увеличились сроки сдачи дома. Поэтому хорошо бы нам ускориться. — Понятно, — снова произносит Ян. Собирается с силами. — Хорошо, я понял. — Хорошо. Очень на тебя рассчитываю. Потому что, сам понимаешь, без твоей помощи сейчас никак. Ян прощается со Скороходовым. Обнаруживает несколько непрочитанных сообщений от Миши. Он спрашивает, написал ли Ян Рите. Ян совершенно забыл, и вопросы эти не вовремя будят внутри только раздражение. «Не успел. Работа», — отчитывается он коротко. Миша начинает возмущённую тираду, состоящую из множества мелких сообщений. Ян закрывает диалог, испытывая мстительную удовлетворённость. Нет у него сейчас времени выяснять отношения.***
Он ничего не ест и не пьёт, работает до самого вечера. Диана дважды скребётся в дверь. Ян делает музыку в наушниках громче. Слушает одну и ту же песню по кругу, лишь бы ничего не просачивалось снаружи. Останавливается только к вечеру, почти к ночи. Тело болит от беспрерывного пребывания в одном положении. Ян встаёт, потягивается, трёт лицо. Вот теперь от чертежей тошнит. И тошнит очень сильно. Ян находит в рюкзаке сигареты и решает выйти хотя бы покурить. Реальный мир вокруг после долгого втыкания в монитор кажется непривычно объёмным и странным. Ян больше тупит, чем курит. Случайно цепляется взглядом за сломанную сигарету на полу. Ту, которую вчера потерял. Воспоминания о минувшей ночи всколыхиваются внутри. Ян подбирает сигарету, бросает к остальным в банку. На полу остаются рыжие табачные крошки. Про Илью думать не хочется. Накатывает мерзкое ощущение, отдающее тревогой и злостью на самого себя. Ян решает, что не будет сейчас об этом. Есть множество других, более срочных проблем. Их много, а он один, надо как-то распределять силы. Но внезапно оказывается, что выбора у него нет: Илья болтается у дверей бабушкиной квартиры. — Привет, — говорит он, когда Ян подходит ближе. Он без капюшона, кажется непривычным. В майке с неизвестным Яну мультипликационным персонажем на животе. Взгляд заторможенный, никакущий. — Привет, — отзывается Ян. — Слушай, — Илья склоняет голову, медленно подбирает слова, — я хотел поговорить кое о чём. — Меня работой сейчас завалило, — говорит Ян. Ему надо идти. Это правда. Но Илья поднимает лицо, и Ян пасует. — Ладно. Пошли. Кивает в сторону лестницы, с которой только вернулся. Илья трогается за ним. О чём он там собирается разговаривать — Ян не знает. Зато точно знает, о чём хочет поговорить сам. — Что это было вчера? — спрашивает, как только они оказываются на лестнице. Лучше бы этот вопрос звучал поспокойнее, но с этим делом у Яна сегодня сложно. Илья тушуется, вздыхает. Яна это нервирует. — Я… просто. — Он поднимает взгляд. — Блин, ты думаешь, так просто это сказать? Мы знакомы-то всего ничего. А я тут должен душу свою выворачивать. — Охуеть, — выдыхает Ян. — Что ты психуешь вообще? — Я психую? — Давай так, — говорит Илья, примирительно поднимая руки. Жест этот действует на Яна точно противоположным образом. — Так, — продолжает Илья. — Мы оба два взрослых человека, ладно? Каждый имеет право делать то, что считает нужным… — Илья, — перебивает Ян. — Давай я тебе кое-что объясню. То, что ты сейчас говоришь, это всё, конечно, охренительно круто. Но я тебе сразу скажу, я не хочу связываться с этим дерьмом. Илья замирает. Моргает медленно. Переваривает. Говорит: — С каким дерьмом? Ты считаешь дерьмом меня, или ты думаешь, что… — О нет, — останавливает его Ян. — Стоп, стоп. — Ты считаешь меня конченым торчком, Ян? Что-то этот разговор отдалённо напоминает. Ян останавливается. Илья вглядывается в него несколько мгновений, потом продолжает: — Я не Диана, ты в курсе? У Яна в голове щёлкает: точно, Диана. А Илья говорит дальше: — Меня не нужно спасать, контролировать или наставлять на путь истинный. Ладно? Может, ты, конечно, привык к таким отношениям и только так чувствуешь себя нужным, но… Фраза ударяет неожиданно больно. Ян даже не может вдохнуть в первую секунду. Чувствует, как каменеет лицо. Что несёт дальше Илья, он уже не слушает. — Твоё «пошёл на хуй» я услышал, — говорит Ян и выходит. Злобно лязгает дверью бабушкиной квартиры. Снова запирается в своей комнате, прежде чем Диана успевает выскочить из коридора. Она стучит в дверь, что-то тараторит. Ян бросает короткое «отъебись», и с той стороны становится тихо. Он стоит посреди комнаты, чувствуя себя просто оглушённым. «Знакомы всего ничего», — крутится в голове. И это правда. Кто он ему — этот сосед-наркоман? Да никто вообще. Ян садится на постель. Осторожно, будто боится чего-то. То ли сломать её, то ли сломаться самому. И закусывает то место на руке, которое вчера ему чуть не отгрызла Диана, до боли. «Всё, это всё, конец», — думает он. И мысль эта почему-то невыносима.***
Ночью он не может заснуть. В третьем часу едва погружается в дрёму, как на улице вдруг начинает орать пьяная компания. Сон испаряется. Лежать становится невмоготу. Ян выбирается из спальника, подходит к окну и выглядывает наружу, отодвинув серую в темноте штору. Площадка под окнами пуста, грязный снег в свете фонарей кажется оранжевым. Из-за угла доносится сиплый девичий голос: — Ты достал меня, ты понимаешь? Я работаю целыми днями, а ты… Что говорит второй человек, разобрать Ян не может. — Да ты задолбал со своей любовью! — рявкает девица. Колышутся на вычищенном дворниками асфальте две тени. — Перестань орать, ладно? Выслушай меня, пожалуйста. Девица, кажется, рыдает. Ян ловит приступ тошноты от этой некрасивой сцены. Каким-то образом она попадает во все пережитые им за последние сутки скандалы разом. Знать, что дальше, совершенно не хочется, он отворачивается и отходит от окна. Голоса удаляются. Утром он пишет Рите. Настроение отвратительное. Так что, когда Диана выплывает из комнаты, ей не нужно делать ничего вообще, чтобы его разозлить. В принципе, Ян не против начать скандал сам. Ради разнообразия. Ради… Да какая разница вообще? Есть ли смысл пытаться сохранить между ними это эпизодическое подобие человеческих отношений? «Нет, никакого», — решает Ян. Диана припирается на кухню, когда Ян почти доваривает гречку. Гречка разбухла в кастрюле и пыхтит. Ян бдит, будто гречке нужен ежесекундный контроль. Газ горит под кастрюлей ровным синим пламенем, шпарит воздух вокруг. Диана замирает в дверном проёме, будто боится войти. Ян не видит, скорее чувствует это. — Что? — говорит он. Собственный голос звучит напряжённо. Он оборачивается. Диана всклокоченная, держится неловко рукой за дверной косяк. На ней белая ночнушка в мелкий цветочек — та же, что и всегда. — Где все твои вещи? — спрашивает Ян. — Что? — не понимает она. — В смысле? — Где все шмотки, которые у тебя раньше были? Это же бабушкина ночнушка. На хрена ты носишь её одежду? Диана сразу же обижается, несмотря на настороженность. Ян видит: теперь она его побаивается. Происшествие с молотком её впечатлило. И это приятно, это ему нравится. — А тебе какая разница? — говорит она. — Мне никакой. Ты выглядишь как полоумное чмо, а так всё нормально. — Ян пожимает плечами, отворачивается. Диана почему-то молчит. Не огрызается в ответ. Ян крутит ручку на плите, покрытую многолетним слоем грязи, выключает газ. Гречка сварилась. Диана садится на табуретку за стол. Говорит, пока Ян достаёт из сушилки тарелку: — У мамы. На мгновение Ян замирает. Ну конечно. Он не подумал. — Ты же созваниваешься с ней, да? — спрашивает он. — Давно не звонила. — И как давно? Ян открывает холодильник, достаёт масло, картонный пакет с молоком. Нюхает раскрытое горлышко. Пахнет кисло, но непонятно, нормально ли это. — Я в последний раз разговаривала с ней на похоронах бабушки, — сообщает Диана. Яну хочется спросить что-нибудь вроде «и как?», но он удерживается. Раздражение сменяется усталостью. Такой же, как у Дианы. Он садится рядом и спрашивает: — Будешь гречку? Диана кивает. Ян достаёт ещё одну глубокую тарелку с мелкими листочками на кайме, из ящика вынимает две ложки. Пробует молоко из пакета и плюётся в раковину: всё-таки скисло. — Я думал, у тебя всё лучше, чем у меня с ней, — в конце концов сообщает он. Диана ковыряется в каше, размазывает обмылок тающего от жара масла. — Со мной она разговаривает. — Лицо её кривится в гримасе отвращения. — Но… — Ты могла хотя бы забрать свои вещи. — А смысл? — Диана поднимает голову. Ян пожимает плечами. Как это вообще объяснить? — А вот так смысл есть, да? — Так тоже нет, — соглашается Диана. — Ну, тогда я не понимаю. — Мне просто всё равно. — Меня удивляет, что бабушка тебе позволила всё так оставить. — Да есть у меня нормальная одежда! — взрывается вдруг Диана, даже вскакивает с табуретки. — Ты думаешь, это самое важное?! — Я думаю, — спокойно отвечает Ян, — это определённый показатель. Особенно в твоём случае. — Показатель чего? Ян не отвечает, жуёт гречку. Не чувствует вкуса. Не чувствует ничего. Диана медленно садится обратно. Берёт ложку. — И в страшном сне мне не виделось, что я буду так жить, — неожиданно для самого себя произносит Ян. — О, ну конечно. Я причина всех твоих бед. Давай, вали всё на меня! — Не только в тебе дело, — качает головой Ян. — Хотя ты — просто пиздец, если честно. — Да пошёл ты! Ян смотрит на неё, улыбается. — Тебе всё это смешным кажется, да? — Диану задевает, она злится. — Ну а что? Лучше заплакать? Ты мне это хочешь предложить? — Мне всегда хотелось, чтобы у меня был другой старший брат. Ян улыбается шире. — Да. Согласен. Хорошая мысль. Лучше бы это был не я. Больше они не разговаривают. Диана запихивает в рот последние ложки гречки, прожёвывает уже поднимаясь. С грохотом роняет тарелку на дно раковины и выходит. — А помыть за собой? Нет, не хочешь? — кричит ей вслед Ян и опять улыбается. Внутри у него всё болит, дышать трудно. В одиночестве он доедает, аккуратно складывает грязные тарелки одну в другую, сверху ложки — помоет потом. Остатки гречки убирает в холодильник. Натыкается взглядом на сложенные над полкой с овощами бутылки с пивом. «Ладно, — думает, — ладно». И забирает в комнату обе.***
Весь день он работает. Переделывает скороходовские таблички, перебивает номера досок и мебельных щитов. Занятие муторное, очень напоминает историю про одного мужика, катившего вверх по горе камень. Скороходов звонит, добавляет ещё изменений. И голос его звучит уже не так спокойно, как раньше. Тоже недоволен, начал нервничать, понимает Ян. Курить к вечеру хочется страшно. Ян с болезненным удовольствием наблюдает за этим своим желанием. Никуда выходить, конечно, не собирается. Пить за работой глупо, но Ян чувствует себя таким задолбавшимся, что становится наплевать. Да и пьёт он эти несчастные две бутылки так долго, что почти не чувствует опьянения. Тело просто становится немного ватным. В голове повисает тупость. Яна это вполне устраивает. Комната сереет от сумерек. Монитор ноутбука светит всё ярче. Ян зажигает свет. Прерывается, идёт доедать гречку. Готовить что-то ещё лень и не хочется. Всё равно, что есть, лишь бы не быть голодным. Никакого удовольствия от еды он сейчас не получает. За дверью Дианы опять искусственный грохот аплодисментов, смех и шум голосов. Ян втыкается в телефон. Несколько непрочитанных от Миши, одно Ритино. Он открывает сообщение, текста много. Чем дальше Ян читает, тем мрачнее становится. Рита долго посвящает его в сложные перипетии своих отношений с упомянутой Мишей подругой. «Понятно, — отвечает Ян. — Жаль». Потому что помочь Рита не может. «Дерьмо», — думает он. Потом пишет об этом Мише, отвечает на предыдущие его сообщения.***
К среде с чертежами для рабочих заканчивают. Скороходов переводит деньги. Ян считает, прикидывает в уме — месяц подбирается к своему концу. И хотя было ясно, что так получится, с деньгами всё равно выходит скверно. — Где ключ от почтового ящика? — Ян заглядывает в Дианину комнату. В телевизоре мечется здоровенная мохнатая овчарка, бегают туда-сюда мужики бандитской наружности. Диана смотрит так внимательно, словно ничего важнее в её жизни происходить точно не будет — рот чуть приоткрыт, глаза стеклянные. — Эй, — зовёт Ян. Диана вздрагивает, начинает суетиться. На ощупь находит руками край постели, спускает ноги на ковёр. — Сейчас, — говорит, — реклама будет. Ян выходит. Торопиться, в принципе, некуда. Он идёт в свою комнату, разгребает вещи на чистые и те, что уже пора постирать. Загружает стиральную машинку на кухне. Порошков в шкафу оказывается целое море, и Ян долго не может выбрать: пахнут все одинаково гадко. — Вот. — Диана суёт ему в руку маленький ключик. Он чуть влажный от потной Дианиной ладошки. Ян провожает её взглядом по коридору. Диана спешит обратно к собакам и мужикам. «Стариковские отечественные сериалы про ментов. Какой кошмар», — думает он. Накидывает куртку и спускается на первый этаж. Он катается теперь со второго на первый и наоборот на лифте. Глупо и неудобно. Но ещё более неудобно будет столкнуться с Ильёй. Ян старается про него больше не думать. Причисляет факт их знакомства ко всем предыдущим неудачам с почти завязавшимися отношениями. На душе от этого мерзко, но это ощущение такое привычное. Ян знает: нужно подождать, и в какой-то момент ему станет плевать. Это неизбежно. В подъезде пусто. Бетонный пол тёмный от влаги, в воздухе висит едва уловимый химический запах — след приходившей недавно уборщицы. Ян спускается к почтовым ящикам, облепившим стену справа от выхода. Находит бабушкин внизу первого ряда и отпирает длинную металлическую дверцу. Внутри реклама, шуршащие газеты, пачкающие руки чёрным налётом, буклеты продуктовых магазинов, снова реклама, замаскированная под письма. Ян вытаскивает целую жирную стопку, и от количества этой макулатуры становится немного не по себе. Пока совершенно необоснованно, но ощущение подвоха уже подкрадывается к нему. Ян отходит со всем этим добром к подоконнику, сваливает на свободное место между цветочными горшками и начинает перебирать. Мусор, мусор, какая-то неважная ерунда, предупреждение о введении ограничений… Ян тормозит, застывает с распечаткой в руках. Потом бросает всё уже отсортированное на пол, поспешно перебирает оставшееся. Там находит два извещения об оплате коммунальных услуг. Смотрит на сумму задолженности среди прочих мелко напечатанных циферок. Потом снова берёт предупреждение, читает размер общей задолженности. В следующей строчке: «…к сожалению, при неоплате Вами долга в течение 3 дней… исполнитель услуг будет вынужден принять меры…». Ян смотрит на дату, поставленную в самом низу документа, и его прошибает холодным потом. — Ну, что вот ты делаешь, а? Я убираюсь, а они разбрасывают. Ян оборачивается. На лестнице стоит толстая тётка с пустым ведром. Руки упакованы в резиновые перчатки, поверх обычной одежды застёгнутый на все пуговицы халат, отдалённо напоминающий медицинский. Смотрит она очень недобро. — Подними. — Тётка машет рукой. Ян не понимает в первую секунду, что она имеет в виду, потом спохватывается. Бросается собирать разлетевшиеся по полу газеты и яркие рекламные флаеры. — Извините, я это случайно, — оправдывается он. Тётка качает головой, непонятно, верит ли. Остаётся стоять до тех пор, пока Ян не подбирает последний листок. — И не сори тут, — говорит назидательно, прежде чем тяжело спуститься вниз по ступеням. Она открывает дверь рядом с лестницей и заталкивает ведро в чулан. На крыльце подъезда Ян закуривает сигарету. Холодный воздух сразу пробирается под распахнутую, висящую на плечах куртку. Ян затягивается, выдыхает струю мутного дыма. Ветер, перемешанный с мелкой снежной крошкой, набрасывается с остервенением, сразу развеивает дым. Детская площадка, спрятавшаяся за припаркованными у бордюра автомобилями, пустая, словно брошенная. Дата, которую Ян читает на предупреждении, — вчерашняя. Это значит, что им что-нибудь отключат уже завтра, если сегодня не погасить задолженность. А сумма, в которую она превратилась за три месяца… Ян давится нервным смешком. Ну, у него и нет таких денег. «С такими сюрпризами проще было всё-таки снять комнату», — думает он. Всё происходящее почти не удивляет, потому что это логично. Мысль, что Диана не платит за квартиру, должна была прийти ему в голову раньше. Просто почему-то не пришла. Он идиот. Разве стоило ждать чего-то другого? Даже разозлиться снова теперь не выходит. Ян принимает положение вещей с горьким смирением. Извещения и предупреждение об отключении коммунальных услуг он прячет под куртку, прижав к животу. Представляет на секунду, как звонит сейчас маме. Как рассказывает всю эту дичь с Дианиным состоянием, потом говорит про деньги, вываливает всё говно разом и просит помощи. А мама — он вдруг понимает это так чётко — ничего не говорит в ответ. Молча вешает трубку. Ян ёжится на холоде. Прикуривает вторую сигарету и стоит, пока не начинает дрожать. Конечно, он не звонит.***
Миша берёт трубку после первого гудка. — Привет, — говорит Ян. — Привет. — Миша отзывается немного недоумённо. Голос сиплый, звучит так, словно его только что разбудили. — Чего это ты? Чаще они друг другу пишут, но тут Ян представляет, как будет это всё набирать, и сразу становится муторно. Проще всё же по телефону. — У тебя есть тысяч двадцать взаймы? — спрашивает он. — Фига ты… — Ну, или хотя бы десять? Очень надо прямо сейчас. — Не знаю. Сейчас посмотрю… Что случилось вообще? — Да… — Яну это кажется почти смешным, когда он это озвучивает: история для бухих посиделок. — Я сегодня заглянул в почтовый ящик и обнаружил там много интересного. — Да-а? — тянет Миша. — Каких-нибудь мелких дохлых животных? — Лучше бы так. Пишут, что скоро захотят видеть собственника квартиры в суде за неуплату. Про всякие там расходы на него предупреждают, блядь. Заботливые. Миша в трубке сипло смеётся. — Да, охуеть ты попал, конечно. Так, ща. У меня есть семь четыреста девяносто пять. Ещё какое-то, блин, копейки тут… Короче, не густо, но… — Ты меня очень выручишь. — Я тебе переведу сейчас, — говорит Миша. — Если что, просто съёбывай. На хуй надо такое. — Да, конечно, — соглашается Ян почти серьёзно. Свалит он теперь, как же. Прощаются с Мишей. Тренькает СМСкой перевода телефон. Из кухни взвывает отжимающая бельё машинка. Ян садится за стол, смотрит невидящим взглядом. Думает, у кого ещё может занять. Как он будет отдавать деньги — сейчас дело десятое. Диана безмятежно продолжает смотреть сериал про ментов. Кто-то за её дверью кричит, потом хлопают звуки выстрелов. Ян ещё ничего ей не говорил. «Да чтоб ты провалилась», — думает. «Ву-у-у», — пугает стиральная машинка. Приходит в голову вдруг пакостная мысль: «Это всё из-за Ильи». Его образ возникает перед внутренним взором. Становится гадко, тоскливо, и Ян злится на самого себя за то, что испытывает. Если бы он тогда переехал в комнату Мишиного знакомого… На этом соображении он себя обрывает. Говна между ним и Ильёй можно было бы избежать, но Диана всё равно позвонила бы завтра или послезавтра — когда они там хотят отключать свет и воду? Всё равно пришлось бы решать эти вопросы, потому что уже понятно: она позвонила бы именно ему. Не маме. Телевизор в Дианиной комнате замолкает. Ян слышит, как открывается дверь, как шаркают по полу тапочки. Потом снова начинает выть стиральная машинка. Сквозь шум доносится слабый Дианин крик: — А что, пожрать у нас нет ничего? Ян упирается локтями в стол, кладёт голову на ладони. — Ян? — Диана приближается. Он не отзывается, и она рявкает над самым ухом: — Ян! Он дёргается. — Блядь, да что?! — Я говорю, жрать нечего. Давай я в магазин схожу, хочешь? Что тебе купить? Ян просто на неё смотрит. Диана протягивает требовательным жестом руку, совершенно уверенная, что он даст денег и что это нормально. — Большой чёрный пластиковый мешок, — произносит Ян по слогам. Всё, чего он хочет в этот момент, — чтобы Дианы не существовало вовсе. Повисает тишина. Диана переваривает, затем до неё доходит. Она закатывает глаза и говорит, словно отбрасывая его предыдущую фразу как что-то не имеющее значения: — Охуеть, как смешно, конечно. Так ты денег мне дашь? Я серьёзно вообще-то. — Я тоже. — Ян хлопает рукой по столу поверх принесённых из почтового ящика листов. — Догадываешься, что это? Диана перегибается через его плечо. Смотрит пару секунд, потом морщится. — Я ничего в этом не понимаю, скажи нормально. — В смысле — не понимаешь? — Ян чувствует, как неумолимо всё-таки начинает выходить из себя. Она его доконает. Если бы молчала или если бы просто сказала, что да, прости, мол, так вышло. Он поднимает голову. Диана, смотревшая до этого нагло, стекленеет под его взглядом. Губы плотно сжимаются. — Ты не можешь не знать, что это, — говорит Ян. — На, почитай. Он суёт ей бумажку с предупреждением в руки. Диана бумажку почти роняет, но в последний момент удерживает, подносит близоруко к глазам. Ян снова погружается в телефон. Он знает, кто легко одолжил бы ему эти деньги — Алла. Но отношения с ней сейчас безобразно испорчены, а писать вот так посреди ссоры, когда человек в больнице, мол, я вспомнил про тебя, потому что очень нужна помощь, — какое-то свинство. Диана в стороне притихает. Ян говорит: — Я понимаю, что у тебя нет денег, поэтому дошло до этого пиздеца. Но почему ты не могла мне просто сказать? Они выключили бы нам электричество завтра. Возможно, пришлось бы потом ебаться с судом. Ты это вообще понимаешь? Он слышит, как с влажным звуком она втягивает носом воздух. — Да иди ты! — выкрикивает Диана звенящим голосом. — В смысле? Да почему я «иди ты»?! — Ян вскакивает. Диана бросается к двери. В глазах уже набухли собравшиеся слёзы, подбородок дрожит. Ян ловит её за руки, не даёт уйти. Диана пинается, но не слишком отчаянно, больше из чувства протеста. — Почему нельзя просто сказать?! Почему нельзя говорить нормально, блядь?! — трясёт он её. Диана зажмуривается, мотает головой. Кулаки сжаты и торчат вверх, распечатка с предупреждением мнётся в пальцах. Она открывает рот, и из него вырывается жалобный всхлип. Ян разжимает руки, отпускает её. — Ты бы не приехал! — восклицает Диана. — Ты бы бросил меня. Ты и так всё время собираешься это сделать… — О нет, это я уже слышал, — мотает головой Ян. — Вали отсюда с этой шарманкой. — Ян! — Всё, вали, сказал. Мне ещё не хватает сейчас выслушивать, блядь, опять, какая ты бедная и несчастная. — Он берёт её за плечи и выпроваживает за порог. Диана сопротивляется, но слабо. Плач затихает, так и не превращаясь в рыдания. Ян отбирает у неё предупреждение, с трудом разжимая пальцы. — Я съеду обязательно, — говорит он. — Разберусь с этим говном, и ноги моей тут больше не будет, понятно? — Ян, ну послушай… — причитает Диана. Ян захлопывает перед её носом дверь. Несколько секунд Диана ещё стоит там, тихонечко подвывая, но потом всё-таки отходит, медленно шаркая тапочками по линолеуму.