***
На улице становится намного спокойнее, и Ян понимает, как сильно напрягается, находясь в одной квартире с Дианой, сам того не осознавая. Ожидая подспудно очередного её выкидона, слёз или злости, хорошего настроения — с одинаковым страхом. Снова подморозило, тротуары покрыло ледяной щербатой коркой. Грязные ледышки подтаявшего недавно снега дворники пошвыряли за ограждения газонов. Старая женщина кормит облезлых голубей жёлтой пшенкой у крыльца магазина. Ян туда не идёт. Оглядывается рассеянно и переходит узкую двухколейку рядом с бабушкиным домом. Шагает вдоль лысой аллеи. Никаких больших магазинов поблизости нет — это он знает. Ян зарывается в карту в телефоне. Спустя полчаса он находит подвальный магазин под невзрачной вывеской вместе с ремонтом обуви и часов. Там покупает щеколду, шурупы, навесной замок и петли. — Может, тебе нужен хороший шуруповёрт? — спрашивает усатый продавец, глядя на Яна по-отечески тепло. Ян отказывается. И они вместе с продавцом сожалеют об этом на разные лады, вздыхая и пожимая плечами. — Ну, чем смог, — говорит продавец. Возвращается Ян уже в сумерках. Долго курит у подъезда, не желая заходить внутрь, смотрит вверх, задрав голову. Окна в квартире бабушки светятся, в соседних — глухая темень. «Интересно, — думает Ян, — он сосед с какой стороны?»***
Диана встречает его на пороге. — Я-ан, — печально тянет она, глядя исподлобья. Ян разувается молча и проходит в свою комнату, игнорируя её. Диана тащится за ним. — Ян, ну, послушай, ты же знаешь, что по утрам у меня всегда очень плохое настроение. Когда они были маленькими, у Дианиных припадков были более объективные причины. Это Ян помнит точно. И теперь эти резкие переходы выглядят подтверждением того, о чём он боится и думать. Что она сейчас говорит, Ян старается даже не слушать. — Уходи, — кидает он, не оборачиваясь. — Ян, ну, ты не можешь вот так со мной. — Могу. В ближайшие несколько дней я съеду, тебе лучше поискать какого-нибудь жильца. Работать, я так понимаю, ты не собираешься. Ладно, он догадывался, что Диана не работала, пока бабушка была жива. Возможно, у неё оставались какие-то накопления после смерти. Зачем Диана стала — не так давно — звать Яна к себе, в общем-то, и так ясно. «А ещё были, наверное, какие-то украшения», — думает он. Смотрит на замершую в дверном проёме Диану. «Почему всё так? — спрашивает он себя. — Почему она не может быть как другие нормальные люди — просто работать, просто с кем-то дружить, делать свои мелкие человеческие дела?» — Нет, пожалуйста, не надо! — Диана вцепляется пальцами в его толстовку. — Ты не представляешь, каково мне стало после её смерти. Я никогда не была одна. Я просто… Мне сейчас очень трудно, Ян, пойми, пожалуйста. Я делаю это не потому, что считаю, что так правильно. Я сама себя ненавижу за это… — Ты что-то принимаешь? — спрашивает Ян. — Ты покупаешь что-то у него? — Что? — Диана даже замолкает на пару мгновений. — Нет! Конечно, нет! — Из бабушкиных? — Ян, я даже не курю! Послушай, не уезжай, пожалуйста. Её руки переползают с груди на спину. Диана прижимается к Яну всем телом, и он не в силах её оттолкнуть. Её всклокоченная макушка оказывается чуть выше его плеча, почти вровень. Ян обнимает Диану в ответ. — Я не могу с тобой оставаться, — говорит он. И дело тут не только в её характере. Даже будь у них прекрасные отношения. У Яна своя жизнь. Своя, в которой семье не место. — Но ты должен. Ты просто не понимаешь, как это — вдруг остаться совсем одному. Ты ушёл сам, а я не такая, как ты. Для меня это невозможно. Ян не может сказать ей, что всё было не так. Он не уходил, его выставили. — Я только и делала, что занималась её делами, всё это время, понимаешь? Я делала для бабушки всё. А она без конца терроризировала меня! Ты же знаешь, какая она невыносимая. Ян машинально гладит Диану по голове. Волосы у неё мягкие и приятные. Что он может сделать для неё, не разрушая свою жизнь? Если бы не накрылась работа, его бы тут даже не было. Если бы его начальница Алла не заболела, он бы наверняка мог вернуться. Найти Диане жильца? Показать врачу? Ощущение такое, что повод действительно есть. Яну хочется позвонить маме. Не ради него, но ради Дианы мама ведь может поговорить с ним? — У меня нет денег на квартплату в этом месяце, — признаётся Диана и тихо всхлипывает, дрожа плечами. — Я догадался, — говорит Ян устало. — И ты и так знаешь, что я за неё заплачу. Дианины объятия становятся крепче. — Пожалуйста, не уезжай, — шепчет она.***
На лестничной клетке очень кстати попадается сосед. Увидев Яна, он порывается уйти, но тот его останавливает: — Погоди. Сосед замирает в вынужденном ожидании. Капюшона на нём теперь нет. Он блёкло-русый, совсем светлый, будто выцветший. — Илья, да? — уточняет Ян чисто формально. — Да. А ты Ян. — Слушай, — миролюбиво начинает Ян, — меня не касается, что вы там мутите с моей сестрой, но мне важно знать. Илья напрягается. Замечает это Ян только по тому, насколько неподвижно он стоит, будто не дышит даже. — Она что-то покупает у тебя? — Диана? — выдыхает сосед. — Да. — Типа что-то, в смысле что-то? — выделяет он голосом последнее слово. Ян кивает. — Нет. Я вообще-то не торгую, если что. — Тогда зачем?.. — Я для своих. Иногда. Очень-очень редко. Ян молчит. — Я серьёзно вообще-то, — заверяет Илья. — И вообще, разве я тебе что-то должен? Он разводит руками и улыбается. — Вообще ничего не должен, — подтверждает Ян, кивая и засовывая руки в карманы за сигаретами. Илья не уходит. Смотрит пристально. Ян предлагает ему сигарету, Илья не отказывается. Глядит куда-то Яну чуть ниже плеча. Он опускает глаза, замечает мокрые пятна на зелёной толстовке. — Набрызгал, — сообщает он. — Ага, в форме печальных девичьих глаз, — произносит Илья с таким видом, будто действительно верит. Ян пожимает плечами, затягивается и выдыхает дым. — Хреново, наверное, да? — подаёт голос Илья снова через какое-то время. Ян уходит в свои мысли, не понимает, о чём он, поэтому Илья поясняет: — Ну, жить с ней. Вопрос Яну не нравится. Не посторонним такие задавать. Он душит внутри просящееся с языка «не твоё дело». Вместо этого только выдавливает холодное «нормально». И, кажется, этого им хватает для взаимопонимания. Ян докуривает сигарету и тушит внутри консервной банки. Илья больше ничего не говорит, даже не прощается, когда Ян уходит.***
На повешенный на дверь замок Диана обижается ещё двое суток. Не разговаривает, не смотрит в сторону Яна, если они пересекаются. Делает вид, что его не существует. Ян от этого не страдает. Спокойно за запертой дверью заканчивает фотографии для Кости и приступает к самому каталогу. Костя переводит половину суммы. Это приходится очень кстати, потому что чем-то надо себя кормить. И сестру тоже. Ян замечает, что других продуктов, кроме тех, что приносит он сам, на кухне не появляется. Или у Дианы с деньгами совсем туго, или она так по-свински экономит. Моральных сил выяснять это у Яна не остаётся. Он просто закрывает на это глаза — на какое-то время. Понятно, что долго так продолжаться не может. Их обоих обеспечивать Ян не сможет. Пустые комнаты в любом случае придётся сдать, вне зависимости от того, как к этому отнесётся Диана. В понедельник брошенная Яном по знакомым просьба о помощи с работой доходит до Димы Скороходова. Он звонит без малого в девять утра, когда Ян ещё спит. Здоровается раза четыре, переставляя местами «привет» и «здравствуй». — Привет, привет. Слушай, я что хотел спросить. У нас тут наклёвывается один небольшой проект. Саша сейчас много сидит с детьми, ей трудно мне помогать, а ты, я так слышал, сейчас без постоянной работы? Разговаривает Дима быстро и много. Яну требуется несколько секунд, чтобы осмыслить. — Да, я… — Он запинается. — Я слышал про Аллу. Это всё ужасно, конечно. — Да. — Но будем надеяться на лучшее. Что она поправится. Пожелаем ей хорошего здоровья, всего самого лучшего. — Да, — повторяет Ян. При упоминании бывшей начальницы он чувствует неловкость. Дима вряд ли в курсе всех нюансов их отношений — для него Алла просто серьёзно заболела, и это единственная причина, по которой Ян теперь без работы. Но Дима, к счастью, быстро пропускает эту тему, как переключает канал. — Смотри, — говорит. — У тебя стоит архикад? — Да. — У тебя какой сейчас? Ты новый ставил? Ян лезет за ноутбуком. — Мы сейчас работаем в девятнадцатом. И важно, чтобы у нас версии совпадали, чтобы не возникало всяких ненужных артефактов и проблем с библиотекой. — Сейчас, погоди, я открою, посмотрю. А что нужно будет? Ян кладёт включившийся ноутбук на колени, поверх скользкой ткани спальника, в который всё ещё упакован наполовину. — Мы сейчас делаем ТЗ для рабочих на производстве. У нас несколько моделей домов, нужны подробные развёртки с описанием размеров каждой доски. Занятие не очень интересное, но зато очень важное. — У меня пятнадцатый, — сообщает Ян. — Ага. Что сделать? Что нам сделать? — сам себя спрашивает Дима. — Хорошо, тогда поступим так. Я пришлю тебе файл в папку в дропбокс, а ты тогда переустановишь девятнадцатый. У тебя ещё есть наша папка? Папка у Яна есть. — Вообще-то ты как? А то я так на тебя накинулся. — Мне сейчас очень нужна работа, — признаётся Ян, — поэтому я очень рад. Дима в трубке тепло смеётся. — Что ж, это здорово, это хорошо… в смысле, нет, не здорово, конечно, что у тебя всё так… Приезжай к нам в гости. Я всё покажу, чтоб по телефону не объяснять. Или, может, вообще в офис. Не знаю… в офис можно сегодня. Хотя — погоди, я совсем забыл, тут кое-что… В офисе они договариваются встретиться завтра. Полдня Ян мучает изделия Кости, стараясь поместить их в такое оформление, чтобы они перестали выглядеть откровенно убого. Костя, как всегда страшно занятый, отправляет на один из вариантов в сообщении плюсик и никак больше не комментирует. «Окей, я буду считать, что ты согласен», — пишет Ян. Костя читает и молчит. Ян пожимает плечами и принимается за работу. Он предупредил. Вечером Костя переводит Яну оставшиеся деньги. «Супер!» — пишет он в двенадцатом часу. Ян уже почти засыпает. Завтра рано вставать.***
— Я всё ещё на тебя очень обижена, — сообщает Диана. Ян шнурует ботинки, поэтому видит только её голые ноги рядом со своими. Пальцы с длинными ногтями, светлые волоски на открытых щиколотках, затянувшаяся царапина на правой лодыжке. — Я догадался, — говорит он, затягивает узел на шнурках и поднимается. — И? — спрашивает Диана. — Тебе нормально вообще? — Да, — отвечает Ян, застёгивая куртку и берясь за лямку стоящего на полу рюкзака. Диана помятая со сна. Встала в такую рань специально, чтобы сообщить, что обижена. — Ты просто кусок говна, — выплёвывает она с бабушкиной гримасой отвращения на лице. Ян пожимает плечами и выходит за дверь. Скороходов устроился в модном месте, переделанном из бывшего завода в деловой центр. У него всего две маленькие комнаты — белые и голые, производящие какое-то недоделанное впечатление. Он заверяет, что клиентам такое нравится. Ещё тут три длинных серых стола и стулья с сидушками из прозрачного пластика, несколько компьютеров и одно растение в горшке на подоконнике, скособоченное, будто пытающееся сбежать. Вместе с Димой в офисе оказывается его компаньон — высокий человек лет тридцати с лишним с непроницаемо спокойным лицом. Оба они прилично одеты, на грани между офисным занудством и дизайнерской непристойностью — олицетворения собственной работы. «Наверное, — думает Ян, — так оно и должно быть». Рядом с ними он чувствует себя каким-то «не таким». Но это чувство привычно. Отдаёт хронической болью. «Врождённое заболевание», — хмыкает Ян про себя. Дима говорит сначала на множество отвлечённых тем. О выставке, в которой они недавно участвовали. Показывает красивые 3D-визуализации, совершенно неотличимые от настоящих фотографий. На них деревянные одноэтажные домики с панорамными окнами в окружении высоких сосен. День на картинках ясный и, кажется, тёплый. Вызывает отголоски мыслей о недостижимости счастья или хотя бы покоя. Потом Дима рассказывает про недавний поход в музей, про жену и детей. Его компаньон, представленный Андреем, с благосклонным видом помалкивает, иногда поглядывая на них с Яном поверх монитора. Когда Дима приступает к объяснениям о работе, оказывается, что уже час с небольшим, а это значит — время обеда. — Ну что, к китайцам опять? — спрашивает утомлённо Андрей. Немного попрепиравшись, идут к китайцам. В зале много народу, у работников местных офисов перерыв. Они гудят, переговариваясь и звякая посудой. В воздухе стоит сладковатый мясной запах. — Зато у них нормальные порции, а не как у этих… — говорит Дима. Они садятся за круглый стол, покрытый стеклом поверх красивой узорчатой скатерти. На бизнес-ланч предлагают рис или лапшу с курицей или говядиной. Ян с тоской смотрит на цену и считает в уме, сколько порций нормальной еды может в неё уложиться. Быть нищим ему не нравится. Обедают целый час. Потом медленно возвращаются в офис. Порции у китайцев оказываются не нормальными, а огромными, и Ян плохо себе представляет, как можно нормально работать, так обожравшись. Всё это навевает мысли о гоголевских рассказах. Домой он возвращается в девятом часу сквозь плотно охватившую улицы темень. В голове туповатая тишина, все произнесённые Димой за день слова слепляются в кучу, теряя своё значение. Думать не хочется вообще. Ян устал. Вывалившись из троллейбуса на своей остановке, он закуривает. Вокруг никого. Только редкие машины проскальзывают вспышками фар. Ян переходит дорогу. Небо расчищается к вечеру, и на его чёрном полотне бледно мерцают редкие звёзды. Ян находит близко сбитый в линию Пояс Ориона. Очертания Большого Ковша. Других созвездий он не знает. Где-то среди них должен пульсировать розоватой точкой Марс. Сыро и холодно, но после вонючего громыхающего троллейбуса это приятно. Ян затягивается, выдыхает дым вперемешку с паром и медленно бредёт в сторону дома. Туда ему не хочется. На улице лучше и легче. Легче, чем и на работе. Он с тоской — впервые за это время — вспоминает, как работал у Аллы. Она знатно умела вынести мозг, но по большей части по-честному — это было его место, его жизнь. Сейчас же — нет. Все места, в которые Ян попадает, все люди, знакомые и не очень, которые ему встречаются, кажутся чужими, неподходящими. Так же он себя чувствовал несколько лет назад, когда мама выставила его из дома. Тогда было сложно. Сейчас не настолько. Но снова всё это из-за властной вспыльчивой женщины. У Аллы с мамой Яна нашлось бы много общего, будь они друг с другом знакомы. Ян по инерции забредает в супермаркет. Покупает сигареты, кефир, пачку гречки и сахар. Потом, почти дойдя до кассы, возвращается и берёт две бутылки пива. До одиннадцати ещё целых тридцать минут.***
Утром приезжают волонтёры. Ян договорился накануне, что они заберут не только вещи, но ещё и страшный бабушкин шкаф из гостиной. Всего волонтёров пятеро — трое мужчин и две женщины в простой одежде. С собой у них большие сумки и мешки, в каких обычно хранят картошку. Ян впускает их в квартиру. Дверь в комнату Дианы закрыта. Вечером они с Яном так и не помирились, и теперь он надеется, что сестра не выйдет мешать, что, возможно, вообще не успеет проснуться. От людей в гостиной становится очень тесно. Они едва ли все помещаются на свободном пространстве. Ян теряется на мгновение, но потом цепляется взглядом за хлам на диване и собирается с мыслями. — Вот, смотрите, тут одежда. Она вся целая. — Ян вытаскивает коробки, снимает одну с другой, открывая. — И на диване тоже всё можно забирать, если нужно. Я так понимаю, кое-что она никогда даже не носила. — Ага, — говорит одна из женщин. — Ира, давай сюда сумку. Вдвоём они принимаются за коробки. — Ещё шкаф. — Ян обращается к старшему из мужчин, бородатому и в очках. — Я не успел его разгрузить. — Ну, так давай сейчас, мы поможем, — бодро предлагает мужчина. Позже выясняется, что зовут его Борисом и он из какой-то христианской общины. Вместе с этим Ян получает небольшую проповедь, о которой не просит, но благоразумно молчит и не вступает с Борисом в споры, особенно когда речь заходит о женитьбе и устройстве православного брака. Ян вяло размышляет, стал бы этот Борис забирать у него шкаф и прочее, если бы знал, с кем имеет дело. Вещи из шкафа за неимением альтернатив приходится стаскивать в его комнату. Пачки старых фотоальбомов, наборы посуды и мелкие статуэтки, целые собрания детективов в мягких обложках. Всё это они ставят на пол. Потом, когда место заканчивается, — на кровать. — Мы не православные, мы протестанты. Вообще всё, что есть в православии, на самом деле взято у нас. Изначально это мы… — рассказывает Борис. Из машины приносят шуруповёрт, и он с надсадным визгом выкручивает шурупы из створок шкафа. На пол, на шерстяной ковёр сыпется мелкая стружка. От шума, который они устраивают, не проснулся бы только мёртвый, и у Яна в голове вновь возникает жуткая картинка: вот Диана лежит на кровати бабушки — глаза стеклянные, руки в стороны, а из открытого рта течёт пена, рядом пустые блистеры из-под таблеток. Ян смаргивает видение. — Сейчас машина приедет, и погрузим как раз. Ира, тяжёлые получились? Да не таскай ты сама, дай парням! Остальные волонтёры оказываются не так словоохотливы, как Борис. Только женщины негромко переговариваются между собой. — А вы все из одного сообщества? — спрашивает Ян. — Нет, я просто грузчик, — говорит один из парней. У него печальное усталое лицо, и на Яна он бросает такой взгляд, что становится ясно: ему в этой компании не по себе. — У меня шестеро своих и трое приёмных, — вклинивается Борис, стоя на табуретке и принимаясь за верхние дверцы. — Удивительно, — поддерживает беседу Ян. Когда мешки с вещами и сумки спущены, вместе они таскают разобранный шкаф до лифта, загружают в полутёмную кабину. Внизу волонтёры справляются уже сами. Прощаются на радостной ноте, несмотря на несхожесть мировоззрений довольные друг другом. — Удачи вам, — улыбается Ян, и двери лифта с металлическим скрежетом закрываются, лифт увозит волонтёров вместе со шкафом на первый этаж. Ян возвращается в квартиру. Дверь в Дианину-бабушкину комнату заперта. Он берёт сигареты и выходит на лестницу покурить. Время всего двенадцать. «Нужно будет сфотографировать сервизы, — думает Ян. — Попытаться продать их. Да и книги, возможно, тоже». Чистое с ночи небо маячит синей заплаткой в маленьком окошке. На лестницу просачивается сосед. Снова в капюшоне, в расхлябанных незавязанных ботинках. — Что за кипиш? — спрашивает он, суя в рот сигарету. — Отдаю бабушкино наследство, — отвечает Ян. — А, Тамара Алексеевна, царствие ей небесное. Илья чиркает зажигалкой. Она искрит вхолостую, не загорается с первого раза. Ян разглядывает его — то, что видно под капюшоном. Думает, что он всё равно чем-то располагает к себе. Что-то есть такое… — Славная была старушка, — перебивает его мысли Илья. — Характер пиздец. — Тут Ян не стесняется говорить откровенно, хотя о покойниках так и не принято. Илья скособоченно улыбается. — Ко мне сейчас приезжали какие-то свидетели Иеговы, я не понял даже, — почему-то рассказывает Ян. — О-о! — восторженно протягивает Илья. — Класс! — Прикольные, но очень странные ребята. — У нас тут была история, — с охотой начинает Илья. — Пришли какие-то вроде них под дверь. С библиями, культурно одетые, звонят в дверь. Тамара Алексеевна вышла к ним, спрашивает, кто такие, чего надо. Они ей говорят, откройте, мол, женщина, мы хотим рассказать вам о том о сём, верите ли вы в бога нашего Иисуса Христа. Слышал бы ты, какими словами она начала их крыть. Я охуел, я вообще не знал, что она так умеет, с виду обычная же бабулька… Ян улыбается. Это очень похоже на правду. — Да-а, — протягивает он. Сигарета заканчивается быстро. Ян сминает окурок о бок консервной банки, замечая, что внутри куда больше, чем он один мог выкурить за это время. Спрашивает неожиданно для самого себя: — У меня там кое-чего осталось, хочешь глянуть, вдруг тебе что-то нужно? — Что-то типа чего? — Увидишь, — кивает Ян в сторону выхода и открывает дверь лестничной клетки. Илья идёт следом. — С таблетками… — начинает Ян, когда они заходят в замусоренную прихожую. — Слушай, не-не, я серьёзно говорил, правда. Ничего я не продаю, — перебивает Илья. Он уже норовит выскользнуть из раззявленных ботинок, но Ян останавливает: — Там грязно. Комната выглядит разорённой. Ковёр весь в пыли и опилках. На линолеуме грязные отпечатки от шкафа. Когда его поднимали, он цеплял прилипший за годы пол. Остались только пустой диван, груда картин и рам, будто щепки для розжига. Ян всерьёз думает, не сжечь ли всё это в лесу. — Там, — говорит он, и они с Ильёй заходят в заставленную барахлом комнату. — О, кассеты, — сразу замечает он. — Я у твоей сестры видик купил, кстати. — Купил? — с сомнением спрашивает Ян. — На фига? — Ты что? Это же раритет. Лет через двадцать будет стоить кучу денег. — До этого времени ещё хорошо бы дожить. — Да, понимаю твои сомнения. — Илья улыбается, садится на корточки и достаёт из коробки кассеты. — Сервизы не нужны? — интересуется Ян, совершенно ни на что не надеясь. Пока Илья ковыряется с кассетами, потом с найденным среди прочего старым магнитофоном, Ян фотографирует посуду. Выносит её на диван, чтобы выглядело поприличнее, без грязищи и хлама на заднем фоне. — Как думаешь, сколько они могут стоить? — спрашивает у Ильи. Тот стащил капюшон и сидит на полу, вытянув вперёд ноги. Яну виден только его лохматый затылок. — Тысяч пятьдесят, — совершенно серьёзно говорит Илья, глянув через плечо. «Понятно всё с тобой», — думает Ян. Илья забирает себе магнитофон, кассеты для видика и несколько кассет с классической музыкой. «Времена года, Вивальди» — читает Ян на одном из корешков. Илья уходит. Ян отправляет в общий диалог с друзьями пару фотографий и задаёт тот же вопрос про цену. В ответ приходят глупые шутки от Аникина и ничего по существу. Ян решает отложить это дело на потом, когда ответит кто-то более адекватный. Он сметает жидким веником сор из коридора и гостиной, перекладывает картины и рамы на диван, а потом сворачивает в рулон тяжёлый ковёр: стёртый ворс по краю и чёрные доисторические пятна пластилина — отмыть такое было невозможно ещё лет двадцать назад, когда они появились, только выкинуть. Под ковром серая, истлевшая, словно прах, пыль. Ян наливает в таз тёплую воду и находит подходящую тряпку. Диана застаёт его на коленях в углу комнаты, когда Ян пытается оттереть грязный след от шкафа. — Это что? — напряжённо спрашивает она. — Приезжали волонтёры, увезли кое-какие вещи. — Ты не посоветовался со мной, — говорит она. Голос звонкий, дребезжит так, что и смотреть не надо, чтобы понять: Диана уже на взводе. Ян вздыхает, перестаёт тереть пол, садится на пятки и выпрямляется. Она, конечно же, не помнит. — Мы это с тобой обсуждали, — говорит он. — Не было такого, — безапелляционно заявляет Диана. — Было. — Нет. — Если у тебя проблемы с головой… — начинает Ян, но бросает фразу неоконченной, морщится. Диане сейчас нужно совсем немного, чтобы устроить скандал. Это не то, что стоит говорить, даже в метафорическом смысле. Но Ян уже сказал. Повисает очень неприятная тишина. — Ты считаешь, у меня проблемы с головой? — даже слишком спокойно спрашивает Диана. — Я думаю, у тебя проблемы с памятью, если ты не помнишь, что мы обсуждали, что отдадим вещи, и ты была даже рада. — Скажи честно. Ты думаешь, я больная? Ты это думаешь? — Диана. — Ты думаешь, что я как она, да? — Её лицо искажается, брови изгибаются в мученическом выражении, голос начинает дребезжать ещё больше. Мокрая тряпка в руках Яна становится противно холодной. Он не знает, что говорить. Признаваться, что боится этого и подозревает? Уверять её в обратном? — А ты сама как считаешь? — спрашивает Ян. — О боже! — выдыхает Диана. Она нервно всплёскивает руками, потом цепляется пальцами за собственную голову, за уши, будто хочет заткнуть их. — Я так и думала! Я знала, что ты так и думаешь! И ты врёшь мне! — Где я тебе вру? — звереет Ян. — Ты смотрел мне в глаза и говорил всё это… — причитает Диана. — Что ты мелешь?! — Ты предал моё доверие! — Блядь, — шипит Ян. Диана сама себя разгоняет, будто нарочно. Что бы сейчас он ей ни сказал, что бы ни сделал — она не услышит. — Да что не так с тобой?! — не выдерживает Ян, вскакивая. — Ты пришла, увидела, что шкафа и вещей нет, что вдруг не так? Мы договорились, что их увезут. Что случилось? В чём вдруг проблема?! Диана замолкает и только вертит головой, словно хочет сказать «нет, нет, нет», пятится спиной в коридор. На ней одна из бабушкиных ночнушек. Такая же, как и те, что Ян только что сплавил, — длинная белая байка в мелкий цветочек. — Если с тобой всё в порядке, тогда объясни мне. Диана ничего не объясняет. Конечно же. — Я выкину все твои вещи! — кричит она. — Я сделаю с тобой так же, как ты поступил со мной! Ян бросает тряпку на пол и молча уходит в свою комнату. Запирается на щеколду. Его трясёт. «Она реально больная, — думает он, — реально». И это просто какой-то ужасный кошмар. Он садится на табуретку, нервно оглядываясь вокруг, но ничего не видя. Диана что-то ещё кричит с той стороны двери. Комната похожа на помойку. Ян вдруг чётко осознаёт это. И спрашивает себя, какого хрена он вдруг тут оказался? Почему это всё происходит? Снова очень хочется позвонить маме. Сказать, что Дианы у них больше нет. Что это такое теперь вместо неё? Как это называется? Шизофрения? У бабушки было то же? Ян совсем в этом не разбирается.***
До самого вечера он не выходит. Зарывается в скороходовские чертежи. Они как никогда кстати — полностью отключают его от реальности. Когда подступает ночь, загораются фонари сквозь зашторенные занавески, он выходит. За закрытой Дианиной дверью кривляется писклявым голосом телевизор. Ян прополаскивает подсохшую тряпку, меняет воду в тазу и домывает комнату. Потом идёт делать себе еду. Пьёт сладкий чёрный чай, варит два яйца и тушит капусту. И внимательно прислушивается, вдруг звук телевизора станет отчётливее. Вдруг Диана выйдет наружу, чтобы исполнить свои угрозы. Ян в них верит. Верит, что она запросто может выкинуть его ноутбук из окна, лишая их обоих возможности заработать. Здравомыслие сейчас явно ей изменяет. Ночью Ян долго не может заснуть. Ворочается внутри спальника. Кровать именно сегодня кажется чудовищно неудобной, а воздух душным, пыльным, воняющим старым тряпьём и старушечьими лекарствами. Яну тошно внутри захламленной комнаты. Он лежит в темноте долго, до тех пор, пока за двумя закрытыми дверьми не становится оглушительно тихо. Диана ложится спать. А Ян всё не может. Он выпутывается из спальника и выходит из комнаты, стараясь не шуметь. Запирает замок, потому что больше иначе не может, и выходит из квартиры в общественный коридор. Уже отпирая железную чёрную дверь, отделяющую коридор от лифта, он чувствует этот запах — на лестнице висит пелена сладковатого дыма. — Да блин… — выдыхает Ян. На пролёте никого нет. Ян вывешивается с перил, смотрит вниз, потом задирает голову вверх. Никакого движения, никаких посторонних звуков. — Просто охренеть, — говорит он сам себе и дёргает ручку окошка. Со стоном оно поддаётся и впускает морозный воздух, вытягивает травяной дым. Ян садится на ступеньку и закуривает. Вряд ли можно пассивно надышаться настолько, чтоб ощутить, и поэтому он просто не обращает внимания. Впервые задумывается вдруг о бабушкиных таблетках. Что ещё там могло остаться? Что вообще ей такого выписывали, что сосед польстился? Ночь, сырая и тёмная, лезет в узкое окно. Ян быстро замерзает, ещё до того, как заканчивается сигарета. Он возвращается в квартиру, оставив окно нараспашку, и почему-то после этой короткой вылазки сразу же засыпает.