И бесшумные звери, и бесстрашные люди

Брейк был сильным, сильнее Бармы — и нет, Барма был просто обычным, не нуждаясь в чужой защите, это Брейк — рыцарь в отставке и телохранитель наследницы великого дома, а такое положение требовало определённого уровня. Например, пробивать кости катаной-зубочисткой. И Брейк сейчас совсем не хвастался, как вы вообще могли такое подумать? Но физическая подготовка в любом случае не имела особого значения, потому что Барма мог так испортить жизнь Брейку, что разглашение правды о Призраке-потрошителе со всеми вытекающими из этого последствиями показалась бы легкой летней прогулкой. Единственное, что в теории способно было остановить его — Шерил, герцогиня Рейнсворт, однако Брейк был уверен: в случае серьёзного конфликта между своим протеже и лучшим другом она выберет второго. Что, впрочем, абсолютно закономерная реакция — альтруисткой среди дам Рейнсворт всегда была в основном Шелли. Именно по мановению её легкой руки он остался в богатом доме, и никто не стал с ней спорить. Брейк — тогда ещё Кевин — тоже не стал. Потом он влюбился в Шелли. Потом она умерла. Потом, спустя лет десять, когда третья декада уныло и неизбежно перевалила за середину, в его жизни появился Барма. Барма не был похож на Шелли, как и Брейк, очевидно, не имел ничего общего с Шерил. И между собой на первый взгляд они казались едва ли не противоположностями, которые сталкиваются только потому, что любят дам Рейнсворт, и цели перед собой ставят одни и те же — оберегать их. Одни и те же цели, разные способы исполнения. Разные, но способные быть одинаково дизморальными. И неприязненные взгляды — от герцога-лицемера к террористу в законе, от рыцаря без королевства к идиоту, который самолично надел на свою шею дорогущую золотую цепь и вручил её конец другому человеку. Брейк же идиотом не был. А Барма не был похож на Шелли — Барма был саркастичным и властным, отстранённым и насмешливым, и, в конце-концов, он был мужчиной. — Ну что, ваша Светлость, — улыбнулся Брейк, — уже не такой холодный и важный? И Барма был практически болезненно гордым. Гордый-гордый Барма — это острые коленки и локти под плотной тканью мягкого плаща, сибаритская томность стареющей красотки-актрисы и громадная библиотека; каблуки, иллюзии, эпатаж и лёгкая социопатия как производные скуки. Тонкая вязь узлов, сковавших запястья и предплечья над головой — лента ушла наверх, цепляясь за изголовье широкой кровати. Растрёпанные рыжие волосы — если запустить в них пальцы и сжать руку в кулак, оттянув его голову назад, то он довольно зажмурится, и улыбка тронет его темный рот. Брейк ослабил хватку, не доходя до боли. Качнулся, медленно двигаясь в податливом теле, и снова замер. Барма открыл глаза и взглянул на него обиженно. — Ты не стараешься, — сказал он почти безразлично, но дрожь в голосе, когда Брейк толкнулся ещё раз, выдала его. — Правда? — Брейк провёл ладонью по внутренней стороне бедра Бармы, несколькими кругами обвёл бледный след собственных зубов, приласкал сочащийся смазкой член. Одна нога герцога лежала на его плече, вторая обнимала поясницу — он был безоружен и беззащитен, и Брейк мог бы вечно любоваться его открытым, потерявшим маску надменности лицом, — и ты говоришь это после того, как я практически довёл тебя? Барма был красив, пусть и странной, нездешней красотой — не стоило отрицать факты — но ничего более. Никаких ванильных соплей, просто эстетическое наслаждение и всё. — Если бы ты старался, — Барма поёрзал, приподнялся и несильно, но ощутимо пихнул Брейка ступней в грудь, — ты бы не разменивался на слова, а изволил поторопиться продолжить начатое. Или же, — он лукаво, с вызовом сощурился, — пороха уже маловато? Брейк искренне расхохотался. Перехватил ногу Бармы, вернул на своё плечо, поцеловал в икру. Снова начал двигаться — неспешно и глубоко, растягивая удовольствие, заставляя Барму нетерпеливо прикусить нижнюю губу и запрокинуть голову назад; не удержался, наклонился вперёд, прижался ртом к дрожащей шее. — Как будто тебе не нравится. — Допустим, — глубоко вздохнул Барма, — нравится. — Да, тебе нравится, — Брейк снова улыбнулся сквозь поцелуй, — нравится, что я, слуга, обращаюсь так с тобой, великим герцогом. Что я могу тебя связать, или говорить о тебе грязно, или поставить тебя на колени. Что я оставляю от тебя плаксивый беспорядок, и что ты сам радостно позволяешь мне это. — Как ты обращаешься со мной? — сардонически изогнул рыжую бровь Барма, — как со своей сахарной невестой? Он нарывался. Весь вечер ехидничал и проверял терпение Брейка на прочность, но Брейк не был бы Брейком, если бы так просто повёлся на его не особо продуманную провокацию. — Что-то не устраивает? Может, тебе больше пришлось по душе, если бы я закрыл твой неугомонный рот кляпом, или перевернул на живот, придавил к кровати и не отпускал, пока сам не посчитаю нужным? Барма промолчал, но уши у него покраснели — представил. — Я просто стараюсь обращаться с тобой в соответствии с твоим статусом, — елейно продолжил Брейк, — но кто виноват, что его Светлости нужны не уважение и поклонение, а слуга без страха и упрёка, которому он разрешит всё… Смесь притворной стыдливости и искреннего удовольствия на лице Бармы была слишком потрясающей, чтобы противиться. Брейк ускорился, сменил темп на более частый. Положил ладонь туда, где плечо Бармы изгибалось в длинную шею — провёл ею по впадинке между ключицами, переместил к кадыку. Ощущение тяжести чужой руки на горле Барма встретил протяжным стоном, и звук остался вибрацией под кожей Брейка. Он не давил, не причинял дискомфорт — было достаточно видеть, как гордый-гордый герцог млеет от его движений внутри своего тела. — Вот так… так ты любишь, да? — говорить Брейку становилось всё сложнее, паузы между словами звучали отчетливее, а громкие скулящие вздохи, рождающиеся в диафрагме, чаще. Барма повернул голову вбок, утыкаясь носом в подушку; грудь его тяжело вздымалась, а бедра и связанные руки вздрагивали с каждым глубоким толчком. Брейк сжал его член у основания, не давая кончить, — я прав? Барма снова сладко застонал, но не произнёс ни слова. Брейк усмехнулся — он любил эту игру. Они оба её любили. Он убрал пальцы с шеи герцога, щекоткой проследил путь до паха, погладил влажную головку. Слишком насыщенная стимуляция при невозможности нормально дойти до разрядки — Брейк принялся невесомо водить подушечками по сочащемуся смазкой члену, Барма издал жалкий всхлипывающий звук. — Ну же, — с ласковыми интонациями садиста попросил Брейк, — ты знаешь, что нужно сказать. — Зарк… — голос герцога был хриплым, интонации — практически умоляющими, — За-арксис… разреши мне, пожалуйста, разреши! Брейк сам был готов спустить от одного этого ломкого голоса. Он задвигался чаще, жёстче — Барма закрыл слегка слезящиеся глаза. Он звал Брейка, беспорядочно называл его имя, фамилию, прозвище в Пандоре — Брейк не выдержал. Когда перед глазами перестали плясать звёздочки, он вышел и лёг, опираясь на локти, между бёдер Бармы. Досуха вылизал, собирая каждую каплю его семени — Барма, слишком чувствительный после оглушающего оргазма, ныл, вздрагивал и елозил длинными ногами по простыням, стремясь не то уйти от жалящих, приятных на грани с болезненностью прикосновений, не то прижаться ближе. Брейк бережными поцелуями успокаивал его, и, внимательно отслеживая реакцию, мягко водил ладонью и губами по опадающему члену. — Ты умница, — усмехнулся он, напоследок звонко чмокнув Барму в выступающую косточку на боку. Поднялся, разминая плечи и шею, сладко потянулся. Перебрался к изголовью кровати. Барма всё ещё лежал неподвижно, пытаясь восстановить сбитое дыхание; связанные руки его были покорно расслаблены. Брейк без труда расплел все узлы, освобождая герцога: поцеловал следы от ленты, причудливым узором украсившие тонкую кожу. Ресницы Бармы дрогнули — Брейк встретился с абсолютно поплывшим, расфокусированным влажным взглядом. В глубине грудной клетки отчего-то стало тепло — сев рядом, он принялся растирать и массировать его наверняка затёкшие запястья. Барма, поймав момент, притянул Брейка вниз, к себе, чтобы поцеловать. Они столкнулись лбами, и Барма с доброй усмешкой сказал что-то одобрительное по поводу прошедшей ночи, что одурманенный эйфорией мозг не воспринял, но сердце всё равно (привычно) пропустило удар. Если бы Брейк сейчас попросил у него отпуск на месяц и торт впридачу, тот бы согласился, не раздумывая. Это было забавно, но сильнее грело душу то, как он, обессиленный, доверительно прижался к колену Брейка щекой и затих. Не уснул, нет — у них обоих были проблемы со сном, и усталость после секса далеко не всегда была способна их решить. — В следующий раз я сделаю так, чтобы ты умолял меня о пощаде, — лениво и негромко сказал Барма спустя несколько минут спокойного молчания, — и тебе придётся очень постараться, чтобы убедить меня, прежде чем твои яички окажутся на грани коллапса у меня во рту. — Ого, — присвистнул Брейк (от такой перспективы его член вновь заинтересованно шевельнулся, но Брейк мысленно приказал ему лежать), — а ты уже полон идей. — Я, — Барма лукаво улыбнулся уголком губ, — просто полон. Каламбур был просто ужасен. Брейк захохотал — ему понравилось. Барма, разомлевший, мог согласиться и на отпуск для Брейка, и на торт, и на второй раунд, и даже со словами о том, что он чертова наглая подушечная принцесса — но важнее было то, что если бы кто-то сейчас спросил у Брейка о том, что между ними, Брейк не нашёл бы в себе сил ответить «просто секс».