И бесшумные звери, и бесстрашные люди

Барма Кевина не очень-то уважает — Кевин собственными руками убил одного за одним больше сотни человек для того, чтобы его оставили в дураках; Кевин не умел корректно составлять сделки, потому что он рыцарь и его учили только драться, Кевин не думал о том, что не стоит верить тому, что жрет людей на завтрак, Кевин, наверное, тогда вообще ни о чем не думал, и не то что бы его можно было за это винить. Брейк другой, и его Барма уже просто недолюбливает, потому что приходится уважать, если он не хочет проблем с Шерил. Брейк умеет хитрить и язвить, Брейк прячет прохладную бесчувственность за весёлым смехом и легким нравом, а катану прячет в трости, а ножи — в рукавах: из рукавов сыплются карты и конфеты, чтобы никто ничего не заподозрил. Брейк демонстративно не носит повязку и отказывается применять по назначению собранную во имя иронии коллекцию разноцветных стеклянных протезов: светит пустым впалым веком из-под растрепавшейся челки, травит байки одну глупее другой, будто проиграл глаз в шахматы злой колдунье, или на балу напоролся на торчащую из дамской причёски шпильку, или уронил его в ватерклозет. Люди в Пандоре верят в колдунов (Барма знает, его самого за глаза порой называют чернокнижником, и не то что бы ему это не на руку), а ещё Брейк обладает талантом убеждать других во всякой чуши, так что россказни гуляют по коридорам вот уже несколько лет. Брейк Барму не уважает вообще. Соблюдает необходимый минимум одобряемого обществом поведения, не особо лезет под руку, зная, что Барма любит искусно портить жизни окружающим, но не уважает. «За что?» — спросил бы Брейк, задай вы ему вопрос об этом: «За то, что родился в семье богатых эмигрантов, которые вовремя примазались к Джеку Безариусу?». «Кого я уважаю, так это герцогиню Рейнсворт — за то, что его терпит». Или за то, что Барма едва ли не убедительнее Брейка, или за то, что каждый его день — перформанс в сопровождении иллюзий, или за то, что эти иллюзии удивительно легко ломаются, и за ними не оказывается ничего. Брейк вечно чувствует себя обманутым рядом с Бармой, хотя он давно научился считывать с лиц и голосов людей ложь, потому что сам, на собственном опыте, знает все эти уловки: секрет же заключается в том, что Барма ничего не прячет, строит свои фантомы вокруг пустоты, а метафорический ключик кладёт в старый сундук с хламом, потому что никто не полезет в него искать что-то важное, там ведь один мусор. Одни жестокие слова и шпильки, кошачье безразличие к происходящему, миллион масок — скучающий сибарит, вдохновлённый учёный, злой колдун, просто нехороший человек: противоположная этому любовь вписывается так органично, что в неё тоже не верят, потому что знают: верить Барме — себе дороже. Барма ничего из этого не скрывает и умудряется оставаться непонятным и далеким, как Элизиум. Брейк скрывает все: и рыцарский шлем с забралом, и кинжалы, и могилы господ, и тоску в изломе бровей, и это видят все. Вообще все. Нормально получается только с глазом, да и то только потому что полностью замаскировать отсутствие увечья все равно не выйдет: приходится нести его гордым знаменем. «Бред», — думает Брейк и ловит в воздухе лёгкий стилет, выпавший из свободного рукава. Барма насмешливо улыбается своей нечитаемой холодной улыбкой и прикрывает губы веером.