Сдать экстерном, или Мой репетитор

С любимыми не расставайтесь!.. «Баллада о прокуренном вагоне» А.Кочетков ©.

      После того счастливого дня, в который произошло много чего хорошего: и день рождения, и выставка картины, и приезд Хлои, прошло около трёх недель. Фран и Мукуро вновь возвратились в прежний ритм жизни — занимались подготовкой к экзаменам парня, которые должны были быть уже через полтора месяца. Кёнэ, если честно, отчего-то вовсе не волновался — пару демонстрационных вариантов тех работ, что ему придётся выполнить на экзамене, он решил практически без проблем и ошибок, а какие-то мелкие пробелы в его знаниях они с Рокудо уже начали исправлять. Жизнь, казалось, пошла действительно хорошая — не считая мелочных хлопот и проблемок, Кёнэ жил со своим возлюбленным вообще в мире и согласии. Порой и ему самому было интересно, почему у них всё так гладко, но понял, что ответ лежит на поверхности — они слишком хорошо друг друга дополняют. Если чего не знал один, знал другой, и так далее… Такая жизнь весьма радовала парнишку, хотя знал он, что может случится всякое, потому и был готов к серьёзным проблемам. Но и нагнетать обстановку не хотелось, поэтому зеленоволосый чаще всего думал о хорошем — к примеру, о том, что может учиться в одном из престижных университетов Падуи. Об этом он судил по высокому проходному баллу и хорошей подготовки к экзаменам (хотя насчёт второго можно было не спешить говорить так сразу). Свою профессию Фран тоже уже давно выбрал и рассказал о ней Мукуро, который одобрил его решение. Но всё это были лишь планы на будущее. Как всё обернётся на самом деле, одному богу известно. Главной задачей Кёнэ было сейчас наконец-таки сдать программу экстерном, а потом уже и экзамены. А вот далее можно будет и отдохнуть…       Об этом сейчас почему-то и задумался зеленоволосый юноша, мечтательно вздыхая и вышагивая по каменной мостовой. Он возвращался домой после занятий в художественной школе, широко улыбаясь при этом. Согревала его та мысль, что вот совсем скоро он сможет увидеть любимого, кинуться в его объятия, взглянуть в разноцветные родные глаза, коснуться шершавых тонких губ, обвить руками сильное тело… Фантазия Франа ушла куда-то совсем далеко, заставив того жутко покраснеть и закрыть смущённое лицо шарфом, чтобы не было видно так явно. Стало как-то сразу невыносимо жарко, а тело приятно заныло от ломки, коей отчего-то стало сопровождаться каждое возбуждение юноши. В те моменты мозг отключался совершенно, хотелось срочно получить желаемое от Рокудо и повалить его на кровать, крепко поджав под себя. Кёнэ не так давно стал представлять себя и синеволосого, их сплетённые разгорячённые тела и, насколько позволяла фантазия, разворачивающиеся действия дальше… Да, парень прекрасно знал, каким образом занимаются сексом и мужчины, но вот когда дело доходило до самого действа, его мысли мгновенно обрывались на том. Ну не мог он представить именно их с мужчиной в каких-то весьма странных позах! Ему нужно было просто почувствовать самому… Вроде, ещё на день рождения Мукуро намекнул, что не будет против, если его ученик того захочет и хорошо попросит, но… пока Франу было не совсем удобно требовать у Рокудо секса. Что-то не позволяло ему этого сделать. Не хотел он показаться своему горячо любимому учителю типичным подростком с одними только извращениями на уме… Хотя от этого, ясное дело, фантазия и походы в ванну в одиночку, а иногда и нет, не могли остановиться — юное тело нуждалось в получении хотя бы таких маленьких удовольствий.       Рокудо в последнее время, как ни странно, не был строг или слишком развязен — он нашёл так называемую золотую середину, и ей придерживался. Поэтому никогда не настаивал на чём-то; если Фран хотел что-либо и говорил об этом напрямую, то он это получал и в самом лучшем виде. Так и жилось им — никто не испытывал недостатка в чём-либо, однако какой-то лишней, весьма ненужной, но от этого не менее желаемой роскоши всё равно не хватало. Кёнэ прекрасно знал, что в большей степени это всё зависело от него, но он не мог или не хотел действовать так скоро. Раздумывая об этом, парень перешёл дорогу, уловив движение людей вокруг, которые двинулись вперёд, как только загорелся зелёный свет. Он ощутил, как что-то прохладное и мелкое коснулось его лба — то был начинающийся дождик; в последнее время они стали весьма частыми в Италии. Юноша глянул на небо — сплошь и рядом покрыто тяжёлыми, грузными и серыми облаками, которые не давали своей плотностью и малейший шанс на проникновение луча в этот мрак, воцарившийся на земле. Ведь, действительно, в три часа дня на улице было так же темно, как и вечером. Вновь асфальт стал влажным, а впадины и выбоины вмиг заполнились водой, которая выходила из них и образовывала огромные лужи. Послышались мгновенные хлопки раскрывающихся зонтиков и ускоренное шарканье обуви о землю — все спешили укрыть себя от нарастающего ливня. Даже Фран впервые в жизни натянул на голову капюшон и стал двигаться побыстрее, так как до его дома оставалось всего ничего.       В этой мерзости и сырости, сильно вгонявших в депрессию, спасением Кёнэ был лишь его любимый учитель. Только он мог скрасить его серый день, рассмешить, удивить, обнять, просто составить уютную компанию за вечерней чашкой чая. Поэтому сейчас, улыбаясь, как придурок, юноша бежал до дома, шлёпая по лужам, разбрызгивая грязную жижу на прохожих, проскальзывая на красный свет, уворачиваясь от бибикающих машин и перепрыгивая через ограды, чтобы сократить путь. Он знал, что спешит не зря — дома его ждёт возлюбленный, тепло, уют, какое-нибудь совместное времяпрепровождение, поэтому болеть сейчас было нельзя — без зонтика при таком ливне следовало как можно скорее оказаться дома. Вот впереди стал виднеться родной дом серо-бежевого цвета с тёмно-красной входной дверью. Фран быстро влетел в подъезд, пытаясь успокоить свой ставший бешеным ритм сердца и учащённое дыхание. Несколько раз ткнув пальцем в блестящую кнопку лифта и не дождавшись его, он, перепрыгивая сразу через две ступеньки, бросился бежать по лестнице, судорожно хватаясь за новенькие синие перила. Когда добрался до последнего этажа, стал лихорадочно искать нужный ключ. Вроде Кёнэ и знал, что дома есть Мукуро, но решил отчего-то открыть всё-таки ключом — для того ли, чтобы удивить учителя, или просто по очень давней привычке, было неизвестно. И вот он ворвался в квартиру с возгласом: «Мукуро-сенсей, я дома!».       Парнишка включил свет в коридоре и даже приоткрыл рот от удивления — ни на кухне, ни в комнате, вообще нигде не горел свет, и не было даже намёка на то, что здесь кто-то есть. Но это, в общем, поначалу не остановило и не так сильно поразило зеленоволосого — бывало и такое, что мужчина засыпал днём. Правда, кто-то потом до полуночи мешал Франу, но это совсем другая история… Кёнэ скинул с себя шарф, куртку и обувь и, даже не повесив их, кинулся в гостиную, тихо зовя своего учителя. В ответ ему была лишь тишина, которая именно сейчас как-то неприятно давила на сознание. Он решил заглянуть сначала в комнату. Ни на кровати, ни на диване никого. Потом, с каким-то возникнувшим неприятным осадком на сердце, отправился юноша в кухню, на балкон, да даже в туалет и ванную комнату, но всё равно — Рокудо нигде не было. Не то чтобы волнение, но некое мелкое беспокойство прочно закрепилось у него на сердце. Но Фран решил раньше времени не паниковать, ведь его возлюбленный мог уйти куда угодно, правда, обычно он предупреждал… Но всё же — Кёнэ насильно успокоил себя и, тяжко вздохнув, решил дождаться Мукуро. Он прошёл в свою комнату и переоделся в домашнюю одежду. Далее пошёл на кухню, решив приготовить что-нибудь на вечер, и, может быть, тем самым удивить Рокудо.       Однако когда юноша принялся доставать из морозильника какое-то мясо, то краем глаза заметил на столе нечто чёрное. Развернулся и, увидев, что это было, как-то мигом пал духом. Он-то надеялся, что во время готовки всё-таки позвонит учителю и спросит, где его носит, но сейчас сильно расстроился, ведь тем предметом на столе и был забытый его возлюбленным мобильный. Стало сразу как-то тревожно на душе — и вроде бы, с чего волноваться, его любовник — взрослый мужчина, который вправе куда-то уходить и имеет возможность защитить себя в случае чего, но… это противное «но» всегда портило всё! Ну не мог Фран веселиться и отдыхать, когда рядом не было его чёртова Рокудо. Парень поник головой и, минуту так постояв, всё же собрался с мыслями и порешил подождать до вечера своего любимого. А дальше… дальше посмотреть по ситуации. Во весь оставшийся день Кёнэ был как на иголках: нервно ходил из одной комнаты в другую, занимался всякой ерундой, лишь бы отвлечь себя, не сидел на месте, кусок ему в горло не лез, да и вообще, за что ни брался, всё не получалось: захотел порисовать — выходили какие-то каракули, решил почитать — и строчки не понял после десятого раза прочтения. В общем говоря, день проходил как-то не очень. Тревожные мысли, беспокойные рассуждения терзали его ум, заставляя думать только о том, хотя парень и пытался с этим бороться, но тщетно… Единственное, что мог сейчас делать зеленоволосый юноша, это стоять на балконе и бесцельно поглядывать вниз, на снующих по асфальту людей. Что, собственно, он сейчас и делал.       То ли Фран пытался сейчас забыть о своей насущной проблеме, будто выветривая её на свежем, холодном воздухе (и в тот миг он вовсе не думал о том, что может заболеть, просто это было единственным, что он мог делать тогда), то ли пытался разглядеть средь тысяч хмурых, весёлых, смазливых, серьёзных, и не очень лиц своё любимое, которое, как казалось ему тогда, должно обязательно узнаться и заметиться среди всех остальных — юноша и сам не знал, для чего здесь стоял и терпел на себе мелкие холодные и до жути противные капли дождя. Может, это место вселяло ему хоть небольшую, но надежду?.. Возможно, правда вот почему-то от этого лучше, увы, не становилось. И информации о местонахождении Мукуро от этого тоже не прибавлялось. Кёнэ терзался сомнениями, что ему делать: подождать и не торопиться до следующего утра, что было самым рациональным и верным решением, или же, впору своему характеру, лихорадочно выбежать из дому и искать мужчину неизвестно где и как. Первый вариант был более правильным, так как Рокудо, в самом худшем случае, мог с лёгкостью появиться лишь завтра, однако второй вариант, в контраст первому, являлся каким-то… как нельзя более понятным и родным Франу именно сейчас. Именно сейчас хотелось вырваться из давящих стен дома на улицу, пускай там и было холодно, но зеленоволосый остро желал поискать возлюбленного по городу и, наконец успокоившись, что сейчас он бессилен, устало поплестись домой. Парень вздохнул, схватившись за голову руками и сжав в пальцах пряди своих волос. Вроде, пока и не было причины так сильно волноваться, но он уже не находил себе места. Слишком боялся… боялся вновь потерять учителя. Одного раза ему, слава богу, хватило — Новый Год у него был насыщенным, и тогда и уроки были извлечены, и сделаны соответствующие выводы. Повторять подобную ситуацию ему вовсе не хотелось. Так что теперь было совсем-совсем беспокойно на душе у Кёнэ.       Немного постояв под весенним дождём, юноша решил всё-таки зайти в дом и согреться — заболеть, когда придёт его учитель, у него отнюдь не было желания. Готовка ужина сильно приостановилась, точнее, прекратилась насовсем: мясо давно разморозилось, овощи, готовые для нарезки, лежали на доске, а сковорода на холодной плите поджидала, когда её подогреют и бросят в неё какую-нибудь еду. Фран, окинув взглядом сумрачную кухню (включать свет отчего-то не хотелось), вновь тяжко вздохнул и запихнул все продукты обратно в холодильник, решив, что есть сейчас вовсе не хочется. Даже при одном взгляде на еду становилось как-то тошно. Без Мукуро всё становилось каким-то противным и ненужным: день мгновенно пошёл по наклонной, туда же покатилось и настроение. Кёнэ, вскоре развернувшись и уже было собравшись идти в комнату, вдруг остановился и бросил беглый взгляд на стол. Заметил мобильный репетитора, который как лежал на прежнем месте, так и остался — в тот раз парень даже не прикоснулся к нему, просто тихо расстроился. Теперь же Фран робко, но с уже нарастающей уверенностью подошёл к столу и осторожно взял в руки гладкий чёрный смартфон. На самом деле, на такие мелочи, как телефон, парень редко обращал внимание — знал только, как выглядел тот, и всё. Теперь же его наблюдательность обострилась раза в три: он заметил и немного облупившуюся краску на ободке рядом с экраном, впрочем, не такую заметную, и слегка поцарапанную кнопку блокировки, и то, насколько сам смартфон был лёгок и не умещался в ладони. Панелька сзади была чёрной, но не полностью — разные тона этого и серого цветов ложились небольшими неровными волнами, делая телефон в чём-то оригинальным. Кёнэ засмотрелся, а потом, встряхнув головой, отошёл от своего загипнотизированного состояния. Вздохнув, он захватил мобильный возлюбленного с собой и поплёлся в комнату. Юноша вовсе не собирался лазить по телефону любимого — это казалось ему слишком подлым; нет, он хотел просто подержать его рядом, будто так должно стать намного лучше и менее тревожнее. Скажете, что сильно глупо? В такие моменты уже не думаешь о степени глупости своего поступка — то, что успокаивает тебя, становится на первый план, и, хочешь-не хочешь, ты делаешь это.       В своей комнате оставшаяся часть дня проходила очень медленно и скучно. Серый свет из окна плавно лился в помещение, делая его ещё печальнее и безрадостнее. На улице всё также не радовало глаз: грузные седые тучи нависли над Падуей, сумрак уже пробирался в город, затушевывая своей тёмной краской закоулки, а дождь с каждым часом барабанил по стеклу всё монотоннее и монотоннее, нагоняя тоску. Фран в первое время хотел было чем-то занять себя, чтобы не думать о плохом, но не смог — мысли оказались сильнее. Он долго размышлял, что могло побудить Мукуро вот так вот внезапно исчезнуть, даже не взяв телефон и не предупредив об этом. Юноша отнюдь не злился на учителя — наверняка у того были причины так поступить, но всё же какое-то неприятное чувство жгло у него на сердце, оставляя после того скверный пепел где-то на дне. Будто мужчина просто-напросто ушёл, оставив любимого одного. Будто навсегда… Ладно бы, если Мукуро предупредил о своём уходе, то Кёнэ, зная, что будет с ним на связи, и тот уезжает в безопасное место, был бы абсолютно спокоен, хотя и сильно бы скучал, но вот так… ничего не сказав и внезапно уйдя… Даже если синеволосый вернулся бы к вечеру, Фран всё равно бы жутко волновался и терзал себя всё это время. Что, кажется, он сейчас и делал, хотя старательно от этого отнекивался.       Он лежал на своей кровати, не двигаясь, уже часа два и лишь изредка бросал взгляд на чёрный смартфон, который валялся рядом с подушкой. Какие-то мысли и думы слишком увлекли парня, заставив того позабыть про реальность. Пока Кёнэ, как уже известно, остановился лишь на одном варианте: подождать до вечера или даже, что скорее всего, до следующего утра, а потом… что делать потом, он и не знал. Вот вообще. Обращаться в полицию? Попытаться поискать самому? Но где?.. Юноша, честно, терялся в том, что ему должно было предстоять сделать в скором времени. И от понимания того он чувствовал себя… просто гадким слабаком. Который ничего не может, кроме как наслаждаться и купаться в ласках, любви и обожании. У которого бывают лишь радужные, наполненные счастьем дни, и не бывает дней безрадостных. Который… да просто слабак, этим всё сказано! Было горько это понимать, но ещё ужаснее было наконец-таки начать действовать, а не пролеживать время зря. Отчего-то Франу было страшно встать и узнать правду. Но и лежать и терзать себя мыслями тоже не шло ни в какие ворота. Так что…       Парень не вытерпел и соскочил с кровати, орлом закружив по комнате и начиная обдумывать план действий. Правда, ничего на ум не приходило, но даже эта растряска как-то положительно на него повлияла. Походив минут двадцать и прикинув пару-тройку глупых вариантов, Кёнэ решил: в этом душном, ставшем пародией на Ад помещении он не сможет додуматься до чего-либо вразумительного, значит, нужно устроить вечернюю прогулку по темнеющей Падуе. Зеленоволосый рванул в прихожую и, не переодев свою домашнюю одежду, которую, впрочем, таковой можно было назвать весьма сложно, накинул на себя куртку, завязал кроссовки, обвязал вокруг шеи шарфик и бросил в карман телефон — на тот случай, если всё-таки откуда-нибудь Рокудо решит с ним связаться. Не застегнувшись, он выбежал из дома на свежий прохладный воздух; ветерок мгновенно взъерошил ему волосы. После дождя здесь стало как-то по-особенному свежо, а только-только высыхающие лужи вновь наполнились мутной водой, которая выливалась из краев и заполоняла остальное пространство. Люди на улице стали какими-то более невесёлыми, уставшими — рабочий день подошёл к концу, многие возвращались из просторных офисов и намозоливших глаз мест в свою родную нору. Правда, они ещё храбрились и пытались натянуть на свои лица улыбки, но то получалось уже как-то натянуто и искусственно. Фонари поочерёдно загорались на улицах, в один миг освещая небольшой клочок пространства; из-за густых туч не было видно красивых закатов, которые только бывают в Италии. Наверное, из-за отсутствия солнца на многих сейчас напала хандра и депрессия; кажется, Фран тоже заразился этой гнусной и противной болезнью, подкрепив её своими железными обстоятельствами. Куда идти далее, он не знал, потому и доверился своим ногам, которые повели его по главным улицам и тёмным закоулкам, по скверам и мостам.       Юноше в тот момент было всё равно, куда идти, — настолько сильно он ушёл в себя и в свои мысли: даже пару раз его, кажется, чуть не сбила машина, а водители горячо матерились и усердно бибикали ему, но всё-таки останавливались и объезжали его, не решая брать грех на душу. А Кёнэ блуждал по улицам: знакомым и не очень, страшным, скрытым во мраке и абсолютно светлым и многолюдным. О чём тогда думал он, было известно лишь ему самому. Хотя его сосредоточенное лицо могло подбросить пару догадок о теме размышлений… Мимо него проплывали словно в какой-то ускоренной съёмке дома, парки, реки, люди, машины; всё это порой сливалось в одну огромную серую массу на фоне темнеющего неба и его невесёлых мыслей. Вместе с тем время неустанно шло, стрелка часов приближалась уже к одиннадцати, а более или менее вразумительных идей у юноши так и не появилось. Фран очнулся только тогда, когда понял, что очутился на одной из улиц, которые имели весьма дрянной авторитет в городе. Как он это осознал? Да легко: стало совсем малолюдно (это если говорить о нормальных людях), а название небольшого проспекта говорило о том, что сейчас наступит пора весьма странных личностей, расфуфыренных шлюх и пьяниц-завсегдатаев увеселительных заведений. Свои опухшие от наплыва клиентов рты открывали навстречу новым вычурно блестящие бордели, в кафе-забегаловках, кроме обыденных посетителей, стали захаживать уже и более странные людишки: озорно оглядывающиеся, нервно дёргающиеся и постоянно что-то прячущие в своих карманах. Наркодиллеры. Пошли сбывать свой товар обезумевшим от наркотиков беднягам. Кёнэ неприятно передёрнуло от этого зрелища на другой стороне улицы, стало сразу не по себе и панически захотелось вернуться домой. Да, возможно, слишком смешно для такого парня, как он, но это было так. Эта часть города пользовалась высоким спросом лишь у самых извращённых умов Падуи: утром, днём и частью вечером здесь было, как и на других улицах, но с приходом темноты… это место становилось клоакой разврата. Где-то об этом зеленоволосый слышал, это точно. Да и кто не мог знать о той улице? Разве что ребёнок.       Днём все сомнительные магазины, кафешки и непристойного вида бордели выглядели закрытыми, будто в них уже лет сто никто не захаживал, но когда сумрак только-только ложился на город… Эти храмы разврата открывали свои двери каждому, кто хотел окунуться в запретный мир запретных удовольствий. Здесь могли извратить самый чистый и невинный ум. Но даже это было не так страшно, как пьяные компании… Только этот вид компаний и существовал на всей улице. Поэтому Фран как-то нервно задёргался, чувствуя, что, полностью поглощённый своими мыслями, он достаточно глубоко продвинулся по этому проспекту, точнее, ровно на середину — с того и другого конца он бы смог дойти до дома, вопрос был в совершенно ином: как это сделать. И на улицу, как на зло, именно сейчас вывалила вся низшая каста города: девушки лёгкого поведения, скрывшие свои уродливые и смазливые лица под тонной косметики, надевшие на себя крикливого цвета юбки, топики, короткие курточки и, главное, чулки; рядом с ними, держа их за талию и порой дотрагиваясь своими ручонками до их весьма интимных мест, шли по ломаной кривой вдребезги пьяные мужики с покрасневшими, перекосившимися лицами и грязными бутылками в свободных руках, на каждом шагу изрыгая крепкое словцо в адрес друг дружки и просто; а ещё на улице стали светиться весьма трезвые толстячки в обтянутых пиджаках и с масляными лицами — сами наркодиллеры. Кёнэ, вздрогнув, решил, что ему пора валить и чем раньше, тем лучше — подходившая к нему компания с правой стороны не предвещала ничего хорошего — как уже говорилось, здесь она была лишь одного вида. Парень стал передвигать свои ослабевшие ноги, тревожно озираясь по сторонам; наверняка его хрупкая фигурка на фоне таких типов выглядела странно, если не вызывающе — в таком случае набить морду ему могли весьма легко. Вокруг было шумно, и воздух, казалось, пропитался гулом: криками, звуками тупых ударов и бьющегося звонко стекла, и даже слышались неподалёку громкие сладострастные стоны, говорящие о том, что кто-то не дотерпел до борделя… Ветер приносил с собой самые отвратительные запахи: терпкий — от алкоголя, едкий, бьющийся прямо по ноздрям — от сигарет, приторно-сладкий — от дешёвых духов псевдо-красавиц, тошнотворный, отдающий жареной протухшей едой — от уличных будок и наконец вонючий — от пота человеческого тела. Здесь всё было гадким, мерзким и отвратительным. Во всяком случае, так казалось Кёнэ, не привыкшему к такому рода местам. Ему хотелось валить отсюда. Как можно быстрее.       Но это было трудно — пробираться сквозь плотную толпу пьяных людей, которым был порой нужен лишь один взгляд для распала ярости и гнева и начала драки. Фран пару раз чуть не нарвался: благо, что огромная грудь отвлекла внимание животного, и оно переключилось именно на неё. Спросите, почему животное? Да потому что это был уже не человек. Не для того самому высшему существу на земле был дан разум — не для бесполезного прожигания жизни и проведения её в праздности, а для открытий, великих свершений!.. А эти… пускай и имеющие человеческий облик, они всё равно уже животные. Но этот путь выбрали они сами. Мерзкий хохот мерзких девиц, сверкающие пьяные глазки, неоновые постеры… У зеленоволосого это всё уже рябило в глазах, а до конца оставалось, казалось, как будто бы столько же. Юноша просто не обращал внимания на какие-то оскорбления в свою сторону, подзывания и тому подобные вещи — у него была цель: вперёд и ни шагу назад. Его это всё, конечно же, невероятно раздражало, поэтому он пытался сдерживать себя и спокойно проходить рядом с ульями разврата. И вот его путь стал подходить к логическому завершению: проспект скрывался за поворотом, говоря о том, что улица заканчивалась. Впереди, правда, виднелся крупный среди всех остальных бордель с неоновыми аппетитными силуэтами женщин, какими-то объявлениями и рядом со стенами ждущих своих клиентов проститутками. Поодаль от них стояли группы мужчин и парней, которые, оценивая каждую из них, громко переговаривались и порой подходили к какой-нибудь девке, уводя её куда подальше. Кёнэ, собрав волю в кулак, вдохнул поглубже и двинулся сквозь толпу. Она неохотно пропускала его: кто-то оскорблял его, кто-то свистел ему вслед, но парень не обращал внимания. Он уже стал было радоваться тому, что до конца этого Ада оставалось всего-то ничего, как из ниоткуда, словно ведьма, на него выпрыгнула одна из горгулий этого заведения. То была невысокая девушка, почти с Франа ростом, с пожухшей красотой усталого, измызганного лица, замаскированного под тонной косметики; с приличного размера грудью, в яркой одежде и чулках, с вычурными украшениями, которые не очень сочетались с общим видом, и с жидкими, тусклыми, завязанными в высокий хвост волосами. Вид у неё был такой, словно побывала она до того не у одного десятка мужиков; это как нельзя лучше подтверждали её припухшие губы и большой рот, собственно, совсем понятно, отчего таким ставшим.       Фран понял, что нужно быстрее сваливать отсюда, но не успел — девушка выбрала его, и теперь он будет её жертвой. Она стала подходить к нему, заставляя его отходить назад.       — Хочешь немного развлечься, мальчик? — томно выгнувшись, сладко пролепетала она и, не дождавшись ответа, цепко вцепилась ногтями в его куртку; хищные глаза блеснули неимоверной дикостью. Кёнэ поморщился и стал осторожно отпихивать девушку, пока боясь действовать сильнее и увереннее.       — Нет-нет, мне не очень-то хочется получить сифилис… — А проститутку это, кажется, раззадорило ещё сильнее, и она звонко и противно рассмеялась.       — Ты такой смешной, зеленоволосый… — тихо проговорила она, быстро и ловко сомкнув руки за шеей Франа и прижавшись к его телу своим. Девушка казалась какой-то гиеной, не иначе, ведь действовала так смело и уверенно. Юноша растерялся и вновь попытался отпихнуть её от себя, уже более сильнее. Но та прицепилась, словно огромный моллюск. Хватка была действительно железной. Вдруг она стала шагать на парня, словно постепенно уводя его куда-то в сторону от главной улицы. Кёнэ, совершенно не подумав об этом хитром приёме, стал отчаянно сопротивляться, пихая шлюху в талию, в плечи, пытаясь отцепить её от себя. На время она дала шанс почувствовать Франу иллюзию того, что будто бы он выигрывает, но лишь на время… Очнулся и понял её замысел зеленоволосый лишь только тогда, когда услышал, что крики на площади стали слышны лишь отдалённо: она его увела в какой-то тёмный глухой проулок, на котором, кроме них, кажется, никого и не было. В тот момент паника полностью охватила Кёнэ — он не хотел так. Так мерзко, противно, грубо кого-то иметь, принимать от этого гадкого существа ласки, видеть её губы, которые до того касались сотни мужчин… Видеть эти сияющие сладострастием глаза, это животное желание и скатившуюся в тартары человечность. Парень, вот честно, даже не представлял, как так можно заниматься любовью с человеком, который тебе совсем незнаком. Вот так, в какой-то прогнившей дыре, прям посреди улицы, с какой-то шмарой. Так низко, глупо, совершенно отвратительно. Может быть, его мнение на этот счёт и было слегка утрированно — но такое зрелище вызвало бы у каждого нормального человека рвоту. Тем временем его, кажется, прижали к сырой тёмной стене здания; впереди девушка, слегка отстранившись, провела ноготком по коже парнишки на щеке. Фран сжал губу, чтобы его не стошнило прямо на эту шлюху: слишком противными казались ему эта улыбка, эти жёлтые прокуренные зубы и влажные пухлые губы, тянущиеся к его собственным. Как так? Разве это называется истинной любовью? а сексом (лишь потому, что это высшая форма выражения этого чувства)? Да может ли, с другой стороны, в этой ситуации вообще идти речь о каких-либо?.. Какое уж тут.       — Не переживай, тебе понравится. Все от меня были в восторге, мальчик. — Кёнэ бы ударил её, честное слово, чтобы выскользнуть из её липких объятий. Но не мог — воспитание не позволяло. Он привык, что девушки — пускай порой и глупые, но хрупкие и ранимые существа, рукоприкладство к которым неприемлемо. Только можно ли было назвать вот «это» девушкой? Этим нежным созданием? Разве это полностью ушедшее в животную страсть существо можно было вообще обозвать таким высоким словом, как человек? Навряд ли. Но Фран всё же попытался дать отпор ещё раз: упёрся руками в её талию и оттолкнул от себя, но девушка, судя по её силе, была просто наученная опытом — наверняка до того у неё была куча клиентов разного рода, потому и физическую силу пришлось хорошенько развить, чтобы удержать их и получить деньжат. А парень боялся. Боялся того, что должно было произойти. Понимал, что слабак — не может дать сопротивление какой-то шлюхе, бессильно поддаётся, а потом ещё и заплатит за это «удовольствие». Ему сразу вспомнился Мукуро. Каково будет ему, когда он узнает, насколько его ученик «верен»? Не может отпихнуть, ударить, в конце концов. И всё из-за чёртовой душевной доброты.       Проститутка, заливаясь хохотом, приобняла юношу за шею и прикусила мочку его уха. От неё мерзко пахло дешёвыми тошнотворными духами, и зеленоволосому стало не по себе. Он ещё раз пихнул её: бесполезно. Та опустила руки на его тело и стала вести ими вниз, делая это так механически, словно воспроизводя привычную для себя программу. Фран ещё пытался панически сопротивляться ей, уже чуть ли не срываясь на удары — но всё это было тщетно, девушка прицепилась к нему, словно химера. Она взглянула на его лицо и осторожно провела по щеке вновь, больно царапая кожу ногтём. Кёнэ искривил губы в разозлённой гримасе и, подсобрав свои рассеянные силы, решил попытать счастья ещё раз; незаметно для девушки переместив руки на уровень груди, он вдруг с двойной силой пихнул её в плечи, да так, что та едва устояла на ногах. Однако удача сегодня была не на его стороне — кажется, шлюху это только веселило, потому как она с ещё более крепкой хваткой накинулась на парня, плотно прижав его к холодной стене. Её нога дерзко оказалась между ног зеленоволосого, заставив того скорчиться от боли, ведь девушка прижала его половой орган, ещё при этом слегка потирая его своей ногой, что тоже не приносило удовольствия. Но больше всего Франу было хреново не снаружи, а внутри. Знал бы Рокудо, в какой помойке и с кем оказался его ученик!.. Конечно, юноша ещё питал надежду на то, что сможет высвободиться из этих адских объятий, но, если судить по ситуации, ничего не приукрашая, то можно было смело сделать весьма плохой вывод: здоровым ему отсюда не выбраться. Точнее, слово «здоровый» здесь было не совсем к месту, но в принципе тоже подходило — мало ли чего он мог подхватить от этой проститутки.       Девушка, с гнусным выражением маленькой победы в глазах, продолжила свои отвратительные ласки вперемешку с сопротивлениями своего «клиента», которым Кёнэ стал, конечно, насильно. Она заскользила одной рукой по груди, животу, приближаясь к паху, а второй прижала парня к стене ещё плотнее, делая этой с такой силой, будто была не женщиной, а мужиком-качком. Франа неприятно передёрнуло, когда он осознал, что резинку его брюк начинают оттягивать далеко не родные и не любимые руки, и наслаждения от этого было ноль. Зеленоволосый сделал попытку высвободиться, хотя бы убрав костлявые кисти с его паха, но это не удалось — проститутка отбросила руки юноши и со всей своей неимоверной силой прижалась гибким телом к его, таким образом отрезав ему возможность дотянуться до полового органа. Но сама она преспокойно могла делать всё, что хотела, поэтому стала как-то по-хамски оттягивать теперь уже не только штаны, но и боксеры «клиента». Фран тихо и со злобой взвыл от отчаянья, но попыток вырваться не оставил. Это действо было скорее похоже на бой, чем на обычное удовлетворение проституткой желаний своего хозяина. Но девушка пыталась сделать это похоже всё-таки на второе, нежели чем на первое. Сначала она громко и заливисто смеялась, а потом, приблизившись к лицу юноши, провела своим скользким, противным и холодным языком по губам отворачивающегося во все стороны Кёнэ, который спасал себя от этого омерзительного поцелуя. Но так и не спас.       За то, чтобы стереть этот момент, он готов был в будущем отдать всё. Этот зловонный рот, из которого разило алкоголем, сигаретами и чем-то ещё отвратным; этот гадкий язык, насильно сплетающийся с его собственным, эти пальцы, сомкнувшиеся на стволе вялого члена… Это всё было настолько противно, и настолько был беспомощен в тот момент Фран, что верить мог он только в чудо. Но его не было. Он ещё как-то старался оттолкнуть обнаглевшую дамочку от себя, пихая её то в талию, то в плечи, но она была, кажется, прожжённым бойцом в этой области. Кёнэ двигал бёдрами, чтобы сбросить ненавистную руку с полового органа, но не получалось, вертел головой, силясь наконец освободить свой рот от этого капкана, но тщетно, и лишь его даже какой-то больше от беспомощности, нежели чем от злости, стон громко озвучивал это мерзостное зрелище. Пальцы девушки стали двигаться по члену, всё такому же вялому; а зеленоволосый парень уже думал, что его скоро должно стошнить от таких ласк. Ему было противно и стыдно. Стыдно при мысли о том, что ему придётся отдаваться Мукуро, будучи с таким грехом на своём теле; даже смыть это не получится, сколько ни три. А противно просто от понимания того, насколько мир грязен и противен, когда наступает ночь, да и просто от происходящего было скверно на душе.       Фран, если честно, думал, что это конец. Что вот через несколько минут его искусственно возбудят, заставят трахнуть эту шмару, а потом изобьют, так как денег на это у него совсем не было; после того он должен проснуться где-то на задворках этого ужасного комплекса, в куче мусора, без телефона, каких-то дорогих вещей, наполовину раздетый и в сперме и в таком виде идти домой, а потом судорожно оправдываться перед возлюбленным, где был всю ночь и чем занимался. Или вообще не найти его там и ещё пытаться соображать, где же он может быть. А на воспалённый разум сделать это было сложновато. Ах да, этот вариант был ещё самым лучшим из тех, что могли предоставить Кёнэ охранники сего увеселительного заведения; великим счастьем было уйти отсюда хотя бы живым. Да, так могло было быть, и парень уже даже думал, что именно так и будет, однако судьба решила сделать в этом ему небольшое послабление… Ну, как сказать, небольшое — сейчас мы всё сами сможем увидеть.       Зеленоволосый с отвращением понимал, как кровь стала слегка приливать к его половому органу. Через минут пять таких быстрых движений у него мог встать окончательно, что не было хорошо. Уже смирившийся со своей участью и раз сто проклявший свою глубокую задумчивость и мечтательность, он не сразу заметил, как сзади шлюхи появилась какая-то тёмная фигура. А далее девушку, словно сильно приклеившуюся присоску, за ворот отодрали от Франа, с каким-то зверством откинув её в сторону; та громко и истерично завизжала и, покосившись, свалилась прямо в лужу, не устояв на своих высоченных шпильках. Её лицо было искажено каким-то нечеловеческим страхом и ненавистью, она прожигала взглядом незнакомца, решившего спасти её клиента. Кёнэ же, в первые несколько секунд ещё мало чего соображавший, громко вдыхал воздух после омерзительного поцелуя ночной бабочки. Он кое-как смог сфокусировать зрение на тёмной фигуре, всё же пытаясь разглядеть, кто был его спасителем. Парень подтянул брюки вместе с трусами и, откинув слипшиеся волосы со вспотевшего лба, вновь взглянул на человека. Для него казалось, будто эти действия длились весьма долго, но в действительности это было дело одной-двух секунд.       — Отвали от него, мразь! — послышался жёсткий холодный возглас; однако сколько было в этом голосе гнева и ярости, столько же было спокойствия и выдержки. Кого-то это всё же напоминало Франу. Наконец разглядев до трепета знакомое лицо, юноша крупно вздрогнул всем телом от смешанных чувств: здесь был и страх, и стыд, и радость, и восторг. В голове стали прокручиваться варианты оправданий, хотя всё и так было понятно, вместе с тем стали вспоминаться все слова, которые Кёнэ припас с сегодняшнего вечера. Можно было, судя по этому всему, догадаться, что спасшим парнишку был Мукуро. Как оказавшийся в этом глухом переулке и нашедший его — непонятно, но он был здесь и сейчас собственной персоной. Зеленоволосый, готовый сгореть от стыда и превратиться в пепел, нежели чем выдерживать на себе этот пятисекундный стальной взгляд, понуро опустил голову вниз и ещё больше вжался в стену. Девушка, сопровождая эту немую картину своим оркестром из воя, визга и громких оскорблений, кое-как встала на свои тонкие ноги и, так и не отряхнувшись, побежала в сторону главной улицы, по пути оборачиваясь и угрожая им обоим. Видно поняла, что связываться с Рокудо бессмысленно — тот одним взглядом мог завалить и обезоружить сразу.       Мужчина же вновь перевёл взгляд с убегающей шлюхи на своего любовника. В том взгляде не было ни ненависти, ни гнева, ни ярости по отношению к Кёнэ; была лишь глухая, тупая боль с искорками укоризны и ещё надеждой на что-то хорошее. Но не без стальных, жёстких и леденящих душу ноток — Франу стало как-то совсем плохо, да и воспоминания о произошедшем и о том, что ещё не успело случиться, сделали своё дело; его вывернуло прямо на дорогу и на то место, на котором стояла проститутка. Согнувшись пополам, парень откашливался от остатков жижи на губах — ему было противно не только от воспоминаний, но и от себя самого — такого беспомощного, гадкого, поддавшегося какой-то слабой шлюхе. Было безумно, жгуче, до боли в скулах стыдно перед влюбленным в него без памяти учителем. Было неприятно — словно ножом по по позвоночнику и вплоть до сердца — от того, что испытывал сейчас синеволосый. Было омерзительно подводить репетитора вновь, вновь извиняться и просить шанса на что-то. Но ещё отвратнее было то, что он теперь и не поверит всем сказкам любовника насчёт того, как его сюда занесло. Самое первое, что думалось в таком случае на месте Рокудо, это то, что будто Кёнэ захотел на славу повеселиться, заказав шлюху и развлекаясь с ней, наподобие других таких же животных, прямо на улице. Наверняка от понимания этого мужчине было хуже, чем дрожащему, стоящему на корточках Франу. Наконец безмолвие было нарушено Мукуро, который подошёл к ученику и довольно-таки не ласково поднял его на ноги, схватив за локоть.       — Вставай, а не то твоя подружка сейчас подмогу приведёт… чтобы наказать виновника, который прервал сие действо, — с горькой усмешкой произнёс синеволосый, всё же заставив Кёнэ встать на ноги и сделать пару шажков. Юноша, некоторое время привыкая к такому положению, глубоко вдохнул и, перебарывая своё головокружение и сильную боль в животе, поплёлся вслед за учителем. Ему было плохо, но это слово мало бы чем помогло в описании его действительного состояния, ведь худо ему было не только физически, а, что ещё «лучше», морально. Тело гадко ломило; как сейчас чувствовались костлявые пальцы на его половом органе, а голова раскалывалась от потока мыслей, упрёков себя самого и стечения обстоятельств и понимания своей вины перед любимым. Тот же, некоторое время ещё придерживая парня за локоть, вскоре отпустил его, будто ему было неприятно держать это прикоснувшееся к ужасному тело. Во всяком случае, так думал Кёнэ.       Тем временем он послушно плёлся за синеволосым, который определённо знал, как отсюда выбраться, хотя и шёл очень сложными и запутанными путями. Первые минуты были лишь гробовым тяжёлым молчанием, которое было разбавлено лишь шарканьем ног обоих. До дома от того ужасного места было не так много, поэтому Рокудо предпочёл пойти пешком, да и свежий ветер помог бы юноше развеяться. Но потом Фран всё же осторожно начал, не решившись молчать в такой ситуации:       — Мукуро-сенсей, послушай… — взгляд холодных глаз сразу отбил у него уверенность в своей правоте, но он продолжил: — Послушай, ты же не думаешь, что я способен на такое. То получилось совсем неожиданно для меня. Я попал туда случайно.       Всё это парень говорил робко, тихо, боязливо, лишь иногда посматривая на учителя; тот лишь тяжко вздыхал. После этой речи мужчина немного помолчал и вдруг начал, будто сорвясь с цепи:       — Говоришь, неожиданно? случайно? А ты представляешь, что приходится думать мне, когда я вижу, как мой любимый так развязно сосётся с какой-то шмарой? Представляешь, какой кавардак там, в моей душе, как опускаются руки? как думается, что всё в таком случае было бесполезно? Представляешь?.. Боже, что ты можешь представлять, глупый мальчишка! — репетитор вовсе не кричал, не ругался, просто тихо скорбел, спокойно и порой с понижением голосом говоря всё это. В конце он быстро поднёс руку к лицу, прикрыв глаза; Франу на секунду показалось, что тот стирал слезу. Он никогда не видел возлюбленного таким подавленным. И от того груз вины, казалось, утроился, заставив сердце Кёнэ гнусаво заныть. Они шли по какому-то пустому проспекту, который был частично залит оранжевым светом фонарей. Когда лицо Рокудо осветилось, на нём уже не было и следа какой-либо слезы: лишь спокойная скорбь и тоска. А зеленоволосый и не знал, что делать в таком случае — переждать, пока учитель слегка поостынет, или же по горячим следам разъясниться в своём проступке. Второй вариант привлекал парня больше, потому он, собрав последние силы и ускорив шаг, обогнал репетитора и, встав перед ним, заставил остановиться и его. Фран твёрдо глянул в разноцветные глаза возлюбленного и понял, что надо это сделать, хотя то и являлось, в общем-то, весьма невыполнимой задачей. Надо, для того чтобы эти глаза засияли прежней ласковостью и любовью. Чтобы эти губы не выплёскивали обвинения, а говорили тёплые слова. Надо, просто надо. И не только поэтому — ведь парень-то любил. Любил этого мужчину и вовсе не хотел его вот так потерять.       — Мукуро-сенсей, выслушай! — начал он, вдохнув полной грудью и импровизируя на ходу. — Мне больно видеть твои сокрушения по такому ложному поводу. Это неправда, поверь. Думаешь, мне охота лизаться с этой шлюхой, заниматься с ней сексом? Если бы ты хоть сколько-нибудь представил себя на моём месте, то понял бы, что я не из таких, которые готовы использовать всё, что попало под руку, для мгновенного удовлетворения своего тела. Ты меня этим не обделяешь, правда… — тихо добавил Кёнэ, слабо улыбнувшись и вглядываясь в некоторые положительные изменения в лице любимого. — Разве ты думаешь, что я смог бы вот так, на какой-то помойке, с тем, кого не люблю?..       Изменения-то были, да вот весьма слабые. Мукуро глубоко задумался. Потом вздохнул и поднял взгляд на ученика: там выражалось пока что ещё неверие словам парнишки.       — Я всё понимаю и мне очень хочется поверить тебе. Но как ты объяснишь тот факт, что оказался там?       — И на это у меня есть оправдание! — твёрдо проговорил Фран, судорожно вздохнув и покачнувшись; его учитель не выдержал и подхватил любимого за руки, чтобы тот от бессилия совсем не упал. — Знаешь, когда я пришёл домой, то не увидел тебя. Ни записки, никакого сообщения. И телефон ты оставил. Ты не представляешь, как я разволновался. Тебя не было всего лишь несколько часов, но для меня они стали настоящим испытанием. И так я не мог усидеть на месте, что вырвался вечером на улицу. Слишком задумался о чём-то… Точнее, о тебе, где ты, что с тобой могло произойти, что делать мне дальше, и таким образом загулялся я до ночи и слишком поздно понял, что забрёл в совершенно дикое место. Так и попал в лапы этой мерзкой девчонки… — парень понизил голос и опустил голову вниз. — Надеюсь, ты меня простишь, что я не смог, хотя и пытался, сопротивляться этой проститутке. Если бы не ты, то, наверное, я бы умер там со стыда и позора.       Рокудо слушал это молча, в его взгляде уже мелькали более мягкие огоньки, грусть постепенно уходила с его лица, разглаживая морщины на лбу.       — И с тебя ещё объяснение, где ты всё это время был… — слегка обиженным голосом добавил Кёнэ, скрестив руки на груди и прикрыв глаза. Губы мужчины слабо дрогнули в улыбке, и он подошёл к любимому, прижав его к себе весьма легко и почти невесомо. А Фран, вот честно, готов был прыгать от счастья — это объятие значило, что Мукуро его простил. А это понимание было ценнее и важнее всего на свете именно в тот момент. Зеленоволосому юноше всё ещё было погано на душе от случившегося, но приятная теплота проникала, кажется, глубже, чем это могло казаться, — становилось как-то спокойнее и намного лучше. Кёнэ схватил любимого за воротник куртки и прижал к себе, будто стараясь вжаться как можно сильнее в него. Он положил голову к нему на грудь и судорожно выдохнул.       — И ты меня прости, Франни, что всё произошло так глупо. Ведь, если подумать, в твоей истории большая вина лежит на мне. Я ничего тебе не сказал, ушёл на такое долгое время, хотя даже не думал, что так получится, а ты, волнуясь за меня, забрёл от горя в такую даль и попал в такую ситуацию. Я дурак. Такой взрослый, а веду себя, как ты когда-то… — синеволосый тяжко вздохнул, его грудь вздымалась неровно и с перерывами, что говорило о его волнении. Фран с улыбкой решил, что ещё припомнит учителю о сравнении поведения с ним прошлым. После недолгого молчания Рокудо продолжил, уже более увереннее: — А насчёт моего отсутствия вот что: меня вызвали срочно в агентство по одному важному вопросу. Так спешил, дурак, что забыл телефон, а когда понял, что меня задерживают больше дозволенного, увидел, что и позвонить неоткуда — у них рабочий, как всегда, «лишь для нужд офиса».       Мужчина передразнил своего начальника, пискляво проговорив последнюю фразу, и легко коснулся губами лба своего любовника, словно этим пытаясь загладить вину хоть каким-то образом. А Кёнэ, внимательно его выслушав, всё прекрасно понял и легонько кивнул головой в подтверждение того, что поверил и извинил про себя своего возлюбленного. Но, заметив напряжённость тела впереди, он всё же решил сказать это вслух, чтобы учитель наконец-таки успокоился:       — Мукуро-сенсей, я тебя простил, хотя, собственно говоря, и не особо обижался. Это я здесь виноват… Знаешь, какой я слабак!.. Только вот что с этим делать? — Фран разошёлся и хотел было продолжить эти предложения, как Рокудо, сделав шаг назад и тем самым отстранив своего ученика, быстро положил палец на его губы и тихо произнёс:       — Перестань молоть эту чушь. В сегодняшней истории виноваты все: и я, и немного ты, но самое главное — обстоятельства, которые как нельзя кстати так «удачно» переплелись именно сегодня. Ты не слабак. Я знаю. Я вижу. Давно уже… — короткими рублёными фразами прошептал в конце Мукуро, нежно глядя на парня и проводя пальцами по всё-таки оставленной этой проституткой царапине на его щеке. Его лицо как-то слабо исказилось болью, а потом вновь приобрело прежнее выражение; в следующий миг он схватил Франа за руку и повёл вперёд, по улочке. Он старался идти быстро, будто бы силясь успеть что-то сделать. А юноша не сопротивлялся, лишь семенил ногами за ним. С репетитором насчёт всего этого он спорить и не думал: тот говорил всё верно. Из сегодняшнего события они оба извлекут какие-то уроки, а в общем… наверное, это было ещё одним испытанием, подкинутым им судьбой-экспериментаторшей, которая, казалось, проверяла их на вшивость. Но это было наверняка обыденным делом; просто когда становишься на главное место в этой истории, сразу остро понимаешь и чувствуешь, что могли испытать герои в те моменты. Но зеленоволосый решил не сетовать хотя бы теперь, ведь всё уже, кажется, стало налаживаться. Но вот эти мерзкие воспоминания о плохо пахнущем рте, этих грязных руках, которые трогали не один десяток мужчин, и о прогнившей душе, желавшей только животную страсть, всё ещё ярко и реалистично воспроизводились в голове у Франа. Он не мог простить той шмаре то, что она дотронулась до его полового органа — ему казалось, что это теперь не смыть ничем. Касаться его и медленно доводить до оргазма мог только Мукуро и никто более. А эта проститутка осмелилась на это!.. «Брр!» — Кёнэ отогнал от себя ужасные воспоминания, потрясая головой, и зарёкся, что никогда больше его нога не ступит в это место разврата и наркоты даже днём. Рокудо же заметил его движение головой и приобнял, тихо проговорив:       — Не вспоминай больше… Примешь душ, когда придёшь. Далеко вы там зашли?       — Н-нет… — смущённо ответил парень, — Она лишь слегка… дотронулась… до меня. Боже, Мукуро, это было так противно и не шло ни в какие ворота по сравнению с тем, что вытворял со мной ты!       — Ладно-ладно, мой милый. Забудь это, ещё раз повторяю. И больше никогда не вспоминай. Если не сможешь сам, я помогу тебе изгладить эти воспоминания из твоей памяти. Хочешь?       — Конечно хочу… Только не сегодня, ладно? — юноша точно не знал, что имел в виду его учитель, когда говорил о своей помощи, но в этот день он просто валился с ног от усталости. На самом деле ему было всё равно, что это будет за способ — Мукуро он доверял и полностью положился на него.       — Естественно! Как только ты обратишься ко мне, я сделаю всё без лишнего промедления. И перед этим, конечно, расскажу, что это будет такое вообще.       Кёнэ устало кивнул, и они, взявшись за руки, наконец зашли в родной подъезд. Пока ждали лифт, Фран решил спросить ещё одну интересующую его деталь…       — Мукуро-сенсей, а как ты нашёл меня? Я-то думал, что оказался в таком глухом месте, куда никто никогда не заглянет… — Мужчина развернулся в его сторону и, слабо улыбнувшись, ответил:       — Я же говорил, что найду тебя всегда и в любом виде… А на самом деле, — начал он, видя неудовлетворение ответом парня, — Я, когда вернулся домой и не нашёл тебя, сразу же кинулся искать твою зелёную голову по всему городу. Знаешь, ты, хоть и сам того, наверное, не понимая, стал звездой вчерашнего дня. Мне все прохожие говорили, что тебя то чуть не сбивали машины, то ты сам сбивал с ног людей. В общем, ругались и указывали мне, куда ты пошёл. Когда я оказался на той самой улице, дела пошли труднее: до жути пьяные люди ничего вразумительного сказать не могли.       Двери лифта бесшумно раскрылись, и Рокудо пришлось прервать свою речь и, пропустив возлюбленного вперёд, войти за ним следом. Там он продолжил; Кёнэ же его внимательно слушал.       — Так вот… на чём я там остановился? А, точно; в общем, пару раз забредал я не туда, так как все несли какую-то чушь, но вскоре кто-то, перед этим знатно поматерившись, указал мне, куда и с кем ушёл зеленоволосый паренёк. Знаешь, после того во мне как будто что-то перевернулось с ног на голову, сгорело, рухнуло… — стал тише говорить синеволосый, опустив голову и взгляд; дверь лифта тем временем открылась во второй раз, и они вышли на нужный этаж. У Франа что-то ёкнуло в душе — стало безумно жаль учителя. Каково это, узнать, что твой горячо любимый сейчас развлекается с какой-то проституткой? И тем не менее пойти и спасти его? Да, для этого нужно было быть поистине святым человеком. Или, как говорится, дураком.       — Ну вот, так тебя и нашёл. По горячим следам… — усмехнулся Мукуро.       — Спасибо! — Парень, не дав тому открыть дверь квартиры, накинулся на него с объятием, плотно прижавшись и опустив голову на грудь. Это «Спасибо» звучало не как обычно, а звучно, с чувством, с искренностью и каким-то даже сожалением за случившееся. Этим «Спасибо» Фран не только благодарил: он просил прощения. Потому что только искренне любящий человек может пойти вытаскивать своего возлюбленного из самой ужасной и прогнившей дыры на свете и вырывать его из лап каких-то шмар, ещё при этом не устраивая скандал с орами и руганью. Но Рокудо не нужны были какие-то благодарности, он просто сказал, чтобы его зеленоволосое чудо поскорее оказалось дома, приняло душ, а потом отдохнуло. «Даже сейчас он беспокоится только обо мне!..» — пронеслось в уставшем разуме юноши, и он последовал совету репетитора.       Уже через десять минут Фран, быстро принявший душ и смыв со своего тела эту грязь, хотя и не полностью — морально она всё-таки чувствовалась, попивал чаёк со своим Рокудо. Сейчас мало что могло напомнить о сегодняшнем приключении парнишки, ведь благодаря мужчине в доме вновь воцарилась уютная атмосфера, однако забыться это не могло ни в коем случае: каждый из них понял что-то для себя, решил, сделал выводы. Это событие ещё откликнется в будущем, но сейчас зеленоволосый попытался поскорее забыть о нём. И, кстати, он вдруг вспомнил, что на днях должна приехать Хлоя… На этих радостных нотах и закончился его с Мукуро день. Весьма насыщенный, но давший им повод для размышлений. Что тоже, согласитесь, не есть плохо.       Так что же будет ждать Рокудо и его ученика в ближайшем будущем? Как отразиться случившееся сегодня в скором времени? Это и многое другое будет ожидать читателей в следующих главах.