девочки твоего возраста

От Кореи до Нью-Йорка больше двенадцати часов. Безвизовый режим открывает девяносто дней настоящего наслаждения на территории непредвзятых и стремящихся к иллюзорной мечте. За двенадцать часов Чонгук успевает посмотреть с Тэхёном два фильма, поспать в просторных креслах бизнес-класса и не пожалеть, что в самолёт оделся в мягкие штаны, футболку и толстовку. Чонгук не пожалел и на мгновение, что полетел с Тэхёном. Он знал, что не пожалеет после сообщения: возьми всё, что не можешь надеть в Корее. Чонгук так и сделал. Взял всё, что он любит и не сможет надеть в Корее. Его чемодан сейчас ценнее, чем собственные почки и печень. За двенадцать часов Чонгук узнаёт, что и в Пусане Тэхён был проездом по работе. Что он из Тэгу родом, давно живёт в Сеуле. Что он ростом выше метра восьмидесяти, что любит кататься на сноуборде и горных лыжах, что каждый год старается выбираться на зимние курорты. Что его любимое море в Таиланде, любимая еда — в родной Корее, а любимые улицы — во Франции. За двенадцать часов Чонгук узнаёт о Тэхёне столько, столько не знал о Югёме. За двенадцать часов можно лишиться жизни или, как оказалось, подарить новую. Первый полёт в самолёте проходит головою на коленях Тэхёна, и никто не смотрит на них искоса. Стюардессы-американки улыбаются всё так же вежливо. Для соседей по бизнес-классу двое корейцев выглядят как неприлично влюблённая парочка, никто не признаёт в Чонгуке мужчину. Волосы длинные, распущенные, уложенные. Не менее распущенные, чем Чонгук, прощупывающий почву. Тэхёну нравится, как Чонгук лежит головой на его бёдрах. За двенадцать часов Чонгук понимает, что Тэхён не пьёт ничего крепче вина, и сам он словно хорошо выдержанная бутылка Каберне: говорит о театрах и музеях, показах мод, звёздной аллее в Калифорнии. Чонгук может так же много рассказать только об онлайн играх, и он рассказывает обо всём, во что играл, пока рисует на айпаде, держа голову Тэхёна на своём плече. Нарисуй меня, как одну из своих французских женщин. У меня никогда не было женщин, — Чонгук смеялся. И говорил тихо, потому что рядом есть корейцы. Я порядочная гетеросексуальная леди. Он скетчит заказы, очень сильно стараясь, чтобы отрисовать пейринг Вдовы и Трейсер. Тэхён, засыпая, смотрит. Их первая ночь проходит в самолёте. Вторая ночь встречает сразу после первой, посадкой и разрывом часовых поясов. — Один номер на имя Ким Тэхёна, — вежливо и вместе с тем дежурно произносит администраторша в огромном на вид отеле в центре Нью-Йорка. Она поднимает взгляд подведённых тяжёлыми стрелками серых глаз, смотрит прямо в глаза, спрашивает: — Две односпальные или одну двуспальную? У Тэхёна глаза не серые. Не холодные. Они цвета горького американо, горячие, как загорелая кожа. Тэхён смотрит на Чонгука сверху вниз, никакого давления. В его глазах искры, как будто это ему девятнадцать, не Чонгуку, но Чонгук загорается ещё сильнее. Его пламя тихое и яркое, оно в тянущейся уверенной ухмылке. В улыбке на одну сторону губ гонора больше, чем у позолоченных визитниц Тэхёна. Чонгук уверен, как никогда. — Одна двуспальная, — и его голос не дрожит, не проседает, звучит твёрдо на корейском. А Тэхён, не задерживая взгляд, но сдерживая такую же улыбку, возвращается к девушке и отвечает на чистом английском: — Одна двуспальная. Одна двуспальная кровать стоит посреди полутьмы просторного номера одного из десятков отелей, которые придётся сменить в Штатах. Кровать куда больше похожа на трёхспальную, она огромная в глазах Чонгука, привыкшего к своей однушке. Чонгук бросает сумку и оставляет чемодан, проходя чуть вперёд, чтобы пропустить Тэхёна. В номере он стягивает конверсы по хорошей корейской традиции разуваться перед входом в дом. Тэхён включает основное освещение, и Чонгук, будто ребёнок, делает один оборот вокруг себя, раскинув руки. Здесь так много свободного места, что он бы мог танцевать. — Не все отели будут таким удачными, — подмечает Тэхён, стягивая с себя толстовку. — Местами придётся останавливаться… — Мне всё равно, — довольно перебивает Чонгук, подойдя к окну и снимая толстовку следом. Та отлетает на жёлтое кресло, стоящее возле круглого столика. Чонгук распахивает тюль, счастливо смотря на город с высоты пятнадцатого этажа. Нью-Йорк приветливо горит огоньками, сияет в вечерней темноте. Небо тёмно-синее, уже слишком поздно, чтобы распробовать этот город. Чонгуку слабо верится, что он здесь, ещё и с человеком, которого знает в сумме часов двадцать пять, если считать всё время общения. Тэхён подходит сзади не бесшумно, но обозначая твёрдыми шагами, что он рядом. Он не обнимает сзади, а обхватывает талию одной рукой в покровительствующем жесте. Взгляд направлен так же на город. — Я здесь себя чувствую, как дома, — говорит он со странной улыбкой ностальгии. Не с женой. Не с дочерью. А именно здесь, именно с ним — проговаривает про себя Чонгук, смотря на профиль Тэхёна. Они сталкиваются взглядами, Чонгук улыбается ему и понимающе кивает. Он не жил Америкой и не знает, каково это, идти по улицам, дышащими неподдельной демократией и равноправием. Даже от Тэхёна ощущения меняются. Его взгляд становится глубже и чище, темнее вместе с тем. Таким уставшим и сияющим. — Даже несмотря на то, что здесь холоднее? — Это только в Нью-Йорке. В остальных штатах как в Пусане, и даже теплее. — Ты любишь Нью-Йорк? — Не очень, на самом деле. Здесь все приезжие, как в Сеуле. Нет у города какой-то индивидуальности, что ли. Всё слишком массивное. Тяжёлое. — А ты по тонкому-звонкому. — Ага, — усмехается Тэхён, — по красивому и аккуратному. Но если речь не о Лос-Анджелесе или Хьюстоне. — Это же двойные стандарты! — Законом не запрещены, — Тэхён прыскает. — Да я понял, о чём ты, — Чонгук смотрит на Нью-Йорк, находя его гигантской копией Сеула. — Поэтому я пока ещё живу в Пусане. Он уже мало чем отличается от остальных мегаполисов, но я умру, если не буду слышать сатури. — Ты говоришь на сатури? — бровь Тэхёна странно дёргается, улыбка слегка скептическая. — Конечно, я говорю на сатури, — Чонгук чуть хмурит брови, коротко мотает головой. — С чего бы мне не говорить? — Кёнсанский больше подходит брутальным мужикам с железной трубой в руках. — Тебе просто никто на ухо на кёнсанском не шептал, — смеётся Чонгук. — Если в этот момент у тебя не будет трубы в руках, ты можешь шептать мне на ухо на любом языке. Чонгуку хочется поцеловать его прямо сейчас, но сильнее хочется почистить зубы. Они оба знали, что именно имели в виду под двуспальной кроватью. И Чонгук, сжав пальцы Тэхёна в своей ладони, собирается в душ, прихватив с собой отдельную сумку для ванных пренадлежностей и уходовой косметики. — Я надолго, — на всякий случай уточняет Чонгук. — Take your time. — I will, — Чонгук отвечает, дублируя игривый тон Тэхёна. В тканевой маске и полотенце на голове, чистый и уже пахнущий чем-то, кроме самолёта, Чонгук ложится в горячую ванну. Все друзья в Корее ещё спят, и Чонгуку не с кем обсудить, как он собирается трахнуть Тэхёна своей задницей. Он листает мемы в твиттере, не заходит в гугл, чтобы найти, как ублажить мужчину, который на много лет старше него. В том, чтобы ублажать их, нет ничего сложного: все мужчины одинаковые. И поэтому с ними проще. Их не нужно читать — им просто нужно давать то, что они хотят. Везёт, если хотят они тебя. Чонгук приличная гетеросексуальная леди, и он уверен, что понимает мужчин в своей проекции реальности, где мужчинам от него нужен был только секс. От того, как мирно Тэхён лежит в комнате, не врываясь в ванную со спущенными штанами, Чонгуку уютно думается, что от него Тэхёну нужно чуть больше, чем тело. Чонгук выдыхает в светлый запотевший потолок с улыбкой, и преследуя желание выглядеть красивее во всем, опускает ладонь между ног. Сжимает член, кровь к которому приливает почти моментально. Подбирается, подтягивается, очерчивается головка. Чонгук прикрывает глаза на мгновение и выбирается из ванны, собираясь залезть на Тэхёна, даже если он уже спит. Одетый в один махровый халат, Чонгук замирает возле кровати, сложив телефон на тумбочку. Тэхён замечает его, стоящего, и медленно садится. То, как он перебирает руками и ногами, передвигаясь к краю, ближе к Чонгуку, не кажется Чонгуку нелепым, неловким. Он смотрит в глаза Тэхёна, поджав губы, как будто пытается прочитать в нём согласие или отказ, но то, что Тэхён делает — однозначно приближается, садится на краю, расставив ноги — согласие. Чонгук подходит бесшумно, распуская пояс на халате, не распахивая его. В полной тишине слышно только дыхание, Чонгук забирается на колени Тэхёна. В движениях уверенность, которой он не нашёл бы в себе на территории Кореи. У него были любовники из Тиндера, он знает, о чём думает и о чём говорит, когда ломается и сопротивляется банальному желанию провести с кем-то ночь. На бёдрах Тэхёна хорошо и правильно, и американские флаги за окнами делают всё проще. Здесь они не больные, здесь они такие же, как все. На коленях Чонгук привстаёт, держась за плечи Тэхёна. Крупные Тэхёновы ладони с нажимом ведут по худощавым подтянутым бёдрам, заходят под халат, за спину, и укладываются на ягодицы. Чонгук вздыхает, когда Тэхён сжимает их и чуть разводит. Чонгук сглатывает, распахивает губы, когда лбом упирается в лоб Тэхёна, и до его губ всего ничего. Чонгуку кажется, Тэхён потянется, чтобы поцеловать его, но Тэхён давит ладонями на тазовые кости, опуская обнажённой кожей к своим спортивным штанам. Ткань мягкая, без острой полоски металла в виде ширинки. Задница Чонгука прижимается к паху, чувствует член под собой, и Чонгук вздыхает снова, заводясь с пол-оборота. Это не просто «я согласен», это ответное «я хочу тебя». Тэхён утягивает его губы, языком внутрь, целует глубоко, влажно, долго. Медленно, со вкусом. Закрыв глаза, не стесняясь того, как липко расходятся их губы для коротких вдохов. Руки Чонгука обвивают шею, пальцами забираются в волосы, держат Тэхёна за голову. Он жмётся грудью к груди, притирается ягодицами к паху, и Тэхён сжимает вокруг талии бережно и крепко, в самый раз, чтобы Чонгуку почувствовать себя однозначно его. Почувствовать обладание в его крепких предплечьях. Dream girl. Ему хочется быть девочкой мечты Тэхёна. Без макияжа, с мужским телом, идеальной гранью между и между, влажной фантазией честного с самим собой бисексуала. Чонгук прогибается в пояснице, в нём гибкости — чёрный пояс по тхэквондо, единственное мужское, что он был рад примерить на себя в раннем детстве. — Я не был в душе, — выдыхает Тэхён в губы, крепко берясь руками за талию под халатом. — Мне нравится, как ты пахнешь, — Чонгук ведёт носом по волосам, собирает запах дороги и Тэхёна. Остатки парфюма, пыли самолетного салона, шампунь с мятными нотами, естественный запах тела и совсем лёгкий пота. Чонгук хватается за футболку Тэхёна и стягивает её с тем, как Тэхён поднимает руки вверх. Собственный плоский живот с едва заметным прессом под золотистой кожей соприкасается с чуть мягким, но вместе с тем более крепким Тэхёна. Чонгук ведёт ладонями по его торсу, с нажимом по груди. Чонгук привык трахаться быстро. С Тэхёном хочется медленно. Чонгук падает на лопатки, ноги сами разъезжаются под Тэхёном. И тот пахом вжимается в Чонгука, подаётся плавно вверх, трётся напряжённым членом сквозь одежду, но Чонгук представляет, как таким же движением Тэхён будет входить в него. Медленно, глубоко, опираясь на сильные руки. Тэхён опускается вниз не сразу, ложится на Чонгука, постепенно расслабляясь, давая почувствовать значительный вес на себе. Одно предплечье придерживает вес Тэхёна, под которым у Чонгука теряется власть над ситуацией — ему хочется закрыть глаза, запрокинуть голову, подставить горло и умолять разорвать его на части. Только бы он не думал ни о чём, кроме тела Тэхёна на себе. Бёдра Чонгука зажимают Тэхёна по бокам, но не пытаясь сдержать: Чонгук от возбуждения сводит колени, хватается пальцами за плечи, тяжело дышит от крепких поцелуев в шею. Тэхён не втягивает кожу, не кусает её, он зажимает её губами, отпускает. Прикусывает, не делая больно. И когда его ладонь ложится на горло, Чонгук измученно стонет, тут же хватаясь за запястье. Словно пытается вернуть себе то, что ему хранить не хочется — контроль. Ладонь Тэхёна сжимает горло, слабо и ощутимо, не перекрывая возможность дышать, но зажимая артерии. В голове становится тяжело и одновременно с этим невесомо. Перед глазами темнее, нарастает давление. Хватка меняется, Тэхён играется с дыханием, запуская язык в распахнутый рот Чонгука. Чонгук не думал, что можно хотеть кончить от того, как теряется способность то дышать, то думать. Голова ещё не начала кружиться, как ладонь Тэхёна отпускает горло. Пальцы с властным нажимом идут выше, указательным и средним мажут по губам, и Чонгук, хватающий воздух губами, прихватывает вместе с кислородом фаланги. Пальцы Тэхёна касаются языка, колени Чонгука дрожат, зажимаясь сильнее, но его фантазия о том, как Тэхён толкает пальцы в горло, ломается. Пальцы выскальзывают, Чонгук вздыхает, тянется губами, неопределённо мычит — хочет за запястье подтянуть руку Тэхёна себе, показать, что всё в порядке, его горло может осилить это. Но большим пальцем Тэхён проводит по губам строго и с нажимом, оттягивает их в сторону вместе со слюной, подушечкой размазывает её по щеке. Голова Чонгука опускается на кровать под силой, подбородок расслабленно поддаётся, дрожат ресницы с тем, как Тэхён тянет челюсть вниз. Рот приоткрывается, и Чонгук хватается за мгновение инициативы — языком лижет палец Тэхёна. Выражение лица Тэхёна такое, будто он хочет то ли убивать, то ли придушить, то ли целовать. Восторженное и опасное одновременно. Чонгук, наверное, нездоров, если ему это нравится. Тэхён не трогает его горло, не вводит пальцы глубоко, не заставляет их обхватывать губами в имитации глубокого минета. Он ведёт по торсу вниз, ложась чуть сбоку. — Посмотри, какой ты красивый, — шепчет Тэхён на ухо. И Чонгук смотрит за тем, как движется рука по его телу. Оглаживает живот, разводит ноги чуть шире. Член, налитый кровью, кренится слегка набок, а Чонгук заливается розовым от вида ладони Тэхёна, обхватывающей ствол. Чонгук выгибается, перебрасывает одну ногу через бёдра Тэхёна. Хочет, чтобы Тэхён смотрел, какой он красивый. Для него одного, никого больше. Заводя руки за голову, Чонгук вытягивается. Фактурная ткань халата больно проезжается по напряжённым соскам, но раскрыть себя Чонгук даёт Тэхёну, не делает этого сам. Тот носом отводит халат в стороны, губами проводит по груди, дроча медленно и туго. Язык Тэхёна рисует по груди, обводит соски. Чонгук вздрагивает и хватает сам себя за запястья, чтобы не вцепиться в Тэхёна. — Всё правильно, — тяжело выдыхает Тэхён. — Так и держи руки. Сквозь полуприкрытые веки, Чонгук смотрит, как Тэхён губами спускается ниже. Целует рёбра, живот. Чонгук так привык, что секс редко был о нём — он всегда был о ком-то другом. Когда Тэхён языком проводит по всей длине члена, Чонгук скулит не только от удовольствия. От морального удовлетворения, что его первый секс с человеком, кто намного старше, проходит именно так: под его умелыми руками, сжимающими везде, до куда могут дотянуться; умелыми губами, обхватывающими головку и плавно опускающимися вниз. Тэхён отрывается так же плавно, как дошёл ртом до середины длины, отпечатывает свой поцелуй внизу живота. Его пальцы зачарованно водят по гладкому лобку, мнут член у основания. Чонгук стонет сквозь плотно сжатые губы, чуть выворачивается боком, будто пытается уйти от прикосновения — ему слишком хорошо. Он ошибочно думал, что умеет терпеть. Тэхён поднимается с кровати не неожиданно. Он ведёт свою логичную, горячую дорожку поцелуев по внутренней стороне бедра до колена, постепенно отстраняясь. И пока не хаотично, как это сделал бы Чонгук, а спокойно раскрывает чемодан, Чонгук, задыхаясь, разглядывает сильно выступающий сквозь ткань штанов член. Тэхён немного запыхался, выглядит слегка взмокшим, но его лицо ровное, не красное, как будто стоящий член совсем не стесняет движения. Чонгук не задаёт вопросов: наверное, это приходит с опытом. И он сам, будто хочет казаться опытнее, садится на кровати, красиво снимает халат под взглядом Тэхёна. Бросает его на другой край кровати, сидит, оперевшись ладонями между коленей. Острые плечи и ключицы, обманчивая хрупкость и слабость в мужском теле, пышные тёмные волосы и ни единого волоса на теле — Чонгуку нравится он сам на белоснежных простынях и под пожирающим его взглядом взрослого мужчины. Тэхён отводит взгляд нехотя, и Чонгук уверен, что он смотрит снова, когда Чонгук разворачивается спиной. Он ложится на живот, упирается ладонями в кровать возле себя, привстает на коленях, разводит ноги. Закрывает глаза, утыкается носом в подушку и самым красноречивым способом просит взять его. Ему хочется медленно, но Тэхёна хочется немедленно. Мышцы спины напрягаются, когда ладонь Тэхёна ложится на поясницу. Он ведёт вверх вдоль позвоночника, оглаживая и чуть надавливая между лопаток, опуская торс ниже. Вторая его рука, наоборот, прихватывает за бедро, тянет слегка вверх, выправляя позу так, как удобно ему, под его рост. Член, обтянутый презервативом, Чонгук чувствует между своих ягодиц и дышит сорванно, учащённо, сжимая в пальцах пододеяльник. Ладонь, что давила ему между лопаток, продолжает тянуться вверх. Она касается шеи, сжимает ту, словно ставит метку красными отпечатками пальцев. Чонгуку хочется, чтобы Тэхён укусил его в плечо. Больно, до синего следа, оставил метку более однозначную, неоспоримую. От этих мыслей Чонгук сжимается и подаётся ягодицами назад, вжимаясь в пах Тэхёна. Резко, бросаясь кистью, Тэхён хватает тёмные волосы и сжимает их. Ахнув, Чонгук ждёт, что его шею выломит назад, но ничего не происходит — его просто держат, фиксируют на месте. Продолжают сжимать, неторопливо покачивая бёдрами, притираясь стоящим членом, растирая скудную смазку на презервативе. Чонгуку хочется сказать, что он уже готов, но это сломает темп, который задаёт Тэхён. Чонгуку хочется говорить, но у него нет слов. Стон, срывающийся с губ Чонгука, просящий и жалобный. Голова вывернута вбок, щека прижимается к кровати. Чонгук смотрит на Тэхёна, держащего его за бедро и волосы. Смотрит искоса на то, как Тэхён разглядывает его покрасневшее лицо с небольшим отпечатком шва наволочки. Зацелованные красные губы — не нужны ни тинты, ни помады. Стоя позади на коленях, Тэхён выглядит, как в самом лучшем порно на порнхабе. Только в этой комнате всё добровольно и без света софитов. Тэхён отпускает волосы, гладит по спине вниз, и с усилившейся хваткой на бедре Чонгук закрывает глаза. Дыхание глубже, ровнее, Чонгук расслабляется, одним только телом ощущая, как Тэхён тянется за смазкой. Она холодная, заставляет дёрнуться вверх, обильно выливаясь между ягодиц. Чонгук снова уверен, что Тэхён войдет в него одним движением, но снова ошибается: в него заходит палец глубоко, до костяшки. Таз снова тянет вверх от того, как Тэхён давит на копчик изнутри. Чонгук успевает вздохнуть, не успевает сказать и слова — молить «пожалуйста», как палец, хорошо смазавший его, выскальзывает. Так Чонгук понимает, что обожает, когда смазки много. Та, хлюпая, заходит внутрь вместе с крупной головкой члена. Обе руки на бёдрах тянут Чонгука назад, растаскивая колени по кровати. Тэхён ощутимо большой, постепенно берёт на всю длину, и кажется для Чонгука, тянущего низкий стон в матрас, что насаживается он на член Тэхёна несколько долгих минут. Чонгуку уже не хочется медленно, ему хочется быстро и жестоко; он не испытывает боли, только привычный, почти родной дискофморт. Он чаще бывает снизу. С Тэхёном ему до ужасного хочется быть снизу всегда. Ритм меняется так же логично, как каждое действие Тэхёна. Он подлавливает то, как Чонгук сжимается, как напрягается телом и как подаётся назад, как запрокидывает голову, выдавливая из себя ломанное и громкое «волосы». Тэхён хватается за них и тянет, Чонгук тихо взвывает от режущей боли, но вместе с тем его член дёргается, головкой упирается в живот. Чонгук за своими вздохами не слышит дыхания Тэхёна, и их голоса меняются позициями, когда Тэхён наращивает темп такой, что Чонгук не может ни двинуться, ни дышать. Звонкие шлепки режут низкие короткие выдохи, у Чонгука глаза мокнут, в горле начинает першить — он не может позволить себе стонать громче, развязнее, зная, что за стенами могут быть люди. Они будут смотреть на него, догадываясь, что именно его драли в соседнем номере. Они будут смотреть на Тэхёна, представляя, каково это — быть под ним, если кореянка, стереотипная пуританка, бревно в постели, боготворила его. Член почти болит, Чонгук не трогает себя, помня наказ держать руки над головой. Простыня под ним скомкалась, подушки на грани оказаться разорванными, не хватает пульса отбить возбуждение. Чонгук перестаёт контролировать своё тело, сжимаясь хаотично, без единого с Тэхёном ритма. Оно обмякло, податливо, отдаётся Тэхёну так, как хочется ему, но Чонгук уже и не уверен, кому из них больше нравится выбивать из друг друга здравый смысл. Ладони у Тэхёна чуть влажные, бёдра Чонгука горят, смазка течет по внутренней стороне. Он ощущает себя мокрым, грязным, больше всего на свете мечтающим свести колени и выть имя Тэхёна, умолять его, понятия не имея, о чём. Продолжать. Остановиться. Никогда не прекращать. Быстрее. Медленнее, потому что на такой скорости он не может кончить. — Ты должен попросить. — Пожалуйста, — Чонгук никогда не слышал свой голос таким отчаянно-ломким. Тэхён замедляется, двигается глубоко, почти не отстраняясь. Его становится больше, Чонгук чувствует себя наполненным, и тело, будто в попытке снять это натяжение, заставляет ноги разъехаться шире, податься вперёд. Но рука Тэхёна держит крепко на месте, тянет на себя назад. Чонгуку кажется, что он заплачет сейчас. Что стоны выломают ему горло, что торс скрутится, что он не сможет кончить даже так — слишком много, слишком тяжело, слишком хорошо. Чонгук повторяет заполошное «стой, стой, стой», а Тэхён не останавливается, слишком медленно и туго толкаясь вперёд, качая тазом невообразимо плавно. Пальцы Чонгука хватаются за всё, что могут ухватиться: сгребают подушку, простыню, короткими ногтями проводят по ткани. Он не может просить больше, только стонать в подушку, заглушая собственный голос. Надеясь, что через стенку не слышно, как он рыдает и просит Тэхёна дать ему кончить. Слегка разжать ладонь на члене, стиснутую так же туго, как Чонгук сжимает член внутри себя. Колени дрожат, Чонгук пытается свести их, зажимаясь дальше, но от Тэхёна, ласкающего в паху невыносимо и невероятно, ни с чем не сравнимо, не уйти никуда. И в момент, когда Чонгуку думается, что это всё, что он просто умрёт от перевозбуждения, пальцы Тэхёна расслабляются, а кисть двигается быстро. Кольцо из указательного, среднего и большого едва касается члена, надрачивая тот идеально, и Чонгук взрывается в ладонь Тэхёна, срывает голос и дыхание. С его телом что-то происходит, оно словно не выдерживает такой нагрузки: пытается упасть с коленей, распластаться. Таз, поддерживаемый только рукою Тэхёна, замершего внутри, обмякает в каждой связке. Над головой Чонгук слышит ласковое и строгое «потерпи немного», в ответ нечленораздельно мычит, про себя проговаривая «всё, что угодно». Тэхён двигается в нём спокойно, со спадающим возбуждением это почти больно, но Чонгук извращённо ловит кайф, как Тэхён трахает его растянутое нутро, скользит членом в припухших мышцах. Чонгук считает короткие, отрывистые и резкие движения, запоминает, сколько их нужно Тэхёну, чтобы кончить. Четыре раза. И на последнем он приваливается сверху, обоими предплечьями обхватывает вокруг талии, кончает долго и со стоном. У Чонгука пересохли губы. Ему хочется пить, целоваться и ещё раз. Полуобернувшись, он пытается зацепить Тэхёна взглядом. Посмотреть, как тот выглядит, когда его член всё ещё внутри, а лицо наверняка расслабленное после оргазма. Сытое, довольное. Довольное Чонгуком. Не работой, не Штатами, не женой, но им. Чонгук заводит руку за спину, через голову, касается взмокших волос Тэхёна, неловко гладит из-за неудобства позы. Слышит, как тяжело Тэхён сглатывает. Боком чувствует, что один кулак Тэхёна сжат — тот самый, в который Чонгук кончил. — В твоём возрасте все так хорошо трахаются? — очень уставше и сипло спрашивает Чонгук. — Только я. Чонгук смеётся отрывистыми «ха-ха», пока Тэхён слезает с него и не падает рядом. Под взглядом Чонгука, он стягивает презерватив, подтягивает штаны и бельё обратно. Мотает головой, смотрит на Чонгука выразительно, и одними губами, с таким выражением лица, как будто чувствует себя самым грязным человеком на свете, произносит «Душ». Чонгук, вяло перекладываясь на спину, кивает ему в сторону ванны. — Take your time, — он точно помнит интонацию, с которой Тэхён ему это сказал. Не дожидаясь, пока зашумит вода в душе, Чонгук тут же тянется к телефону. Он открывает диалог с Чимином. Последняя переписка с ним как будто из другой жизни: «Ну как там дела в Америках этих ваши?» «Хорошо. Тепло» «Как долетел?» «Хорошо. Долго :D» «Ну ладно :)» Чонгук прикусывает довольную улыбку. Несмотря на то, какая слабость обрушилась на его колени, пальцы печатают очень твёрдо. Он трахнул меня так, что из меня чуть не вырвалось «я люблю тебя». В Корее сейчас, наверное, ещё не наступило утро. Сообщение не прочитано, и для Чонгука, укладывающего телефон экраном вниз возле подушки, оно остаётся как бы знаком той самой новой жизни, о которой ещё никто не знает. Кроме него и Тэхёна, оказавшихся в одной атмосфере, вышедшими на совершенно новую орбиту уютного американского отеля с белыми махровыми халатами. Чонгук смотрит в потолок чуть пустоватым взглядом. Волосы и руки разбросаны по кровати, вода глухо шумит за стенкой ванной комнаты, и Чонгуку кажется, что даже кислород в этом номере другой. Он только его, и только Тэхёна. Рука тянет простыню вверх медленно, так же медленно Чонгук переворачивается на бок. Его член мягкий, чувствительный, когда он берёт его в свободную ладонь. Подушка пахнет кондиционером для волос и для белья, приятной примесью специфических запахов химии. Чонгук пытается почувствовать там запах Тэхёна, когда сжимает себя, утыкается носом в мякоть постельного белья. Почти больно трогать себя после оргазма, но телу всего девятнадцать, оно наперёд знает, что боль — не всегда плохо. Вздох, прикрытые глаза. Чонгук трогает себя, мягко сжимает вялый член, прикосновения отзываются по всему телу. Колени ближе к груди, в голове поцелуи Тэхёна и шум воды, в который Чонгук вслушивается, как в мантру. Только он не успокаивает себя, а понятия не имеет, что делает, прокручивая в голове тугую хватку в своих волосах, жесткий поцелуй в губы и властное «ты должен попросить». Это не звучало приказом, не звучало и просьбой. Низкий голос Тэхёна сделал эту фразу почти страшной, но в ней не было ничего пугающего. Чонгук воспроизводит в памяти тон, от которого ладонь сама сжимается ещё туже, и это почти так же больно, как «почти» выломало всё самообладание из Чонгука такое простое слово — «попросить». Вода стихает, и Чонгук знает, что Тэхён сейчас выйдет из ванной, но он не прекращает держать руку зажатой между своих ног. Простыня прикрывает его, но Чонгук рассчитывает, что со своего ракурса Тэхён увидит и поймёт, что именно Чонгук делает в их кровати. Чонгук томно приоткрывает глаза, когда слышит скрип двери. Ему хочется видеть Тэхёна, который увидит его. И Чонгук не знает, почему это так важно для него. Знать, что Тэхёну нравится, какой он — открытый, не стесняющийся себя и своего тела. Любящий, когда его любят. Жадный до прикосновений, жадный до любви, до власти над собой и до чувства свободы, которое приходит с сексом с несвободным человеком. Чонгуку кажется, что он наполняет Тэхёна своей жаждой к жизни — пресловутой молодостью. Что рядом с ним Тэхён будет выглядеть ещё ярче, краше, в его авантюрной душе будет громче петь джаз и соул. Они сталкиваются взглядами. Чонгук прикусывает губу. — Мне не девятнадцать, — голос у Тэхёна слегка сиплый, всё ещё идеально-низкий, в нём смешинка. — В сорок один член не встаёт так быстро. — Da-a-amn, — тянет Чонгук первое, что приходит ему на ум и язык. Он сглатывает от ощущения, что одного голоса Тэхёна хватает, чтобы член дрогнул в пальцах. — Давай посмотрим, что мы можем с этим сделать… Тэхён ложится за спиной, огибает одной рукой талию. Чуть выворачиваясь в его руках корпусом, Чонгук запрокидывает голову и губами тянется целоваться. Опираясь на локоть, Тэхён нависает сверху. Его язык со вкусом мятной зубной пасты, лёгкий шлейф лаванды, травянистый и сладкий. Губы Чонгука чуть холодит, они припухшие от долгих прелюдий, но на них нет укусов, нет болящих трещин. Чонгук всё ещё не познал магию, как можно вымотать за секс так сильно, не оставив ни одной царапины. Плюсы секса с опытным мужчиной — теперь он знает их на себе, не из нейвера. Ладонь Тэхёна ныряет под простыню, ласково отводит руку Чонгука. Чонгуку лет мало, но даже он не может так быстро: его член чуть твёрдый, мошонка припухшая, и всё в паху почти горит, а хочется ещё. Прогиб в пояснице помогает отставить задницу. Чонгук прижимается ею через простыню к паху Тэхёна, вздыхает в губы. Одна рука заходит назад, сжимает ягодицу Тэхёна и давит к себе в кричащей просьбе прижаться. Тэхён горячий, но не после душа: Чонгук спиною чувствует, как сильно бьётся его сердце. — Выглядишь, как котёнок, — хрипло бормочет Тэхён, — но ведёшь себя, как львица в течке. — Это комплимент? — прыскает Чонгук; смеяться ему тяжело. — Абсолютный.