***
Идеально. Минхао предавал этому слову слишком большое значение. Идеальность во всем — учеба, отношения, картины. Только вот рядом с другом он мог оставаться собой, не скрываясь за своим образом. И, возможно, в этом и была главная ошибка. Ведь Джун полюбил каждую неидеальность, каждый изъян, каждый кривой мазок кисти и каждый подтек краски. Он запоминал такого настоящего Минхао, каждую искреннюю улыбку, каждую испорченную картину. Вот только за искренность приходилось расплачиваться, после прогулок вечерами, запираясь в ванной, и кашлять кровавыми мальвами, включая музыку погромче, чтобы отчаянных криков не было слышно. Ведь чувства эти, пожирающие изнутри, точно взаимными не были; Минхао влюблен лишь в искуство, в свои картины и в мальвы, что ярким красным расплываются на полотне.***
Первый свой лепесток Джун замечает в двенадцать, когда летом остается в деревне и знакомится с соседским мальчишкой. От редких прогулок и неловких диалогов за пару месяцев их дружба становиться чем-то особенным. Активный Джун всегда разговоривал больше, описывая буквально все, что видел вокруг, а Минхао внимательно слушал, запоминая все детали, осторожно перенося их на полотно. Такие картины они создавали вместе, удивляясь своей гармонии и деля улыбки на двоих.***
— Хао, что читаешь? — Спрашивает заскучавший Джун, заглядывая за плечо парню. — Эту книгу я нашел на чердаке, она о языке цветов. Представляешь, каждый цветок имеет свой смысл. — А что это за цветок? Что он значит? — Интересуется друг, указывая на яркие красные лепестки в книге. — Это мальвы, значание у них грустное. «Истерзанный любовью». — Хао, а ты когда-нибудь любил? — Конечно, раньше мне кто-то нравился, но не думаю, что правда любил. С чего такие вопросы, Джуни? — Просто, надеюсь, мы никогда не поймем, что значит быть истерзанным любовью.***
Утром Джун понимает, что что-то не так. Горло безумно болит, так, что вместо слов одни хрипы получаются, будто дышать что-то мешает. Он хочет позвать на помощь, но не успевает, приступ кашля случается первым. Когда кашель наконец проходит, в груди появляется дикая боль, а на пол медленно оседает пара красных лепестков. Осознание накрывает сразу же, ровно как и отчаяние. В современном мире даже дети знают о ханахаки. Но для всех одинаково — это равно приговору. Счастливые концы случаются крайне редко, мало кто успевает осознавать свои чувства до того, как бутон внутри близкого тебе человека раскроется полностью. Но Джун все равно надеялся, глушил всхлипы отчаянные в подушку, но надеялся.***
После часа ожидания Минхао решает сходить к Джуну сам, ведь просто так тот встречи никогда не пропускает. Когда ему открывают дверь, он сомневается, что перед ним живой человек. Бледная, практически белая кожа и красные глаза — плакал. — Джун, ты…— Подобрать слова вдруг становиться физически сложно. Невозможно практически. — Для начала пошли в комнату — устало выдыхает Вэнь и, слегка шатаясь, скрывается за лестницей. Что же, черт возьми, произошло этим утром? Тяжесть молчания можно ощутить даже в воздухе. Никто не желает начинать разговор первым. Минхао знает, Джун соврет, скажет, что все в порядке, как и всегда это делал. А Джун боится, что тот слишком быстро обо всем догадается, ведь людей читает словно книги закрытые. Их ему даже открывать не приходится, будто сюжет наперед знает, так же и с чувствами человеческими. Когда мысли забирают оставшиеся силы, Джун не в силах сопротивляться и последнее, что помнит перед тем, как провалиться в сон, как крепко держит чужую руку в своей и горькую улыбку на лице напротив.***
Проснувшись, никого рядом Джун не замечает, может, это и к лучшему, объяснять ничего не придется, по крайней мере, не сейчас. Но все надежды рушатся, когда дверь ванной комнаты открывается, и Минхао садится рядом с каким-то нечитаемым выражением лица, и это пугает, ведь раньше он никогда таким его не видел. Его прочитать сложно было и раньше, но на лице всегда виднелись эмоции, а сейчас же стеклянный взгляд только. Снова молчание, но сейчас более необходимое им, чем слова. В голове у Су пазл, которые он никогда не любил складывать в детстве, все эти мелкие кусочки, на которые не хватало терпения. Сейчас последней деталью стали кровавые лепестки в ванной, которые Джун, видимо, не успел убрать перед его приходом и теперь все складывается в одну картину, он не может ошибиться. — Позволь мне кое в чем убедиться — спрашивает осторожно и двигается ближе Су. Джун лишь в глаза смотрит и кивает, не задает вопросов, доверяет все-таки. — Я люблю тебя, — поддельная теплота и легкость, с которой брошены эти слова, бьют по сердцу с такой силой, вызывая новый приступ разрывающего легкие кашля. Но в миг, оказавшись совсем рядом, Минхао не дает этим мучениям полностью оковать дрожащее тело старшего. — Джун, я рядом, Слышишь? Дыши, пожалуйста, дыши. — Сейчас все чувства настоящие, для притворства нет места и, возможно, то самое доверие позволяет сделать такой необходимый вдох. Немного успокоившись, Вэнь хриплым, надломленным голосом спрашивает: — Проверил, что хотел? — Усмешка горькая, и сердце разбитое. — Я не хотел заставлять тебя страдать, прости. Мне нужно было убедиться, что ложь не сможет обмануть эти чертовы цветы. Мне жаль, что я ничего не могу сделать. — Он не чувствовал ничего. Ни жалости, ни страха. Лишь вину, которая тяжелым грузом давила. Ведь из-за него, все-таки, поймут, что значит быть истерзанным любовью. Из-за чего лишаются жизни. — Если будешь рядом, ты уже сделаешь многое, просто не оставляй меня, можешь забыть все, что видел и знаешь, но останься, — вдох, — до конца. Мы ведь по прежнему друзья? — Обещаю.***
Никто никогда не говорил о том, что произошло в тот день. Оба все понимали, поэтому и говорить об этом смысла не было. Джун понял, что нельзя остаток жизни провести в страхе и сожалениях. Никто не знал, сколько времени ему осталось. Поэтому он пробовал все, что хотел, но боялся сделать раньше: осуществлял мечты и просто жил, не считая дни. Особо их дружба не изменилась. Совместные закаты и рассветы по прежнему оставались их главной традицией. Оба продолжали любить то, что и раньше: Минхао искуство, а Джун все его не идельные идеальности. Су выполнял свое обещание и был рядом, оставаясь верным другом и игнорируя все попытки подавить кашель, после каждой его искренней улыбки.Время шло, мальвы начали распукаться.
***
Джун с детства полюбил закаты. Вот и сейчас, сидя на крыше, он наблюдал, как краски рисуют по серому небу, создавая картину. Даже чувствуя, как цветы переплетаются вокруг легких, постепенно перекрывая доступ к воздуху, ему не страшно. Ведь чужая рука сжимает его собственную, переплетая пальцы. Никто не нарушает тишину, слова становятся бесполезными, оба запоминают этот момент и краски заходящего солнца. До конца, как и обещал. До последнего вздоха он оставался рядом, наблюдая, как мальвы распускаются алыми бутонами по телу лучшего друга.***
Впервые Минхао пишет картину самостоятельно, в тишине. Тишина давит непривычно. Он никогда не рисовал людей, никогда не любил и никогда не терял. Сейчас это и не картина даже, память скорее и частичка впервые потерянного.Белое полотно заполняет поле из ненавистных цветов кровавых и силуэт до боли знакомый в них.
В этот день Минхао осознает что-то важное — быть истерзанным любовью не так страшно, как быть готовым отдать жизнь за нее.