Под полуночным солнцем

Двигатель по-прежнему ровно работал; одна фара так и горела, но дверь была заперта. Моргая от удивления, Дин дернул ее снова — в третий раз. Дверь определенно была заперта. Какое-то время он только тупо смотрел на нее. Двери машины не запирались никогда. Таков был лагерный протокол: двери машины не запирались никогда, и ключи всегда оставались в машине. На случай медведя или еще чего. Медведя… или еще чего. Например, бурана. «Должно быть, случайно нажал на защелку», — подумал Дин. Ничего страшного, конечно, просто неожиданно. Можно было воспользоваться другой дверью. Все двери всегда оставались незапертыми. Так что он попробовал открыть левую заднюю дверь. Но она тоже оказалась заперта. Дин застыл на несколько долгих мгновений. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и прошел к другой стороне машины. Но и там двери были заперты. И дверь багажника тоже. — Еб твою мать, — проворчал Дин. Прикусив губу, он задумался. То, что все двери сразу вдруг оказались заперты, было совершенно нелогично. Это был старый Шеви Субурбан 1967 года, выпущенный задолго до современных автоматических замков. Чтобы запереть его двери, нужно было обойти машину и опустить защелку на каждой двери в отдельности. В этой конкретной машине запереть ключи внутри было настолько маловероятно, что Дин вообще забыл о том, что ее двери запирались. Их не запирали как минимум последние тринадцать лет. Какой-то кретин в лагере, должно быть, зачем-то запер остальные двери. Какой-нибудь аспирант-новичок вроде того безмозглого ребенка из Корнелла, который забыл вписать их команду по возвращении. И могло быть — теоретически могло быть — такое, что Дин случайно нажал на защелку водительской двери, когда в спешке выбегал за Касом. Но все это было каким-то уже пугающим совпадением — особенно учитывая череду прочих неисправностей, вдруг вскрывшихся в Шеви со времен визита Сэма и Руби. Могли ли замки как-то одновременно сломаться? Но и это была не проблема, потому что у Дина имелся запасной ключ: он всегда был приклеен скотчем под задним бампером. Дин еще годы назад настоял на том, чтобы все машины Купалука были снабжены таким дополнительным ключом. Он проверял наличие этих ключей в начале каждого сезона — убеждался, что они на месте, и, если нужно было, заменял скотч — и после проверял их ежемесячно. Наличие запасного ключа в Шеви он проверил всего неделю назад. Вздохнув, Дин опустился на колени в снег и начал на ощупь искать рукой ключ. Ключа не было. Все, что нащупал Дин, это порванный скотч, свисавший изнутри бампера. Обычно скотч так не рвался — особенно, когда был надежно приклеен внутри бампера, как всегда делал Дин. Но каким-то образом ключ выпал: впервые за тринадцать лет. — Да твою мать! — выругался Дин снова — на этот раз криком, с силой ударив по бамперу. Потом одернул себя и сделал вдох. Он еще несколько раз ощупал бампер, чтобы уж наверняка убедиться, что ключа не было, затем спокойно встал и отряхнул колени. Злостью делу не поможешь. «Не суетись, а подумай», — велел он себе. Да, оказаться без ключа снаружи машины в наступающий буран было неидеально. Особенно когда не было с собой зимней одежды. Но у Дина был рюкзак, и до Купалука было всего шесть миль, и максимум миля — до палатки Каса. И туда и туда легко было дойти пешком. Это была решаемая проблема. Он снова обошел вокруг машины, пробуя все двери по очереди — несколько раз. — Да прокляли тебя, что ли? — проворчал Дин универсалу, положив руку в перчатке на лобовое стекло. Он вытер снег со стекла. И, к своему удивлению, нашел под снегом, в застывшем слое грязи, каракулю, выведенную Руби. Похоже было, будто она была не просто нарисована в грязи, но выдавлена прямо в стекле. Дин уставился на нее, закусив губу. Это, конечно, была ерунда, никак не связанная с его нынешним затруднением, но обидно было видеть, что старенький универсал пострадал. У Руби что, были какие-то алмазные ногти? Дин выбросил каракулю из головы: сейчас не это было важно. Было, конечно, и еще одно решение — еще один повод, почему он осматривал стекла. Просто Дину очень не хотелось этого делать. Нужно было разбить окно. Дин осмотрел обочину в поисках камня. Все было покрыто снегом. Камней не было. Дин разметал ботинком снег рядом с собой, ища приличного размера камень. Сначала он продвигался медленно, потом с падающим сердцем начал разбрасывать все больше и больше снега. Где-то же должен был найтись камень! Почему не было ни одного камня? Но он знал почему: у горы Топаз было много каменистых участков, однако он был не у Топаз. В этой части тундры была сплошь грязь и пучки травы. Единственными камнями были три больших булыжника — каждый по десятку тонн весом. Лучшее, что смог найти Дин, это горсть гравия с Грузовой трассы, и после нескольких бесплодных бросков гравием в пассажирское окно Шеви, он опустил руки. Одной пули из пистолета было бы достаточно, конечно, но пистолет уже был убран в чемоданчик перед посадкой на рейс в Дэдхорсе… и чемоданчик этот лежал на переднем сиденье Шеви, готовый для сдачи в багаж. Дин готов был бы даже использовать в качестве орудия лэптоп, но и он тоже был в маленькой наплечной сумке в салоне машины. Дальше Дин обшарил все карманы в поисках хоть чего-то достаточно твердого, чтобы разбить окно. Но ничего полезного не нашлось и там: все, что он обнаружил, это маленький пластмассовый компас. И в рюкзаке ничего подходящего не оказалось: там была только смена одежды, книжка в мягкой обложке, да пакетик туалетных принадлежностей, в котором лежали зубная щетка, пластмассовая расческа и пластмассовая бритва. Дин собрал в поездку минимум вещей и специально не стал брать ничего, на что мог среагировать металлодетектор в аэропорту. Даже пряжка на его ремне была пластмассовой. При нем не было вообще ничего, чем можно было бы разбить стекло. Дин опустил голову и сделал медленный вздох. «Достаточно одной проблемы», — говорил он не раз студентам. Одной ошибки, одного отказа оборудования, одной вывихнутой лодыжки. Или, в данном случае, запертой машины. Одна проблема не в тот день, не в ту погоду — этого в Арктике было достаточно. И одной из худших ошибок было просто-напросто не иметь с собой подходящей зимней одежды. У Дина все это было, конечно, — но, как ни досадно, в машине! Вся теплая одежда в мире, все спальники, еда, вода, перцовый спрей и пистолеты были бесполезны, если они были недоступны. А все вещи Дина (главным образом, вся его парка) остались в машине. Дин тщательнее осмотрел содержимое рюкзака. Он вылетал в Канзас налегке, но кое-какая одежда у него все же была. Ничего особенно полезного в пургу: только чистая пара джинсов, две фланелевые рубахи и две футболки, а также нижнее белье и две пары носков в целлофановом пакетике. Помимо одежды у него была книжка, набор туалетных принадлежностей и еще один пакетик с перекусом в дорогу: орешками, бутербродом с индейкой и пачкой инжирных батончиков. Поверх всего этого лежали его шапка, шарф и перчатки. Дин спокойно перебрал одежду, кратковременно поставив рюкзак на заснеженный капот Шеви, чтобы надеть под куртку обе рубахи. Потом спокойно застегнул куртку. Спокойно — или, во всяком случае, с подобием спокойствия — он перешнуровал свои походные ботинки и опустил отвороты на джинсах поверх ботинок, чтобы снег не попадал внутрь. Он обмотал вокруг шеи шарф, заправив его концы. Поднял воротник кожаной куртки и даже застегнул на нем пуговицу, которой никогда не пользовался. Надел простую шерстяную шапку и свои тонкие канзасские перчатки и после секундного раздумья решил натянуть поверх них запасные носки в качестве импровизированных варежек. Он уделил минутку тому, чтобы еще раз проверить карманы, снова перебрав все, что там нашлось. В карманах было лишь два черных перышка (их он убрал в нагрудный карман внутренней рубахи), комок красной маркировочной ленты (он стал носить ее с собой везде на случай, если найдет гнездо, которое может заинтересовать Каса), пачка салфеток, извечный фломастер и — в переднем кармане джинсов — маленький ручной компас. Дин положил пакетик с едой в карман куртки, застегнул рюкзак и надел на спину, подтянув лямки, чтобы рюкзак плотно прилегал к спине. Затем, поразмыслив секунду, начал затягивать и все другие имевшиеся ремешки. В конце концов, рюкзак был еще одним слоем ткани — может быть, от него будет хоть чуточку теплее. Дин застегнул вокруг талии редко используемый поясной ремень, затянув его до максимума, потом пристегнул лямки друг к другу на груди. Выполняя все эти операции, он тщательно размышлял. Персоналу с Купалука даже не придет в голову его искать, понял он с упавшим сердцем. Дин не указал на доске время опоздания, и его последняя передача по рации Райану почти точно осталась неуслышанной. Люди в лагере наверняка думали, что он едет в Дэдхорс, обогнав шторм. Они не узнают, что он так и не попал в Дэдхорс. Не узнают еще как минимум часов шесть, пока с ними не свяжется Шелли. Даже если Райан начнет подозревать, что у Дина проблемы, он наверняка отправится на юг к Атигуну, откуда Дин в последний раз выходил на связь. «Придется выбираться самому», — подумал Дин, напоследок заправляя манжеты рубашки в перчатки. Потом он натянул на перчатки носки и сунул руки в карманы кожаной куртки для дополнительного тепла. Снегопад был сильным; видимость — едва ли на тридцать футов в каждую сторону. Ощущение было, будто находишься в шарике с искусственным снегом. Имелось два варианта на выбор: идти шесть миль до Купалука по Грузовой трассе (что и в хороших погодных условиях заняло бы полтора часа). Шансов поймать попутку было крайне мало, так как машин не было: ни один дальнобойщик в здравом уме не стал бы продолжать работать в такую погоду. Или можно было идти к лагерю Каса: ближе, но по тундре. На это уйдет, может быть, всего минут тридцать. Значит, к лагерю Каса. (Этот вариант все равно привлекал Дина больше.) Бросив прощальный взгляд на Шеви, Дин направился на запад. Он обошел три булыжника и вышел на подъездную дорожку в сторону горы Топаз, которая уже исчезала в кружившем снегу.

***

Первые пятнадцать минут прошли относительно неплохо, и Дин начал думать, что зря беспокоился. Снегопад по-прежнему был сильный, но на земле снега было пока всего дюйма три, так что Дин продвигался по старой грунтовой дороге быстро. Походные ботинки, конечно, были неоптимальной обувью, и даже в двух фланелевых рубахах под курткой Дину было холодно, но это он мог вытерпеть. Дин даже перешел на бег рысцой, зная, что так проще согреться и нет большого риска получить травму. Главной опасностью было потерять направление в снегу, но пока кругом были ясные ориентиры: дорожка была хорошо видна и красные флажки Каса протянулись вперед линией дрожавших на ветру цветных пятнышек. Дополнительным ориентиром была машина сзади, хотя, когда Дин оглянулся, она уже казалась неуютно далекой и ее одинокая фара виднелась лишь тусклой точкой в снежной пелене. Темная массивная гора Топаз была лишь чуть более темной областью мглы впереди, но все равно ориентироваться на нее было удобно. Дин знал, что идет верным путем. Но было холодно. И становилось все холоднее. Дин прекрасно понимал, что одет не по погоде. Если бы он только додумался захватить парку, когда выскочил за Касом! В машине у него было полно теплой одежды. Ненадолго перейдя на шаг, он заставил себя проглотить еду, которая была у него с собой. Во всех видеороликах по безопасности говорилось, что при пищеварении выделяется энергия и что мерзнущий человек должен есть. Это вроде бы замедляло переохлаждение. Так что Дин на ходу сжевал бутерброд с индейкой, батончики и орешки. Он снова заставил себя перейти на бег и попытался набрать скорость, но вскоре достиг конца грунтовой дороги. Здесь тундра становилась бугристой и неровной, и он понимал, что бег — это риск. Вывихнутая нога только ухудшит ситуацию. И Топаз теперь исчезла полностью: весь мир сузился до островка падающего снега ярдов сто в диаметре. Но впереди виднелся красный флажок, и следующий за ним, и у каждого флажка Дин сверялся с драгоценным компасом и продолжал идти на запад. Видимость ухудшилась еще, и у Дина появилась новая тревога: что, если он не сможет даже разглядеть синюю палатку? Такими темпами палатку скоро вообще занесет — если уже не занесло. Кас упоминал, что планировал протянуть линию флажков до своей палатки, но сделал ли он это? Что, если Дин доберется до последнего флажка, а там ничего нет? «Не волнуйся из-за ерунды, — приказал он себе. — Если там не будет палатки, вернешься на Грузовую трассу и пойдешь на Купалук. Замерзнешь, но не умрешь». Он прибавил скорость, насколько мог на пересеченной местности, уверенно пробираясь по бугристому белому полю. Дважды он остановился у флажков, чтобы снова свериться с компасом. У второго флажка, стоя и глядя в компас, он почувствовал, как содрогнулись его плечи. Сильно содрогнулись. И после этого дрожь уже не прекращалась. Сердце Дина упало: дрожь означала, что он терял тепло. Он замерзал. Согревали его только немного еды и тот факт, что он так быстро пробирался по кочкам тундры. Но надолго этого не хватит. Для начала, еды у него больше не было. И чем больше он будет замерзать, тем медленнее он сможет идти, пока ходьба не перестанет согревать его совсем. В его сознании начался отсчет времени. Время было ограничено. И его было не так много. И потом Дин не смог найти следующий красный флажок. Видимость стала настолько слабой, что он едва ли мог разглядеть что-то в двадцати шагах впереди. Может быть, он прошел мимо флажка? Или флажок отвязался и упал на землю? Или Дин до него еще не дошел? Дрожа все сильнее, он снова сверился с компасом; потом прошел по широкому кругу, вглядываясь в падающий снег и высматривая следующую красную ленточку. Он развернулся было к предыдущему флажку, но понял, что отошел от него уже далеко: флажка больше не было видно. Дин двинулся назад. Где был предыдущий флажок? Он был уверен, что дошел до нужного ивового куста, направился к кусту и испытал отстраненное, почти спокойное ощущение подступившего ужаса, когда понял, что это был не тот куст. Флажка на нем не было. Что означало: Дин потерял ориентацию. Нет, стоп, дальше был еще один куст — может быть, тот? Нет, и на том кусте ленточки не было… «Успокойся, блядь, — приказал себе Дин, пытаясь не обращать внимания на непрерывную дрожь, сотрясавшую все его тело. — Иди на восток, и, если не можешь найти флажок, продолжай идти. Если все время идти на восток, выйдешь к Грузовой трассе. У тебя есть компас — ты знаешь, где восток. Грузовая трасса — на востоке». Он начал на себя злиться. Все это была какая-то нелепая цепь ошибок. Конечно, то, как оказалась заперта машина, было загадочно, и Кас тоже убежал загадочно, но Дину просто не надо было выходить из машины. Уж точно ошибкой было выходить без теплой одежды: без парки, зимних штанов, меховых ботинок и всего остального. В результате он оказался здесь без пистолета, без еды, без парки — в одежде для канзасского лета! «Это было безумие. Хотел спасти Каса, но даже себя спасти не можешь. Иди назад к Грузовой трассе!» Он сверился с компасом и двинулся на восток. «Там хоть тело найдут», — подумал он с мрачным юмором. Он стал дрожать сильнее и ускорил мысленный отсчет времени. Неохотно он впустил в сознание незаметно подкравшуюся мысль: «Вот именно так люди здесь и погибают. Именно так это и происходит». Он продолжал идти, невзирая на сильную дрожь. В какой-то момент он споткнулся раз — потом второй раз, потом третий. «Это следующий признак переохлаждения», — знал он. Про это рассказывалось в обучающих видеороликах по безопасности. Сначала дрожь, затем спотыкание. «Третий признак — дезориентация. Неразумные решения». Он скрестил руки на груди, пытаясь уменьшить потерю тепла, и постарался ускориться, чтобы добавить тепла от физической нагрузки. Но тянулись минуты, ветер пробирал сквозь одежду, снег жалил щеки, пальцы ног начали невыносимо ныть от холода, а потом и пальцы рук. Нос Дин давно перестал чувствовать. Он продолжал идти, но ноги стали тяжелее и двигались медленнее. Вскоре он забыл держать руки скрещенными и поймал себя на том, что широко размахивает ими в попытке компенсировать все более неустойчивый шаг. В тундре были сплошные кочки, и идти было так тяжело, и так тяжело сохранять равновесие при столь сильной дрожи, но вот правее вроде бы был участок снега ровнее. Совершенно ровный участок, по которому будет гораздо легче пройти. Дин свернул туда, не заметив тонкие веточки ивы, торчавшие из снега. Он шаркал по плоскому участку, даже гордый собой за то, что нашел легкий путь, — и тут провалился под лед. Всего лишь в яму с водой глубиной фута в три, примерно по пояс. Это оказался один из тех бесчисленных прудиков талой воды, что усеивали всю тундру, покрытый коркой льда и полный полурастаявшей слякоти. Не так страшно, как если бы он провалился в озеро. Но даже от погружения по бедра шок был зверским: жгучий холод — таким жутким, что ощущение было, будто все тело объято огнем. «Пруд — я на пруду, я набрел на один из этих ебаных мелких прудов!» — понял Дин, спешно продираясь через лед и жижу, отчаянно выкарабкиваясь на сухую почву. Он насквозь вымок ниже пояса, набрал воды в ботинки и дрожал неистово. «Думай. Думай. Вылей чертову воду из обуви». Он нашел рядом низкорослый куст ивы, стряхнул снег с его веток и сел прямо в куст, понимая, что это лишь слегка более сухое место, чем заснеженная тундра вокруг. Ему даже не надо было думать, что делать дальше, так как это была последовательность действий, которой он десятки раз обучал аспирантов во время инструктажа по безопасности: что делать, если промокнешь в тундре. Тут же, немедленно снять мокрую одежду, объяснял он им снова и снова. Это он и сделал теперь, практически на автопилоте. Появилось странно отстраненное ощущение, как будто он наблюдал за собственными действиями откуда-то издалека. Смотрел, как снимает рюкзак, сдергивает один ботинок, затем второй; смотрел, как стягивает промокшие носки и мокрые джинсы и бросает их в снег; смотрел, как сует босые ноги в рюкзак в отчаянной попытке избежать обморожения и потом пытается достать из рюкзака запасную пару джинсов неслушающимися руками. Он даже наблюдал, как бормочет сам себе указания вслух сквозь клацающие зубы: «Д-джинсы снять. С-сухие вынуть. Сухие д-джинсы. Встряхнуть. Од-дна нога. Продета. Вторая н-нога. Теперь встать. З-застегнуть д-джинсы. М-могло быть и хуже. У меня хоть з-запасные есть. М-могло быть хуже». «Могло быть хуже, могло быть хуже» стало мантрой, беспрерывно стучавшей в его голове, пока он медленно онемевшими пальцами пытался вытереть ноги комком салфеток. Ноги были белого цвета, и Дин знал, что это плохо, но проигнорировал это, неуклюже натянув одну пару запасных носков и поверх нее вторую. Даже опасность потерять ноги утратила важность. Важно было только выжить. Вскоре на каждой ноге было по два тонких носка для Канзаса — явно неадекватных для текущих условий, но хоть что-то. Пальцы двигались очень, очень медленно, и Дину пришлось сделать паузу, чтобы продумать следующий шаг. Ботинки, стоявшие рядом и собиравшие на себе слой снега, были насквозь мокрые — они уже начинали заледеневать. Какое-то время Дин сидел, тупо уставившись на мокрые ботинки, поставив уже совершенно онемевшие ноги в носках на рюкзак, и потом сообразил, что у него была еще книжка. Окоченевшими руками он вынул ее из рюкзака. «В дороге» Джека Керуака. Это был подарок Сэма. Дин медленно вырвал из книги страницу, еще одну, и еще. Пальцы перестали подчиняться ему, так что в конце концов он стал вырывать страницы зубами. Смяв вырванные страницы ладонями (пальцы не шевелились), он затолкал их в целлофановые пакеты, пытаясь таким образом создать дополнительную удерживавшую тепло прослойку. Потом натянул пакеты на ноги и по очереди сунул ноги в замерзшие ботинки. Он поднялся на ноги и сделал несколько пробных шагов. Ноги едва слушались: ощущение было такое, будто он идет на ходулях, и он чуть было тут же не упал в снег. Ступни совсем онемели, икры почти совсем, и бедра теперь горели от холода. Но, по крайней мере, он еще дрожал (это было хорошо, так как означало, что он еще жив, в чем он уже начал было сомневаться). Может быть, с бумагой в ботинках он хотя бы доберется назад до Грузовой трассы, откуда уже можно будет медленно добрести до Купалука. Может быть, Райан или кто-то еще к тому времени поедет его искать. «Будет поучительная история для новичков, — сказал себе Дин, медленно надев на спину рюкзак и сделав экспериментальный шаг вперед. — Отличная история, которую я расскажу в лагере. Включу ее в свое вступительное слово новичкам: "Позвольте рассказать вам про тот раз, когда я принял пару бестолковых решений и очутился в тундре в шторм, провалился в пруд и чуть было там и не остался, но не растерялся, использовал носки вместо варежек, разорвал книгу на утеплитель, надел на ноги целлофановые пакеты и вышел по компасу…"» Только вот компаса не было. Компаса больше не оказалось в кармане. Дин ощупал джинсы, наконец сообразил, что на нем теперь были другие джинсы и сумел вернуться по собственным следам назад к кусту — туда, где бросил мокрые джинсы. Но компаса не нашлось ни в одном кармане — ни в тех, ни в других джинсах. Не было его и в рюкзаке, не было и в карманах куртки. Должно быть, он выпал из кармана, пока Дин барахтался в воде. Он дважды проверил все карманы, но нашел только два черных пера. Настал момент спокойного осознания. «Я не найду машину», — подумал Дин медленно. Он сунул обе руки в карманы куртки, держа по перу в каждой — главным образом, чтобы хоть за что-то держаться. Был соблазн просто идти вперед и посмотреть, выйдет ли он на Грузовую трассу, но в момент ужасающей ясности Дин понял, что больше не представлял, где находился восток. Он совершенно потерял ориентацию, когда провалился в талый пруд. Даже интересно было, как быстро исчезло будущее. Все долгосрочные планы, что он строил годами… убедиться, что Сэм найдет работу получше после этой стажировки, оплатить последний счет за его учебу, найти этого чертова желтоглазого медведя с Денали — все это перестало существовать. Туманные мысли, имевшиеся у него по поводу собственного будущего, исчезли. У него до сих пор была тусклая мечта о том, что в его жизни еще может быть что-то большее, что приключения еще не окончены, но теперь все это было неважно, правда же? Годы впереди пропали, поглощенные в один миг; исчезли все грядущие месяцы, весь остаток лета. Он планировал осмотреть собственность отца в Лебаноне; может быть, поговорить с Бобби о том, чтобы когда-нибудь выкупить автомастерскую. Ничего этого уже не будет. Он не попадет на рейс из Дэдхорса, не заберет из дома свое походное снаряжение. И эта глупая мечта о том, чтобы разбить лагерь рядом с Касом, помочь ему противостоять семье… о, как много всего он еще хотел попробовать с Касом! Все исчезло. Исчез даже завтрашний день: осталось только сегодня. И часы исчезали тоже — оставшиеся часы этого последнего дня, пока не остался один последний драгоценный час, утекавший с каждой минутой, с каждой бриллиантовой секундой. Пропал весь огромный мир, и остались только следующие тридцать минут, потому что у Дина было только это время. Он на мгновение остановился, пошатываясь на ногах под порывами воющего ветра. «Я не попрощался с Сэмом», — подумал он. И он уделил время последнему делу: вынул из заднего кармана фломастер и засучил рукав достаточно, чтобы едва разборчиво написать «ПРОСТИ» на предплечье. Он снова опустил рукав, надел на фломастер колпачок (на эту задачу ушло почти тридцать секунд, так как пальцы не двигались совсем), сунул руки в карманы и медленно поковылял вперед. Ранее он держался за перья. Они все еще были у него в карманах? Или он их уже потерял? Он больше их не чувствовал: обе руки онемели. Он вынул из кармана одну руку и обнаружил, что в пальцах запутались обрывки красной маркировочной ленты. Дин сделал краткую остановку, чтобы привязать обрывок ленты к ивовому кусту. Может быть, это хоть поможет им найти тело. И теперь он думал о Касе. «Я только нашел его, — думал Дин, медленно плетясь вперед, в возможно восточном направлении. — Столько лет здесь, и я только нашел его. Так не честно».

***

— Двигайся, — бормотал он сам себе. — Двигайся. Левая… Правая… Лев… Прав… — Слова выходили все менее четко, но Дин продолжал мычать себе под нос. — БЛЯ. Я думал, это… не больно. При гипотермии… должно быть не больно. Так было… в обучающем видео. Тупое видео. БОЛЬНО, БЛЯ. — Было действительно больно: по рукам и ногам волнами растекалась обжигающая агония, и каждый ее наплыв выливался в тупую боль. — Черт возьми, Сэмми, прости… — пробурчал он, теперь полагая, что Сэм где-то рядом. — Будет новая лагерная байка, а? — прошептал он. Он усмехнулся; его шаги замедлялись. — И потом… он провалился под лед — так во всех шутках, да, Сэмми? Потерял компас, как … гребаный студент… запер ключи… в машине… потом провалился под лед… — Он вдруг заплакал, бормоча: — Черт, Кас, мы заслужили больше времени… мы заслужили больше времени… Прости меня, прости… Цель по-прежнему была ясна в сознании Дина: двигаться любой ценой, двигаться по ветру и продолжать привязывать ленту к кустам в те редкие мгновения, когда руки повиновались ему. Но ему приходилось приказывать делать шаг каждой ноге по очереди. Казалось, что целые части тела отделились от него и уплывали: он больше не чувствовал ступней, и даже ноги как будто присутствовали лишь отчасти. Может быть, ноги уже отвалились. Настал момент, когда Дину нужно было перешагнуть через островок травы, и правая нога отказалась подниматься несмотря на команду. Он споткнулся и упал лицом в снег. Подняться на ноги, когда ноги ему больше не принадлежали, оказалось чрезвычайно трудно. В конце концов он сумел встать на четвереньки и остался стоять в такой позе, глядя на снег под собой под натиском ветра и атакой снежинок. На снегу было что-то темное: перо. Даже два пера: видимо, он их все-таки держал и выронил. Он подобрал перья. Это потребовало долгого сидения в снегу, так как руки работали очень медленно, а пальцы не двигались вообще, и подбирать перья пришлось ладонями. «Кас, — вспомнил он. — Они от Каса». Оба пера сверкнули золотом. «Кас, мне нужна помощь». С огромным усилием он сумел снова убрать перья в карман и кое-как поднялся на ноги. Это положило начало чреде бесконечных падений. Он шел, падал, вставал. Шел, падал, вставал. Больше он не мог привязывать красную ленту, потому что пальцы не двигались, поэтому просто вешал ее на кусты время от времени. Шел, падал, вставал. В какой-то момент он упал и не смог встать. Он изо всех сил старался подняться, но получилось у него только сесть по-турецки. Каким-то образом он потерял ботинок и одну перчатку, но только смотрел без особого интереса на свою босую ногу (носков не было), а потом на руку, которые обе были белого цвета. Он все равно их больше не чувствовал, так что это не имело значения. «Я только отдышусь, — подумал он. — Только передохну немного…» В вихрях белого перед ним появились очертания. Вертикальные очертания кого-то согнувшегося: медведя — нет, человека — или нет, похоже было на какого-то орла, потому что были крылья. Дин постепенно понял, что видит все это с какого-то странного ракурса, и оказалось, это было потому, что он теперь лежал на боку, полузасыпанный снегом. Видение приблизилось, и приблизилось еще: фигура в каком-то странном плаще, похожем по форме на крылья. Темные волосы… голубые глаза. — Кас? — прошептал он. Мир кругом казался нереальным: лицо Каса приобретало и теряло фокус. Кожа Дина, как ни странно, горела огнем, и Дин попытался снять куртку и шапку, но Кас почему-то боролся с ним, совал его руки обратно в рукава и натягивал шапку ему на голову. Дин попытался объяснить: — Нет, нет, жарко, Кас. Слишком жарко… Голос Каса прорезал мутные мысли Дина, как электропила: — ДИН! ОЧНИСЬ! — крикнул Кас прямо ему в ухо. На короткое мгновение мир снова обрел четкость, и это оказался очень неприятный мир с пронизывающим ветром, завывавшей вьюгой и жалящим снегом, лупившим по ним обоим. — Ты должен встать! — взмолился Кас. — Я вызвал помощь, но не знаю, придут ли они. Ты должен встать. Ты должен встать и идти. Давай, попытайся! Я надел тебе на ноги свои носки. И нашел твой ботинок. Пожалуйста, Дин. Пожалуйста! Казалось, он был безосновательно огорчен. Все это было не так уж существенно. Он также, похоже, не понимал, что выполнить его просьбу было невозможно. — У меня нет ног, — пробормотал Дин. — Я лишился ног. Они отвалились. — Есть у тебя ноги! — отрезал Кас. — Вот они! Давай, вставай! — Каким-то образом Кас взволок его на ноги, и как-то, опираясь на Каса, Дин начал продвигаться вперед. Время спотыкалось и ускользало; у Каса было как будто несколько рук: его обычные руки, и еще другие руки, обернутые в теплый плащ из перьев. Дин снова упустил часть времени: мир накренился, и теперь Дин плыл, перекатываясь на чем-то синем. Над ухом Дина послышалось шумное сопение, и Дин заскользил по снегу, глядя на миллион белых снежинок, падавших сверху. Его кожаную куртку странно тянуло, и рядом слышалось пыхтение и виднелась стена белой шерсти. Нос какого-то создания был у плеча Дина. Бледный косматый хвост махал Дину в лицо. Кас бежал рысцой рядом, разговаривая на языке, которого Дин не знал. И снова Кас был очерчен на фоне неба, и, хотя теперь это было совершенно иное небо и другое мгновение, Дина охватило острое чувство благодарности и даже покоя. «По крайней мере, у нас было немного времени вместе», — подумал Дин. Встреча на дороге, тот первый вечер у талого пруда, мини-пироги, поездка по озеру, волчата, золотистые ржанки и арктические розы. И тот невероятный, потрясающий, изумительный вечер на вереске. По крайней мере, у них было это. В конечном итоге, это была не такая уж плохая жизнь. «Присмотри за Сэмом», — попытался сказать Дин, но вышло только невнятное мычание. Держать глаза открытыми дальше было невозможно. Кастиэль был рядом с ним, в снегу — этого было достаточно. Дин закрыл глаза.

***

Постепенно мир собрался снова. Какое-то время Дин понимал только, что он неистово дрожит, и обжигающие покалывания как огонь расползались по его рукам и ногам. Ноги ломило от боли. Потом появилось остро неприятное ощущение огромного набухания, как будто обе его ноги стали размером с лодки. Он не мог унять клацанья зубов достаточно, чтобы сказать хоть что-то. Мокрую одежду с него сняли — все сняли, — и кто-то быстро двигался вокруг него, уговаривая его попить чего-то очень горячего и укутывая его в какую-то очень мягкую постель или спальный мешок. Но Дин не мог перестать дрожать. Что-то бархатистое обернуло одну его ногу, затем вторую. Жжение тут же ослабло. Дин едва не застонал от облегчения. Этот же странный эффект повторился с его руками, а потом и на лице: что-то темное, мягкое и похожее на перья накрыло его на долгие мгновения. Рядом появилось теплое тело: длинное, крепкое и сильное. Дин хотел сказать «Подвинься ближе», но не нашел сил сказать ничего: он мог только дрожать. Человек, кто бы он ни был, прижался плотнее. Одна рука пробралась Дину под голову, другая крепко обняла его туловище, и огромное бархатистое одеяло укрыло его со всех сторон. От бархатистого одеяла исходил жар. Дрожь стала ослабевать.

***

— Пей, — велел Кас какое-то время спустя. Он больше не лежал, прижавшись к Дину сзади, а сидел на корточках над ним. Ветер снаружи продолжал завывать, но здесь, в палатке Каса, было безветренно и спокойно. «Какая огромная палатка», — подумал Дин, пытаясь поднять голову, чтобы осмотреться. В палатке еще и оказалось неожиданно темно. Перед глазами у Дина все плыло. Он толком не мог разглядеть даже Каса: казалось, у Каса за плечами были какие-то огромные выгнутые вверх темные полотна, следовавшие за ним, когда он двигался. Кас согнулся возле Дина ниже, чтобы помочь ему приподнять голову, и попытался скормить ему несколько ложек горячего бульона. Дин чуть не подавился, закашлявшись. Но бульон был чудесным, и Дин неуклюже ухватился за мисочку, которую держал в руке Кас. Он сделал еще несколько глотков, и только потом ему пришел в голову вопрос: чем Кас поддерживал голову Дина, если обе его руки были заняты супом? Одной рукой Кас держал миску, другой ложку, а третья рука поддерживала Дина за голову. Дин присмотрелся к нему. Кас был без рубахи (Вообще говоря, он был полностью голый.) Но эти темные полотна так и сопровождали его. Одно было приподнято у него за спиной, второе выгнуто за Дина: это, похоже, и была рука, поддерживавшая его плечи и голову. Дин ничего не понимал. — У тебя три руки, — невнятно произнес он. — На самом деле четыре, — ответил Кас. — Конечности, не руки. Пей еще. — Ладно, — пробормотал Дин. Он допил бульон и упал назад без сил. Таинственная рука-полотно Каса, оказавшаяся весьма сильной и мускулистой и покрытой мелкими перышками, осторожно опустила голову Дина вниз. — Что ты там делал? — спросил Кас, легко коснувшись лба Дина, как будто проверял его температуру. — Пришел тебя спасать, — пробормотал Дин. Это заставило Каса усмехнуться. — Спасибо за спасение. — Всегда пожалуйста, — ответил Дин, понимая, что бормочет невнятно, но будучи не в состоянии выговаривать слова как следует. — Зря я убежал, — сказал Кас, и его улыбка померкла. — Это я во всем виноват, Дин. Я вышел, только чтобы попытаться защитить гнездо ржанок от шторма, — соорудил для него маленькое укрытие из ивовых веток. И потом увидел тебя. Не надо было мне бежать. Если бы я не сбежал, ты не пошел бы за мной. Прости, Дин. Я… — Он сделал медленный вдох. — Я боялся, что ты увидишь. Дин не понимал, о чем говорил Кас. — Увижу что? — спросил он. — На мне не было рюкзака, — сказал Кас. Он скрылся из виду, обойдя ложе Дина с другой стороны. Послышалось шуршание, и Кас скользнул в постель к Дину. — Приподнимись немного, — велел Кас. Дину это удалось, и когда он лег снова, он оказался укутан в какое-то большое перьевое одеяло Кастиэля. В удивительно подвижное и мускулистое перьевое одеяло. Казалось, оно двигалось под Дином, — да, оно определенно двигалось, чуть перекатывая его, давая ему удобнее улечься рядом с Касом, так что их обнаженные тела были в контакте друг с другом по всей длине. Кас придвинулся ближе, совсем близко, как массивная крепкая гибкая лента тепла, обнявшая Дина со всех сторон сразу. Снаружи свистел ветер, и шипел снег, бесконечно падавший на странно высокие темные стены палатки. Было что-то необычное в спальном мешке, в который они были укутаны, — как будто Дин плавал в огромном бассейне теплых перьев. Разум Дина едва не проваливался в сон, но он вдруг вспомнил, что Кас сказал нечто важное: «На мне не было рюкзака». Дин почувствовал, что какая-то критическая частица информации находится совсем рядом. Он поборол сонливость. — Я просто не ожидал, что ты пойдешь следом, — прошептал Кас, как будто сам себе. — Мне не пришло в голову, что ты подвергнешь риску себя. — Волновался, — сознался Дин. — О тебе. Шторм на три дня. Знал, что у тебя только… эм… — (Где они вообще находились?) — эта, э, палатка. Не знал, что у тебя… есть все эти… перьевые одеяла. Думал тебе… помощь нужна. Хотел… забрать тебя в лагерь. Думал, поселю тебя в своей комнате. Перьевое одеяло уплотнилось. — Это было очень заботливо с твоей стороны, — сказал Кас тихо. — Но не надо было подвергать себя риску ради меня. Я ничего не значу. — Нет, нет, значишь… — начал Дин. Думать как следует было чрезвычайно тяжело. Он пошевелился, стараясь проснуться достаточно, чтобы сложить разрозненные образы в голове во внятную мысль. Образы возникали в памяти. Кастиэль, всегда с этим потрепанным рюкзаком. Кастиэль, не желавший приходить в столовую, снимать рюкзак и садиться. Поморник. «Поморник всегда на мне». Фото с крыльями у Каса за спиной в телефоне. Черные полотна. Темные перьевые одеяла. Четыре конечности. Дин сумел сомкнуть одну дрожащую руку на краю перьевого одеяла, что укутывало их обоих, и почувствовал, как взялся за что-то твердое и теплое. Должно быть, это была рука Каса, обернутая одеялом и протянувшаяся через плечи и грудь Дина. Нет, стоп. Рука Каса была ниже, у Дина на талии. Дин чувствовал ее там, чувствовал уютно прижатую к своему животу ладонь Каса. А другая рука Каса была у Дина под шеей. За что тогда Дин держался? Очевидно, за третью руку. Дин сжал ее в порядке эксперимента: кость и мышцы. Обернутые в перья. Перья означали крыло. Огромное черное крыло. И второе крыло снизу. — Что… — прошептал Дин, вдруг резко проснувшись. — Кто ты? — Я твой друг, — сказал Кастиэль тихо. — Отдыхай. — Невозможное крыло что-то сделало: какое-то мелкое точное движение, и одно маленькое черное перышко на сгибе коснулось щеки Дина. Дин провалился в бездонный сон.