***
Через несколько часов беспокойного сна Дин снова проснулся. На этот раз в его комнате был полумрак (скотч по большей части держался, и с краев шторки просачивался только слабый свет). Дин нащупал телефон, собираясь посмотреть, который час, но телефон не включился. Дин проверил шнур зарядки. Телефон был подключен к сети, но упорно отказывался оживать. Ах да: он же выпал у Дина из кармана на берегу пруда. И, должно быть, намок. «Черт», — подумал Дин, со вздохом упав обратно на подушку. Непростительная ошибка: надо было надеть на телефон водонепроницаемый чехол сразу по приезде на Купалук. «Черт, черт, черт». Что ж, у Мишки Тедди наверняка был запас риса, в котором можно было попробовать высушить телефон. Может быть, высохнув, он заработает снова. И к счастью, у Дина имелся еще выданный университетом для работы айпад, а также обыкновенные старые наручные часы. Айпад лежал на столе, и Дин приподнялся на локте, чтобы дотянуться до него и посмотреть, который час. Восемь утра. Вот теперь действительно пора было вставать. Горячий завтрак у Тэда можно будет получить еще в течение часа, но Дин чувствовал себя ужасно разбитым и не желал вылезать из постели. Новость по поводу телефона огорчала, но напомнила Дину обо всей этой странной сцене у пруда ночью. Отложив бесполезный телефон на стол, он пошарил в темноте, пока не нащупал рукой прохладное гладкое перышко поморника. Снова включив айпад для подсветки, Дин лег обратно на подушку и поднял перышко для осмотра. Подбирать и приносить с собой вещи с улицы было для него нетипично. Дин давно уже поборол импульс собирать в тундре все подряд. Поначалу все проходили через эту фазу — фазу собирательства, — но примерно к своему третьему сезону здесь Дин понял, что оленьих рогов, потерянных охотничьих стрел и черепов лисиц ему уже достаточно. Рога в особенности представляли собой соблазнительный сувенир из тундры (настолько, что на рейс 143 их даже разрешали проносить как ручную кладь), и весной свежесброшенные рога заманчиво валялись где ни попадя. Но, находя рога, Дин нынче только складывал их в кучу возле парковки для новичков-аспирантов. Единственным сувениром, который он планировал сохранить в этом году, был маленький рог, найденный Сэмом, — и то только потому, что Сэм попросил. Но иногда в тундре попадались и более редкие вещицы: необычные находки, которые хотелось сохранить. Дин отобрал для себя два сувенира — те, что выложил на полку прошлым вечером: коготь и старый зуб. Коготь, конечно, был от медведя гризли. Но зуб был еще более редким: это был осколок зуба мамонта, вымытый из берега старого ручья только в прошлом году — прямо тут, на Купалуке. Реликт доисторических времен. Это были единственные вещи, которые Дин планировал оставить. Иногда он подбирал и иные находки, но всегда избавлялся от них. Например, когда он находил красивое перо, обычно он оставлял его у себя лишь до вечера, чтобы показать ученым и посмотреть, смогут ли они определить птицу. Он знал, что ученые такие задачки любили, так что иногда приносил перья для поддержания разговора. «Болотная сова», — заключали ученые, или: «Может быть, сапсан?» или «Куропатка — видишь, тут на самом деле два пера у одного основания». Идентифицировать перья было увлекательно, но, дав ученым повод для обсуждения, Дин всегда потом выбрасывал перья обратно в тундру. На этот счет вроде бы даже был федеральный закон: ученым нужны были какие-то разрешения на то, чтобы хранить перья, а у Дина нужного разрешения не было. Он повертел перо в руке, осматривая. Команда орнитологов из Корнеллского университета еще не прибыла, но аспирант по леммингам Шон и речные экологи тоже неплохо знали местных птиц. «Покажу им за ужином», — решил Дин. Может быть, они знали что-нибудь о поморниках — какие-нибудь интересные факты, которые можно будет потом вставить в разговор с Кастиэлем. Все, что знал о них Дин, это что была такая птица «длиннохвостый поморник», которая гнездилась в этих краях. Заметить их длинные хвосты было легко: когда начинался период гнездования, поморники летали в небе нарочитыми кругами, непрерывно издавая зазывные крики. Пропустить их было невозможно: эти птицы давали о себе знать, так что их замечали даже самые нелюбопытные обитатели лагеря и те, что не занимались птицами (как, например, Дин). Но что он знал о средних поморниках? Кас сказал, что окольцовывал среднего (или, вернее, пытался справиться со средним, или помогал тому выпутаться из ивы — или почему он там с ним сцепился, будучи голым в ледяном пруду). О них Дин ничего толком не знал. Университет установил на лагерные айпады несколько приложений для экологов Купалука. Там были приложения для опознавания следов млекопитающих, справочники по диким цветам, приложения для идентификации рыб, десятки карт и навигационных средств и несколько разных приложений для наблюдения за птицами. Дин подсунул под голову еще одну подушку, чтобы лечь повыше, положил перо на грудь, взял айпад и запустил приложение «Птицы Аляски». Вскоре он уже изучал статью «Поморник, средний», где имелись в том числе карта обитания и восемь или девять разных иллюстраций. Дин нахмурился, глядя на птицу на первой фотографии. Она была явного шоколадно-коричневого окраса — вовсе не черного. И на крыльях у нее была белизна, а также белое брюшко и желтая голова. Под иллюстрацией располагалась заметка — Дин увеличил ее. «Здесь изображен поморник светлой морфы, но примерно 10% взрослых особей — меланисты, см. следующую иллюстрацию», — гласила заметка. Значит, Кас не наврал: поморники-меланисты и правда существовали. (И с чего бы ему врать? С чего Дин вообще засомневался?) Он пролистал страницу ниже. Дальше шла фотография поморника-меланиста в полете, но, хотя у него было однородно-темное тело, на расправленных крыльях все равно имелось немного белого. Дин задумался, вспоминая сцену с большими крыльями и тремя оленями у талого пруда. Он был уверен, что крылья, которые он видел прошлой ночью, были полностью черные. Он уже чуть было не схватил телефон, чтобы свериться со сделанной фотографией, но потом вспомнил со вздохом, что телефон умер. Что ж, может быть, этот поморник был совсем меланист. А что насчет размера? Дин снова изучил иллюстрации в приложении «Птицы Аляски» и в конце концов нашел сверху указание широты размаха крыльев: пятьдесят два дюйма. Это было похоже на правду. Каждое из крыльев, что он видел прошлой ночью, было длиной в несколько футов. Но, минуточку, разве «размах» — это не оба крыла вместе? В итоге Дин углубился в Гугл, ища определения понятия «размах крыльев», и вскоре узнал, что пятьдесят два дюйма — это действительно была длина обоих крыльев птицы от кончика до кончика, включая и туловище. И в таком случае… крылья, которые он видел прошлой ночью, были гораздо, гораздо крупнее. Каждое из них было как минимум четыре фута в длину. То есть оба расправленных крыла с учетом туловища составят… Как минимум сто десять дюймов. Дин призадумался. Он снова перешел в Гугл и сосредоточенно набрал: «самый большой размах крыльев». Как выяснилось, размах в сто десять дюймов означал, что прошлой ночью Дин видел одну из самых крупных в мире птиц. Странствующий альбатрос мог быть такого размера, и некоторые андские кондоры — почти. Но ни одна из этих птиц не обитала и близко к Аляске. «В тундре перспектива обманчива», — сказал Кастиэль. Мог ли Дин настолько ошибиться в размере? Он снова взял перышко и присмотрелся к нему внимательнее. Оно уже высохло, но все равно блестело в мягком свете айпада. И почему-то оно не казалось однозначно черным. Когда свет от айпада падал на него под углом, перо отливало почти что бело-голубым. Дин начал поворачивать его так и сяк, дивясь переливам цвета. Он наклонил перо чуть дальше, и оно вдруг словно бы сверкнуло золотом. Эффект был неожиданным — настолько, что Дин даже вздрогнул. Он начал поворачивать перышко медленнее, экспериментируя с разными углами, и обнаружил, что перо могло отливать самыми разнообразными цветами. Черное… синее. Черное… золотое… зеленое! Синее под таким углом… черное под таким… а вот даже проблеск алого!.. и снова золотое… Проявлявшиеся цвета были на удивление яркими. Перо явно обладало каким-то свойством переливчатости, как перья колибри, и Дин даже усмехнулся при мысли «Может быть, Кас нашел самую большую в мире колибри». Медленно поворачивая перышко, он отметил, что самым частым отливом, встречавшимся в разных положениях и под разными углами, был мягкий золотой. Казалось даже, что, по мере того, как Дин держал перо, оно отливало золотом все чаще, и все реже — другими цветами. Вскоре он уже не мог больше поймать ни алый, ни зеленый. Даже голубой стал редким: теперь перо только время от времени сверкало золотом, сколько бы Дин его ни вертел. Он нахмурился и начал поворачивать перышко медленнее — и тут оно исчезло. Он по-прежнему чувствовал его в руке, но перо каким-то образом стало совершенно прозрачным. Дин вздрогнул и сел на кровати так внезапно, что айпад свалился на бок. Угол света от него изменился, и перышко опять проявилось. Дин в недоумении уставился на перо. В этот момент оно выглядело в его пальцах совершенно обычным: непримечательное черное перышко — полностью на виду. Может, Дину показалось? Это произошло всего на долю секунды. Дин снова начал поворачивать перышко — очень медленно, — и временами оно отливало золотом, но этого жутковатого эффекта невидимости больше не случилось. Дин вскарабкался на ноги, открыл шторку на окне и осмотрел перо в солнечном свете. На свету оно выглядело обыкновенным блестяще-черным. Теперь Дин не мог добиться даже золотых отблесков. «Должно быть, показалось», — подумал он, покачав головой и протерев глаза. С недосыпу и не такое почудится. — Вот ведь хитрая вещица… — пробормотал он, положив перышко на рабочий стол. Он смотрел на него долгие несколько секунд, потом снова взял в руки и бережно водрузил на полочку рядом с медвежьем когтем и зубом мамонта. Было уже ясно, что это неприметное перышко — это четырехдюймовое черное перышко — не отправится обратно в тундру. Черт с ним, с федеральным законом: это перышко Дин сохранит.***
Позднее он принес перо в столовую и показал другим работникам лагеря и ученым, но никто не смог его идентифицировать. Сначала все подумали на ворона. — Это не ворон, — настаивал Дин. — Птица была слишком крупная. Клянусь, она была не меньше орла! — Фото есть? — спросил аспирант по леммингам Шон. Дин только вздохнул и указал на стол у окна, где на вечернем солнце теперь лежал пакетик с рисом, из которого торчал угол телефона. Все засмеялись. Дин горестно улыбнулся и пожал плечами. — Пруд с талой водой, — объяснил он, и все знающе кивнули. — В общем, тот парень, Кас, сказал, что это средний поморник-меланист, — продолжил Дин. — Но мне показалось, что крылья для него слишком большие. Хотя остальную птицу я не увидел, да и крылья-то увидел только мельком. Она улетела, пока я подходил. Дин снова поднял перо, и два самых «птичника» — эколог Фил и аспирант по леммингам Шон — пододвинули стулья поближе, чтобы рассмотреть перо. — Поморник — это возможно, — сказал Шон. — Они бывают темными. — Но такие ли они крупные? — спросил Дин. Шон неопределенно пожал плечами. — Зависит от того, какое это перо. То есть с какого места на птице. Может быть, боковое перо из хвоста? Фил достал очки для чтения, нацепил их на нос и протянул руку за пером. Дину вдруг остро не захотелось отдавать кому-то перо, но после краткой и неожиданно напряженной внутренней борьбы он таки вставил перо в пальцы Фила. Фил пригляделся к нему так близко, что практически уперся в него носом. — Может, второстепенное? Второстепенное маховое перо… Нет, слишком заостренное… У второстепенных такие прямоугольные кончики… — Фил несколько раз перевернул перо (к облегчению Дина, обращаясь с ним очень нежно). Наконец он сказал: — Я бы сказал alula, только для этого оно слишком крупное. Этого термина Дин раньше не слышал. — Алу-что? — Перо со сгиба крыла, — объяснил Фил. — Там у всех птиц есть маленькое крылышко с короткими перьями — по латыни «alula». С точки зрения эволюции, это аналог большого пальца. Птицы даже могут им шевелить. — Он поднял одну руку в сторону и пошевелил большим пальцем для наглядности. — Древние птицы, наверное, могли им держать предметы — хвататься за ветки, там, и подобное. Крыло — это, по сути, была их рука. В общем, по форме оно напоминает alulа. Но слишком крупное для этого. — Фил задумался. — Не знаю. Загадка! — Может, внутреннее первостепенное? — предположил Шон. Фил покачал головой. — Тонковато для первостепенного. И даже у темных поморников светлые стержни на первостепенных перьях. Мне нравится твоя гипотеза про перо хвоста, Шон. Может быть, это перо из хвоста темного пома. Но нет, стоп, у средних поморников перья хвоста особой формы. Хм… Определенно загадка. — Фил отдал перо назад. Дину даже пришлось сдержаться, чтобы не выхватить перо, а заставить себя взять его спокойно. Казалось, пока Фил держал перо, его блеск поблек и перо было матово-черным, но теперь, когда его взял Дин, оно снова обрело переливчатый лоск. — Оно меняет цвет на свету, — поделился Дин. — Иногда отливает золотом. И другими цветами. И гм… под определенным углом становится почти прозрачным. Фил и Шон посмотрели на него со скепсисом. Дин повертел для них перо, надеясь снова поймать отсвет золота или эффект прозрачности. Но на ярком свету перо упрямо оставалось черным — не мерцало даже золотом. Это был красивый черный цвет — блестящий и ровный, — но просто черный. — Для эффекта прозрачности нужно, чтобы свет падал под определенным углом, — объяснил Дин, понимая, как неубедительно это прозвучало. — Может, просто отражение, — предположил Фил. — Перья иногда отражают свет, и радужным эффектом определенно обладать могут. На поморниках я сам этого не видел, но и в руках их никогда не держал. В общем, раз тот парень сказал, что это был пом, значит, наверное, пом. Ты же говорил, что он птицевед, так? — Да, — подтвердил Дин. — Он птицевед. Он эту птицу окольцовывал. Фил кивнул. — СРПО, — сказал он. — Что? — не понял Дин. — С-Р-П-О, — повторил Фил по буквам. — СРПО. Это код кольцевания для среднего поморника. У каждого вида есть свой четырехбуквенный код. Кольцевание — это целая наука. Раз этот парень кольцует птиц, значит свое дело знает. Шон вставил, кивая: — Если он работал один, как ты сказал, значит, у него разрешение специалиста по кольцеванию. А эти разрешения выдают только тем, кто может доказать, что разбирается в птицах. Дин кивнул и спрятал перышко обратно в пуховый жилет. Значит, оно было со среднего поморника. Так сказал Кастиэль, а зачем Кастиэлю врать?***
Вечером Дин уделил несколько минут тому, чтобы снова приклеить перед сном штору — на этот раз закрепив скотч парой кнопок, которые вогнал поверх него в стену. Накопившийся недосып сказывался: Дин уже почти уверился, что весь этот эффект со сменой цвета пера ему привиделся — и уж точно ему привиделся момент, когда перо стало невидимым. Должно быть, это был какой-то сон наяву. Как при нарколепсии. От круглосуточного света еще и не такое бывает. Но теперь, в темноте, может быть, ему удастся как следует выспаться. Он заглотил две таблетки мелатонина и таблетку снотворного, запив их виски, и наконец отключился. Только чтобы проснуться двумя часами позднее. Снова это ночное солнце. Дин с досадой застонал: лучик солнечного света опять пробился в комнату, на этот раз упав точно на перышко поморника, лежавшее на полке между медвежьим когтем и зубом мамонта. Дин вздохнул: должно быть, скотч опять отклеился, несмотря на кнопки. «Завтра украду целую шторку из другой комнаты», — решил он. Зевая спросонья, он отпихнул в сторону спальник, поднялся на ноги и прошел к окну. Но после нескольких секунд недоуменного осмотра шторы, он понял, что свет шел вовсе не из окна. Он исходил от пера. Перо на этот раз не просто меняло цвет — оно светилось. Дин взял перо в руки и уставился на него. Все перо излучало равномерный золотистый свет. Дин протер глаза и даже ущипнул себя за руку — сильно, — пытаясь убедить себя, что на этот раз действительно не спит. Он включил и выключил верхний свет, гадая, не эффект ли это от освещения, но нет: свет точно был выключен. Сияние исходило от пера. Хотя золотистое свечение было весьма слабым — слабее, чем сначала показалось Дину. Когда он еще несколько раз включил и выключил свет, ему пришлось с минуту сидеть на кровати и ждать, чтобы глаза привыкли к темноте, пока он не различил свечение пера снова. Он оставил свет выключенным и какое-то время сидел в темноте, наблюдая за пером, пока опять не стал видеть его устойчивый золотистый свет. — Да откуда ж ты такое? — пробормотал Дин. Может, это была какая-то биолюминесценция? Может, когда перо упало в тундру, оно подцепило частичку биолюминесцентного мха? Не то чтобы Дин когда-либо слышал о биолюминесцентном мхе в Арктике. Он протер перышко краем спального мешка, но оно продолжало светиться. Казалось даже, что, чем дольше он его держит, тем ярче оно светится. Через несколько минут свет стал таким ярким, что Дин практически мог прочитать в нем свой лагерный список дел, прикрепленный на планшете. Какой-то эффект фокусировки? Может быть, перо как-то улавливало слабый окружающий свет и сфокусированно отражало его? Дин никогда о таком не слышал, но прекрасно знал, что он не эксперт по перьям. Вот Кас, наверное, был экспертом. Надо будет спросить Каса, когда их пути в следующий раз пересекутся. Может быть, это какая-то причудливая особенность средних поморников — что-то характерное для Арктики, как шерсть полярных медведей, которая обладала свойствами оптоволоконного кабеля. (Или про медведей — это была просто байка?) Сонливость вдруг снова одолела Дина: пока он сидел в полумраке, глядя на странно светящееся перышко в руке, у него буквально начали слипаться глаза. Вид пера отчего-то очень убаюкивал, как будто вместе с золотистым светом оно излучало ауру умиротворенности и спокойствия. «Мой личный ночничок», — подумал Дин, опустившись назад на спальник и глядя на перо в пальцах. Он начал натягивать на пояс край спальника, но потом понял, что спальник ему не был нужен. Хотя воздух в комнате был прохладным, Дину было комфортно и неукрытым. «Перо теплое, — понял он, чувствуя, как закрываются глаза. — Оно как будто греет меня». Он провалился в сон — в странный бесформенный сон, в котором не было ни сюжета, ни даже внятных декораций. Только умиротворенное ощущение солнца, ветра и воздуха. И откуда-то звучала песня — или музыка — как будто далеко-далеко пел хор. Через какое-то время Дин заключил, что это просто шум ветра. Шум ветра в крыльях. Потому что было ощущение наклонов и поворотов, подъемов и спусков… ощущение полета. «Я лечу», — подумал Дин и в этот момент осознал, что вокруг него были перья — море перьев, уходивших далеко в обе стороны. Они были мягкими черными с золотом на концах, а дальше за ними в стороны распростерлись широкие крылья — так далеко, что их концов не видел глаз. Огромные крылья: размахом не в пятьдесят два дюйма, и даже не в несколько футов, как у заблудившегося поморника-мутанта, которого поймал Кастиэль, — еще шире. Шире, чем крылья самолета. Где-то поднялась огромная темная голова и повернулась к Дину: голубые глаза смотрели, не мигая. Чувство полета резко пропало, и постепенно Дину стало ясно, что он больше не летел (если вообще летел когда-то), а теперь стоял в логове какого-то огромного невидимого зверя. Хоть он и не мог видеть зверя, он знал, что зверь рядом. Очень, очень близко. Дин его чувствовал. Настал момент бездонного леденящего душу страха. Дин был в личном логове этого зверя. В его берлоге. Он как-то умудрился забрести в жилище какого-то громадного могучего существа, и на мгновение у Дина перехватило дыхание: ему показалось, что этот зверь более страшен, чем гризли, который задрал отца, более чужд, чем бесформенные монстры из его снов, более могуч, чем древние мамонты. Дин почувствовал, как зверь оборачивается, а затем наконец увидел его — увидел огромную темную тень, пошевелившуюся прямо рядом. Вокруг было темно и грязно, но Дин различил движение, шевеление черного и золотого. И понял, что это поворачивавшееся к нему создание было необъятным, древним и очень могущественным. И Дин случайно разбудил его. Это создание могло его уничтожить — Дин это сразу понял. Могло уничтожить и тело, и душу. Но через несколько парализующих секунд существо лишь изогнуло длинную шею и посмотрело на Дина большими сапфирового цвета глазами. Рассмотреть, как выглядело существо, отчего-то было трудно. Рядом с Дином находилось массивное плечо, что-то большое выгнутое наверху и длинная изогнутая шея, где-то был проблеск серебристых когтей и тяжелая голова со светящимися глазами, но Дин никак не мог сложить все это воедино, чтобы понять, на кого походил этот зверь. По нему скользила паутина цветов и тени, контуры его громадной головы постоянно смещались, растворяясь во фрагменты цвета, меняя форму. Дин протер глаза, пытаясь сосредоточиться. Похоже было на двойную или даже тройную экспозицию. На мгновение существо показалось ему львом; в следующее мгновение он увидел крылья, как у орла; еще секунду спустя ему привиделись серебристые бычьи рога. Единственной константой были сапфировые глаза и не покидавшее Дина ощущение перьев поблизости. Зверь не атаковал. Он только понюхал Дина. Осторожно, низко наклонив голову и приглушив пестроту фрактальных цветов, как будто появление Дина было для него неожиданностью. Огромные сапфировые глаза медленно моргнули. Потом еще раз. Дунул легкий ветерок, принесший с собой запах — невероятно успокаивающий запах кедра, травы и диких цветов. Немного похоже было на воздух с ледника, на северный ветер, колышущий вереск на вершинах холмов тундры. Наверху протянулось что-то темное и теплое, какая-то очень обширная пелена. Она начала оборачивать Дина, и он провалился в глубокий сон без сновидений. Когда Дин проснулся утром, будильник давно прозвонил. Было десять утра, и Дин пропустил уже два часа своей рабочей смены. Но он выспался, как не высыпался уже много дней. А перышко поморника исчезло.