Лишение мученье войн

Там было странно-в голове практически ничего от тех событий. Я помню, что отпрыгнул. Нет, не отошёл, а отпрыгнул. Быстро, резко. Как люди, когда берут в руки горячий чайник. Всё как в тумане. Видимо, мой разум, чтобы обезопасить меня, решил плохо записать, то что было тогда. Алексей что-то кричал, что любил дочь, что это был не он, проклятые немцы, которые взяли в кольцо город-вот вся вина, а не он. В моей голове, во всём монологе Петрова, была только «та» картина. Бумажный, грязный, немного растаявший кулёк бумаги, темно-лиловое мясо, что было надрезано по бокам (у конечностей). Я не мог совместить всё это. Сначала, как я только увидел, я инстинктивно отпрыгнул, как при любом виде мяса. Но потом мозг на ранних этапах стал прокручивать «ту» картину сново и сново…всё по кругу, всё с ужасной точностью. Всё, что я так хотел забыть. Я стоял, смотря пустым взглядом на Алексей, тот что-то говорил, плакал. Но взгляд только казался был обращён на Алексея. Я о нем и не думал. Глаза были устремлены куда-то далеко. Куда-то не сюда и точно не в то пространство, на которое смотрю. Темно-лиловая кровь, надрезы по бокам у рук и ног. На мясе было что-то похожее на шерстяные платки, которые завязывали всё туловище «этого мяса». В свою очередь на них были несколько пятен крови. Какие-то коричневые, замороженные кальсоны. Точно не по размеру «существу». Существо было маленькое, ножки и ручки были согнуты и «само существо» лежало, как нерождённое дитя в животе матери. Лицо было разобрать плохо, пусть мой разум и пытался это сделать, но оно настолько было замороженно, что если даже подойти и посмотреть в упор, то ничего разобрать будет невозможно. Верхние и нижние веки будто слились и образовали собой что-то новое, «страшное». Брови были предельного, небесного цвета. Иний, обромляя волосы, заставляя тех быть замороженными, как какие-то овощи в погребе. На ножках ничего не было, только виднелись слипшиеся, синие пальчики. -Я знаю…мне положена только пуля в лоб, -говорил Алексей, задыхаясь от слёз. Он ещё что-то говорил, что он до последнего сопротивлялся, а тут пришла Машенька только что, а потом помнит только как… -Вы…вам…положен расстрел, -только и это смог выдавить я из себя после такого, -Как вы могли! Без всякой человечности! Как животное! Как будто и не человеком были. Бандит! Это и лилось из меня. Я всё не мог остановиться, говоря и крича даже уже не на самого Алексея. Тот уже просто стоял, смотря безжизненым взглядом на пол, всё держа разорваное у живота мясо, которое называлось когда-то человеком. Всё как комом понеслось. Всё то, что было у меня на «душе», всё это разбежалось, а потом покатилось в разнос, не держа ничем, никем. Я не помню, сколько ещё наговорил. Только отойдя от прежнего места, хотел облакотиться на комод, потому что ноги мои уже были ватными. Они как размякли под действием того, что сейчас случилось. Что сейчас мне представилось перед мной. Я всё ещё отходил от всего. Как подойдя к комоду, я увидел, что поставленная мною кружка на печь, всё ещё стоит там. Я тут же ринулся к ней. Хотел отпить. Пить. Перевести дух и собраться с мыслями. Начать рассуждать логическими конструкциями, заканчивая даваться во власть эмоции. Я потянулся, коснулся, и как окотило. Горячо. Кажется обжёкся. Я держал её совсем немного, но этого хватилось, что бы от отсутсвие всякой поверхности кружка упала, и вода разлилась. Я развернулся, всё время на меня пристально смотрел Алексей, который не мог разобрать и предугадать мои следующие поступки. Поэтому после моего резкого поворота, он прикрыл лицо руками. Я не думаю, что он хотел защищаться, хотя что я вообще понимаю в людях, в самом деле. Большими шагами я подбежал к комоду. Около него лежало ведро воды. Ведро ужасно холодной, морозной, ледяной воды из Невы. Я будто бы весь пылал, как Москва при всех своих пожарах. Быстрыми шагами стал двигаться к ведру. Нагнувшийсь, встав при этом на четвереньки, я склонил голову к ведру, чтобы отпить. Тут же после того, как я обжекся от кружки, я почувствовал ту странную железную поверхность, которая сначала тебе приятна, а потом невыносима. Но пока я чувствовал наполнение своего желудка. Я чувствовал, как ледяная вода переходит из рта в горло, из горла в пищеварительный канал, а там и в желудок. Мне нужна была разрядка, я начал успокаиваться. *** Я сделал последний глоток. Трахея стала опустошаться. В ней ничего не было. Опустив ведро, я стал подниматься. Вставая с колен, вытягиваясь во весь рост. Длинные волосы стали мокрыми, видимо попали в ведро, когда я поник головой. Такая причёска делала мне всё больше изможденный вид, как будто я только что встал с кровати после сильной болезни, от которой ещё не отошёл. Это было что-то соизмеримое, только сейчас я практически постоянно находился в болезни. Все находились в неизлечимой, жуткой болезни. Я стал поворачивать. Сам этого не хотя. Предвидя, что сейчас, после всех криков, будет что-то ещё тяжелее. Скрип. Похожий на скрип, что начал всю историю. Почему он не прозвучал раньше, когда я ещё даже не пришёл на набережную. Почему этот пустой звук так заинтриговал меня? Почему я пригласил к себе прохожего? Узнав всю историю? Вопросы, что рвали меня, пробегая болезненным осадком в моей голове. Сейчас всё закончится. Наконец, я был повёрнут на 180° от моей прошлой позиции. Никого нет. Что?