6. Разрыв струны
11 ноября 2021 г. в 01:16
Примечания:
Глава морально тяжёлая и, в принципе, оправдывает поставленные метки. Прошу, будьте аккуратны при чтении.
Белый потолок был единственным, что видит Гермиона, когда просыпается и, откинув голову, мирно лежит на своей койке, лопатками ощущая сквозь не самый лучший и мягкий матрац заветную баночку, данную Лестрейнджем. Сознание было спутанным после вчерашнего приёма, устроенного в честь прибывших Малфоев, в числе которых был Мефисто Мелифлуа, их дальний родственник. Этот юноша определённо не знал всех нюансов в концлагере, потому что полез к Грейнджер под юбку после её выступления на публику жестоких и беспощадных арийцев. Она уже не надеялась на спасение, но подошедший Рудольфус Лестрейндж бурно и долго пояснял зазнавшемуся мальчишке, где его место и кому эта «девчонка» принадлежит.
«Я никому не принадлежу!» — хотелось тогда крикнуть Гермионе, но она была не в том положении, чтобы спорить. Рудольфус мог позвать Беллатрикс, а встретиться с ней у Грейнджер сил просто не было, поэтому и смолчала.
Синяки на ребрах и бёдрах явственно проступали пятнышками, и если Реддл заметит — а он, как правило, всегда замечал всё, что связано с его любимой игрушкой, — то всем будет худо. Волдеморт не щадил тех, кто не уяснил простые законы, которые он внёс в концлагерь.
Баночка уже была открыта, и Гермиона, вздохнув, начала свою утреннюю рутину — смазывала раны лекарством, отчего в больничном крыле Майданека всегда пахло травами и смолой. Когда все синяки были покрыты тонким слоем пахучей мази, Грейнджер убрала баночку обратно под матрац и принялась застилать жёсткую и неудобную кровать не согревающим по ночам одеялом. Но было грех жаловаться: у некоторых вообще не было относительно нормальной постели, и Гермиона отдала бы свою душу, лишь бы не находиться здесь, в достатке, пока остальные еле сводили концы с концами.
Переодевшись из стандартной одежды концлагерьского заключённого в белую медсестринскую униформу, Грейнджер вышла из малюсенькой комнатки и направилась к двери, ведущей в столовую. Там уже собрались практически все несчастные люди, тощие и измотанные, потерявшие надежду на спасение. Гермиона, прикусив губу, села за свободный стол, который отводился медицинскому персоналу, и уловила несколько удивленных взглядов со стороны других девушек. Да, вчера Рудольфус оказал ей услугу, но она подозревала, что в этом был замешан Реддл. Его маниакальное желание всё контролировать можно было прочесть между ударов Лестрейнджа, который после приказал не высовываться из комнатки. Так что ничего из ряда вон выходящего не произошло.
На завтрак для медицинских сестёр была каша, состоящая, видимо, из жижи неизвестного происхождения и геркулеса. Из напитков была вода, но не это удивило абсолютно всех в столовой.
Яблоки.
Свежие яблоки были предоставлены каждому заключенному без исключения, однако Гермиона знала, что должен быть подвох, и вряд ли он ей придётся по душе. Все так и случилось, когда в столовую армейским, чеканным шагом вошли Рабастан Лестрейндж с Люциусом Малфоем.
— Слушайте, грязнокровки, — чинно и высокомерным тоном начал вещать Малфой, сжимая свою декоративную трость руками. — И не говорите, что не слышали. Сегодняшним днём вам дадут в распоряжение ванну. К нам вновь приезжает важная персона, и вы его знаете. Лорд.
Гермиона сжалась. Её внутренности все затрепетали, спазмически дрогнули, словно хотели вывернуться наизнанку, и окислились, отчего боль мгновенно прошибла корку мозга. Нет. Только не снова! Она ещё от прошлого его визита не отошла! Господи, помоги…
Грейнджер не видела жалостливого взгляда, который ей подарил Рабастан Лестрейндж.
***
Она отключила эмоции, когда Он вошёл в свою комнату. Беллатрикс буквально насильно затащила Гермиону сюда и закрыла дверь на ключ, а сломать деревянную часть интерьера казалось глупостью, так же как и звать на помощь. Никто ведь не придёт. Никогда не приходил.
В воздухе тлел запах сигарет и петрикора.
Внутренне сжавшись в маленький комочек, Грейнджер тоскливо следила за тем, как Реддл закрывает комнату на ключ и прячет его в кармане брюк. Она не стала вставать и поклоняться, как делали Пожиратели, не стала кивать, как высокопоставленные германские лица. Нет. Просто сидела на полу, возле кровати, обхватив колени покрытыми гематомами руками — такими тонкими, что, казалось, их можно было бы сломать одним неосторожным движением.
Что Реддл как раз и сделает.
Платье, которое сидело на ней как влитое, было, на самом деле, формой медицинской сестры. Оно было белым, а, как выяснилось, Реддлу просто извращенно нравилось видеть Гермиону в этом цвете. Как он однажды сказал: белый — ангельский цвет невинности и чистоты. После всего произошедшего она не верила, что была именно такой, какой её видел Волдеморт. Она была поломанной и физически, и морально — настолько, что чёртов ножик под подушкой в её собственной комнатке уже лежал и взывал к себе.
Но не об этом сейчас стоило беспокоиться. Реддл был в скверном расположении духа, и это не было хорошим наблюдением. Скорее всего, одним изнасилованием Гермиона не отделается.
С трудом сглотнув вязкую слюну, она вцепилась ногтями в коленки, причиняя себе физический вред. На самом деле, такое поведение было довольно типичным, с учётом того, что Реддл всё чаще и чаще возвращался в Майданек именно таким: рассерженным, гневливым и тёмным. Если прошлые визиты в это ужасное место были терпимы, то до недавнего времени всё резко ухудшилось, что Гермионе было совершенно не на руку. Её раны, оставленные Реддлом, заживали медленнее, но Беллатрикс, готовая целовать землю, по которой он ходит, стремилась именно после отъезда своего обожаемого Лорда предпринимать свои активные действия, после которых обычно Грейнджер лечили сразу две медсестры в больничном крыле.
Знал об этом аспекте Реддл или нет, Гермионе было плевать так глубоко, как могло в такой ситуации. Она всего лишь ждала команды и окончания всей этой страшной экзекуции, в кою окунет её прямо сейчас Монстр.
— Думаю, ты достаточно отдохнула от моего общества, — прокуренным голосом сказал он и подошёл ближе, заставляя Гермиону непроизвольно дрожать от неизвестности, вновь окутавшую её в плотный кокон и захлопнувшую в капкан. — Давай, живо в постель.
Этот ритуал повторялся из раза в раз, да вот только Грейнджер казалось, что сегодня будет что-то страшное и непоправимое. Жуткое предчувствие всколыхнуло в её крови адреналин и расплавило уверенность в том, что она выйдет из этой комнаты живой.
Господи, помоги…
Она осторожно встала с холодного пола, отряхнула платье и одним неловким движением плеча оставила его бесформенной кучей валяться у ног. Обуви не было, так же как и белья; когда её водят в эту комнату, разрешается надеть только платье, отчего всё нутро полыхало отвращением.
Реддл подошёл к ней и провел носом по закрученным в кудри волосам, вдохнув сладкий запах сирени. Они всегда так пахли, особенно если давали возможность выполнять водные процедуры чаще, чем один раз в три-четыре дня. Для медицинских работников это было правилом, но им в целях санитарии — какая санитария?! это концлагерь! — нередко позволяли нарушать этот установленный порядок. Только Беллатрикс, к сожалению, нарушала единственную для Грейнджер возможность побыть одной и буквально за волосы тягала подальше от тёплой воды, не позволяя даже зайти внутрь комнаты с душем и смыть всю ту грязь, которой она была покрыта целиком.
Волдеморт провел пальцами по её шее, словно даря необходимую измученной Гермионе ласку и тепло, но она знала, что обычно за этим следовало: боль и страдания. Он подавал ей свои руки, нежными прикосновениями усыплял тревогу, разъедающую её грудную клетку своими завываниями об опасности, и надевал маску жестокого Монстра. Грейнджер и не думала вестись на этот хорошо отыгранный спектакль, однако реакции тела не могла взять под свой контроль. Ложная ласка всегда работала, вот только разум знал и понимал, что после этого будет. Поэтому Гермиона убрала ладони Реддла от себя, безмолвно говоря, чтобы он начал. Ведь, как было известно, чем раньше начнётся, тем раньше закончится.
Он недовольно зыркнул на неё и переместился вместе с ней на кровать с мягким матрацем. Комната была у него лучше, чем наверняка у других: комфортно, места много, было даже окно, выходящее на лицеприятную сторону концлагеря, но всё такие же безликие, серые, угнетающие стены тенью преследовали всех обитателей Майданека.
Гермиона оказалась в затруднительном положении, и даже сознание понимало, что скоро мучения, законченные всего лишь неделю назад, снова начнутся, покуда действительно никогда не прекращались. То была обманка, чтобы поместить в разум ощущение безопасности, как Реддл всегда делал и разбивал в пух и прах сопротивление Грейнджер. Она не оставляла надежды, что будет свободна и когда-нибудь всё пройдёт, но тщетно было даже представлять это: страдания затмили всё светлое, подобно длительному солнечному затмению.
Его паучие изящные пальцы были, как всегда, холодны и сосредоточены на чём-то, чего не могла понять Гермиона. Конечно, она понимала, что снова придётся испытать на себе эти омерзительные прикосновения, покуда Реддл извращенно любил прикасаться к ней. Любимыми местами были шея и волосы, от них он просто не мог оторваться, отчего отвращение чувствовалось привкусом пепла на кончике языка. После этих моментов она яростно терла кожу в ванне, пытаясь избавиться от отголосков этих мерзких ощущений.
Её фарфоровая кожа неприятно покрылась мурашками, а синяки, оставленные Беллатрикс, сияли скромными тёмными пятнышками, отчего взгляд Реддла перешёл именно туда. Его глаза вмиг почернели, темнота скрыла зрачок, а оскал был похож на волчий. Так обещали возмездие, но… Этого не будет. Будет только боль.
— Белла?
— Мне кажется, что ответ ты и так знаешь, — презрительно сказала Гермиона, пытаясь найти в себе силы лежать неподвижно и не сгрести тёплое одеяло, укрыв им всю себя. Дрожь все так же бегала по внутренностям, однако страх вскоре был проглочен очередным приступом отвращения.
Как обычно бывало.
Реддл сверкнул белоснежной улыбкой в полутьме и расстегнул на рубашке пуговицы, лёгким движением откидывая ткань на пол. Вслед за ней отправились брюки и остальная одежда, оставляя его полностью обнаженным. Это всегда настораживало Гермиону: раздевался он только тогда, когда собирался… О, боже.
— Нет, Реддл.
— Твоего мнения никто не спрашивал, Грейнджер, — отрезал он и навалился на кровать, вжимая женское дрожащее тело в мягкий матрац. — Всё будет так, как скажу я.
— Да пошёл ты, — воспротивилась она и ничуть не пожалела о сказанном. Да, Гермиона подписала себе смертный приговор, однако и плюс был в этой ситуации. Она никогда не сломается, как хотелось Реддлу. Потому что она знала цену победы: жертва, которая была взята с каждого человека.
И сейчас она её исправно выполняла.
Реддл, засверкав своими тёмными глазами, прижал Гермиону ближе к себе, чтобы свободного места между ними не осталось, и резко вошёл в неё, неготовую и сжатую. Боль, разорвавшая Грейнджер пополам, собралась не только внизу живота, она текла по всему телу. С надрывом и беспомощностью Гермиона застонала, пытаясь облегчить инородное, нежелательное проникновение, попытавшись расслабить мышцы, но резкие движения Реддла и его давление на шею не давали этого сделать: наоборот, напряжение сковывало все её тело и не отпускало, отчего болезненные ощущения окутали её в капкан страданий.
Как назло, Волдеморт еще и был медленнее обычного — он вполне ощутимо надавливал на кожу, заставляя определённые участки темнеть и наливаться кровью, и совершал длинные, но стремительные толчки, которые заставляли его тихонько выдыхать сквозь плотно зажатые зубы или стонать. Видимо, хорошо ему было. Не то что ей.
Поджав губы, Гермиона пыталась отрешиться от всего внешнего мира и Реддла в том числе, но не преуспела, потому что он сильно сжал ладони на её шее, лишая поступления кислорода в лёгкие. Так он делал очень редко, но Грейнджер понимала мотив: заставить её обращать на него внимание, а значит, и чувствовать разрывающие её нутро движения.
Она всхлипнула и стукнула зажатыми ладонями по постели, ощутив особо болезненный толчок, который позволил Реддлу проникать в неё ещё глубже. Слёзы уже свободно текли по её бледному лицу, волосы растрепались от хаотичных движений, а ломота во всем теле начинала доставлять ещё больший дискомфорт. К сожалению, Волдеморт ещё не закончил.
Поцеловав её виски, откуда языком собрал солёную влагу, он маниакально улыбнулся и остановился, но облегчения это Гермионе не принесло. Наоборот, она ещё сильнее насторожилась, а внутри всё затрепетало от страха. И не безосновательно: Реддл перевернул её на живот, отчего угол проникновения изменился не в лучшую для Грейнджер сторону. Он проник в неё так глубоко, что наверняка задел шейку матки, из-за чего Гермиона вскрикнула и сжалась, заставив мучителя громко застонать.
Толчки стали ещё сильнее, агрессивнее, пальцы на шее — слабее, и Грейнджер почувствовала между ног странную влажность. Она стекала по бедрам, марая белую простынь. Неужели, кровь? Реддл должен был это ощутить, но, возможно, его это только порадовало, что, в общем-то, не было удивительным. Он был Монстром, который любил страдания и мольбы своих жертв, только второго Гермиона ему никогда не даст. Нет. Она выдержит насилие и… отомстит. Обязательно.
Её рыдания стихли, потому что слёз больше не было, стоны стали тихими и практически не слышными на фоне шумного дыхания Реддла и шлепков кожи о кожу. Перед глазами вдруг начала размываться картинка комнаты, а в голове резко опустело. Вероятно, её сознание отключалось, чтобы снизить боль на мозг и само тело, которое сейчас истязали как только возможно. Короткие ногти Волдеморта прошлись по плечам Гермионы, и она слабо зашипела от пронзительной вспышки боли. Скорее всего, он повредил кожу шеи, плеч и лопаток, потому что засохшая кровь, как предполагала Грейнджер, сковывала эти участки тела.
Господи, да когда же это закончится? Всё так ломило, что Гермиона уже ничего не видела перед глазами. Только смогла разглядеть шевеление портьеры, но наверняка ей это показалось в этом хаосе.
Так хотелось домой. К Гарри, Рону, Тонксам и Уизли. К родным и близким. Но она здесь, в жестокой реальности с беспощадным Монстром, который лишь ускорился, отчего давление на низ живота только усилилось.
Гермиона пронзительно вскрикнула и почувствовала, что Реддл, наконец, закончил, излившись внутрь. Чёрт возьми!.. Нет! Она же… Она же могла забеременеть! Что он делал?
— Будем считать, что готов нести ответственность, — хрипло сказал он и выскользнул из неё, оставив её в том же положении.
Грейнджер лежала, не шевельнувшись, и боялась вставать с постели. Он… Он что? Какая, чёрт возьми, ответственность? Он сейчас что, про ребёнка говорил? Боже, нет…
Лицо по ощущениям казалось Гермионе каким-то месивом засохших слёз, а раненые участки — месивом крови. Тело ломило, болело и сгорало от пережившей только что агонии, теперь разливающейся по каждой частичке её души и физической оболочки. Реальность вновь сковало Грейнджер в кокон усталости и безразличия ко всему.
— Оставайся здесь до утра, — вдруг проговорил Волдеморт и ласково погладил её по голове, словно какого-то щенка. Гермиона задрожала от отвращения и обиды. — Я скоро вернусь. Можешь, впрочем, ложиться спать без меня.
Он напоследок нежно поцеловал её в лоб, усиливая дрожь, и ушёл, заперев дверь на ключ.
Ей ещё и спать на месте насилия надо было. Просто великолепно!
Гермиона всхлипнула и зарыдала в голос, повозившись в постели и подобрав с пола белое платье, надев его и укрывшись одеялом по самую макушку. Она не хотела уже жить. Не с таким Монстром, который только и ждёт её полной капитуляции. Её поражения. Но она никогда и ни за что не даст ему радости видеть это. Нет, только не это. Слишком много она уже отдала в этой войне.
Вдруг до её слуха донеслось шаркание по полу, и у её горла оказался прижатым кинжал с витиеватыми инициалами. Беллатрикс.
Она смотрела на Гермиону с жутким выражением лица, глаза её искрились от предвкушения и скорой расправы с дрожащей Грейнджер. Она понимала, что Лестрейндж не оставит от неё и горстки пепла после того, как… как её обожаемый Лорд предпочёл грязнокровку ей, самой преданной соратнице. Господи, когда это мучение уже закончится?
— О, неужели маленькая паршивка умеет так завывать? — ухмыльнулась Пожирательница и крепче ухватилась за рукоятку кинжала, сделав на шее Гермионы несмертельный надрез, прямо возле сонной артерии. Она чувствовала, что жилка трепещет в рваном темпе, будто пытаясь выскочить из-под кожи. — Ну ничего. Покричишь ещё.
Лестрейндж с безумным смехом и таким же блеском в темных глазах поднесла острое оружие к собственным губам и призадумалась, вероятно, куда бы засунуть предмет, чтобы Грейнджер истекала кровью долго и болезненно. Чтобы ей никто не смог помочь. И тут Беллатрикс наклонила голову, свесив свою копну чернильных кудрей вперёд, и усмехнулась. Видимо, в её сумасшедшую черепушку пришла «гениальная» мысль, которая не принесёт Гермионе ничего хорошего.
Этого она и боялась. Беллатрикс не была из тех людей, жалеющих окружающих, и в этом Грейнджер убедилась ещё в их встречу.
Внезапно Лестрейндж склонилась над рукой Гермионы, ладонями удерживая ту в обездвиженном положении, и переместила кинжал вслед за собой. Грейнджер не понимала, что конкретно собиралась сделать Пожирательница, лишь знала, что будет очень больно и трудноизлечимо. Полгода назад Беллатрикс сломала Гермионе кости в руке так, что, казалось, они раскрошатся, но в больничном крыле мадам Помфри качественно смогла исправить эту проблему.
Поэтому сейчас Грейнджер не сомневалась, что мучения только начинаются.
Лестрейндж довольно выдохнула и вонзила кончик лезвия в предплечье так, что то разорвало от интенсивной боли. Кололо так, словно руку разрывали на части. От обычного укола ведь не должно же было быть слишком больно? Что эта сумасшедшая сделала?..
В коже резко что-то инородное зашевилилось и проехалось, делая надрез. Рука будто вся онемела, поэтому Гермиона лишь слабо стонала, пытаясь абстрагироваться от страданий. Ещё недавно её тело было под давлением чужого, а сейчас оно удвоилось с невероятной прытью. Беллатрикс зашлась в безумно смехе и только веселилась, когда слабая рука Грейнджер дёргалась.
Однако всё вдруг исчезло, в том числе и кончик кинжала. Лестрейндж протестующие замычала. Её вздернули вверх, а потом отбросили на пол словно безвольную куклу, у которой были перерезаны ниточки. Рядом послышались странные шепотки, что, впрочем, не мешало Гермионе блуждать невидящим взглядом по комнате.
Она ни о чем не думала. Да и зачем? Всё ведь было так хорошо: она почти заснула, почти провалилась в спасительную бездну. Но руки, щупающие её раненое предплечье, отторгали любое помутнение. И это было… печально.
Рана полыхнула огнём, и Грейнджер пронзительно вскрикнула, почувствовав чистейшую агонию во всем теле. Рука вообще не ощущалась, словно её и вовсе не было. Словно Лестрейндж добралась до самых костей и выковыривала мясо.
— Что ты сделала, Беллатрикс? — о, этот голос Гермиона узнала бы из тысяч — Реддл.
Лестрейндж не отвечала, только издавала какие-то странные мычания, словно не знала, как оправдываться перед своим Лордом.
— Мне повторить свой вопрос? Поверь мне, Белла, я повторю. Только вряд ли тебе понравится тон нашей беседы.
— Таких, как она… — пылко начала было Беллатрикс, но её безжалостно прервали.
— Она моя. Этого должно быть достаточно, чтобы вы держались от неё подальше, Белла. Рудольфус, уведи свою жену и проследи, чтобы она приняла свои препараты.
Гермиона не видела, как Лестрейндж поднял Беллатрикс с пола и увёл из комнаты. Она только могла наблюдать, как капли крови мерно вытекают из её шрама, унося за собой и частичку жизни.
«Грязнокровка».
Гермиона, судорожно втягивая кислород в лёгкие, проснулась с громким криком и слезами на щеках.