Крещендо

Дебют — первое выступление артиста на сцене.

Из личного дневника Гермионы Реддл: Датировано: 1951 год. «Я не знала, что такое боль. Те годы, проведённые под крышей концлагеря, научили меня сдерживать её и не придавать ей значение, будто она — пустышка. Я перестала чувствовать. Моё подсознание посылало сигналы тревоги, однако веление разума вырвало их с корнем. Боль всё так же оставалась недосягаема для меня. Бывало, я чередовала лекарства и ногти. Таблетки убивали, притупляли мои мысли, превращая их в вязкую субстанцию, и я пыталась порезать себя ногтями, чтобы ощутить боль снова. Без неё моё жалкое существование я не видела. А потом пришёл он. И заставил мой разум вернуть те воспоминания, которые прятались во мне семь лет. Тогда боль вернулась, и я стала на мгновение спокойна. Ровно до того момента, как он начал мне угрожать».

Гермиона прошлась взглядом по закулисьям и, отодвигая немного портьеры, посмотрела на собравшихся людей в «Олимпии» [1]. Конечно, Минерва Макгонагалл предлагала некоторые варианты других театров — таких, как Шатле [2] и TNP [3], — однако не заладились отношения и разговор с их директорами. Только к Брюно Кокатриксу [4] Минерва смогла найти подход и уверила в том, что конфузов не должно произойти ввиду того, что Гермиона — талантливая скрипачка, которая может привнести театру ещё большую популярность, а амплуа героини войны даёт возможность людям увидеть своих спасителей. Зал был сконтруирован в современном на данный период времени стиле и импонировал Грейнджер своим лёгким освещением и не помпезностью, которая присуща множеству старым театрам. Помещение вмещало в себя около тысячи человек и даже больше, если учесть верхние этажи; и, по крайней мере, половина здесь уже собралась — они ждали выступления Героини Британии, плененной и бывшей в концлагере. «Выжившая». Именно так назывался её дебют в мире музыки. Минерва подумала, что так будет намного лучше и привлечёт внимание общества, которое скупо на представления и выступления новичков. Гермиона же думала, что эта формулировка неудачна в том случае, если её будут воспринимать только как героиню прошедшей войны. Люди запомнят её именно такой: храброй, несдающейся, но героиней, а не скрипачкой, коей она хочет стать. Она не желала становиться известной только благодаря тому безрадостному факту, что она — бывшая заключенная концлагеря и активная участница Ордена Феникса. Нет, Гермиона была счастлива, что присоединилась давным-давно, будто в прошлой жизни, к Ордену. Она чувствовала, что её место рядом с этими отважными людьми, сражающимися с Пожирателями Смерти, одним из таинственных отделов СС [5]. Грейнджер ратовала за свободу от нацизма и от порабощения всего мира, чем занимались канцлер Германии и его верные приближенные, в числе которых был Том Марволо Реддл. Вздыхая и отрывая ладонь от тяжёлой багровой, точно кровь, ткани, Гермиона прикрыла на секунду глаза, чтобы избавиться от назойливых воспоминаний, которыми интенсивно забрасывал мозг. Грейнджер не хотела даже по крохам памяти восстанавливать его портрет, считая это моральным самоистязанием, чего она переживать вновь не хотела. Она только желала стереть этот гнилой отрывок из своей головы, поэтому Гермиона занялась более важным на данный момент делом: проверкой своей неизменной скрипки. Очень важно, чтобы она не подвела в кульминационный момент, потому нужно было проверить всё детально: от головки до пуговицы. Вокруг слонялись люди, которые спешили по своим делам и не замечали одиноко стоящую в тени Грейнджер, поправляющую колки скрипки и винт смычка, стараясь проделать всё с максимальной осторожностью. Толпа словно не видела Гермиону, крича что-то друг другу и подавая невербальные знаки, что воспринималось ею средством неподходящим для таких людей, как технические работники. — Мисс Грейнджер, — обратился к ней некто в старомодном фраке. — Всё скоро начнётся. Вы готовы? Гермиона не сразу, но поняла, что перед ней стоит тот самый Брюно Кокатрикс, руководитель «Олимпии», и поспешила наклонить голову в знак приветствия и уважения, на что Брюно только фыркнул и, вздернув руку для того, чтобы пожать ладонь героини войны, вперился в глаза Грейнджер, будто оценивая её одним лишь взглядом. — Конечно, месье, — вежливо ответила Гермиона, заправив завивающийся локон за ухо, создавая образ невинного и непорочного ангела, который сошел с небес на грешную землю. — Надеюсь, Минерва уладила все формальности и вы обговорили всё вас интересующее. Брюно кивнул и помахал какому-то юноше с яркой улыбкой, раздающей тепло на сотни километров, и Гермиона невольно стала упиваться этим ощущением защищённости и комфортности. — Мисс Грейнджер, представляю вам организатора сие торжества, — Кокатрикс пожал руку юноше, и тот довольно расширил улыбку, освещающую весь зал целиком. — Воланд де Пуатье. Вся спесь с Гермионы резко спала, и она неверяще приоткрыла рот. Её мозг посылал импульсы опасности, а тело перестало слушаться. Улыбка дрогнула, глаза остекленели, ритм сердца резко ускорился. Она же могла ошибаться? Война придала ей чувство повышенной подозрительности, и оно резко забурлило в её ставшем свинцовым теле. Воланд означало «смерть», верно? Воланд очень созвучен с… Неважно. Всё было неважно, ведь он не умел так улыбаться, заражать всё вокруг находящееся жизнью. Поэтому Гермиона только вырвалась из оцепенения, продлившегося не дольше секунды, и вложила свою ладонь в ладонь Воланда, который нежно поцеловал её костяшки — все худые и исцарапанные при игре на скрипке. Музыка всегда стоила жертв, которые Грейнджер были неважны. — Очень приятно, месье де Пуатье, — ответила Гермиона и перетерпела насилие своей бедной ладони, находящейся в стальной хватке. — Прошу, можно на «ты». Не люблю формальности. — Я тоже. Это «я тоже» выбило Грейнджер из мирной колеи. Он отвечал так же. «Я тоже желаю», — когда он исполосовал её шею царапинами, звучало так любовно и извращенно, что Гермиона тогда не выдержала. «Я тоже ненавижу», — когда он надрывал глотку и кричал на неё из-за не вовремя выполненного поручения. «Я тоже хотел», — когда она пыталась сбежать в свой мир, лично созданный ею, избежав разрывающих её нутро чувств, когда он насиловал её на глазах Беллатрикс Лестрейндж, которая после соития жестоко вырезала ей личное клеймо на всю жизнь. Она не могла. Это всё слишком. — Можете отпустить мою руку, Воланд? — её голос дрогнул, когда она произносила имя юноши, который нечаянно пробудил её невеселые и угнетающие воспоминания. Не самые лучшие отрывки памяти. — Вы слишком сильно её сжимаете. Сходство было налицо. Определённо. Его тоже никогда не волновало, больно ей или нет — просто продолжал делать то, что делал до этого: причинять боль, кою она не чувствовала уже довольно долгий промежуток времени. Лицо Воланда исказилось в неверии, и он быстро отдернул руку, заставив Гермиону пытливо рыскать взглядом ответы на свои появившиеся вопросы, срочно нуждающие в опровержении. Она тяжело сглотнула и прикусила нижнюю губу. — А сейчас выступит наша дебютантка — героиня войны — Гермиона Джин Грейнджер! — объявили на сцене, и Гермионе пришлось отвести взгляд расширенных в панике зрачков на толстые на ощупь портьеры. — Желаю удачи, Гер-ми-она, — чуть ли не по слогам произнёс Воланд и отошёл в тень, заставив Грейнджер напрячься. — Идите же, мисс, — подтолкнул её Брюно, и она, выйдя из оцепенения, покорно вышла на сцену, которую освещали акцентные прожекторы. Гермионе стало не по себе, но она только крепко перехватила скрипку и смычок, присев на выделенный ей стульчик и открыв ноты. Это была «Гроза» Вивальди. Этот отрывок из композиции Грейнджер любила за то, что он точно передаёт чувство волнения, тревоги и надвигающейся опасности. Гермиона приложила смычок к струнам скрипки и с наслаждением чуть надавила на них. Резко задвигала рукой, поймав свой лейтмотив, и закрыла глаза, погружаясь во власть текущей мелодии, стараясь не отвлекаться на внешние факторы и изолировать от себя другой посторонний шум, кроме звука играющей скрипки. Грейнджер много играла в концлагере. Её, словно свежее мясо на рынках, выставляли вперёд на всех политических важных мероприятиях и гордились своим лакомым кусочком, который по счастливой случайности охватили себе. Беллатрикс звонко смеялась, размахивая своим неизменным кинжалом, тряся своей буйной копной кудрявых смольных волос, и ласково проводила по лицу заключённой острым заточенным лезвием, отчего Гермиона чувствовала, что ходит по его острию. Рудольфус презрительно опускал взгляд на вырезанный шрам и с нотками недовольства смотрел на одержимую девчонкой жену. Рабастан только издалека наблюдал за Грейнджер, пытливо рассматривая тонкие руки, выводящие резкие мазки на струнах. А Реддл… Гермиона пыталась сосредоточиться на собственной игре, двигая смычком плавно, словно никуда не спешит. Затем резко, с неожиданным рывком головы, отчего волосы растрепались в разные стороны, она повела по струнам, будто пыталась изрезать их, уничтожить. Экспрессия, излучающаяся Гермионой, лилась, затапливая весь зал, зрители которого вперились взглядами в дебютантку, подающую надежды. Ныне люди пошли слишком свободных нравов, и классика могла кануть в Лету. Незамысловатым движением Грейнджер закончила свой сольный номер, открыв глаза и убрав скрипку с левого плеча. Толпа несколько долгих секунд, текущих смолой, молчала, но кто-то с первых рядов решительно захлопал, что тотчас подхватили другие. Аплодировал весь зал «Олимпии», о чём Гермиона могла только мечтать. Она неподвижно сидела на стуле, поджав губы, и смотрела на поднявшихся людей с неподдельным смущением. Девушка, конечно, знала, что является не любителем, а чуть выше среднего уровня скрипачкой, но не ожидала таких оваций в свою сторону. Грейнджер была благодарна. Этим людям, оценившим её по таланту, а не по громкому званию и многочисленным наградам. Минерве, которая поручилась за неё и смогла дать ей шанс на хорошее будущее. Это намного лучше, чем жить на пособия героини и запомниться именно ею, а не кем-то другим. Гарри, который, даже будучи так далеко, беспокоится о ней и исправно звонит, спрашивая о самочувствии. Гермиона слегка распрямилась, встала со стула, не бросив из рук скрипку и смычок, и традиционно сделала поклон, покрутив кистью руки, которая держала смычок. Выпрямившись, она кивнула и отошла в закулисье, свободно выдыхая полной грудью. Чашечки коленок болели, ноги тряслись, как в лихорадке, а лёгкие наконец смогли нормально функционировать, когда Грейнджер сделала несколько рваных вдохов, чтобы восстановить дыхание. Слишком много волнений было за один день, начинавшийся очень спокойно, отчего подкрадывались смутные подозрения нехорошего. Встретила на свою голову похожего на Реддла паренька. Что могло быть хуже, чем это? Точно уже ничего. Пройдя в свою гримёрную комнату, Гермиона упаковала скрипку и смычок, смыла весь грим, который наложила на неё одна из ассистенток Брюно Кокатрикса, и встала возле зеркала в полный рост. Изъяны сразу же бросились в глаза. Слишком непокорная копна кудрявых волос, которые своей объемностью напоминали покойную Лестрейндж, несуразное лицо с бледными веснушками, худое тело, объятое немного пышным платьем, и выделяющийся шрам, напоминающий о беспомощности и жестокости нацистов, среди которых были «чистокровные» и «полукровки», в которых бурлила «смешанная» кровь. Гермиона искренне надеялась, что со временем её ненависть к этим людям уйдёт, но за собственные мучения она не могла избавиться от столь негативной эмоции, которая пожирает её разум, заставляя биться птицей о прутья клетки. Внутреннее состояние героини войны было таким же, как внешнее: поломанное, истерзанное, что приводило Гермиону в состояние некой апатии, плавно перетекающей в депрессию, от которой проблем в будущем не оберешься. Душа начала напоминать какой-то тёмный сгусток, разбавленный каплей света, который был одинок в чёрной бездне. Что-то гнилое появилось в девушке, оставшееся после периода пленения. Ей было до жути страшно. Она не хотела превращаться в человека, подобного Реддлу. Не желала стать равнодушным Монстром, который не видит моральных рамок и принимает неправильные решения лишь из-за того, что его не любили. Гермиону мало кто любил, любит и будет любить. Единственный друг считался исключением, но у Гарри была своя постепенно формирующаяся семья, в которой Грейнджер не было места. Крохотное местечко в сердце Поттера она занимала, однако, по правде говоря, это ненадолго. Всё хорошее рано или поздно заканчивалось, и начиналась чёрная полоса жизни, состоящей сплошь из неудач. Вздохнув и отогнав назойливые мысли, которые были не правдивы, Гермиона забрала сумку со скрипкой и вышла из душного помещения, подписанного на двери как «для звёзд». Эта формулировка ещё пуще напустила грусти на девушку, ссутулившуюся из-за тяжести сумки с драгоценным инструментом. Но помощь от вредных мыслей пришла неожиданно, и этот человек не привнес в душу Грейнджер чувство расслабления. — Позвольте помочь, — улыбнулся Воланд, задержавшись на лестнице здания «Олимпии», когда заприметил шедшую девушку с убитым лицом и разбитой душой, осколки от которой парят в пустоте без возможности собраться воедино. — Гермиона. Она вздрогнула. Голос был очень похож на его так же, как и красивая внешность, однако рациональная часть разума противилась признавать в Воланде де Пуатье Тома Марволо Реддла, который погубил её жизнь, устроив душевный раздрай и ад для её беззащитного тела. Да, Воланд был радостным, неуёмным юношей, когда Реддл — беспощадным и безжалостным Монстром, её личным мучителем; но Гермиона не могла признать того, чего, естественно, не было. Принять за чистую монету воскрешение Реддла было выше её сил. Она не сможет пережить это. — Спасибо, но я сама, — буркнула Грейнджер, пытаясь поскорее прийти домой и избавиться от настойчивого общества, возомнившего себя рыцарем в золотых достепах, который должен был спасти принцессу из лап коварного и злого дракона. Объяснять, что она далеко не принцесса и не нуждается в помощи, Гермиона не стала. — До свидания, Воланд. Его имя было похоже на нечто неземное, инородное, то, что не объяснимо наукой, но звучит как факт. Факт того, что этот человек — Том Марволо Реддл. Она вздохнула и устало потерла лицо замерзшей ладонью, которая скоро превратится в ледышку. — Слушай, — обратилась Грейнджер к нему, привалившись к перилам лестницы. — Я хочу уйти. Пожалуйста, не ходи и не помогай. Мне это не нужно, правда. Воланд печально вздохнул, посмотрев в глаза Гермионы, словно заглядывает в истерзанную душу, и провел рукой по заложенным назад волосам, испортив идеальную причёску. Только одна мысль пронеслась в голове девушки: точно так же делал Реддл. Судорожно схватившись за лямку сумки, Грейнджер быстро сообразила, что этот момент — идеальный, чтобы уйти. — Нет, стой, — Воланд сжал её кисть, отчего девушка поморщилась: пришла наконец боль, чего не было вот уже семь лет. — Я всё же хочу проводить тебя. Уже довольно поздно, и неизвестно, кто ходит по бульвару Капуцинок. Гермиона скорчила недовольное лицо, прямо намекая на то, чтобы он отстал от неё — такое повышенное внимание от близнеца мучившего её врага было не очень желательно, особенно в этот период обострения чувств и воспоминаний, лившихся как из рога изобилия. Поэтому Грейнджер встряхнула головой, пытаясь прийти в себя от очередного сравнения Воланда и Реддла, различавшихся точками зрения на мир и народ в целом, а также темпераментом и характером, и потерла ноющую переносицу, тянущую болью. — Слушай, Воланд, — примирительно начала вещать Гермиона, стараясь сгладить неприятный момент, вызванный резким поведением обоих, чего она, естественно, не отрицала. — Не пойми меня превратно, но ты мне не нравишься. Это прискорбно: ты похож внешне на… моего одного знакомого, который очень плохо со мной обошёлся в прошлом, и я бы не хотела, чтобы раны, покрывшиеся тонкой коркой, открылись вновь, возвращая в ту реальность и в те мгновения слабости перед врагом. — Врагом? — переспросил через пару секунд Воланд, хитро прищуриваясь. — Я думал, что враги существуют только на войне. Замолкнув, будто сболтнув лишнего, де Пуатье резко изменился в лице, представ перед Гермионой противоположностью тому, кто ещё несколько десятков минут назад улыбался ей, сияя ярче всякого солнца. И это её напугало. — Война — понятие относительное, — туманно ответила Гермиона, сложив руки на груди. — Война может затрагивать целый мир, а может — только конкурирующие компании. Это не одно и тоже. — Значит, у тебя есть враг? — с неподдельным интересом спросил Воланд. — Был, — поправила его Грейнджер. — И я не хочу о нем вспоминать. Только ты препятствуешь этому. — Искренне сожалею, Гермиона, — равнодушно ответил де Пуатье, и она поразилась: каким образом он умел создавать впечатление одного, доброго человека? Это казалось загадкой. — Просто не ходи за мной, хорошо? — пошла на попятную Гермиона, желая поскорее уйти из этого непонятного места и его обитателей. Франция была ошибкой. Выбирать нужно было солнечную Италию. — Фактически я просто иду по направлению к своему дому, — хмыкнул Воланд. — Твой отель — практически напротив моего домика. Грейнджер тихонько застонала и прикрыла рот ладошкой, стараясь не выдать внутреннего ощущения потери гармонии. Этот спектакль находился на завершающей стадии, и стоило опробовать опровергнуть — ну, или подтвердить, чего так боится Гермиона, — свои догадки. Мысленно собираясь с силами, девушка ощутила на плечах покровительственный жест, который не могла перепутать ни с чем другим, как… — Том. Хищные глаза «Воланда» сверкнули нездоровым красноватым блеском, и мир Гермионы в тотчас померк. Осталась только темнота, приносящая чувство тревоги и учащение сердцебиения, которое стало лихорадочным. ___       [1] Олимпия — концертный зал, находящийся на бульваре Капуцинок, 28, в 9-м округе Парижа. Он самый старый из ныне действующих концертных залов французской столицы и один из самых популярных в мире. Его легко узнать по гигантскому красному рекламному щиту на фасаде здания.       [2] Шатле (театр) — муниципальный музыкальный театр в I округе Парижа, названный по одноимённой площади. Театр Шатле располагает крупнейшим в Париже залом для презентаций академической и лёгкой музыки. Ныне здесь ставятся оперы, балеты, оперетты и мюзиклы, организуются симфонические и другие концерты. В Театре Шатле ежегодно проходит церемония вручения кинопремии «Сезар».       [3] Национальный народный театр (фр. Le Théâtre national populaire, TNP) — французский драматический театр.       [4] Брюно Кокатрикс — французский композитор и импресарио. Известен прежде всего как возродитель и директор парижского концертного зала «Олимпия».       [5] СС — военизированные формирования Национал-социалистической немецкой рабочей партии (NSDAP). Первоначально СС предназначались для личной охраны лидера НСДАП Гитлера и входили в состав штурмовых отрядов (СА).