Крещендо

Прелюдия — короткое музыкальное произведение, не имеющее строгой формы. В период зарождения прелюдии всегда предшествовали более длинному, сложному и строго оформленному произведению (отсюда название), но впоследствии композиторы стали писать прелюдии и как самостоятельные произведения.

Из личного дневника Гермионы Реддл: Датировано: 1951 г. «Он преследовал меня. У меня было предположение, что он выжил в том хаосе, который принесли с собой советские войска, пришедшие освободить концлагерных заключённых. Процент этого предположения был невелик и отяжелен тем сухим фактом, что я лично видела его мёртвое тело, которое раскопали люди, пытавшиеся найти своих родных. Они не знали, кого нашли, потому и кинули его тело в братскую могилу, думая, что он — очередной мученик-еврей. Но я знала, кто он. И — как же мне прискорбно это писать — мне удалось добиться, чтобы его похоронили отдельно. Не знаю, что мной тогда двигало и под чьим влиянием я была, что совершила такую глупость. Потому что, как оказалось, он был жив».

Тело лежало в неестественной позе. Оно словно было вывернуто наизнанку и возвращено в первоначальное состояние, что заставляло Гарри думать о не самом хорошем развитии событий с момента похищения Эммы Шоуэтт. Именно её тело сейчас находилось посреди улицы, где мирные граждане глазели на мёртвую. Гарри огородил это место, как мог, однако кто-то прорывался, и он ничего сделать не мог, пока не приедет Люпин. Неприятный запах разлагающегося тела заполнил некогда свежий воздух парка. Некоторые люди закашлялись и принялись рыться в карманах, чтобы отыскать носовые платки и прикрыть ими рты и носы. Гарри закрыл себе нос рукавом пальто и дышал через плотную ткань. Рабочий день только начинался. Всего-то семь часов утра, а с неожиданности Гарри привлёк внимание клочок одежды, запачканный в крови, и он решил подойти поближе, чтобы понять — нужно ли помогать или нет. Оказалось, что лежит Шоуэтт здесь уже около двух суток и никто не замечал бессознательную девушку. Это было понятно: скамейка находилась за рассыпчатой стеной кустов и исполинного дерева. Неподалёку послышались первые крики женщин, спешащих на свою смену, и детей, которых отводят либо родители, либо няни на прогулку по утреннему парку. Гарри ближе подошёл к трупу и поправить зелёную «ограду», стараясь максимально спрятать взгляд на девушку, однако зеваки и ранимые дамочки начали нарочно подходить ближе. — Уйдите, это дело полиции, — сказал Гарри, тщетно пытаясь урезонить любопытных зевак. — Убийство! — надрывал кто-то глотку позади Гарри, но у него не было времени посмотреть, кто именно: он завидел на горизонте патрульную машину. — Разойтись всем! — приказал Гарри. — Давайте, не мешайте следствию! Люди, недовольные и разочарованные тем, что не узнают ничего, побрели по своим делам, создавая привычную толчею. Гарри спокойно вздохнул и закашлялся, когда отвратительный запах гнили прошёл через нос. — Гарри, — кивнул Ремус Люпин. — Что, труп? — Ага, — вяло откинулся он, сжимая рукав своего пальто, прикрывая им нижнюю часть лица. — Пошёл на работу, называется. — Такова жизнь полиции, Гарри, — печально сказал Люпин, вновь обращая внимание на тело Эммы Шоуэтт, глаза которой лежали на воротнике пальто, готовые вот-вот сорваться на асфальт. — Определили-то, сколько она тут, бедная, провела времени? — Около пятидесяти четырёх часов, — отрапортовал Гарри. — Может, меньше, может, больше. По светлым трупным пятнам, не меньше двух суток. Люпин вздохнул. Сколько ещё убийств будет в Лондоне? Сколько ещё трупов будут тянуться шлейфом, один за другим, по пятам следуя за следующей жертвой? На эти вопросы Ремус не мог ответить, сколько бы ни ломал голову. Таинственный убийца оставлял своих жертв там, где можно было увидеть, притом убивал в другом месте. Он не оставлял ничего, что могло бы помочь следствию: ни отпечатков пальцев, ни материала, ни следов ботинок, по которым можно было бы определить преступника. Однако зацепка всё же была: все печально известные девушки похожи на скрипачку Гермиону Грейнджер, бывшую медсестру в концлагере, который ровно семь лет назад был освобождён от гнёта нацистов. Задействовать в этом деле бедную Гермиону Люпину казалось кощунством. Она и так слишком много пережила в концлагере, лишь благодаря проницательности и рациональным выводам осталась в живых. Она терпела побои, пытки, которым подвергались все в лагере смерти, и отвергала предложения устраивать забастовки. Гермиона быстро смекнула, что ничем хорошим это не закончится, и поступила правильно. Поэтому Ремус не имел права даже думать вмешивать сюда, в эту кровавую месть нацистов, её. Поразмыслив, Люпин пришёл к выводу, что убийца — тот, кто определённо знал Гермиону в том аду. Выбор был не велик: либо забастовщики, либо нацисты, которых обошёл закон, а с ним — и правосудие. Однако никаких доказательств не было, посему эти мысли и оставались мыслями, не подкрепленными ничем материальным. Гарри посмотрел на Ремуса и печально закатил глаза. Люпин не понимал, что Гермиона не хрупкая женщина, которая до сих пор страдает посттравматическим синдромом, а вполне взрослая героиня войны, которая пойдёт навстречу тем, кто попросит её о помощи, и будет только рада поймать убийцу, который пытается запугать её. Ремусу это не объяснишь, поэтому Гарри оставил свои попытки, только усугубляющие положение. — Тогда пакуйте тело, господа, — велел Люпин, проталкиваясь к Ксенофилиусу Лавгуду, криминальному фотографу. — Ксено, что можешь сказать? — Всё очень странно, — безразлично ответил Лавгуд. — Глаз нет, и всё же внешне всё кажется в порядке. Язык на месте. Неизвестно только про другие, внутренние органы. Может, их нет. А может, и есть. Коли их нет, то можно считать, что это пока вторая наша зацепка. Будем запрашивать на архив в центры, чтобы определить, кто отличался такой жестокостью в Майданеке. Вроде там была наша Гер?.. — Не приплетай её, Ксено, — строго оборвал друга Люпин, не обратив внимания на стенания Гарри. — Есть и другие концлагеря. Будем делать запрос на всех их, коли будет такая возможность. — Конечно, друг мой, — пожал плечами Лавгуд. Его палец вновь нажал на кнопку фотоаппарата. Люпин отошёл от Ксенофилиуса и прислонился к близстоящему дереву, будто боялся упасть ниц без чувств. — Ремус, так ведь нельзя, — подал голос Гарри, становясь рядом с Люпином. — Нам нужна помощь Гермионы, не отрицай это. А она будет только рада помочь нам. Неужели ты думаешь, что она будет дрожать, когда её воспоминания станут нашими ниточками к развязке? — Мы не можем вот так просто заявиться к ней и просить вспомнить весь тот ужас, что она пережила, Гарри. — Да, не можем, — подтвердил Поттер. — Но сидеть сложа руки мы тоже не можем. Люди продолжают умирать, Ремус! Неужели ты думаешь, что свои чувства Гермиона поставит выше, чем жизни других людей? — Ей будет больно, — с грустью протянул Люпин. — Так же, как и нам. Гарри помолчал, зная, что Ремусу нужно дать время, чтобы всё взвесить, обдумать, и только через пару минут подал знак, что он всё ещё здесь и ждёт ответ. — Хорошо, — проговорил Люпин, вставая прямо и отходя от дерева. — Попросим помощи у Гермионы. Но! — он поднял палец в отрицании. — Если она будет против, мы не станем её уговаривать. Понял, Гарри? — Поверь, Ремус, она не откажет. Это же Гермиона. Люпин покачал головой и прикрыл глаза. — Это меня и беспокоит, Гарри. *** Гермиона с наслаждением крутила в руках смычок и, переворачивая страницы с нотами «Ноктюрн до-диез минор» Шопена, приложила его к струнам скрипки, исполосованной острым предметом и потрёпанной прошедшей войной. Плавные звуки полились, подобно благодати, и Гермиона прикрыла от удовольствия глаза. Мелодия, сыгранная на скрипке, отдавалась в ушах патокой. Гермиона прижалась к излюбленной скрипке плечом и подбородком, сжавшись на стуле, на котором сидела вытянув ноги. Открыв на мгновение глаза, чтобы увидеть следующие ноты, она вновь закрыла их, представляя себе луговые поля. Осторожные прикосновения смычка к струнам делали воображение всё более живым, ощутимым, не эфемерным. Плавные мазки природы, представленной в Ноктюрне, определили всю гамму эмоций, сменяющихся друг за другом на лице Гермионы. Вдруг резко открылась дверь в мастерскую, и Гермиона вздрогнула от неожиданности, подпрыгнув и спохватившись за ножом, спрятанном в сапоге. Привычка, полученная вследствие войны. — Гермиона? Она услышала родной голос и, вздохнув, убрала руку от голени, мысленно причитая за излишнюю осторожность. Она помнила, как её пропагандировал некогда Аластор Грюм, погибший на фронте. — Как ты, Гермиона? — спросил, вошедши, Гарри и расположился на скромном диванчике, стоящим в уголке мастерской. — Слышал, у тебя скоро дебют во Франции. — Да, Гарри, — улыбнулась Гермиона, взмахнув непокорной гривой, которую сдерживает обод, окаймленный нитями лент. — Через три недели. Уеду уже через две. Поезд — более безопасный транспорт. Улыбка Гермионы дрогнула, и Гарри мысленно сделал пометку никогда не спрашивать подругу, что кроется за этим. Искореженные истории он мог послушать от Рона, преувеличивавшего свои подвиги на работе. — Мне… — Гарри исправился. — Нам нужна твоя помощь. На удивление Гермиона небрежно хмыкнула и поправила выбившуюся прядь за ухо, откладывая в сторону скрипку и смычок. — Я уж думала, когда ваш отдел решится попросить помощи. Газеты пестрят заголовками обо мне, так что, поверь, мне не понадобилось много времени, чтобы сложить два и два, — она собрала страницы в единую стопку и убрала их в стол, встав со стула и присев напротив друга. — Неужели жизни стольких девушек стоили месяцев молчания? Поверь, я не из робкого десятка, смогла бы постоять за себя, если что. Война закалила меня. Я — героиня, награжденная крестом Виктории пожизненно. Гарри, я не трусиха. Я помогу, чем смогу, и не нужно беспокоиться о моем душевном благополучии. Гарри это знал. Знал, но предпочитал ждать прямого приказа Люпина, чтобы привлечь к следствию подругу. Рисковать, если есть такова возможность, хоть малейшая, Гермионой он не хотел. Она встала и, взяв со стола горшок, окаймленный тонкими декоративными ободами, подошла к окну. Распахнула ставни и расположила горшок с цветущими пионами на подоконник, дыша свежим, хотя и грязным от угля воздухом. Напротив мастерской располагалась кофейня, продающая свежеиспеченные булочки, поэтому этот благоухающий запах, крутящийся около неё, легко компенсировал химикаты, заполняющие её лёгкие. Вывеска той самой кофейни: «Vendetta», мелькала разномастными мазками цвета «pomme de o'range», как привыкли говорить французы, и наштукатурена слоем алавастра. Пройдясь рукой по подоконнику и помахав мистеру Макгонагаллу в ответ, Гермиона повернулась к Гарри и, завязав свои волосы с помощью крепкой ленты, сделав прелестный бант, решилась начать этот откладываемый на месяцы разговор первая. — Гарри, мне нужны подробности. Я не могу ничего вам сказать или направить вас, если знаю только преукрашенные факты из газет наподобие «Пророка», который всегда подкуплен кем-то. Поттер отрывисто кивнул и, размяв словно умершие пальцы, поднялся вслед за Гермионой, стараясь сохранить микроскопическое расстояние с подругой, чтобы, в случае чего, помочь ей. Первое время она всегда плохо себя чувствовала, когда тему концлагерей открывали не раз. Например, в залах суда её приглашали как выжившую и свидетельницу преступлений Беллатрикс Лестрейндж, которая совместно со своим мужем терроризировала Майданек и всех его обитателей. — Он не оставляет никаких следов, будто с помощью магии совершает убийства, — начал мягко Гарри, сев на стул рядом с окном. — Его жертвы все идентичны: каштановолосые, ростом пять футов и четыре дюйма, внешность заурядна — прости, не бей меня, так сказал Ремус, — он поднял руки, как бы говоря, что сдаётся, и Гермиона неуместно улыбнулась, тут же обрывая себя. — У последней были вырваны глаза и оставлены на видном месте, — она скривилась, но не остановила друга. — На их телах никаких следов, кроме крошечных инициалов. HG. На пятой было выведено твоё полное имя. Это то, что не знают пресса и вездесущая Скитер. А сейчас скажи, ты точно хочешь нам помочь? Гермиона посмотрела на Гарри, который был так удивительно похож на него, и, не колеблясь в своём принятом решении, твёрдо ответила: — Конечно, я помогу, Гарри. Что следует рассказать? Он поколебался пару секунд. — Про забастовщиков. И про Пожирателей. Гермиона скривилась. Она отдернула рукав платья, где красуется нелицеприятный и омерзительный шрам, символизирующий её пребывание в концлагере не только по редким бумажкам, ведущими «летописцами» Майданеке. И запоздало кивнула на просьбу друга. — Майданек — незавидное место для женщин. Особенно для смазливых, — она покривилась, взглянув на висящее на противоположной стене мастерской зеркало. — Каждодневные, утомительные работы. Скудное питание: поверь, Гарри, какая-то жижа и кусок маленького хлеба будут только делать твоё тело худющим, костлявым, а кожу заставит висеть. От таких людей избавлялись сразу же. Затем следовал сон в бараках на трехярусных деревянных кроватях. Те были застелены дырявыми матрацами или обыкновенной соломой. Иногда требовали убирать крематорий. Это… — голос Гермионы задрожал, и она аккуратно стёрла бегущие ручейки солёных слёз. — Было самое ужасное. Людей сажали в газовые камеры и оставляли там одних, без возможности выбраться, с осознанием скорой смерти. Я не смогла смотреть на их неестественные тела. После этого я была доставлена в госпиталь, где и осталась до самого освобождения. Гермиона сглотнула, сжимая пальцы в тисках. — Что касается забастовщиков… Они звали меня выступить против нацистов, когда победы советских войск перестали быть секретами. Они, глупые, думали, что смогут одержать верх над арийцами, в том числе и Лестрейнджами. Я не смогла их переубедить. Так некоторые и полегли в крематории. А некоторых публично повесили. Лишь единицы остались живы. Двое из них дожили до освобождения. — Кто? — спросил Гарри, поправляя свои круглые очки. — Невилл Лонгботтом и Лаванда Браун. Но я не думаю, что кто-то из них убийца, Гарри. Мы с ними учились. Вспомни бедняжку Невилла. Он согласно кивнул и закусил губу. — А про Пожирателей? Гермиона вздрогнула и инстинктивно погладила предплечье со шрамом. Его ей вырезала полоумная Беллатрикс Лестрейндж верным кинжалом, который она пропитала каким-то раствором. Это клеймо «грязнокровка» никогда не сойдёт с руки — так ей сказал один из врачей, когда обследовал увечье. — Что же. Беллатрикс была посмертно казнена. Рудольфус с братом отправился вслед за ней. Питер Петтигрю умер от разрыва аорты. Корбан Яксли был погребен под обломками крематория. Больше Пожирателей там не было. Малфои приезжали, однако они были оправданы и уехали во Францию пожинать свою глупость. Гарри нахмурился. Было такое ощущение, что подруга ему чего-то очень важного не договаривает. Что-то, что станет подсказкой, зацепкой. Например, безликое имя в записях Яксли, напротив которого всегда стоял знак черепа со змеей. — А некий человек под именем Томас Марволо Реддл тебе знаком? Гермиона от неожиданности смахнула с подоконника горшок, который разбился с неприятным звуком. Его осколки рассыпались на дощатом покрытии пола мастерской. Она точно не была готова услышать его имя, которое погребено под Майданеком вместе с его носителем. — Кто? Вопрос Гермионы гулко отразился от стен мастерской, заставляя стекло зеркала словно бы покрыться трещинами. Она не понимала суть простого предложения с его именем и старалась тянуть время, чтобы подготовиться к нелёгкому рассказу. Гарри приподнял свои круглые, словно у немецкого военнокомандуещего, очки, потёр переносицу двумя пальцами и вернул их на горбинку своего носа. Он не знал, как подступить, однако выпалил всё с одного удара на минное поле, не боясь быть уничтоженным в ту же секунду. Гермиона оперлась о подоконник ладонями и обратила внимание на разбитый горшок с цветущими и прижившими в этом месте пионами, которые ещё возможно спасти. Она присела на корточки, погладив нежные лепестки тонкими пальцами, и собрала всю рассыпанную землю в самую большую часть осколка горшка. Взяла другой рукой ростки цветов, оставшихся в живых и невредимыми. Отнеся их на стол и аккуратно кладя росточки поверх земли, рассыпанной по дереву, Гермиона, покачав головой, пошла в соседнюю комнату за новым горшком и взяла самый лучший и крепкий. После вернулась в основную комнату мастерской и принялась насыпать землю в керамический горшок, одновременно с этим сажая крепкие ростки. Пока Гермиона отвлеклась от насущного вопроса, Гарри рассматривал повешенные на стены некоторые страницы нот неизвестных для него композиторов, собственноручно выводящих эти композиции. Он понимал опасения и волнения Гермионы, но взять прозвучавший вопрос назад никак не мог, потому просто продолжал ждать ответ, которого могло и не быть. Закончив, Гермиона со вздохом поставила на подоконник новый горшок с пионами и оттерла некоторые земляные следы со вздутий керамического изделия. — Том Марволо Реддл иногда посещал Майданек, так же как и Освенцим, — безразлично начала повествование Гермиона, резко приняв личину равнодушия. — Его отмечали как важного гостя. Некоторые, как Лестрейнджи, называли его неким Лордом Волдемортом. Я не понимала, что к чему. К его приездам готовились особо тщательно и даже позволяли заключённым принять дополнительный душ, хотя делали это редко и только исключительным лицам. В его последнее посещение устроили торжество и пригласили евреев и цыган в качестве шутов и личных официантов. Было пышное празднество, будто отмечали день рождения самого канцлера, — она слабо усмехнулась и пригладила лепестки. — Реддл был какой-то важной шишкой в их иерархии. Прости, Гарри, я не знаю, кем он конкретно был. Возможно, преемником самого Гитлера, может, родственником. Кто ж его теперь знает? Остались только кости и прах от этого человека. Его могила находится неподалёку от концлагеря. Гарри нахмурился и почесал свою голову, словно над чем-то раздумывая. — А он разве мёртв? Гермиона, кажется, даже не дышала, когда её друг произнёс эти роковые слова, которые отпечатались в памяти навсегда. — Я видела его мёртвым. Он же не может чудесным образом воскреснуть? — риторический вопрос повис в наэлектризованном воздухе крепкими нитями разоблачения и неверия. — Я не знаю, — выдохнул Гарри и сцепил пальцы в замок, который невозможно открыть. — В списках его имя не стерто, но поставлен крест. Могилу его никто не видел. В братской вели учёт, и всех поимённо знали, Гермиона. Есть ли такая возможность, хоть малейшая, что ты ошибаешься? Гермиона задумчиво прикусила губу и стала судорожно размышлять над этой нелепой ситуацией. Она прекрасно видела его исказившееся в агонии лицо, его горящие синим пламенем глаза и тянущиеся к ней руки. А потом потолок обрушился прямо на него, погребая его жизнь и оставляя людям только воспоминания о нём. Она не могла ошибаться. Если только он ещё дышал под щепками потолка? Тогда кого захоронили под именем Томаса Марволо Реддла? Или вообще никого не хоронили? Гермиона не понимала совершенно ничего, как бы ей ни хотелось сказать Гарри иначе. — Вот сейчас я уже не совсем уверена в том, что видела, — выдохнула тяжело она и отошла от распахнутого окна, присаживаясь за свой «творческий» стол. На нём лежит покинутая скрипка со смычком. — Я могла что-то упустить, Гарри, точно сказать не могу. Мои воспоминания, связанные с тем временем, довольно туманны и размыты. Не знаю, насколько сильно смогу вам помочь. Гарри качнул головой, как бы говоря, что не нужно беспокоиться о такой мелочи, и опечаленно опустил плечи. Разговор с Гермионой не внёс ясность в происходящее и путаница колыхалась на том же месте даже при дуновении созерцания. — Ты, правда, помогла нам, Гермиона, — произнёс Гарри и сцепил руки в, казалось бы, крепкий замок, который не сломать даже булыжником. — Мы и не надеялись на раскрытие дела, но твои слова внесли прозрение в наши подозрения. Гермиона спохватилась, когда её друг встал со стула и прошёл к выходу из мастерской, готовый вернуться в пропитанный рутиной и неживой мир с новыми познаниями. Она натянуто улыбнулась и, поправив отточенным движением очки на носу Гарри, слегка приобняла друга, который заботится о ней по-настоящему и по сей день. Она ценила это и сейчас, но, похоже, Реддл начал свою излюбленную охоту, предназначенную только для того, чтобы запугивать бедных и беззащитных людей, воющих от страха быть убитыми Монстром. Монстром, идущим по пятам своей последней, немаловажной и бесценной жертвы, начиная прелюдию, которую Гермиона так часто играла ему на своей неизменной скрипке.