She Learned to Deal with The Devil/Она заключила сделку с дьяволом

Похороны Николь прошли мрачно, и когда я увидела, как идут Джеймс, Морган, Дон и Стейси, вышла из себя. Даже не запомнила, что случилось. Но мать Николь сказала, что ей и отцу девушки пришлось сдерживать меня, пока они твёрдо просили ребят уйти. Я бы хотела, чтобы они держали меня; мне было всё равно, что случилось бы с ними. Я хотела дать им пощёчины, ударить их, причинить им боль… боль, как они причинили Николь. Сделали больно её семье. Сделали мне больно. И я была просто рада, что родители девушки поверили мне даже когда никто, помимо моей мамы, не поверил, что именно эти люди причинили страдания их дорогой. К сожалению, у родителей Николь не было значительного социального или финансового положения, чтобы бороться за справедливость против богатых и влиятельных семей тех, кто причинил боль их ребёнку. И сама эта мысль вывела меня из себя и сжала моё сердце, так что я снова оказалась в своей комнате, в скорби и несчастье. И оставалась такой до полуночи, когда внезапно появилась Лена, сидящая в открытом окне, спиной к раме, болтая ногами снаружи. Я увидела её, встала и подвинула стул к ней; затем села и быстро положила голову ей на колени. Она позволила сделать это, как будто почувствовав моё отчаяние, и начала нежно поглаживать мои волосы; её прохладные пальцы оставляли покалывание на моей голове. Мы говорили вчера вечером после того, как я снова заплакала. Я спросила её о другой женщине, которая была с ней в доме Олсена, и в моём тоне чувствовалась нотка резкости… И, может быть, немного ревности. Она ухмыльнулась с понимающим взглядом в глазах, когда ответила, сказав мне, что это была одна из её ближайших подруг по имени Сэм Ариас, которая, очевидно, была той, кто будет присматривать за мной, когда Лена будет в отъезде. Вот почему она знала, кем была Николь. Вот почему она не удивилась, что прошлой ночью ей пришлось помочь Лене. Я писала Лене много записок, и зеленоглазая вампирша сказала, что Сэм была её преданной подругой и никогда бы не прочла ни одной из них без её и моего явного согласия. Потом она рассказывала мне о том, где была, что делала. Как ей пришлось поехать в Ирландию, чтобы заняться каким-то семейным бизнесом; и при этом она решила совершить поездку по Европе. А потом поехала в Каир, чтобы помочь старому другу с переводом иероглифов. Рассказала, как любит путешествовать, посещать разные страны, от больших до маленьких, от Азии до Африки. Куда бы она ни пошла, она узнавала что-то новое и говорила, как легко передвигаться вампиру. Слышать её рассказы было очень успокаивающе, Лена отвлекала меня от боли потери. Даже ненадолго. А когда я наконец заснула, её рука была в моей; и впервые за несколько недель мне не снились кошмары. И сейчас я прижалась щекой к мягкому материалу её стильного чёрного брючного костюма в полоску и глубоко вдохнула. От неё исходил приятный аромат: сладкий, с нотками розы и жасмина, а из-под него — неопределённая резкость. Холод. Металл. У меня было очень хорошее представление о том, что это было, но я проигнорировала мысли в своей голове и закрыла глаза. — Ты знаешь, чего люди боятся больше всего в вампирах, Кара? — внезапно спросила Лена. Её голос был такой мягкий! Достаточно для того, чтобы быть добрым, но не совсем. Он был пронизан холодом, который мог исходить только от такого тёмного существа. Не открывая глаз, я слегка покачала головой. Лена скользнула рукой по моей голове, шее к спине, начиная рисовать круги на ней, произнося: — Самое страшное в вампирах для людей — это то, что, хотя мы не должны существовать, мы существуем. И это заставляет их задуматься: какие ещё ужасные вещи могут быть там, снаружи? — Но, понимаешь, эти мысли довольно ошибочны, потому что судя по тому, что я видела, что пережила и чему научилась, самыми опасными существами для людей являются сами люди. — Лена приостановилась будто для того, чтобы перевести дух. Но она не нуждалась в этом и тогда объяснила: — Мы, вампиры, питаемся потому, что нам это нужно. Человеческая кровь поддерживает в нас жизнь и делает нас жизнеспособными. Да, некоторые из нас становятся жадными, некоторые убивают больше, чем стоило бы, но мы делаем это из-за голода; нами движет жажда крови. Или для того, чтобы защитить самих себя. Или тех, о ком заботимся, из-за существенной потребности. Вы, люди, являетесь теми, кем я когда-то была, — убиваете и причиняете боль другим по многим необъяснимым или жестоким причинам. И я могу подтвердить это — вы убиваете друг друга ради спорта, славы, от злости, зависти, алчности, из-за ваших предрассудков, ваших предубеждений, вашей религии, политики, власти, из-за цвета кожи. Тех, кого любят и во что верят. — Кончиками пальцев она обвела очертания моих лопаток. — Люди — самые страшные существа из всех. И ты, mo chuisle, познала одних из худших. Я почувствовала холод, как жестокая дрожь пробегает по моей спине при её словах. Она была права —люди были так бесчеловечны! И её слова добавили больше ненависти, которая уже так сильно расцвела в моей груди, к тем, кто причинил боль Николь. Убили Николь. Убили Брэнди. То, что произошло, было ужасно. Я их ненавидела. Ненавидела их всех! Я повернула голову в сторону и, наконец, заговорила. Мой голос дрожал от гнева, на который я никогда не думала, что буду способна: — Они сделали это. С Николь. С Брэнди. Они убили их, убили двух невинных девушек. И за что? Я знала, что для чего-то плохого. Они накачали нас наркотиками. Наверное, для того, чтобы… навредить нам. В любом случае это хуже смерти. И Стейси! Она предала нас, её «лучших подруг»; и я просто не могу понять... Зависть? Злость? Это была её идея? Но это просто абсурдно! — Абсурдно не значит невозможно, — возразила Лена, убрав свою руку. Я тяжело вздохнула от потери контакта, из-за её слов, из-за своих друзей, от клочка нормальности, которую я уловила во время наибольших человеческих трагедий в моей жизни. — Они заслуживают смерти, — наконец холодно заключила я, чувствуя сильную ледяную дрожь в глубине груди, вокруг моего сердца. — Все они заслуживают смерти. Я снова закрыла глаза, не в состоянии сказать что-либо ещё. И в тишине Лена снова начала гладить мою голову. Её движения были точными и контролируемыми, и, к моему сожалению, казались почти нежными. Почти.

***

Лена не пришла ко мне на следующую ночь. И через ночь. Но записки всё ещё исчезали, и я начала чувствовать глухую боль в груди. Ту, которая становилась больше и, казалось, врезалась в бьющиеся мышцы моего сердца.

***

Примерно через неделю я была поражена неожиданной новостью. Был понедельник, я только приехала в школу, и всё вокруг гудело. Произошла ужасная авария. Вчера вечером по пути домой после просмотра фильмов в кинотеатре машина, в которой находились Дон и Стейси, столкнулась с толстыми брёвнами, оторвавшимися от грузовика, следом за которым они ехали. Два бревна даже пробили лобовое стекло, ударив и заставив всю машину рухнуть в глубокую канаву. Никто не выжил — обоих нашли мёртвыми на месте. Услышав эту новость, я подумала, что что-то почувствую: печаль, горечь или даже небольшой намёк на сожаление. Но этого не было. Я онемела. Холод. Как будто на меня только что вылили ледяную воду. Они были мертвы. Двое из людей той ночи были мертвы. И я... я не знала, что чувствовала. Если бы я хоть что-нибудь почувствовала. И хотя пыталась осмыслить это и понять, у меня не было на это времени, потому что через три дня произошла ещё одна авария. Морган регулярно ездил со своим отцом, чтобы наблюдать за разработками, над которыми работала их компания «Edge Industries». И, очевидно, у него была склонность блуждать и самостоятельно рассматривать разные области. В среду вечером он отправился со своим отцом, чтобы проверить новые просторные апартаменты, которые они строили. И пока его отец и главный архитектор говорили, Морган сделал то, что делал обычно, и ушёл. Но в этот раз он не вернулся. И вскоре они услышали крик. Его нашли внутри большого пустого миксера гигантской бетономешалки, застрявшим в тяжёлых и липких материалах внутри. Грузовик, который был выключен, каким-то образом снова завёлся, и Морган быстро погрузился. Они немедленно остановили машину и вызвали службу экстренной помощи. Но опоздали. Морган был похоронен. Его рот и уши были забиты бетоном, и он даже вдохнул и проглотил немного. Парень был мёртв. Конечно, было расследование. Григорий Эдж (отец Моргана) всегда обеспечивал безопасность своих проектов, поэтому они проверили несколько точек безопасности, проверили камеры видеонаблюдения и провели всестороннее расследование. Ничего не нашли. Все рабочие были там, где должны были быть. Никто неизвестный или посторонний не проник на территорию. Ни волос, ни отпечатков пальцев. Ничего. Поэтому они и не поместили ничего в газеты. Нет. Я знала об этом только потому, что Эджи дружили с моей семьей, и поэтому слышала подробности прямо от миссис Эллен Морган, когда она рассказывала моей матери о своём бедном-бедном мальчике за чашкой чая. А что насчет большинства взрослых? Они склонны игнорировать всех, кто моложе их. Так что я должна была слушать, потягивая свою чашку чая, и удерживать себя от напоминания миссис Морган о том, что её дорогой сын сделал со мной и моими друзьями, когда она со слезами на глазах оплакивала потерю своего маленького ангелочка. Меня тошнило. Я не могла поверить, как быстро она забыла, как её отродье причинило нам боль. И мама... мама всё время морщилась и вздрагивала, зная, что я чувствую, но она знала свои обязанности перед отцом, который всё ещё отказывался даже признать, что произошло той самой ночью. Вскоре мне пришлось просить прощение. У меня были дела поважнее. Мне нужно было подготовиться к выпускному, ходить на занятия по баскетболу, быть на уроках по карате, подготовить прощальную речь… Всё остальное было лучше, чем слышать, как кто-то говорит о том, какой хороший был Морган и как он заслуживал жизни. Как он умер таким молодым и полным потенциала. Это заставляло мою грудь сжиматься и сдавливаться, а живот тянуло блевать и мутить; и в итоге всё, что я могла написать для своей речи, — это пять слов. Люди – худшие из всех созданий.

***

Вскоре наступил выпускной. Было утро, чтобы не допустить, чтобы жара убила весь выпускной класс, их семьи и сторонников. Небо было частично затянуто облаками. Футбольный стадион полностью заполнился, всё гудело и свистело от энергии. У меня было выделено три места для моих гостей: папа, мама и… и Лена, хотя я знала, что она не придёт… Не могла прийти. И посреди этих трёх сидений мама в одиночестве помахала мне, когда я подошла к микрофону. Прозвучали аплодисменты, когда я взяла себя в руки, имея уже выученную речь наизусть. И в этот момент даже если бы я забыла, что они могли сделать? Не выдать мне диплом? Не думала даже, что это возможно. Я начала с того, что поблагодарила всех, кто внёс свой вклад в наш выпуск: школу, учителей, консультантов, дворников и весь персонал. Наших родителей, семьи, друзей… Людей, с которыми у нас сложились личные отношения. А потом после этого положила руки на подиум и глубоко вздохнула. — Для меня это большая честь и привилегия выступать сегодня здесь перед моими коллегами-выпускниками. Честно говоря, я чувствую себя ужасно неподготовленной к ожидаемой задаче поделиться словами мудрости или указаниями, поэтому вместо этого просто поделюсь со всеми вами уроком, который я извлекла в процессе понимания того, кем хочу быть. Я сделала паузу, окинула взглядом толпу и продолжила: — Я хочу быть искателем истины, разных видов правды. Те, что выставлены напоказ, напоминают яркие цвета радуги. Тех, что блестят как пот на лбу наших работяг. Тех, которые лежат в различных глубинах нашей экономики, правительства и общества, и тех, которые сияют, как яркие жемчужины, спрятанные в раковинах и глубоко в опасных водах. — И в этом путешествии по поиску правды — настоящей истины, а не только части, лжи, оправданий или предубеждений, я научилась быть целеустремлённой. Как и в случае с Леонардо да Винчи, наша преданность как живых, дышащих существ направлена не на систему, науку или общественность, а на окончательную победу правды. И именно с этой преданностью нам даётся не просто приглашение, но и задача продолжать учиться, день за днём продолжать поиск истины. — Мы должны быть упорными, должны быть сосредоточены, ибо в поисках истины будут завесы, отвлечения, испытания и угрозы... Мой голос на секунду дрогнул — фигура, худощавая, одетая в идеально скроенный синий костюм-тройку в тонкую полоску, в подходящей широкополой шляпе, села рядом с моей мамой. Лена. Вау. Поразительно. — ...Но мы должны оставаться верными своей цели. — К счастью, я часто практиковала свою речь и продолжила, опираясь на мышечную память и повторения. И пока проговаривала это, мои глаза смотрели на Лену и ни разу не отвлеклись ни на что.

***

В ту ночь новости распространились как лесной пожар. Джеймс Олсен, защитник и наследник медиа-компании «Olsen», был найден мёртвым в своей спальне с затянутой петлёй на шее. Самоубийство. И он оставил записку, дико нацарапанную на стене своей комнаты. «Нам жаль Николь.» «Нам жаль Брэнди.» «Мы сделали это.» «Стейси сказала Дону. И Дон сказал нам.» «Вы не должны были умереть.» «Никто не должен был умереть.» «Мне жаль.» Фотографии стен каким-то образом были сделаны и вирусно распространились в интернете и на различных социальных платформах, не отслеживаясь и не исчезая. Записи были написаны красными чернилами и размазаны почти как кровь. Я услышала звук из окна и положила телефон. — Очень интересная речь, mo chuisle, — заявила Лена. Её голос был прозрачным, как стекло, и теперь таким знакомым. Аромат жасмина, роз и эта металлическая резкость достигли моего носа, и я инстинктивно посмотрела на его источник. Лена, без шляпы и без пиджака… Только белая рубашка с длинными рукавами, рубашка на пуговицах, жилетка, брюки и пара ярко-красных туфель с ремешками. Она уже была в комнате, прислонившись к окну. Жилет был распахнут, верхняя пара пуговиц рубашки расстёгнута, обнажая кусок фарфоровой кожи. Безупречна. Потрясающая. — Это ты сделала? — спросила я, откинувшись на кровать, пытаясь скрыть дрожь в руках, когда я зарылась в одеяло. — Это: Джеймс, Морган, Дон и Стейси. Лицо Лены оставалось невозмутимым: холодным и сдержанным. Секуда. Две. А потом лёгкая улыбка заиграла на краю её накрашенных алых губ. Но она всё еще ничего не сказала. Была почти полночь. Мы с мамой отпраздновали это, заказав еду на вынос. Я не хотела выходить на улицу. Николь и я… У нас были планы. Планы, которых сейчас не могло быть. Поэтому я просто попросила еду на вынос, мои любимые пельмешки. И мороженое на десерт. Сейчас мама спала. И я была в своей комнате с вампиром, который, возможно, убил четырёх моих бывших товарищей-выпускников. — Несчастные случаи. Брёвна падают из грузовика? Так точно поразить их машину? Скажи, насколько ты сильна? — Её улыбка стала шире, и по моему позвоночнику прошла сильная дрожь. — А Морган? Как его бросили в бетономешалку? Так качественно проделано — нет улик, ничего не было на камерах. Насколько ты быстра? Светящиеся глаза Лены, казалось, заблестели и засияли, пока я продолжала. Она была удивлена. Мои кулаки сжались. — И Джеймс… Самоубийство. И все эти очень компрометирующие каракули. Я... Я даже не знаю, как тебе это удалось. Контроль над разумом? В этот момент Лена действительно рассмеялась, сначала резко и пронзительно, потом голос смягчился, превратившись в нежные колокольчики. Я разочарованно хмыкнула и схватила подушку, прежде чем швырнуть в неё. Она легко поймала её в воздухе и бросила обратно рядом со мной. — Прошу, ответь мне, — наконец стала умолять я, наклоняясь вперёд и укладывая локти на колени. — Это ты сделала? Это ты сделала, Лена? И я остановилась, посмотрела вниз, больше не в силах смотреть на нее. — И ты сделала это для меня? Я сжала и разжала кулаки. И снова сомкнула руки — так сильно вонзила ногти в ладони. Я хотела и не хотела услышать её ответ на мой последний вопрос. Холодная твёрдая рука обхватила мою челюсть и потянула, заставляя меня сесть, заставляя смотреть вверх. Лена. Она пристально смотрела на меня сверху вниз, зелёные глаза свирепо светились. Её шея была напряжена, челюсть чётко очерчена. Когда её губы шевелились, я следила за каждым движением; а когда она говорила, слова эхом отдавались в моей голове, знакомые и ледяные. — Они заслуживали смерти, — прошипела она. — Они все заслуживали смерти. Я почувствовала, как сжалась моя грудь. В нос проник запах жасмина, роз и крови. Её прикосновение, хотя и холодное, обожгло мою кожу. Её слова были моими словами, словами, которые я сказала ей той ночью. Она это сделала. Сделала для меня. Хладнокровно убила. Холод. Лёд. Арктика. Я быстро встала. Лицом к лицу. Её нос коснулся моего, и я схватила её за затылок и притянула к себе, поцеловала крепко, страстно, горячо. Её губы были мягкими, намного мягче, чем я думала. И почти... почти тёплые. И когда она наконец поцеловала меня в ответ, мои глаза сразу же инстинктивно закрылись. Мои губы приоткрылись, и она не упустила возможности, и гладкий, скользкий язык скользнул мне в рот и между зубами. Она попробовала меня, как я её, и ощущение её прикосновения поцелуем заставило меня стонать. Меня раньше никогда не целовали. Я никогда раньше никого не целовала. Но это… Я никогда бы не подумала, что это будет так. Казалось, что каждое нервное окончание будто ударило током, все мои синапсы* сработали. Казалось, что всё происходит слишком медленно, но в то же время слишком быстро. Она была… Боже, она была потрясающей! И она целовала воздух из моих лёгких. Ей нужно было дышать? Она заставила меня почувствовать, что мне это не нужно. Как будто мне никогда не приходилось, пока она продолжала целовать меня. А потом… Она отстранилась. Её прекрасные зелёные глаза были тёмными, темнее, чем я когда-либо видела. Бурные. Сосредоточенные. Великолепные. Они забрали то немногое количество воздуха, что у меня оставалось. И когда я, наконец, вдохнула, я сглотнула и тихо сказала: — Спасибо, Лена. Я люблю тебя. Глаза Лены вспыхнули от моих слов. А потом её губы коснулись моей щеки. Её помада была размазана. Она была мягкой, такой мягкой… На этот раз и я хотела, чтобы она меня обняла. И поцеловала. Снова. И снова. А потом внезапно Лена полностью отстранилась, моя рука снова упала на бок. Её лицо было нечитаемым. Не холодным. Не теплым. Её лицо было, как всегда, бледным, а губы были прямо здесь. Но когда я двинулась вперед, она отступила. И я почувствовала колющую боль в груди. — Лена? — спросила я, недоумённо нахмурив брови. Я этого не понимала. Почему она отстраняется? Я это сделала. Я выполнила свою часть сделки: любовь. Я люблю её. И я поцеловала её, а она поцеловала меня в ответ. — Mo chuisle — выдохнула она, обхватив мои запястья руками. — У тебя произошло много всего. Много. И ты поражена и захвачена... — Нет, — быстро перебила я, вспомнив вкус её губ. — Нет, нет, Лена. Что ты хочешь этим сказать? Нет-нет, не говори этого. Её взгляд смягчился, можно было подумать, что она почти заботилась. Я думаю, она почти заботилась. Я попыталась вырваться из её хватки, но она была слишком сильной. — Кара, — мягко попыталась она, но я не хотела этого слышать. — Тебе нужно больше подумать об этом чуть доль… — Почему тебя это волнует? — Я выплюнула, мой тон звучал горько. — Ты вампир… Убийца. Ты убила бог знает сколько людей. Но это я, ты просто не принимаешь? Почему бы тебе просто не взять? Почему ты сомневаешься в этом? Во мне… — … Потому что это ты. — Лена зарычала и прижала меня к себе, уткнулась лицом мне в шею; её губы плотно прижались к моей сонной артерии. Рот открылся, и пока она говорила, её острые и смертоносные зубы задевали мою кожу, вызывая дрожь по всему телу. — И я хочу тебя. Хочу. Я хочу, чтобы ты любила меня, но хочу, чтобы ты также понимала это. По-настоящему чувствовала это. Потому что ты заставляешь меня чувствовать, а я ничего не чувствовала очень-очень долгое время. Я хотела обнять её, но она держала меня в ловушке, и я не могла двинуться с места. — Записки, тепло, свет, которым ты являешься. Я никогда не скучала по солнцу, но это не имеет значения. — Она поцеловала мою кожу. — Потому что ты ярче любой звезды, mo chuisle. Её дыхание было таким же прохладным, как и прикосновение. Её запах был опьяняющим, и чувствовать Лену рядом было прекрасно. Я могла бы оставаться в таком положении навсегда. Но через мгновение она снова отстранилась, и я глубоко вздохнула от потери. — Ты должна подумать, Кара, — сказала она, и её зелёный взгляд вернулся к своей обычной холодности. — И я должна идти. — Её руки освободили мои запястья, и я снова вздохнула. Мне не хотелось, чтобы она уходила, не хотелось, чтобы она уходила от меня. Я не хотела, чтобы она чувствовала себя обязанной… Но Лена была права. Я смотрела, как она развернулась и плавно выпрыгнула из окна. Лена… Я потянулась, чтобы прикоснуться к своим губам, запечатлев в своей памяти, что именно она чувствовала по отношению ко мне. Пожалуйста, не уходи.