Настоящая сущность теистов

05.05.2023       Сегодня наутро к нам пришло одно пренеприятнейшее известие. А точнее, мы сами про него узнали. У нас иссякли запасы питья! В этот раз нужно найти такое озеро, которого хватит надолго.       Сейчас произошло что-то поистине невероятное! Мы послали Григория, в силу его возраста и его спортивной формы, на разведку, для нахождения озера. Он ни то, что не стал пререкаться, а даже с каким-то энтузиазмом отправился на задание.       Выглянув наружу, Григорий обнаружил, что в видимой зоне воды не наблюдается. Точнее сказать, она есть, и даже достаточно, однако закрыта от нашего воздействия Храмовниками*. Это было отвратительной новостью! Но после произошло ещё более страшное…       Оказалось, Храмовники всё это время с какого-то момента сидели в засаде на холме и ждали, пока кто-то из нас выйдет, заметили Григория и начали обстрел. Значит, они отследили наше местоположение. Он, конечно, сразу ушел обратно на лестницу, но ему всё равно успели нанести раны… Смертельные! Первым выстрелом ему прострелили шею. От потери дыхания хватка его рук стала ослабевать. В первые секунды, пока он ещё мог держаться, в него попали ещё два раза – в грудь и правое лёгкое. А уж после этого он не смог удержаться, его рука распрямилась, и Григорий полетел прямиком вниз, истекая кровью. Приземлился он на ноги, соответственно, раздробив себе и их. Когда мы всем коллективом обступили его, он уже был на грани смерти. Но Григорий не кричал о помощи, просто не мог… Вместо этого он, заткнув рану на шее указательным пальцем, в лёгком — мизинцем, а бок — локтем левой руки, шептал строчки из своей любимой книги. Вы даже не представляете, насколько мне больно сейчас это писать… Но вы должны знать, как всё происходит у нас, в условиях апокалипсиса. Так вот, он шептал их до самой-самой смерти. Когда мы к нему ещё не подошли, и когда уже обступили, мочив слезами. «Но почему же вы ему не помогли?» — задаётся вполне очевидный вопрос. А что бы мы смогли? У нас нет ни профессиональных медиков, ни мед. оборудования, а раны слишком значительные, чтобы вылечить их подорожником. Хотя и его у нас тоже нет… Нет, я попробовал перемотать его рану на шее куском штанов от лопато-кирки. А после ещё Молька с Петром пожертвовали куски своей одежды. Но, как понимаете, это не помогло. Всё-таки у него слишком большие кровопотери. Мы стояли около него где-то час, а после его пальцы начали слабеть, перестали закрывать раны, и руки Григория упали вдоль тела. Кровотечение усилилось, а дыхание, наоборот, остановилось… А ведь стоило просто прокопать в случайную сторону, а потом вверх. И найти озеро, которое к тому же больше прошлого в два раза. И никто бы не погиб. Но какое это уже имеет значение?.. Единственное, что я мог тогда сделать, просить его не покидать нас, зажимая рану изо всех сил. «Нет… НЕТ! Пожалуйста, пожалуйста, не оставляй меня! Прошу, дыши, прошу! Нет… Нет… НЕЕЕЕТ!» — говорил и плакал я, надавливая ладонями ему на лёгкие, чтобы хоть как-то попытаться разогнать кислород в них. Но всё, всё тщетно… Знали бы мы, что там кто-то будет — никогда бы никого туда не отправили. Ладно, ладно, я больше не могу писать. Страницы промокли, карандаш, который я всегда носил с собой в кармане куртки, больше не способен писать на этой бумаге, только рвёт её. Я продолжу чуть позже, когда высушу его над огнём.       Сегодня после своеобразной похоронной процессии мы наконец-то осветили территорию убежища, чтобы туда больше не приходили болейтусцы, а то нам уже надоело убивать их кирками. А решили мы это, потому что нашли большую жилу угля, где, впоследствии, я сделал могилу Григория. Здесь, на глубине, была не особо твёрдая порода, поэтому мы спокойно разламывали её нашими каменными «кирками».       Вообще проблем с полезными ископаемыми у нас никогда не было. Напротив, карьеров и рудников всегда было в достатке. В них добывали и уголь, и известняк, и глину. А иногда даже, хоть и редко, но попадалась железная руда. По общим подсчётам, сумма всех шахт и карьеров в пределах нашей деревни равнялась двадцати семи. А всех добываемых полезных ископаемых за месяц (средний показатель) почти столько же, двадцать восемь тонн.       Первый карьер по добыче известняка был заложен в 1963 г. главой нашей страны. Но затем, ввиду продуктивности первого, начали появляться всё новые и новые карьеры, а после и шахты. Наша деревня начала становиться узнаваемой, популярной у переезжающих на заработки, экономика стала расти, рабочие места появлялись, внутреннее производство развивалось, а сама деревня разрасталась. Это было связано также с тем, что в Крениске находился завод по переработке древесины, который тоже привлекал рабочими местами. До начала добычи этим лишь и жила деревня. С каждым годом Крениск становился богаче, успешнее, до одного момента… В 1990 г. официально был закрыт последний карьер. Это произошло далеко не из-за окончания запасов, а из-за нестабильности в то время в стране. Если правительство даже с управлением государства не справлялось, что уж говорить о деревушке (на тот момент, селе) в забытом всеми месте? Да и с деньгами тогда не всё в норме было, поэтому поддерживать работу не самых прибыльных предприятий было невыгодно. После этого из села сразу же начался отток населения и туристов, узнаваемость падала, экономика рецессировала, рабочих мест становилось меньше, а внутреннее производство затормозило. В итоге наше село опять превратилось в деревню и в восемьсот пятьдесят четыре постоянных жителя (при прошлых трёх тысячах шестисот двадцати одном в 1989), а половина домов стало заросшими, обрушившимися, заброшенными. А шахты и карьеры заросли хвойными деревьями, стали просто ямами в лесу, будто воронки от бомбардировки. В тайге живём как-никак. Все и без того немногие приспособления для добычи, которые не успели забрать с собой работники, были украдены оставшимися туристами или жителями. Разворовали и разорили весь металл, древесину и продукцию карьеров, которые только были в окрестностях деревни и не были частной собственностью. Показатель населения стал даже хуже, чем на момент 1962 г. (тогда он равнялся девятистам семидесяти четырём жителям), да и не только этот, а в принципе, весь уровень развития.       В 2016 году наша деревня обрела статус моногорода. Престижно, не поспоришь. Но не поздновато ли? Ведь кому нужны полузаброшенные, разворованные, оставленные всеми руины былого процветания? Остался один лишь деревоперерабатывающий завод, на котором работают преимущественно Лисейнские и Кривчолльские жители — жители двух соседствующих и после банкротства карьеров за короткое время разросшихся городов. Спросите: «Почему я не уехал в более развитое место, как все остальные?».       Во-первых, это очень значимое место для всей моей родословной. В далёкий 1853 г. моя восьмилетняя бабушка в четвёртом поколении перебралась сюда жить со своей мамой, в связи с Крымской войной (1853-56 гг.). Начались военные действия в Николаевске (после 1926 г. — Николаевск-на-Амуре), и царь решил эвакуировать всё женское, детское и преклонное население, в общем, которое не способно воевать, из близ прилегающих, наиболее опасных населённых пунктов, подальше от битв. Сначала они отправились из Николаевска поездом до Верхнеудинска (после 1934 г. — Улан-Удэ), а потом оттуда в Ачинск. А затем началось распределение по разным населённым пунктам, временным жительствам эвакуированного населения: деревням, сёлам, посёлкам, городам. Не знаю, как оно проходило, но моей прапрапрабабушке и её маме повезло, или же не очень, попасть сюда, в Крениск.       Прошло два года, Николай 1 умер, и все уже оставили последнюю надежду на возвращение. Ещё год прошёл, война завершилась, однако никто так и не отправил их обратно, да и отец моей бабушки в четвёртом поколении не пришёл обратно с войны. Что ж… Пришлось привыкать к тамошнему быту. В 1862 году умерла мама, а после, в 1903, и моя прапрапрабабушка, оставив четверых детей. Род продолжился, а значит жизнь прожита не зря.       Во-вторых, даже, если б я наплевал на наше историческое достояние, что было бы кощунством, то никаким образом не смог бы наплевать на свою собственную мать… Она была тяжело больна, у неё были парализованы ноги, ей необходимо было делать уколы дважды в день. Она была очень работящей и даже после выхода на пенсию в пятьдесят пять лет (на момент 2005 г.) продолжала хлопотать по дому. И вот, когда мама в очередной раз нагнулась (хотя она и так была очень сгорбленной из-за постоянного напряжения позвоночника) для того, чтобы убраться, у неё защемило нерв. Я её останавливал, говорил, что надо лучше себя беречь, а она ни в какую. И даже остеохондроз, сколиоз и кифоз ей были не помехой. После этого я пришёл домой с работы и увидел, что она на полу лежит ничего сделать не может, даже позвонить. Ведь для этого надо сначала дойти до телефона… Вследствие этого у неё и случилась параплегия, то есть паралич обоих нижних конечностей. Не удивительно, мама провалялась на полу полдня, я не успел довести её до больницы. А ползти тоже не могла, сразу же начиналась невероятно сильная нетерпимая боль. Мама бы просто не смогла по состоянию здоровья куда-нибудь поехать, а одну я бы её никогда не бросил, ни за что… Она была моим самым близким человеком, после Димы, безусловно, но, так как его нет… Да, самым близким. Конечно, она неоднократно настаивала на том, чтобы я поехал без неё, материнская забота как-никак, однако я был непоколебим. Я ни под каким предлогом не мог оставить её здесь одну больной, ведь мама — самый близкий человек на свете, ну, для меня, во всяком случае. Однако, теперь её нет, как и Димы…       Третьего числа я пошёл в магазин, соответственно, оставив её одну с домашним телефоном на тумбочке, как и обычно, чтобы она могла, если что, позвонить. Но произошёл взрыв. Именно тогда я и укрылся в старом карьере, а мама получается… Я в этом уверен только на 99%, всё же есть небольшая вероятность, что она уцелела, однако с каждым днём мне всё меньше и меньше в это верится. А проверить я не могу из-за Храмовников…       И да, забыл сказать, мы всё-таки смогли закрыть проход в наше убежище через пещеру камнями, оставшимися после выкопки помещения для могилы Григория. Всё потому, что к нам лезли болейтусцы. Мы просто-напросто по мере раскапывания складывали камни горкой около выхода в пещеру. Там даже осталось чуть больше, поэтому начали складывать к противоположной стене.       А также сегодня случился первый поход Храмовников на нас. Началось всё с того, что мы услышали разговоры на лестнице, а раз все наши были в убежище, очевидно было, что это Храмовники. Я обошёл всех и сообщил о наступлении, как минимум, одного врага. Надо было очень быстро решать как быть. Голоса усиливались, и тут Молька предложил такую идею… Встать вплотную к стене, и как только они спустятся, ударить в шею — в самое незащищённое их место, как мы полагаем, лопато-кирками. Затея была не потрясающая и очень рискованная, конечно, но за неимением альтернативы, предпочли этот вариант. И вот мы встали на места, притихли, стали ждать. Голоса усиливались…       — Я уже устал.       — Да не волнуйся, мы изначально выиграли, сейчас нам просто надо вымести мусор после победы.       — Думаю, Мессий будет доволен.       — Ты не знаешь, почему мы изначально на них не пошли? Наши шансы были бы в любое время неравны.       — Нам же говорили про это. Сначала Мессий думал, что они тупые и не додумаются о нашей засаде. Но они оказались умнее, и поэтому пришлось идти напрямую. Хотя, тем не менее, один жалкий неверный атеист уже попался в нашу ловушку, — то и дело было слышно с лестницы.       Мои кулаки сжались, а зубы стиснулись после оскорбления Григория. И как только их головы показались из-за прохода на лестницу, я со всей силы наотмашь ударил прямо одному из Храмовников в шею. Тоже самое после сделал и Молька. Это были первые убийства в нашей жизни… Это вроде как и ужасно, а вроде они и заслужили, убили Григория… Их тела ещё некоторое время пытались дышать, стонать и кряхтеть, но безуспешно. Зато, благодаря им, у нас появились два пистолета-пулемёта (я не очень разбираюсь в их названиях), два бронежилета, две военные каски, рюкзаки из натуральной кожи, наверное, (в которых были кошельки с деньгами на общую сумму семнадцать тысяч девятьсот сорок три, визитные и покупные карточки, чеки, фотографии их, скорее всего, детей, энергетические батончики, кусок затвердевшего хлеба, две маленькие фляжки, много скомканных бумаг и, самое главное, шестнадцать магазинов патронов для ПП), две рубашки, две пары джинсов, две пары кроссовок, сенсорный телефон Samsung, начатая пачка сигарет и еда.       Первое нам пригодится против борьбы с ними же. Деньги мы не сможем использовать для той цели, ради которой их придумали. Позже, когда появится иголка, мы из них что-нибудь сошьём. Однако железные монеты я сохраню кое для чего, расскажу чуть позже. Их одежду пустим на ткань. Телефон нам не нужен, только аккумулятор заберём. Сигареты отдадим Армеку, он единственный, кто курит из нас. Батончики и хлеб поделили между собой поровну. А остальное пустим на обогрев и свет — в огонь. А что касается «еды» — ей станут они сами…       Знаете, если бы мы жили не в полном принудительном аскетизме, то не стали бы, очевидно, есть людей, а раз выбирать не приходится... Поверьте, жили бы вы также, сделали бы тоже самое. Да, может, это и мерзко для кого-то другого, да даже для нас, но иного выхода нет… Иначе мы просто умрём с голоду. Батончиков с хлебом нам хватит только на полдня, а что дальше? Магазинов — нет, дичи — нет, да даже выхода наверх — нет. Может, возможно, если вообще ничего не употреблять в пищу, то прожить месяца полтора. Но это если повезёт… Однако, скажите, для чего риски, покуда можно заниматься каннибализмом врагов? Но только до появления какой-нибудь другой, нормальной еды.       В конце концов, мы вышли на поверхность, прокопавшись лестницей вверх к противоположной стороны холма, так, чтобы нас не было видно, и увидели невозможное… Около соседнего холма, возможно, самого высокого в округе, где и находится база Храмовников, только немного правее, стоит огромный золотой крест, обложенный динамитом. Крест-то понятно от кого, но почему в динамитах? И почему они не взорваны? Убедившись на 100%, что Храмовников нет поблизости, мы подошли ближе, увидели кривые выцарапанные надписи какими-то чернилами или чёрной краской: «Она проповедовала бедность, а что сделали вы?.. © Библия». Мы сразу поняли, что это написал какой-то другой человек, никак не связанный ни с нами, ни с Храмовниками. А это значит — помимо нас остался, как минимум, ещё один выживший. И этот крест точно обложил динамитом именно он. От креста по песку так же тянулся кровавый след, уходивший куда-то в сторону одного из озёр вдалеке, охраняемого Храмовниками. Видимо, того человека подстрелили при попытке взрыва. Вначале мы захотели забрать несколько динамитов, но затем, подойдя ещё ближе, поняли, что они находятся за стеклом. Попытавшись разбить его ногами, убедились, что оно ещё и пуленепробиваемое. А значит, его огородили Храмовники, чтобы никто не взорвал их священный крест. Поэтому мы решили уйти подобру-поздорову, пока нас не заметили.