Серая гниль

Ему говорят: держи, хорошо держи, чтобы не рыпался. Отстегну нахер его имплант. Помощников нет. Как и наркоза. Исколотый всеми шприц-тюбиками – как оператор вопит. 13 не знает, куда себя деть от этого воя. Поэтому он подчиняется – держит, чтобы не сносил инструменты, не лягал ногами хирурга. Ему уже двинул. На полу где-то валяется скальпель. И хватает же той унции крови, оставшейся в нем с иссекающей болью. Зашитый и обмотанный он продолжает орать, особенно на «Потерпи, потерпи, сейчас всё закончится». Отпихивает простыню. Норовит завалиться на пол. Знатно его полоснуло – входя узким «клювиком», две пули выдрали после себя ломоть мяса. 13 кажется это агонией и он мечется в своём углу, распугивая персонал. – Передали в центральный не перенаправлять. Или выкарабкается здесь или нигде. Нет, у меня нет инструкций к этой штуке. Выкарабкается, – думает ВОЕ. В противном случае он тут всё сровняет. Всех за компанию переломает. Хэнзу морфин с кофеином по вене, чтобы балдел, а не рычал, пока в нем ковыряются как в остывающей каше. Греют пальцы о кишки, мнут плашмя скальпелем бурые швы, ругаясь сквозь зубы. А он – сама истерика под опустевшей капельницей с непрошибаемой живучестью на генетическом уровне, с пристегнутым к каталке модулем. Истертым мякишем, собранным бинтами. А те ждут его смерти как данности, потому что анаэробка, сепсис. Не важно. Пусть только попробуют что-нибудь выкинуть – 13 разобьет им колени, заставит дежурить над ним сутками. Напарник корчится, мотает головой из стороны в сторону. В яростном, эмоциональном, диком бреду от таблеток или чего-то ещё. Скребёт ногтями по бинту. Расшатывает всё крепление с модулем. Плачет в голос. Безумно смеётся. Пока 13 придерживает его за горячий лоб и получает отборные маты. – Оклемается он. Порог прошел. По крайней мере, теперь он орет избирательно, а последнее время вообще «Джузо, как же ты меня напугал» и жмяк-жмяк по морде. Невменяемый под седацией. Скособочившийся, вялый, полусонный, пока не трогают исполосованный живот. Док проверяет: посчитав пульс, измерив давление, оттянув веки и залезая по самые гланды. Нормально. Более чем нормально. Их выставляют при первом же сеансе связи, всучив перевязочных пакетов и антибиотиков на неделю вперёд. Хэнз ковыляет, стиснув зубы и затыкая глотку. Первым делом закуривает, словно скопытится без вонючего дыма. Ему швы снимать через неделю. «Оттянешь за конец и обрежешь, прижмешь коленом, если опять начнет протестовать». 13 посматривает на полулежащего напарника, обманчиво-свеженького и давно не мычащего по ночам. – Уже не болит? – интересуется. – Всё закончилось? В тот день ему казалось: конец, допрыгался его оператор впереди планеты всей. И что в госпитале его не откачают, сколько б шороху он не наводил. – Снимай. 13 рассекает длинные швы, стягивающие раны у глиняного струпа ожога. И не слышит протяжного крика. – Как же ты меня напугал, – повторяясь, скалится хэнз с сигаретой. – «Всё закончится». Обычно ты так говоришь о тех, кого добиваешь.