***
Путь его предстоял быть нелегким, но выхода другого не было. Оставаться в Сибири, а тем более жениться и жить там на правах жалкого селянина в его дальнейшие планы не входило. Поэтому Червинский что есть мочи гнал свою лошадь на запад, пытаясь как можно быстрее сбежать от проблем, которые его никак не хотели оставлять в покое. Близился рассвет. Гнедая кобыла, которую он украл у хозяев была немолода, а значит не так выносливее, ежели молодые лошади и, конечно, ей требовалось больше времени на отдых. Григорий решил на время сделать перерыв, остановившись у какого-то брошенного колодца у подножья леса. На мужчине помимо рубахи с косым разрезом ворота, которая доходила ему почти до колен, выпускаясь поверх длинных нешироких штанов, был ещё шерстяной чёрно-бурый кафтан, принадлежаший Николаю Сергеевичу. Ночи были довольно прохладны в тех местах, которые он так спешил покинуть. Григорий понимал, что лавина сложностей направляется прямо на него, грозясь накрыть его полностью, без права на спасение, но раз за разом он напоминал себе, что только слабый бросил бы всё и повиновался своей судьбе, но ведь он не такой. Пытался быть не таким. Привязанная к дереву лошадь спокойно стояла недалеко от того укромного местечка, которое себе сделал беглец. Пусть холод и пронизывал его до костей, уснуть никак не удавалось, но мужчину согревали навязчивые мысли о Катерине, которой он снова бредил, представляя перед собой её лицо именно таким, каким он его запомнил в Червинке: бедное, измученное, но такое по-особенному красивое. Иногда Григорий по привычке хватался её дагерротипа в нагрудном кармане, которого давно там уже не было и лишь молча сжимал ладони от собственного бессилия. Вербицкая мерещилась ему все чаще, как тогда, когда он лечил свою раненую ногу крайне плохим способом. Сейчас он уже и не понимал, чего хотел больше: увидеть свою Китти или избавиться от постоянных видений, в которых девушка появлялась регулярно. Григорий пытался подумать о чём угодно, что заставит его улыбнуться. Сейчас немного счастливых воспоминаний ему не помешало бы, но ни одно не приходило на ум. Вместо этого ему представлялась деревня под Тобольском, где рано утром в одной из избушек слышни гневные крики — Дмитрий Латынин бесследно исчез, захватив с собой некоторые хозяйские вещи и старую лошадь. Григорий не сомневался, что Николай выполнит свою угрозу доложить в тюрьму, где убили бедного Алексея, который был настоящим другом и где чуть было не сжили со свету и его, Гришу.***
— Вставай, как тебя там… Дмитрий кажется. Мы уже подъезжаем. Лавра виднеется, красота то какая. Григорий услышал бодрый мужской голос возле себя. Открыв глаза, он привстал на локтях, сонно осмотревшись — и правда красота. Киев встречал его, убравшись в золотистые одежды: осень особенно подчеркивала утонченную старинную архитектуру города, а изящной красоты купола церквей создавали пленительной красоты виды, прекрасно переплетаясь с макушками таких же ярко-жёлтых деревьев. Он ведь бывал и раньше в этих местах, правда голова тогда была занята совершенно инным — Катерина и сейчас не выходила из его мыслей, но мужчина постоянно отвлекался на размышления о своём затруднительном положении, в котором он находился вот уже не один месяц. Кое-как, с помощью мимо проезжавших людей, Григорию удалось наконец добраться до Украины, но перед ним появилась новая проблема — документы. У него не было ничего, что подтверждало его личность, будь он дворянином или простым крепостным. Подъезжая к заставе, Григорий лихорадочно пытался что-нибудь придумать, иначе путь был один — посчитают за беглого крепостного и спровадят под арест. А этого как раз ему только не хватало. Увидев замешательство своего нового приятеля, мелкий торговец все понял: — Я торгую разным сукном, как раз везу на продажу до Киева. Полезай под ткани, я тебя прикрою. Они, — понизив голос, сказал купец — Эти хлопцы лезть проверять не будут, если их гостинцем угостить. Мужчина улыбнувшись, сделал характерный жест двумя пальцами, что подразумевало собой деньги. Но и их у Григория не было. На это у купца также имелся ответ: — Отработаешь значит. Ты же сюда не на прогулку прибыл, а жить как-то хочешь? Наверняка нужно местечко где-нибудь подзаработать да еду добыть. Родных у тебя здесь нет? Червинский отрицательно замахал головой, на что хитрый торгаш повернувшись, снова оценивающее посмотрел на Гришу, весело сказал: — Значит договорились. «Договорились, — подумал про себя Григорий Петрович, — Сам будешь работать» Когда преграда в виде пропускного пункта при въезде в Киев была преодолена, Григорий наконец снова мог спокойно сесть подле торгаша, не боясь быть пойманным. Такое странное чувство — всё те же знакомые места, но совершенно другие обстоятельства, по которым он оказался здесь. К Грише вдруг резко пришло осознание того факта, что теперь он сам отвечает за своё будущее и чтобы выжить здесь — нужно уметь быть хитрым, знать всё, что происходит вокруг. С первым пунктом ему повезло: наглость с изворотливостью у него в крови, а вот получше узнать город изнутри — это ему ещё предстоит. Первую неделю у Червинского работа шла из рук вон плохо. Создавая вид усердного работяги, Григорий, в общей сумме, за день таскал в два раза меньше мешков, чем другие мужчины, которые также работали у общего знакомого. Постепенно назревал крупный конфликт, который вылился в массовый мордобой, после чего Грише пришлось распрощаться со знакомым купцом и искать место куда потеплее, как раз для него. Как бы то ни было, но мужчина не был расположен к работе, пытаясь найти какие-то иные способы заработка, не тратя свои силы зря, батрачить за мелкие гроши это не его предназначение. Побывав чуть ли не во всех частях большого города, Григорий понял окончательно — просто так никто и ничего не получает, да и в таком виде на него даже посмотреть было жалко: кое-где на поношенной за этот месяц одежде виднелись пятна от грязи, пота и даже засохшей крови; отросшие темные волосы сальными пасмами падали ему на худое бледное лицо и плечи; об обострившийся от сильной худобы подбородок и скулы можно было порезаться. Все это неблагоприятно отражалось на его общение даже с простым людом. Однажды, недалеко от центральной улицы города, проходя мимо пустой дорогой кареты, Гриша посмотрел в небольшое окошко, задержав было взгляд на собственном отражении и не поверил своим глазам — кто же этот человек, мрачно взирающий на него ввалившимися поникшими глазами? От былого горделивого вида Григория Петровича Червинского не осталось ровным счетом ничего. Обхватив пальцами свою сероватую кожу на лице, мужчина удивленно рассматривал себя в стекле, пока грозного вида неизвестный человек, видимо служивший кучером у каких-то богачей, коим и принадлежала карета, не прогнал его: — Вон отсюда, голодранец! Нечего слоняться возле богатых людей. Гриша поднял глаза на мужчину, надменно осмотрел с головы до ног, твердым голосом произнес: — Вы и знать не знаете кто сейчас перед Вами! Иначе не посмели бы и слово мне сказать! На что кучер громко рассмеялся, поглаживая живот: — А кто передо мной? Убогий, который за бутылку и мать родную продаст. Работать бы пошёл, чем попрошайкой заделаться. Чего толку милостыню просить, можно руками поработать, авось человеком вышел бы способным. Ай, зачем я тебе, бедолаге, это говорю, — отмахнулся крупный мужчина, закуривая сигару. Григорий поморщился от странного запаха, который исходил от курильщика, но кажется сейчас был отличный момент узнать что-нибудь новое для себя. Поэтому, повернувшись боком к карете, он учтиво спросил: — А не подскажите ли, где можно такую работу найти, где и платят неплохо и ремесло не пыльное? — Гриша понимал, что других источников дохода вряд ли у него предвидится в ближайшем будущем. Ставить себя на ноги придётся самому. Вероятно, кучер также заприметил плохо скрываемый интерес в глазах Червинского, а потому не заставил собеседника долго ждать с ответом. — Чего бы не подсказать, коль действительно деньги нужны. Хотя кому они сейчас лишние, — бросил слуга, слюнув перед собой, едва не попав себе на чистую обувь. — Слышал я тут, что не так давно у Родзевич открылась парфюмерная фабрика, там всегда требуются рабочие руки. Можешь туда и заглянуть, правда не помешало бы себя в порядок привести, а то и собака испугается, — рассмеявшись с собственной шутки, мужчина, выкинув окурок в урну, которая стояла неподалёку от их местонахождения, начал собираться в дорогу. Червинский, подняв брови, недоуменно спросил: — И где же находится эта фабрика пана Родзевича? Как до неё добраться? Кучер в это время уже расположился на передке — козлах. Лицо расплылось в надменной ухмылке, будто он знал такое, чего не ведал Григорий, а потому все козыри находились в его руках и он сейчас сорвёт большой куш. Заметив своего хозяина, кучер быстро процедил сквозь зубы, будто боялся, что кто-то заметит: — Не пан это, а пани. Девушка, да по слухам очень бойкая и смелая. Фабрика то здесь недалеко находится. А теперь прочь с дороги, голодранец, не то под колеса попадёшь, а я ещё виноват буду, — раздражённо бросил мужчина, одевая шляпу. Григорию дважды повторять не пришлось, он тут же отскочил с дороги и молча проводил взглядом отъезжающую карету: когда-то и он мог спокойно разъезжать в богато убранных повозках, с высока смотреть на нищих крестьян или собственных крепостных, с которыми мог делать что угодно — выгодно продать или обменять на породистых собак. Ему было абсолютно всё равно, какая судьба ждала таких людей, не трогали ни горькие слёзы, ни искренние многочисленные мольбы. Гриша с самого детства знал, что крепостные это как скот, хозяином которого был его отец, а значит в будущем и он, распоряжаться этим скотом можно было так, как душе заблагорассудится. Как странно, что теперь он сам оказался на месте этого скота. Без денег и документов его могли как поганую собаку прогнать со двора или любого другого общественного места. В кармане было всего пару рублей, общий заработок с разных подработок, которые он берег на всякий случай, если вдруг срочно что-то понадобиться, ведь жизнь шутка странная и случиться может все что угодно. Пока он дошёл до фабрики, наступил вечер — постепенно в Киев пробиралась холодная зима, забирая все солнечные лучи и напуская непроглядную темноту с каждым днем все раньше. Вот и сейчас на больших часах пожарной станции, которая находилась неподалёку от нужного ему места, крупные железные стрелки показывали ровно семь часов. Долго же ему пришлось идти. Часа два, не меньше. Хамовитый кучер ведь не уточнил, недалеко это если идти или ехать. Ещё и нога снова начала болеть, как когда-то, год назад, когда Григорий регулярно колол себе морфий, чтобы хоть как-то облегчить свою боль, причиной которой была пуля, выпущенная самим же Червинским на войне. Поэтому быстрая ходьба для него снова была в прошлом. Надо бы податься в больницу, думал Григорий, закусывая нижнюю губу. Боль при ходьбе становилась все сильнее и он сел на широкую пустую лавку, которая находилась рядом с ним. Так просидев около часа его стало клонить в сон от общей усталости, но на холоде нельзя было долго оставаться, потому он стал искать место, где бы переночевать — до фабрики ему сегодня вероятно не дойти. Червинский кое-как привстал на ногу, которая его совершенно не хотела слушаться и попытался доковылять до приюта для малоимущих — он находился здесь рядом с жилыми домами и это было спасением Григория. Находясь в Киеве уже пол месяца, мужчина уже знал некоторые хорошие места, где можно получить бесплатный хлеб и остановится на ночь. Как бы не противно было осознавать, но он превратился в самого обыкновенного голодранца, как его назвал сегодня днем грузный человек, работающий кучером у знатного рода людей. Переходя через дорогу, он решил пройти через проулок, который соединял две большие улицы, таким образом сократить себе путь. Идя по слабоосвещенному месту между домами, Григорий услышал впереди чьи то быстрые шаги и приглушенные всхлипывания. Перед собой он увидел молодую девушку, чья фигура по мере своего приближения становилась более чёткой и смутно знакомой. Но несмотря на это он окликнул её, решил узнать что же случилось, хотя по правде его сейчас куда больше волновала собственная нога, которая пульсировала от ужасной боли. Женщина, услышав мужской голос как-то странно замерла, подняв голову и Григорий теперь мог видеть её заплаканное лицо. Сомнений не было, перед ним стояла Катерина, та самая, ради которой он сейчас был готов отдать все, что у него было, чтобы оказаться рядом. Но вот она сама, живая и здоровая стояла перед ним, видимо не веря своим ушам, окинула красными от слез глазами Григория и, вероятно, не узнав его, прошла мимо мужчины, лишь ускорив шаг. Катерина думала, что сходит с ума. В темноте ей привиделся Григорий Петрович. Это не может быть явью, ведь он умер полгода назад. Павлина говорила ей об этом да и Катя самолично слышала и даже видела в тоненькой щелочке, проходя мимо не плотно закрытой двери кабинета своего мужа, как тот спрашивал у своего личного слуги на счёт Червинских. Видела улыбку на лице Андрея, когда он услышал, что его приказание было успешно исполнено и как он весело, немного наслюнявив палец, отсчитывал купюры за выполненное дело. В тот момент Катя с одной стороны облегчённо вздохнула — Григорий Червинский был именно тем человеком, который принёс ей так много несчастья, даже чуть было не убил её и теперь он никогда не сможет добраться до неё, но с другой стороны она не желала ему такой участи, особенно от рук своего мужа. Тогда она даже не знала как реагировать на услышанное, но вся правда о настоящих деяниях мужа всё-таки открылась ей и теперь она была словно беглянка, спешно покидавшая свой дом и человека, которого она, как оказалось, и не любила вовсе. Ей вдруг все стало омерзительным, потому единственная, кто сейчас могла помочь и утешить её — Ольга и дом её находился не так близко, как хотелось бы, потому как можно быстрее Катерина бежала к своей подруге, чтобы поделиться с ней страшной правдой и секретами, которые для неё теперь были открыты. Григорий резко обернулся, все ещё думая как поступить — вот она, его Китти, совсем рядом и нужно спешить, чтобы не потерять её из виду, узнать, где находится её дом. Собрав все силы, пытаясь не концентрировать внимание на боль в левой ноге, Гриша ускорил шаг, последовав за молодой женщиной, которая так спешила, что даже не замечала, что кто-то следил за ней. Лишь спустя полчаса Червинский увидел перед собой большой красивый дом — здесь наверняка жила какая-то богатая особа. Когда Катерина остановилась у роскошной дубовой двери, Григорий решил спрятаться за дерево, чтобы ненароком не быть замеченным. Хотя сейчас в нем было сложно рассмотреть былые черты Григория Петровича Червинского, привыкшего получать все, что только пожелает. Как и внешне, так внутренне он переживал некоторые перемены, мужчина чувствовал, как даже собственные взгляды на жизнь немного изменились, все вокруг него становилось не таким, каким было прежде Тяжёлая входная дверь отворилась и на пороге показалась худенькая горничная, которая была крайне удивлена вечерним гостям, но видимо Катерина была в этом доме не впервые, а потому сразу же пустила в дом, промолвив отчетливо: — Входите, пани Жадан. Это всё, что смог услышать Григорий, но сказать, что услышанное его удивило, не сказать ничего. Значит Катерина теперь вовсе не Вербицкая, а пани, да к тому же замужем за тем самым Жаданом… У Червинского голова шла кругом — прошёл всего лишь год, а в жизни знакомых ему людей произошло столько изменений. Мужчина ещё долго смотрел на входную дверь, за которой ещё недавно исчезла его Китти. Потом будто очнувшись от собственных мыслей, оглядел крыльцо и видимую территорию дома, двинулся на встречу к мужчине, который как раз в это время проходил неподалёку. — Прошу прощения, не подскажите ли чей это будет дом? — поинтересовался Григорий у человека, который почти поровнявшись с ним, нахмурился при виде неизвестного нищего, вероятно думая, что тот будет просить милостыню. — Здесь, насколько мне известно, живёт госпожа Ольга Родзевич, — сказал мужчина и поспешил удалиться, не желая более находиться возле Григория. Червинский снова повернулся лицом к дому и задумчиво промолвив, скорее себе под нос: — Значит вот где все нити сходятся. Вот я тебя и нашёл.