Глава 20
23 мая 2021 г. в 17:58
— Умри во имя света! — холодно попросил брат Оливер.
— Согласуйте, пожалуйста, данный вопрос с моим секретарём.
Рагху выдернул из-за пазухи кривой нож, изукрашенный священными знаками, и коротко рубанул перед собой. Из появившегося на короткое время пространственного разреза выпрыгнула собакоподобная тварь. Её тело состояло из клубящейся тьмы, глаза горели инфернальным огнём, клыки же и когти кололи глаз своей чёткостью: клыки — кипенно-белые, когти — антрацитово-чёрные.
— Пушок, — вежливо представил Рагху своего помощника.
Человеческое существо не может постоянно жить в состоянии стресса. Любой организм рано или поздно адаптируется или умирает. Индус нашёл свою точку стабильности в делегировании. С какого-то времени он стал передавать любые напрягающие его вопросы подчиненным. Если же возможностей нынешних подчинённых было недостаточно, Рагху призывал новых. Так в его жизни появился секретарь для всех малоприятных коммуникаций.
Пушок, в лучших традициях Уолл-стрит, начал переговоры с того, что попытался оттяпать собеседнику руку. Честно говоря, было не очень ясно, обладает ли он речью (или хотя бы разумом), но его коммуникативные навыки были на высоте. Особенно в области агрессивных переговоров. Он являлся воплощением идеи об эффективности узкой специализации и был просто великолепен в решении вопросов «кто есть кто в пищевой цепочке».
Засиявшая белым правая рука брата Оливера беззвучно, как в омут, опустилась в клубящееся тьмой тело (без видимого эффекта), в то время как его левая рука с противным чавканьем хрустнула в пасти адской твари. Рагху смотрел на происходящее с буддийским спокойствием. У остальных его подчиненных дела шли хуже, чем у заканчивающего трапезу Пушка, зато все были при деле. Спокойствие самого Рагху было основано на мощнейшем двойном щите, созданном системой из двенадцати амулетов.
Сестра Изабелла была почти счастлива. Всё её существо говорило, что скоро земной путь сестры Изабеллы подойдёт к концу и она наконец-то растворится в божественном свете. Ей было страшно и стыдно признаться в этом даже самой себе, но она устала от жизни. Ещё помнились — хоть и очень смутно — детские воспоминания, когда она что-то чувствовала по поводу своих решений. Вроде бы среди них даже были правильные. Кажется, когда-то (в другой жизни? С ней ли это было, или просто она подсмотрела сюжет в каком-то фильме?) она сняла с дерева плачущего котёнка. Или это был взрослый кот? Изабелла помнила, что те несколько мгновений, когда она прижимала возбуждённо стучащее под шерстью сердце к груди, рукам было тяжело. Может быть, просто она сама была так мала, что даже детёныш был слишком тяжёл для неё. Саднило содранное при штурме дерева колено, потом добавились царапины, оставшиеся от когтей спасенного, стартовавшего с рук, как с аэродрома. Но боль телесную компенсировало чувство душевное. Чувство того, что происходящее является глубоко правильным. Хорошим. Редкое чувство для того времени. Ведь Изабелла практически всегда делала что-то не то. Она было плохой. Плохой, как её жизнь. И виновата во всём, произошедшем с ней, была исключительно она сама. Её решения. Её неспособность сделать лучше. Во всём была виновата она. Особенно в том, что случилось тогда с мамой…
Да, она всегда была виновата. До тех пор, пока не встретилась с гуру. Это не было вспышкой или вдохновением, не было чем-то внезапным, как при обретении чада света, но в то время жизнь сестры Изабеллы впервые начала налаживаться. Тем дождливым вечером она шла с очередного проваленного собеседования, когда какая-то улыбающаяся женщина (не какая-то, конечно, а сестра Виолетта, пусть земля ей будет пухом) вручила ей цветастую брошюру. Изабелле на тот момент было абсолютно всё равно, чем заниматься, на планете у неё не было ни единого близкого человека, так что всё время мира было в её распоряжении. И она стала читать. А улыбающаяся женщина просто спросила, как у Изабеллы дела. Искренне спросила. Точно Изабелла не помнила, но кажется, тогда этот вопрос ей впервые задали с желанием получить правдивый ответ. И она ответила всё как есть. Её не утешали, не жалели, зато дали надежду. Надежду, что всё исправится. И цель, как именно нужно исправлять. И вручили инструмент, с помощью которого можно исправить всё что угодно.
По прошествии многих лет выяснилось, что и надежда, и цель были ложными. Инструмент же оказался более чем рабочим. Выкованный бессонными голодными ночами, заполненными монотонным трудом, рождённый отказывающим телом, превращающимся в машину по выполнению приказов, этот инструмент прошёл огонь и воду и с достоинством провёл сестру Изабеллу через все жизненные невзгоды. Этим инструментом был дух. Тот, что выше тела. Воля, возвышающаяся над разумом и самой окружающей реальностью. То, что позволяло идти на отрубленных ногах. То, что позволяло дышать лёгкими, виднеющимися из рассеченных рёбер. То, что, возможно, было ошибкой, потому что заменило сестре Изабелле всю её остальную жизнь.
Её глаза безразлично смотрели на пылающее синим лезвие приближающегося ножа. Сила воли ещё могла удержать её жизнь в истерзанном теле. Могла вызвать священное пламя, чтобы забрать врага с собой. Но непонятно откуда пришедшая тоска заблокировала волю, казавшуюся когда-то несокрушимой. Сестра Изабелла ушла с печальной улыбкой.
Честера никто и никогда не назвал бы кисейной барышней. Его даже зелёным юнцом называл только Грюм, и то всё реже и реже. Но от наблюдаемой картины ему поплохело. Особенно коробил тот факт, что первопричиной этой резни был именно он. И смуглые бородатые дядьки в странных головных уборах очень бы хотели выпустить кишки именно ему — Честеру. Вот совсем как тому фанатику, которому потом ещё и голову отрубили. От чего тот взорвался волной ослепительного пламени. Это была уже третья подобная волна.
Более опытные авроры делали ставки, кого прибьют последним, а также следующим, каким именно образом и ещё с десяток других пунктов. Авроры проделали действительно впечатляющую работу и имели все поводы гордиться собой. Были установлены личности всех учинявших беспорядки; их выследили, а потом и стравили в специально подготовленном месте, надежно зачарованном антителепортационными и антимаггловскими чарами. И это же расследование установило, что секта религиозных фанатиков прибыла сюда, чтобы отомстить за своего. В подробности сотрудники правопорядка не углублялись, но Честер-то знал, что главной проблемой была не смерть самого первого сумасшедшего, а то, что стараниями Честера его душа досталась Огме, а не тому, кому фанатик всю жизнь поклонялся.
Откуда появилась вторая секта и почему она вступила в партизанскую войну, долгое время было непонятно. До тех пор, пока Гарри со своей детской непосредственностью не сообщил, что Огма по-дружески попросил Тота, а древнеегипетский бог мудрости подобрал подходящую группу людей, которую и кинул на защиту друга своего жреца. Вот они и защищали.
Трезвые авроры были не склонны трепаться, так что факт организации этой битвы остался неизвестным широкой общественности. Конечно, ни Рита Скитер, ни Гарри и компания к «широкой» общественности не относились, поэтому дети потребовали от Честера заснять всё происходящее (а происходящее и правда напоминало лучшие образцы маггловских боевиков), а Рита и вовсе была здесь своей собственной неповторимой персоной. Примчалась на крыльях международного портала, узнав о планируемом событии всего за два часа. Она светилась от счастья, одновременно смотрела, снимала на маггловскую камеру, на омнинокль и что-то надиктовывала прыткопишущему перу.
На её сияющем радостью и энтузиазмом фоне особенно контрастно смотрелся стоящий подле Грюм. Аластор был мрачен, напряжен и явно готов к суровому бою. Это было несколько странно, так как никто другой из авроров такого беспокойства не выказывал. Две группы были плотно заняты друг другом, а от зрителей их отделяли надежнейшие стационарные чары и приличное расстояние. Тем не менее Аластор выкладывал один за другим артефакты из пространственной сумки, перед ним уже скопилась целая кучка. Честор с удивлением узнал в некоторых артефактах явную работу Боба или Чёрного Медведя.
Сражение подходило к своему логическому финалу. Победитель по-прежнему пока не определялся, но в живых ещё оставались только два индуса (явный главарь под мощными щитами, ограничившийся исключительно наблюдением, и рядовой при поддержке адской гончей) против четырёх уже изрядно пораненных местных фанатиков. Честер бы поставил на количество, особенно учитывая, что главарь индусов просто праздно наблюдал за происходящим (кстати, совершенно не выказывая какого бы то ни было беспокойства). Хотя инфернальный пёс был хорош, что он и доказал, резким рывком уравняв счёт сторон.
Переменилась ситуация внезапно. Взгляд главного индуса переместился в сторону от битвы (то ли со скуки, то ли не нравился вид крови) и стал бесцельно блуждать по округе. И случайно наткнулся на взгляд Честера. Парня как будто ударили молотком по голове, а глаза индуса стали разгораться зелёным светом, подозрительно напоминавшим свечение авады кедавры. Честер с ужасом осознал, что не может пошевелиться, а душу начало затягивать в этот зелёный омут. Как когда-то его затягивало в кровавое зеркало Поттеров, только быстрее.
Его душа была как рыбёшка, пойманная на удочку. Удочку с ужасно прочной стальной леской. По натянутой до вибрации леске вдруг ударил кинжал, сотканный из крови. Честер почувствовал за своим плечом духовное присутствие Вернона Дурсля. Давления это не прекратило, но ослабило. Немного придя в себя, парень зашептал молитву Огме. Тихий шелест древних фолиантов ослабил атаку ещё на несколько пунктов, но всё ещё не прекратил. На секунду мелькнуло видение дельфина, застывшего в затвердевшей воде морской пучины. Откуда-то из глубин ввысь взметнулся ибис, разрывая леску своим телом.
Честер, до этого пытавшийся перетянуть на себя метафизический канат, упал, приземлившись задницей на вполне реальную землю. Неизвестно, сколько продолжался поединок взглядов, но за его время ситуация изменилась кардинально: неясно, куда пропали оставшиеся участники спектакля, но сейчас труппа была представлена только главным индусом. И он сражался со всем зрительным залом одновременно. Авроры делали, что могли, но помешать движению человека с горящими зелёным глазами было практически нереально. А двигался он по направлению к Честеру.
Справа что-то мелькнуло. Честер повернулся: Аластор выложил в свою уже довольно внушительную кучку артефактов последний разукрашенный магическими символами птичий череп и отправил всё это добро в приближающегося человека мощным движением своего волшебного посоха. Артефакты заключили человека в сферу, застыв в воздухе вокруг него. Зеленоглазый тоже остановился. Грюм стал начитывать какое-то заклинание, смысла которого Честер не понимал, даже несмотря на свою способность говорить на всех языках. Свечение в глазах индуса явно сопротивлялось эффекту, но проигрывало. В какой-то момент артефакты осыпались пеплом, а тело наконец рухнуло на землю. Грюм оказался около лежащего в мгновение ока.
— В Хогвартс! — громко объявил он свои планы, активируя портал.