Гарри Поттер и древние пески

      Дельфины — удивительные животные. Около семидесяти миллионов лет назад тогда ещё сухопутные существа решили вернуться в лоно породившего саму жизнь океана. Как рачительный хозяин, переезжающий в новую квартиру, берёт из старой ценные и нужные вещи, так и дельфины прихватили в новый образ жизни множество полезнейших штук. Например, теплокровность, позволявшую довольно шустро передвигаться и вообще вести активный образ жизни. Или живорождение, значительно увеличивающее выживаемость детёнышей, с молочным вскармливанием, позволяющим обеспечить молодой организм всеми необходимыми веществами. Также поклажа включала стайный инстинкт и прилагавшийся к нему довольно неплохо развитый мозг, не имевший конкурентов в водной среде. В водной среде в то время вообще было вольготно: крупные животные решили отобраться эволюцией, что затронуло океаны даже больше, чем другие территории. На освободившееся место сразу нашлись желающие. На планете начиналось правление млекопитающих.       К сожалению, переезд был довольно радикальным, так что ремонт тоже пришлось делать капитальным. Не то чтобы обоняние и зрение были под водой совсем уж лишними, но работали в новой среде явно хуже, чем прежде. Хотя и функционировали после некоторых усовершенствований: зрение утратило чувствительность к сине-зелёному спектру, сделав морскую воду прозрачной и раскрасив мир в весёленькие красно-желтые цвета. Так что зрения было недостаточно, а обоняние работало из рук вон плохо. И их следовало чем-то заменить. Так как ремонт — удовольствие дорогое, накопить на него удалось не быстро. Тридцать пять миллионов лет назад предки дельфинов наконец-таки нашли достойный способ поиска добычи, а также защиты от опасности и просто исследования мира — эхолокацию. Оказалось, что если некоторое время потренировать слух, то результаты могут оказаться просто прекрасными. Достаточно всего лишь задорно щёлкнуть челюстями и прислушаться к отклику от запущенной звуковой волны, и вот уже мозг рисует вполне пристойную картинку окружающей действительности. С точностью плюс-минус пять сантиметров в радиусе десяти метров. Конечно, именно до такой точности пришлось ещё немного попрактиковаться (около пятнадцати миллионов лет), зато и мозг, достаточный для обработки всего этого массива информации, можно было применять в самых разных ситуациях. Например, большому тяжёлому мозгу, если его хорошенько насытить кислородом, дольше хватало воздуха, пока его хозяин ищет себе еду в каком-нибудь особо глубоком месте.       Вообще неудобства, конечно, тоже сопутствовали переезду. Надо было постоянно плавать на поверхность, чтобы глотнуть свежего кислорода, так как жабры дельфины так и не отрастили. Если же заиграешься на глубине, то вполне можно и потонуть. Ситуация стала особенно неприятной, когда развитый и уже такой привычный мозг попросил вздремнуть. Во сне контролировать движения не получалось, зато отлично получалось захлебнуться горькой морской водой. Но нет худа без добра: очередные несколько миллионов лет тренировки — и вот уже дельфины научились спать только одним полушарием, в то время как второе бодрствует. Потом полушария меняются. Так основные проблемы переезда были решены.       Оставался, конечно, ещё косметический ремонт. Постепенно предки дельфинов избавлялись от лишнего (шерсть там, задние конечности, копыта и всё такое), приобретали новые стильные навороты типа плавников, маскировочной окраски и замечательного горизонтально ориентированного хвоста (ноу-хау). Все эти мелочи позволяли развивать очень приличную скорость. Ведь какая разница, насколько силён противник, если он не может тебя догнать? Добавив же виртуозное умение анализировать и использовать водные завихрения, менять гидроупругость плавников, демпфирование кожи и самую малость владения водной стихией, дельфины и вовсе стали рекордсменами по скоростному манёвренному плаванию. Последнее важно, так как дельфины, в отличие от более резвого марлина, могли контролировать своё движение целиком и полностью.       Но всё это было несущественно по сравнению с главным их приобретением. Можно сказать, что дельфины переместились из мира суши в мир воды, но точнее будет сказать, что они переместились в мир звука. Способность издавать и распознавать звуки у них достигла чудовищных вершин. Три пары воздушных мешков за счёт перегоняемого через них воздуха научились издавать щебет, жужжание, визги, скрежет, щёлканье, чмоканье, скрипы, хлопки, писк, рёв, вопли, крики, кваканье и свисты в диапазоне от одного десятка герц до двадцати килогерц. Плюс эхолокационные щёлканья частотой до двухсот килогерц. Более того, один дельфин теперь мог издать звук, имитирующий отзвук от эхолокации, и буквально показать товарищу то, что он когда-то видел. Причем некоторые звуки они могли издавать одновременно. Ведь дельфины также отлично различали входящие звуки. Где-то в пять раз лучше, чем люди. Если речь идёт о минимальном различии частоты двух звуков. А если говорить о различии по минимальному интервалу времени, когда два импульса ещё различимы, то способности дельфина лучше наших в сто раз. И именно из-за этой особенности дельфинам кажется, что мы говорим очень-очень-очень медленно. Эта проблема возникла и у Гарри.       — Юнец, немедленно вернись обратно! — Гарри никогда до этого не замечал, как забавно звучит голос Хорни. Так тягуче, еле-еле, с огромными паузами. Очень смешно. Своё весёлое настроение он передал переливчатым свистом. Относительно недалеко (километров восемьдесят) на свист отозвались сородичи. Забыв про забавного Хорни (а он что-то продолжал говорить, но нужно было прикладывать слишком много усилий, чтобы замедлиться до его темпа, а Гарри не хотелось), юный обитатель морей рванул к сородичам. Его постижение стихии воды никуда не делось (даже немного усилилось) и естественным образом наложилось на природные способности дельфинов. Он передвигался где-то в полтора раза быстрее любой другой особи своего вида, поэтому на месте ответного сигнала оказался минут через сорок.       Вокруг было интересно решительно всё. Мальчик с трудом вспоминал, как выглядело его прежнее ущербное восприятие. Как вообще можно обходиться без эхолокации и трёхмерного восприятия на триста шестьдесят градусов во все стороны? Его чувства постоянно открывали мир с какой-то новой неизведанной стороны. И это было так интересно, что Гарри просто не мог плыть по прямой. Он периодически отклонялся, чтобы поближе просканировать какой-нибудь очередной объект, который привлёк его внимание. Всепоглощающим, сносящим всё на своём пути потоком сознание мальчика заполняло главное, самое определяющее качество, органически присущее любому дельфину — любопытство.       Развитый мозг любого из пожилых мастеров — и светлейшего Хорнеджитефа, и хитроумного Ван Юншена, и Черного Медведя — легко бы справился с сенсорным шоком от обилия новой информации от органов чувств. При жизни у них самих восприятие было развито примерно на том же уровне (а у индейца и на более впечатляющем). Мальчик благодаря его регулярным, хоть ещё и не слишком долгим занятиям магией тоже смог сохранить себя и свою личность. Гарри помнил свой родной английский язык (и парселтанг тоже, конечно, никуда не делся), имел доступ ко всей полноте своей памяти и мог обращаться к предыдущему опыту. Проблема была в том, что он теперь не хотел. Дельфины вообще были больше ориентированы на новое, чем на старое. Вся их жизнь проходила в вечном поиске свежих впечатлений, нового опыта и забав. И с этой точки зрения найденная стая выгодно выделялась среди всего множества других окружающих стимулов.       Гарри делился своими приключениями ещё в том — в человеческом — теле, дельфины делились опытом своих путешествий и познания мира в целом (процесс проходил практически одновременно). По крайней мере, по предположениям старцев. До превращения мысли Гарри им были более-менее доступны, хотя мастера в них и не лезли. Жизненного опыта и так с лихвой хватало, чтобы понять, что происходит в детской голове. Они активнее пользовались доступом к его органам чувств. Этот доступ был открыт им и сейчас, но, к сожалению, без соответствующих способностей по обработке входящей информации. И без знания языка дельфинов. А язык этот явно существовал, и Гарри на нём сейчас явно переговаривался. Какие-то звуки вызывали ответные эмоции, какие-то — что-то меняли в мыслительной активности. Мастер воздуха Ван Юншен ещё мог различить какие-то отдельные сигналы, которые могли быть расшифрованы как картинка от эхолокации. Но общего понимания происходящего всё это не давало.       И поговорить с мальчиком не получалось: настроить разум на общение в сложившихся обстоятельствах смог только мастер разума светлейший Хорнеджитеф (и задача оказалась неожиданно сложной), но Гарри любые попытки контакта игнорировал. Оставалось только надеяться, что он не забыл первоначальную цель превращения или что он рано или поздно захочет вернуться на берег. К сожалению, в эмоциях Гарри чувствовалось, что суша ему, как и другим дельфинам, теперь нравится не сильно. Так что особо рассчитывать на последний вариант не приходилось. Вообще в разуме мальчика трём старцам впервые стало неуютно.       К счастью, по прошествии некоторого времени самые горячие темы для обсуждения, видимо, кончились, и вся стая в приличном темпе куда-то отправилась. Прибыв на место, дельфины стали нырять, составляя картину морского дна. Мастер Ван Юншен смог распознать в нечетких для него образах какие-то сооружения. А светлейший Хорнеджитеф отследить внезапное изменение эмоций стаи. Сравнивать с человеческими эмоциями было сложно. Кажется, ближе всего были эмоции опаски, настороженности, боевого азарта и злости. На фоне, конечно, любопытства. Эту эмоцию, как подозревал мастер, до этого с дельфинами дел никогда не имевший, существа испытывают постоянно.