— А ты что хочешь сделать перед смертью? — Жить. Этого мне хватит.
***
То, что в голове мельтешит ворох мыслей не стало для меня новостью, а вот чувство плоти удивило. Я уже и забыл, как это. Ощущать тяжесть во всём теле непривычно. И довольно неприятно, однако в нос тут же бьёт яркий запах чего-то жареного. Наверняка жирного, отчего живот реагирует звучным урчанием, а хаотичный хоровод мыслей сменяет картинка скворчащего на углях куска мяса. Слюной бы не захлебнуться, открывая глаза думаю про себя, отмечая в мутном рисунке знакомые очертания. Никак комната Учихи? И эти подозрительно знакомые фусуми, выходящие на задний двор к треклятому пруду. Зрение наконец-то привыкает к обстановке, выделяя очертания вещей, пока я старательно пытаюсь принять сидячее положение. Не так-то это просто, даже если прикладывать чуть больше сил, чем требуется, пытаясь согнуть тело в пояснице. Правда, через секунду приходится сдавленно шипеть, ощущая приступ боли во всём теле, окатывающий волной с головы до самых пят. Интересно, коматозники в первые секунды чувствуют то же самое, пролетает в голове шальная мысль, пока пальцы на руках неспешно сгибаются и разгибаются. Словно заржавели после долгого застоя. Глядя на маленькие ладошки, я с долей недоверия снова и снова сжимал их в кулаки. Будто в любой момент контроль мог опять перейти к истинной хозяйке, запирая моё существование на задворках сознания. Кто бы знал, что в жизни такое вообще возможно, усмехаюсь сам себе, всё равно мозоля одну и ту же мысль. Будда, буду звать его так раз оно не представилось, сказал, что даёт мне месяц. И что же случится по истечению времени? Я просто откинусь? Секунда в секунду? Чем больше думаю, тем мрачнее оттенок принимают мысли. Нос опять щекочет настойчивый запах специй и жаркого, заставляя вдохнуть аромат полной грудью. Даже воздух кажется таким непривычным, что непроизвольно прикрываю глаза на пару секунд, стараясь насладиться моментом. В мясистый аромат вплетается запах свежевскопанной земли. Такой, что бывает только весной, когда первые капли дождя окропляют ещё непрогретую солнцем землю. С затерявшимся зимним морозцем, режущим своим холодом горло и отправляя необдуманных зевак на больничные койки с тяжёлой простудой. Чудное время. По другую сторону покоев слышны привычные звуки возни слуг, занятых каждый своим делом. Не останавливающиеся ни на секунду, серьёзные и сосредоточенные. Помнится, даже переполох в клане не затрагивал этих людей, продолжающих при любых обстоятельствах следовать каким-то своим инструкциям. Первая попытка встать успехом не увенчивается, сваливая меня обратно на пол, словно тряпичную куклу. С распластанными по сторонам руками и мордой в татами. Нормально, работаем, тут же оповещает организм мозг, на что руки послушно упираются в твёрдую поверхность, принимая положение «упор лёжа». Композиция странная, я бы даже сказал очень, особенно если зайдёт кто-нибудь вроде Таджимы. Поэтому долго не задерживаюсь, переходя на четвереньки. И хотя ослабевшие ноги пробирает дрожь, да и руки устают от резкой нагрузки с непривычки, всё же умудряюсь сначала усесться, а потом и вовсе встать. Правда, приходится держаться за косяк, чтобы не свалиться, но это мелочи. Начало положено, а там уж как-нибудь. С выходом «в свет» решаю повременить, до полного выздоровления или пока тело не сможет нормально слушаться. Честно сказать за то время, что я пребывал в состоянии эфемерности, чувствительность немного подрастерялась, а вот внутренние ощущения наконец-то осели, возвращаясь в привычную Накамуровскую форму. Притупились, так сказать, до нужного уровня, не подскакивая до аномальной эмоциональности. Во всяком случае я так думал, полагаясь на мерно отстукивающее ритм сердце, не заходившееся безумным танцем только от нахождения в поместье Учиха. Значит, должно работать с остальным. И только одна вещь осталась неизменной. Звук первого шага о деревянные половицы резанул слух, чётко вырисовывая образ того, кому они принадлежат. Слишком много времени проведено с этим человеком, слишком много лишних чувств влито от предыдущей владелицы. Так просто не отвертишься. Тело отреагировало инстинктивно, поэтому, недолго думая, я уже хотел вернуться в постель, но разъехавшиеся перед носом фусуми и появившийся следом в проёме Учиха, не дали такой возможности. Секунда, после которой на лице мужчины отражается едва заметное удивление выраженное в дёрнувшейся брови. Это странно, глядя на невозмутимого Мадару, думаю про себя пытаясь додумать, чем же закончилась та встреча на озере. Последнее, что я помню, это активированный шаринган, на кой-то хрен появившейся в глазах Учихи. Получается, он добил меня? Вернее, настоящую Тачибану. И, будто прочитав мои мысли, Мадара делает резкий выпад вперёд, припечатывая тело к хлипкой стенке на противоположной стороне комнаты. Нет, не добил, непонятно чему радуется сознание, а вот сейчас как раз-таки пытается это сделать. Длинные пальцы сильнее сжимают шею, отчего приходится урывками хватать недостающий мозгу кислород, одновременно сопротивляясь узору Мангекьё. Он зол, почти не моргает, стискивая челюсть сильнее, о чём красочно говорят выступающие нижние углы. Я бы тоже был зол, мысленно общаюсь с представителем Учих, неспособный выразить всё это словами, в ответ на что он придавливает сильнее, вжимая кадык в заднюю стенку горла. Ещё чуть-чуть и он сломает мне шею. Нужно срочно что-то предпринять… — Эй… — единственное, что всплывает в сознании, так это первая встреча. Абсурдная до безобразия, нелепая и вместе с тем связывающая с этим демоном на всю оставшуюся жизнь. Знал бы, что всё обернётся именно так, свалил бы из деревни тем же вечером. Плевать как, я бы выжил, а от преследования можно было бы попытаться скрыться. В конце концов на тот момент её чакра была развита не так сильно, как сейчас. Можно было бы прикинуться гражданским. — Дружище… — удаётся прокряхтеть перед тем, как перед глазами снова всё поплывёт, запечатлевая вытянувшееся лицо Мадары с гаснущим шаринганом. Он злится и удивляется. Как всегда. Я задыхаюсь и проваливаюсь в пустоту. Как и всегда…***
Чё-ё-ёртов Учиха, всё-то руки при себе не держатся, разминая пульсирующую ноющей болью шею, думаю про себя, в который раз за сегодня принимая сидячее положение и открываю глаза. И судя по плотной темноте уже наступила глубокая ночь. Замечательно, однако понежиться в спокойной пустоте долго не получается, так как в другом конце комнаты, у раскрытых настежь фусуми, сидит фигура. Кто бы, кто бы, ёрничает внутренний голос, стоит подойти ближе, наблюдая за сгорбившимся у котацу Учихой. Помнится, мы условились не нарушать личного пространства друг друга, после чего он переехал жить в свой кабинет, изредка захаживая, чтобы создать вид приличного семейства. Сейчас же мужчина неподвижно сидел на полу, вытянув ноги вперёд, на уходящие во внутренний двор ступени. И только спустя пару секунд, он запоздало оборачивается на шуршащий звук позади, поначалу прожигая взглядом татами и только потом, видимо с большим усилием, его взгляд перемещается выше. Глупая улыбка лидера отзывается в душе уколом страха, и я даже непроизвольно сглатываю, проводя рукой по ноющему участку кожи на шее. Чего это с ним? — Больно? — низкий вибрирующий голос Мадары окончательно сбивает, сводя брови к переносице всё ближе и ближе. Не нравится мне это беспокойство, взявшееся из ниоткуда, бормочу про себя, пока взгляд не выхватывает выставленные на ступенях кувшины. А чуть наклонившись вперёд, выглядываю на улицу не сдерживая удивления. Да это ж кувшины с саке. Начисто опустошённые. Один, два, четыре, десять. На четырнадцатой по счёту таре я окончательно выдохнул, наконец поняв причину столь странного поведения названного муженька. И даже приосанился, почувствовав облегчение, после чего отрицательно мотнул головой. — Нет, — голос, правда, подвёл. Вышел какой-то хриплый, заставляя лицо Мадары исказиться под натиском непонимания, отчего пришлось тут же прокашляться. — Всё хорошо. — Он что-то неразборчиво пробурчал себе под нос, однако переспрашивать желания не было, поэтому я просто опустился на дзабутон напротив. Спать уже не хотелось, хотя тело всё ещё ныло, требуя отдыха. — Это все запасы? — невнятное мотание головой было расценено как отрицательный ответ. Что ж, уже неплохо. По крайней мере в поместье всё ещё имелся алкоголь. — Тогда стоит это исправить. — Ты… — его слова едва удалось разобрать, так как голова в этот момент была безвольно опущена на грудь. Не знал бы, подумал, что он задремал, хотя со стороны так оно и выглядело. — Это действительно ты, — повторил Учиха, поднимая взгляд. Блестящий от количества выпитого алкоголя, с вздёрнутыми вверх уголками глаз из-за той глуповатой улыбки, что бывает у нетрезвых людей. Так значит вот какой повод для попойки, наконец-то сложив в голове два и два, неслышно выдыхаю понимая, что придётся остаться. Хотя… — Не отключитесь после следующей? — на знакомую фразу Учиха глухо смеётся, отрицательно мотнув головой. — В таком случае схожу за чашкой, — приходиться снова подниматься на ноги, прикидывая в голове, что стоит захватить ещё бутылочку саке, как неожиданно движение ног стопорится и я, дёрнувшись, почти падаю лицом вперёд, в последний момент удержав равновесие. Машинально обхватываю ткань кимоно, дёргая на себя, но сталкиваюсь с препятствием, отчего с губ слетает недовольное цоканье. И, только обернувшись, понимаю, что это Учиха, ухватившись за край подола, держит супругу на месте. Снова дёргаю на себя, пристально глядя тому в глаза, заодно красочно выгибая бровь с явным намёком на освобождение, но Учихе хоть бы хны. Всё тот же непроницаемый взгляд, прочитать который не представляется возможным. Только вот рука его по-прежнему сжимает ткань подола, не желая отпускать куда-либо. Приходится мысленно выдыхать, предпринимая последнюю попытку выбраться, которая, конечно же, оказывается провальной, после чего возвращаюсь на своё место под немигающий взгляд ониксовых глаз. — В таком случае возьму вашу. Идёт? — на такое предложение Учиха одним удивительно ловким, для его состояния, движением придвинул чашку ближе ко мне, вынуждая плюхнуться на дзабутон напротив. И даже любезно налил саке, аккурат по самые стенки, не проронив ни капли драгоценного напитка. Не пролить было невозможно, что я собственно и сделал, опрокинув в себя всю чашку, попутно разлив часть на воротник. Неожиданно крепко, звучно кряхтя и зажмурившись, проскочили в голове мысли, когда керамика коснулась поверхности котацу. Нет, даже слишком, с опозданием заметив, что закуска напрочь отсутствует, обречённо завываю про себя, непроизвольно скуксившись, на что Учиха лишь смеётся, протягивая руку к чашке. — Э, куда? — Моя очередь, — как ни в чём не бывало сообщает глава клана. И даже забывает, что хотел сказать, когда резко перебиваю его фразой «Нет, теперь это моя чашка», заодно шлёпнув по протянутой руке. Видимо, алкоголь слишком хороший, градус быстро даёт в голову, отчего звучно хрюкнув на выражение лица Мадары, забираю из его рук кувшин, доливая себе следующую порцию. Он даже не сопротивляется, лишь хлопает ресницами, наблюдая осоловелым взглядом за странной супружницей. — Так мы пьём? — не до конца соображающий Учиха кивает на автомате, забирая себе бутыль и тут же делает тройку приличных глоток.— А…, — а впрочем договорить я даже не успеваю, пытаясь перехватить тару, но цепкие пальцы мужчины с ценным трофеем расставаться не желают, буквально отпихивая тушку супружницы в сторону. Это так странно, видеть великого и ужасного Учиху Мадару пьяным вдрызг. Глядя на него, можно подумать, что ещё чуть-чуть и мужчина свалится на татами, забываясь тягучим сном. Этого не происходит лишь потому, что даже несмотря на состояние он полностью контролирует свои действия. За исключением тихих смешков, изредка звучащие в тишине комнаты. Я молчу, старательно опустошая одну чашку за другой, пытаясь залить горечью алкоголя ненужные мысли, всплывающие в голове плохо пахнущей кучей отходов. Пелена бравады давно слетела, открывая нелицеприятную реальность, заодно вскрывая затолканный глубоко страх. Прежнего запала храбрости, вспыхнувшего перед божеством, нет, отчего придумать дальнейший план действий слишком сложно. Или это от выпитого? Мадара, тем временем, продолжает сверлить взглядом супружницу, изредка прикладываясь к бутылке. Сложно сказать, о чём он думает. Может размышляет о резком перепаде настроения последней, отчего-то примерившей прежнюю отрешённость. А может решает, как поступить с психически нестабильной женщиной. Прочитать это по ониксовым зрачкам невозможно. Впрочем, как и всегда. Поэтому приходится довольствоваться заполнившей пространство тишиной, да плещущимся на дне чашки саке, раскрывающим свой превосходный букет с каждым последующим глотком. Надо спать. Не знаю, говорю ли я это вслух, прежде чем свернуться в клубок на крохотном дзабутоне, прежде чем сознание накроет приятная дрёма. Расслабляющая и такая родная. Правильно, лучше набраться сил. Кто знает, что ждёт меня завтра…***
Из обрывков вчерашних воспоминаний я мог понять, что выпил не так уж и много. Тогда с чего такое жуткое похмелье, сверля взглядом пустующий футон Учихи, мозолю про себя, попутно стараясь совладать с невыносимой головной болью. Ах да, приветственное бликующее на поверхности котацу солнце быстро юркнуло дальше в комнату, подсказывая, что деревянная поверхность такая же пустующая, что и вчерашней ночью. А значит пили мы на голодный желудок. На счёт Учихи не уверен, но про себя уж точно могу сказать. Так ведь ещё и из комы, если так можно выразиться, недавно вышел. Как ещё после первой чашки не свалился. Прерывая поток беспорядочных мыслей из некормленого нутра вырвалась отрыжка, да такая звучная, что рука немедленно прилипла к губам, заставляя оглядеться по сторонам. Вдруг кто-то стал невольным свидетелем непозволительной выходки Химе. Однако в комнате, кроме меня, не было никого, поэтому можно было выдохнуть. Ещё лучше — найти что-нибудь поесть. Не встретив сопротивлений на кухне, по-хозяйски украв горсть слив, как и всегда, в сопровождении Юты, я направлялся в город. Вчерашняя попойка с муженьком надоумила меня на одну мыслишку. Так как люди мы не бедные, можно закупиться элитным в этих местах алкоголем, а заодно расспросить приезжих торговцев есть ли у них, или же в какой другой стране, аналог сигарет. Что там использовали во времена сёгунов? Табак? Опиум? После посещения лавок следует наведаться к Акимичи, настоятельно рекомендует внутренний голос, с которым не могу не согласиться. Однако просто так завалиться к нему я не могу, а о том, чтобы послать Юту, речь даже не идёт. Это Кэтцу был в курсе всех махинаций, зная истинную цель. Новый же конвоир может расценить мои действия неправильно, навлекая ненужные неприятности со стороны Таджимы, а мне это не нужно. Не хватало ещё тратить, в буквальном смысле, драгоценное время на разрешение угроз со стороны старейшины. Отец Мадары теперь официально считался таковым, правда, распространялось это лишь на клан Учих, однако веса его слова это не отнимало. Так что конфликтовать с сильными мира сего в мои планы уж точно не входило. Снующие туда-сюда людишки на площади то и дело расступались, завидя идущую в их сторону представительницу высокопоставленных кланов, что, в какой-то мере, даже льстило, но с другой раздражало жуть. К тому же, это создавало ненужное внимание, из-за которого некоторые приезжие отказывались даже заговорить со мной. — Праздник чего? — всё ещё не понимая, чего же от меня хотят, продолжаю рассматривать невозмутимое лицо нового конвоира, стоит нам остановится у очередной лавки. Неказистый старик, хозяин магазинчика, что-то старательно расписывал, указывая крючковатыми пальцами на предметы, но его голос заглушался речью Табусэ. — Праздник обезьян, госпожа, — из прошлого ничего не приходит на ум, поэтому Юта, видя моё замешательство, невозмутимо рассказывает всё в подробностях.— Он празднуется три дня. На первый, в деревню стекаются торговцы с разных континентов, привозят необычные товары, кто-то показывает особое мастерство, которому научился. Я слышал, можно даже встретить никогда невиданные техники, — осторожно шепнул мужчина, косясь на прошмыгнувшего мимо нас паренька. — На второй день проходит церемония памяти. Молитвы и песнопения, — отведя взгляд, я сразу отметил, что данное развлечение не для меня. Скука смертная эти обряды. — И на последний, третий, устраиваются танцы, вечерние гулянья и салют, — при слове «салют», я невольно дёрнулся. Его что, уже изобрели, беззвучно задаю этот вопрос Табусэ, получая в ответ невозмутимое выражение. Хм. Интересно. Можно было бы взглянуть.***
— Аниёмэ, — на выходе с главной площади деревни сталкиваюсь с прогуливающимся по улицам младшеньким. Розовощёкий какой, смеюсь про себя, отмечая отличное состояние юнца в сравнении с тем, какой он был после «воскрешения». — Вы чувствуете себя лучше? — он ещё и беспокоится. Ну надо же, до чего дожили. — Да, не стоит беспокоится, гири но-сама, — речь сопровождает учтивый поклон, который не забываю сделать в сторону младшего Учихи, отчего тот прокашливается в кулак, пряча лисью усмешку. Ох, кажется даже прославленные южные сливы не способны скрыть перегар, разоблачающий ночной кутёж в покоях лидера. — Прошу прощения. — Не извиняйся, брат выглядел куда хуже, — тут же сдаёт старшего с потрохами Изуна, косясь в сторону охранника. Тот понимает без слов, отступая назад на пару шагов, чтобы позволить присоединиться юноше к прогулке его госпожи. — Завтра монахи из храма Кэнтё-дзи проведут обряд памяти предков. Вы будете присутствовать? — Если того требуют правила, — покосившись на отошедшего конвоира, негромко отвечаю пареньку. Юта достаточно далеко, чтобы не услышать разговора. — Боюсь только, я буду неважно себя чувствовать. — В таком случае могу посоветовать одно отличное место для прогулки и даже согласен сопроводить, — на такое предложение могу лишь прыснуть, одновременно с юнцом, пряча смешок в ладони и тут же примеряя обратно серьёзный вид. — Не расскажете? — сначала не понимаю, о чём говорит парнишка, вопросительно выгибая бровь. — Что произошло… — и только потом до меня доходит, что он имеет в виду странное поведение Химе. — Так вы поняли? — Изуна едва заметно кивает, складывая руки в замок за спиной. — Но поверите ли? — снова короткий кивок, заставляющий задуматься. Рассказывать о перерождении душ совершенно точно нет смысла. Как и то, что внутри девчачьего тела находится мужик. Начнём с того, что это даже в голове странно звучит, что уж говорить о реальности. Как быть? — Кажется, кто-то пытался проникнуть ко мне в голову и у него это, как видите, получилось, — ну да, техника Яманака по контролю разума сейчас бы пришлась как нельзя кстати. Жаль только в Конохе этого клана ещё нет. — Хм, я слышал что-то такое. Некий клан кочевников владеет техникой, способной перемещать свой разум в тело врага, — услышав подтверждение своих мыслей старательно подавляю удивление, утвердительно кивая. Вот так совпадение. Да простят меня все предки Иноичи, это камень не в их огород. — Возможно, кто-то из них оказался в Конохе, — учитывая, что Акимичи и Нара здесь, оставшиеся представители тройки должны находиться где-то неподалёку. В соседних деревнях или же поселениях. — Значит, под действием этой техники вы…, — он вдруг замялся, останавливаясь и концентрируя всё своё внимание на лице Химе. Ну нет, не знаешь же ты, что это Тачибана зарезала Буцуму, вглядываясь в абсолютно бездонные чёрные глаза, думаю про себя, в ответ получая немое подтверждение. Слишком уж ты башковитый, Изуна, недовольно рычу про себя, не сводя взгляда с парнишки. Сейчас нельзя показывать растерянность. Да и подставлять клан Яманака никак не входило в мои планы. — Нет, — невозмутимость так и сквозит в тоне голоса, подпитываясь решительным взглядом алых глаз. Буду надеяться, что в данный момент мальчишка не захочет применять такой хороший козырь против меня. — В тот момент я уже владела собой. — Затяжное молчание со стороны младшего Учихи не пугает, как это бывало раньше. Может потому, что страха как такового уже не осталось? Во всяком случае со стороны людей… Или от того, что он знал какой-то секрет Химе, давшей ей шанс покинуть поместье Учих незамеченной? — Гири но-сама, — уважительный поклон перед уходом получается мягким, почти идеальным. С присущей настоящей Тачибане грацией, после чего обхожу паренька, видя подходящего ближе конвоира и уже хочу направится в поместье, как предплечье сдавливает рука. — Приходите на праздник, аниёмэ, — глаза, навсегда лишённые шарингана, смотрят не мигая. Без угрозы или чего бы то ещё. — Вам понравится, — и руку отпускают так же неожиданно, как и схватили, после чего силуэт мальчишки сливает с толпой торговцев и покупателей, оставляя после себя одни вопросы.***
Излишки, не числящиеся на балансе поместья, я решил припрятать в покоях. Тот толстяк с холодным взглядом, продававший это пойло, так расхваливал свой товар, что я повёлся. Купил сразу ящик, чего уж там. А пока расплачивался, успел засветить мон Учих, чтобы у того наверняка не закралась мыслишка обмануть наивную девицу. Так что в качестве товара сомневаться не приходилось. Теперь оставалось найти табак и в целом, я был готов. Оказалось, что подобными вещами никто из прибывших в деревню не располагает, зато удалось выудить у одной женщины, что некая деревушка на юге славится убойными махорками. Насколько далеко находится данное поселение, впрочем, она не смогла объяснить, а это значило одно. Либо идти и искать «наощупь», либо выпрашивать у муженька пару добровольцев для похода за «подарком» любимой жёнушке. В любом случае, я хотя бы знаю куда будет лежать мой путь. После той ночи с Мадарой я не пересекался, будто он вообще уехал. Может отправился на какую-нибудь миссию или что-то в этом роде, однако Юта сказал, что все члены семьи должны участвовать в дне памяти, включая меня, из этого выходило, что старший Учиха всё же был в селении. Благо получилось разжалобить этого сухаря нытьём на тему плохого самочувствия. И он даже оставил меня одного в поместье, правда, по приказу Таджимы предварительно заперев всевозможные выходы оттуда. Да и плевать, всё, что мне нужно, и так здесь, поэтому не особо расстроившись я откупорил один из кувшинов, наслаждаясь насыщенным запахом фруктов. Не соврал, расплываясь в улыбке, думаю про себя, причмокивая действительно вкусным саке, разливающимся на языке фейерверком сладости и крепости. Самое время приступить, раскладывая на котацу несколько свитков, кисть и чернила, отставляю пустую чашку в сторону, заодно собираясь с мыслями. Алкоголь, как катализатор, служит раскрытию истинных мыслей, тайным сокровищем запрятанным глубоко внутри. Их-то и нужно выложить на бумагу, зависнув над первым свитком с кисточкой в руках, думаю про себя, сверля взглядом чистую поверхность. Я никогда не делал подобного и даже находясь один, наверное, стесняюсь выразить всё то, что лежит на душе кому бы то ни было. Давай. Нужно, упёрто подталкивает внутренний голос, отчего наливаю ещё чашку. Для храбрости. Тонкие ворсинки окрашиваются в чёрный, вязким мазутом отпечатываясь первыми словами на листе бумаги, под звучный выдох, срывающийся с губ.«Здравствуйте, Чомаюджин-сан…»