Месть не сладка, если обидчик не поймет, от чьей руки он умирает и за что несет кару. По моему плану тот, кто причинил мне зло, должен был узнать, что расплачивается за старый грех.
***
Неспешным шагом, наблюдая усыпанное загорающимися всё ярче звёздами небо, ближе к сумеркам мы с младшеньким из наследников Учих всё же смогли добраться до поместья. Мадара, как подобает нормальному лидеру, остался на банкете до победного, впрочем, тут немаловажную роль сыграл всё тот же Изуна, что-то нашептав старшему, когда тот хотел было дёрнуться на выход. Нахмурившийся, недовольный, но Мадара уселся обратно, плотно сжимая челюсть в попытке не выдать своей голодной животной сущности, жаждущей крови и зрелищ, а не посиделок с названными родственниками вкупе с женщиной, которая дала жизнь ребёнку его соперника. Плачущий, в окружении многочисленных глав кланов, комок не вызывал в нём ничего, кроме брезгливости и отвращения, вполне обоснованно поселяя в душе песчинку страха о вероятности, что когда-то потомок Хаширамы сможет превзойти их обоих. Ведь дитя сочетало в себе кровь двух великих кланов: Узумаки с их непомерно высокой жизненной силой и Сенджу с превосходными способностями к лечению, вкупе огромных резервов чакры. Добавить сюда знания фууиндзюцу, передавать которые разрешено лишь в семье и за которые новоиспечённых родственников Хаширамы прозвали «Приручившие дьявола». А ещё вероятность как минимум процентов пятьдесят, что у него проявится способность к мокутону. Страшное сочетание… Расслабиться получается лишь тогда, когда голова касается подушки ощущая приятную прохладу в области темечка. Правда, пока девчонка засыпать не собирается, демонстрируя привычный светлый потолок на котором уже выстраиваются хороводом тени он фонарей, чтобы затянуть беспокойное сознание в приятное марево. — Почему ты защищаешь их? — в пустоте комнаты голос Тачибаны звучит непривычно громко. Наши попытки поговорить ни разу не сошлись в полноценный диалог, обрываясь в самом начале на обоюдном непринятии взглядов друг друга и сейчас, слышать от неё попытку начать первой было, как бы сказать, интересно. — Они для тебя чужие, не сделавшие ничего хорошего, люди, — после недолгого молчания выдаёт Сенджу, скрывая вид на белоснежное полотно за тяжёлыми веками. Это спорное заявление парирует сознание, услужливо рисуя перед глазами кадры минувших дней. Самый первый, когда я ещё не понимал во что влип, с образом Хаширамы, в глазах которого было заметно плохо скрываемое беспокойство несмотря на ровный тон его голоса. Затем пустынный сад, где альбинос, хитро прищурив глаза в попытке скрыть нежную братскую тревогу, не оставлял младшую наедине. Я помню страх, исказивший лицо Хаширамы, когда решил, что это была его идея убить Химе. Такое нельзя сыграть, нельзя придумать или подстроить. Как бы она ни сопротивлялась отношения старших от этого не поменяются. Тем ироничнее, что свои собственные домыслы она пытается выдать за мои, ожидая, по всей видимости, услышать в ответ волну недовольства. Могло бы сработать на ком-то другом или будь я моложе и эмоциональнее, но… — Как только влияние Учих ослабнет, они избавятся от тебя, от нас, — старый шрам глубже впивается в кожу, отступая под натиском растягивающейся всё шире ухмылки. Трогательность воспоминаний улетучивается так же внезапно, как и появилась, возвращая привычное состояние дикого пса, взращённого улицами.— Сладкая, если хотела зашантажировать до смерти, то этот вариант не самый лучший. Надо что-то более весомое, конкретно задевающее только меня, а тут…
— Я лишь вещь, оружие, против ненавистного врага, — больше удерживать в себе рвущийся наружу смех просто невозможно, эхо которого, звучащего в голове, заставляет сердце Химе зайтись беспокойным стуком.— Вот почему играть в жертву опасно, — ощущение собственного тела, нестеснённого рамками девчачьего понимания, срывает рамки жалости. И пытаться доказать что-то уже становится не так важно. — Медленно превращаешься в монстра и сама не замечаешь этого, — кажется, она даже забывает, как дышать, совершенно не ожидая услышать подобных слов в свой адрес. — В тебе даже больше от Буцумы, чем ты думаешь.
— Вскоре ты поймёшь, что в его смерти лежит спасение многих… Глаз против воли дёргается от скрежета стиснутых зубов. Чёртова девка, пнув невидимый камень под ногами, ругаюсь про себя, наблюдая за сгущающейся вокруг темнотой погружающей Химе в сон. Спасительница хренова, нашла против кого тягаться, против отца. Да будь он хоть трижды виновен в смерти твоей матери это не значит, что его можно убить. Я даже не знаю, как это возможно и как смерть главы Сенджу перекосит и без того пошедшего по наклонной сюжет. Кстати, она же не только мать Тачибаны, но, как минимум, и Тобирамы. Не берусь утверждать, возможно у Бога шиноби матерью была другая женщина, однако этих двоих породила уж точно одна женщина. И почему-то альбинос на папашу с кунаями не кидается, хотя имеет все шансы выйти победителем. Что-то тут не так, какое-то странное чувство, что меня где-то жёстко на…обманывают не покидает сознание. Очередное ворочание в кровати импульсом мурашек разливается по правой руке задевшей шершавый футон. Долго, шипит нетерпение внутри, отчитывая секунды до окончательной потери реальности для Химе, чтобы уже приступить к тренировке. Эмоции постепенно утихают, уступая своё место лишь спокойствию и концентрации на одном единственном пальце, которым мне нужно попытаться шевельнуть. Пробуждать чакру было куда проще, чем бороться за право управление телом с другой душой…***
Даже когда Тачибана просыпается стараюсь не выходить из медитативного состояния, концентрируясь лишь силой мысли на указательном пальце. Плевать что происходит вокруг, я почти уверен, что ей не удастся сбежать из поместья, а к Таджиме за разрешением она не пойдёт. Волноваться не о чем, успокаиваю себя и это действует ровно до того момента, пока извне не слышится голос старшего Учихи. -… здесь, — концентрация слетает моментально, вырисовывая лицо мужчины на расстоянии вытянутой руки с прищуром, выдающим его озадаченность. Как и для старшего наследника для меня ситуация выглядит так же непонятно, когда тихий голосок Химе сообщает о желании пройтись вдвоём. Попытки сблизится с муженьком выглядят смехотворно, вызывая лишь желание закатить глаза, однако он возражений не имеет, поэтому дальнейшая прогулка продолжается в компании Учихи. — Простите мою настойчивость, — концентрация, вдалбливает в сознание голос разума, когда Тачибана наконец подаёт голос. — В последние дни одиночество и тишина комнаты поглотили меня, поэтому я рада вашему согласию. — Помнится, раньше ты не испытывала огорчений из-за моего отсутствия, — Мадара усмехается в своей привычной манере, заставляя щёки полыхнуть непривычным румянцем. — Что же изменилось? — слух обостряется до максимума, желая своими собственными ушами услышать надуманное оправдание девчонки. Неужели Мадара до сих пор не заметил изменений в характере Сенджу? — Я… — кровь, пульсирующая у висков, сосредотачивается на пухлых губах, которые девчонка нервно покусывает косясь в противоположную от Учихи сторону. Отзвуки учащённого сердцебиения раскачивают сознание, отчего приходится сосредотачиваться на своём равновесии. — Должно быть… — на взгляд из-под опущенных ресниц Мадара отвечает немигающей сосредоточенностью, останавливаясь напротив Химе. Руки скрещены за широкой спиной, делающей фигуру лидера огромной в сравнении с девчонкой мнущейся в нерешительности перед ним. — Н-неважно, — взгляд Учихи не меняется, когда Тачибана вдруг разворачивается, стыдливо уходя вперёд и он даже не бросается следом, выжидает какое-то время, чтобы продолжить прогулку в своей неспешной манере. — Вижу, тебе лучше, — поравнявшись с Химе невзначай бросает мужчина, незаметно наблюдая за поникшей супругой. — Даже румянец появился, — губы трогает мягкая усмешка, щёлкая в голове неприятным сигналом, от которого стараюсь тут же отмахнуться. — Это…это не поэтому, — Тачибана бубнит себе под нос достаточно невнятно, заставляя Учиху склонится ниже, тем самым учащая и без того бешенный стук сердца девчонки, когда на щеке отчётливо ощущается его горячее дыхание.— Меня сейчас стошнит.
На комментарий в своей голове Химе смущённо улыбается нарочно отступая от муженька на шаг назад, не забыв при этом приложить к полыхающей коже ладонь, старательно разыгрывая очередную любовную сценку. Банальные пофлиртушки на представителя великого клана не подействуют, уверяет внутренний голос. Любовь всей его жизни Мито, она же ей и останется, не успокаивается сознание. Учиха, чьи эмоции и чувства всегда под контролем, не поведётся на такое, нет. Он выше этого. Мадара же, наблюдая за подобными манипуляциями, выпрямляется, с всё тем же нечитаемым лицом глядя на супружницу, тем самым подтверждая мои мысли. И всё бы ничего, если бы в душе не переставало неприятно саднить, не предвещая ничего хорошего, глядя в эти ониксовые глаза с зарождающей внутри пугающей искрой.***
Появление Акимичи на пороге поместья становится приятным сюрпризом, придавая красок очередному серому дню. Видя лицо пухляша с его непременной улыбкой, заставляющей улыбаться и глаза, настроение против воли поднимается. Хочется накинутся на него с объятиями, едва ли обхватывая широкие плечи, чтобы через секунду получить в ответ такой же жест, но вместо этого толстяка одаривают сдержанным приветствием, искусно изображая радость. Внутри же Тачибана сжимается как пружина, готовая в любой момент вцепиться парню в глотку если он заподозрит неладное. Чомаюджин расслаблен. Не чувствует подвоха, продолжая осыпать поддельную Химе словами благодарности за спасение многих жизней, в то время, как его слуги расставляют привезённые яства. От запаха тяхана* желудок сводит, отчего по беседке проносится протяжный рык голодного зверя, заставляющий Химе стыдливо отводить взгляд, попутно извиняясь. Толстяк на это лишь привычно смеётся, сдерживая порыв похлопать девчонку по плечу, как в былые времена, усаживаясь напротив. — Мне радостно видеть вас, набирающейся сил, — могу позволить себе лишь разочарованно выдохнуть, не способный выразить своих настоящих чувств этому парню. — Вы здорово напугали нас, когда не приходили в себя четыре дня, — ага, а последствия этой отключки, пухляш, ещё хуже, мысленно жалуюсь Акимичи, наблюдая за тем, как тот доедает вторую по счёту пиалу риса вприкуску с жирным куском грудинки. — Не стоило так беспокоится, — едок из Химе отвратительный, еле осилила пиалу риса, да пару кусков угря, продолжая издеваться над жалким листом нори, за которым следил паренёк, отвлекаясь на беседу с Сенджу. — Всё позади. Это мне стоит поблагодарить вас за оказанную помощь, — как всегда изящный поклон, на который Акимичи с широко распахнутыми глазами отвечает тем же. Она не говорит, однако внутренние ощущения недовольства растут с огромной скоростью, явно не желая затягивать так некстати образовавшуюся встречу. — О, совсем забыл, — спохватившись, пухлый тянется к одежде, выуживая из внутреннего кармана непонятную вещицу, обмотанную чем-то красным. Непонятную до того момента, пока он не протягивает руку вперёд, заставляя задохнуться очередным вдохом. Нечто бесформенное оказывается рукояткой катаны с отломленной под корень сталью, обмотанная красной нитью с беспорядочно распушённой кисточкой на конце. — Кэтсу просил передать это вам. Сказал, вы всё поймёте, — сквозь дребезжание в ушах голос Чомаюджина звучит слишком тихо, расшатывая одеревеневшее тело болезненными судорогами.— Нет…
Щёку обжигает так неожиданно, что Химе вздрагивает, передавая расплывающуюся с каждой секундой всё больше картинку. Её актёрские способности активируются моментально, стоит услышать подсказку в голове в лице раннего пользователя, вживаясь в роль страдающей от потери друзей Химе.— Нет.
Поток слёз усиливается, поднимая девчонку одним сильным рывком на ноги, будто кто-то резко дёрнул назад, отчего опешивший Чомаюджин подрывается следом, вытягивая вперёд подрагивающие ладони. — Госпожа? — Тачибана дёргается на звук, тревожа затуманивающие обзор слёзы, окропляющие деревянные половицы, чтобы отмахнуться от помощи Акимичи.— Скажи, что это не так. Скажи, что это неправда. Говори!
— Э-это ведь…это не может быть правдой, — хрипота так естественно поглощает яркий девичий голос, обесцвечивая те радостные нотки, что ранее звучали в воздухе. И даже пугающе превосходная игра Сенджу не удивляет убитое неожиданным известием сознание. Всё, что меня сейчас волнует, так это…***
— Что это? — в протянутой ладони Хагоромо отчётливо виднеется рукоять катаны без клинка. — Ты действительно смог сломать её? — даже не являясь специалистом в создании оружия можно было с уверенностью говорить о качестве катаны, с которой парнишка не расставался ни на минуту. И сейчас, сидя посреди покоев, потому что расшалившиеся нервы не дают уснуть, видеть остатки некогда прекрасного клинка было даже как-то печально. — Нет, — почему-то вопрос поимки слуги, зачем-то сидящего в комнате госпожи посреди ночи, на тот момент не возникал ни у кого. Даже клюющая носом Момо у дверей не реагировала на охранника, хоть и старалась не пересекаться с ним взглядом. — Это всё, что осталось от моего друга, — простые слова, заставляющие переместить взгляд на ониксовые глаза Хагоромо, ничуть не меняющегося в лице. Слишком знакомые чувства плещутся там, в пугающей большинство чёрной бездне, отчего губы дёргаются в печальной усмешке. — Когда-то он отдал его мне с просьбой… — замешкавшийся Кэтсу явление странное, заставляющее внутренне тут же напрячься. Лишь тихое посапывание забывшейся глубоким сном служанки разбавляло спёртый воздух комнаты. — Простите, что прошу о подобном, но мне бы хотелось, чтобы вы помнили о своём слуге. Мадара-сама никогда не простит мне этого поступка и будет прав, однако вы подарили нам надежду на лучшее будущее, госпожа. Возможность, что когда-то наступит долгожданный мир, лишённый возлагающего на детей бремени смерти. Поэтому я счастлив, что имел честь быть подле вас всё это время, — зубы стискиваются сильнее, сдерживая разгорающуюся внутри ярость. — Я отдам его господину Чомаюджину, чтобы в случае моей смерти вы смогли узнать об этом. — Сказал бы прямым текстом, что хочешь в отставку, — фырканье выходит хоть и громкое, но уверенность в тоне трещит по швам, отмечаясь скользнувшей по губам парнишки полуулыбкой. — Небось задолбался бегать за полоумной хозяйкой по болотам, слабак, — приходится тут же плюхаться на спину, отворачиваясь от охранника. — Ещё и посредников приплёл. Пф, Чомаюджин, — словесный поток так и льётся из часто дышащей Химе, распаляющейся как нафаршированная добротными дровами печь. — Всё настроение испортил, выйди вон, — тихое согласие, заглушённое закрывшимися за вышедшем из покоев охранником фусуми, забирающее с собой сорвавшуюся с ресниц неконтролируемую влагу. — Чёрт возьми, паршивец… — тело трясёт от злости на самого себя, да и на Хагоромо не меньше. — Прекращай с такой уверенностью бросаться под пули. Я здесь герой, который может умереть, кем ты меня выставляешь?
***
— Госпожа, — изображение обеспокоенного лица Акимичи мотает из стороны в сторону. — Госпожа? Успокойтесь, вы слышите меня? — она пытается вырваться из цепкого хвата, хотя со стороны вся эта картина наверняка выглядит странно. Юта, находящийся за пределами беседки заслышав первые крики, тут же кинулся внутрь, обхватывая рукоять катаны. — Тачибана-сама? — ядовитая зелень глаз режет по фигуре Акимичи, заставляя того сконфуженно согнуться, отпуская локоть Химе. Правда охрана Чомаюджина тоже без дела не стоит, стоит заметить отблеск стали. Подступают ближе к хозяину, готовясь в любую секунду кинуться на врага. — Всё хорошо, — тут же отмахивается девчонка, хотя я и не ожидал этого. Логичнее всего было позволить закончить этот конфликт неправдоподобными обвинениями в адрес пухляша, лишая того возможности когда-нибудь ещё появится в поместье Учих. — Убери оружие, — на команду Сенджу мужчина реагирует не сразу, продолжая какое-то время прожигать гостя взглядом. — Ты жалкая замена, разве не слышишь? — холодное спокойствие Табусэ впервые за всё время разбивается, отражая на лице мужчины искренний шок и непонимание на колкую фразу со стороны девчонки. Взгляд притупляется, склоняя голову Юты ниже, в то время как рука нерешительно складывает оружие обратно в ножны.— Тебе-то откуда знать?
— Подготовьте всё к церемонии, — тон Химе сменяется моментально, не беря во внимание слова звучащие в голове. — Нужно проводить Хагоромо с должными почестями в последний путь, — короткий поклон Акимичи, после чего Тачибана покидает беседку оставляя гостя одного.— Спасибо…
Химе едва заметно усмехается, смахивая ненужную влагу с пустых глаз, когда у представления уже не осталось зрителей. Спасибо, за излишнюю самоуверенность…***
Благодаря хлопотам девчонки буквально за пару дней для Кэтсу организовали похороны, но так как он не являлся членом клана решено было поставить мемориальный камень близь храма Учих. «Долг, верность, храбрость». Вряд ли поступки парня можно было уместить в этих трёх словах, но они как нельзя лучше отражали принципы, по которым он жил. И сейчас, зная его, я мог с уверенностью это утверждать. Пришедших почтить память Хагоромо было не так много, в конце концов никто не старался растрезвонить о нежелательной стычке между заключивших союз кланах. Акимичи, Нара, да и сама Тачибана в присутствии нового охранника. Служанка, как это бывало с Момоко, пределов поместья не покидала, следуя чётким указаниям старшего наследника контролировать состояние супруги. Ближе к вечеру пришлось возвращаться в поместье, распрощавшись с союзниками. И хотя я всеми силами пытался подать хоть какой-то знак о своём присутствии, ничего не выходило. Не помогала даже полная эмоциональная отрешённость, отчего захотелось вообще бросить всё. Надоело. Сражаешься, что-то выдумываешь, выкручиваешься из самых абсурдных ситуаций, чтобы оказать запертым в чужом теле. Может, нужно просто отпустить ситуацию? Отдаться на волю судьбы, надеясь на благополучный исход? В темноте комнаты силуэт лежащего на футоне Учихи получилось разглядеть не сразу. Да и видеть лидера клана в спальне супруги было непривычно, помнится, он отказался находиться здесь после провальной миссии. И дело было даже не в злости на ошибку Химе, а скорее в принятии взаимовыгодных разграничений со странной супругой. — Мадара-сама, — опустившись на колени рядом с футоном, Тачибана положила ладонь на плечо мужчины, заставляя того вздрогнуть, возвращаясь из маревного забытья. Он разворачивается в пол оборота, отражая в ониксовых зрачках яркий лунный блеск, вместе с этим перехватывая тонкое запястье Сенджу. — П-простите, вы уже спали, — если бы не заплясавшее в бешенном темпе сердце, я бы подумал, что она опять разыгрывает представление, однако в этот раз испуг девчонки был настоящим, передаваясь неприятными мурашками по спине и мне. Ещё это Учиховское молчание, будь оно неладно, вкупе со взглядом, не предвещало ничего хорошего.— Не показывай свой страх.
— Я не боюсь, — зачем-то отвечает вслух Химе, наблюдая за тем, как мужчина полностью разворачивается к ней, принимая сидячее положение, чтобы в следующую же секунду судорожно выдохнуть от горячего прикосновения губ к ладони. Мадара не сводит взгляда с лица девчонки, припадая к её руке щекой, тем самым пробуждая яркий румянец, который не скроет ни одна ночная тьма, наверняка наслаждаясь открывшимся зрелищем. Разгорячённая, Сенджу тяжело дышит, привлекая внимание к приоткрытым губам, на которые Учиха смотрит с уже нескрываемой жаждой. Чёрт, когда я говорил, что готов отдаться на волю судьбы, я не это имел ввиду. Заполненный паникой мозг судорожно подкидывает одну идею за другой, только все они бесполезны в этом овощном состоянии, позволяя наблюдать за свершающейся казнью с первых рядов.— Не делай этого… Прошу…
На отголоски заглушающегося голоса в голове Сенджу абсолютно плевать, когда она ощущает под своей ладонью крепкую грудь Учихи, сквозь кожу которой можно отчётливо почувствовать его сердцебиение. Вторая рука перемещается на широкую ключицу, заставляя Мадару сглатывать, в то время как тонкие пальцы девчонки по-хозяйски прописывают невидимую линию вдоль шеи, огибая выступающее адамово яблоко. Он притягивает её ближе, полностью обхватив талию, отчего страх внутри истерично бьётся о черепную коробку. Схватившись за голову пытаюсь изо всех сил сконцентрироваться на простейшем действии, однако паническая трель перекрывает всё. Температура двух тел неминуемо повышается, поглощая покои разгорающимся пожаром. Очередное движение, острожное и неторопливое, укладывающее тело Химе на прохладную поверхность татами, отчего Мадара нависает сверху, сверкая глазами, словно голодный зверь, а Сенджу, вместо того, чтобы попытаться его успокоить, притягивает ближе, ощущая кожей исходящий от тела Учихи жар. Секунда, лишь мгновение, перед тем, как его губы накроют её, разрушая последнюю грань между ними, останавливающее Мадару с широко распахнутыми глазами нависать над девчонкой.— А…Ах...аха-ха…аха-ха-ха-ха! Аха-ха-ха-ха!
Трясясь всем телом, наблюдая за ошарашенным лидером клана, не могу удержать истеричного хохота, вытянув при этом вперёд руку с поднятым средним пальцем. С выступившим на лбу потом, побледневший, выжатый до последней капли, пытающийся ухватиться за шанс управления строптивым телом. Получилось. И Химе, прижатая Учихой, подтверждает это, в точности копируя жест, адресованный носителю Шарингана, который навряд ли знает его значение.— Ты только что послала на хер самого могущественного шиноби всех времён, дорогуша. Мои поздравления!