Я думаю, предназначение свыше существует для каждого из нас. И я должен был умереть дважды только для того, чтобы понять.
***
Комнату заполнила звенящая тишина, в которой, если сильно постараться, можно было расслышать сбивчивое дыхание. Рука, против воли Химе, удерживает неприличный жест, то и дело содрогаясь. При всём своём желании опустить её Тачибана не могла, как бы не старалась. Мне же хотелось кричать во всю глотку, что вот он я, Учиха, неужели ты не видишь, однако предел контроля сходился на одном простом движении и более ни на что не распространялся. Видимо, личность самой Сенджу слишком сильна в этом плане, что говорит об ограниченности моих действий. В будущем нужно правильно использовать такие шансы, а лучше увеличивать время контроля, чувствуя, как управление рукой девчонки постепенно уходит, думаю про себя. Всё-таки захват власти бесследно не проходит. Сознание охватывает невероятная усталость, заставляющая свалиться на колени воображаемый образ Накамуры, чтобы наблюдать за расплывающейся с каждой секундой картинкой.— Да посмотри же ты… Я всё ещё здесь…
Последний вздох, после которого Сенджу провалится в долгое забытье, заставляющий цепляться за своё существование как можно дольше, чтобы наблюдать за сводящим брови к переносице Учихой, не скрывающим своего непонимания, в то время, как мир вокруг утопает в черноте. Не знаю, способен ли шаринган улавливать изменение сознания, но ему однозначно следует опробовать это на супруге. Если только Учиха уловит разницу характеров, но судя по его беспокойству, плещущемуся в ониксовых зрачках, о чём-то подобном можно даже не мечтать.— Осёл…
***
Следующее пробуждение приходится на жаркий день, когда лучи солнца вольготно прогуливаются по комнате Химе, резвясь на блестящих поверхностях беснующимися танцами. Дуновения ветерка, крадущимся воришкой пробирающиеся вглубь поместья совершенно не разбавляют духоту, а лишь играючи раззадоривают подбрасывая в огромную солнечную печку больше поленьев. Вряд ли это от погоды, но тело девчонки довольно тяжелое по ощущениям, да и внутренне всё сдавленно, а мысли не могут собраться в кучу. — Зачем? — непривычно звучный хрип слетает с её губ, перемещая взгляд на открытую фусуми на задний двор. Судя по всему ей этот переход дался так же нелегко, наблюдая за тем, как Химе принимает сидячее положение, думаю про себя, устаканивая сознание. Здесь, внутри, всё не лучше.— Ты ещё спрашиваешь?
— Это моё тело, — тон её голоса так быстро принимает твёрдость, что я даже успеваю удивиться.— Наше. Не забывай, я тоже застрял здесь, дорогуша, не по своей воле. И если понадобится отстаивать своё существование буду до последнего. Вообще зачем тебе это? Попроси его о разрешении. Он не станет тебя держать.
— Мне не нужно его разрешение, — тут же перебивает Химе, поднимаясь на ноги, чтобы в два лёгких шага оказаться напротив зеркала. Усмехаясь своему отражению, Тачибана нарочно отодвигает ткань кимоно, открывая тонкие ключицы. Кожа девчонки бледная, почти фарфоровая и, кажется, даже бархатная. Ткань приятно съезжает ниже, оголяя плечи. Подушечки пальцев проходятся по всей длине, от одного плеча до другого, вызывая приятную дрожь, заставляя теряться в своих собственных ощущениях. Глядя на красивое женское тело, на котором с каждой минутой остаётся всё меньше ткани, в голове не остаётся никаких мыслей. Когда я пребывал в теле подобных мыслей не возникало. Что уж там, максимальный контакт с обнажёнкой был только у служанок, которые обслуживали Химе в вопросах гигиены. И чтобы рассматривать себя в зеркало… Нет. Но сейчас. Она закусывает алеющие губы, глядя на отражение из-под опущенных ресниц. Оби едва держит кимоно запахнутым, оставляя непозволительно большой разрез, почти доходящий до пояса. И Сенджу не раздумывая выставляет ногу вперёд, проводя ладонью по бедру. — Мне нужен он, — приглушённый сладкий хрип слетает с её губ, заставляя сглотнуть. — Или хочешь подтолкнуть его своими руками к тому, от чего так отчаянно оберегал? — от последних слов сознание окончательно перемещается от лицезрения раздевающейся девчонки, сосредотачиваясь на другом.— О чём ты?
— А ты не понял? — безумный блеск в глазах девчонки мелькает лишь на секунду. Она явно наслаждается своим превосходством, заливаясь смехом. — Чувства? Брось, — брови изгибаются, лишь добавляя Химе красивой хищности, пусть и ненормальной. — Может он и испытывает что-то к Узумаки, — фамилию соперницы Тачибана выплёвывает с особой неприязнью, припоминая, по всей видимости, былые унижения. — Но не она. Мито является лучшим примером благодарной дочери.— Хочешь сказать, она использует Мадару? Для чего?
— Не она, пустоголовый, думай глубже. Разве не знаешь насколько Узумаки близки с нами? — хочется огрызнуться, однако я действительно не знаю, какова глубина связи этих двух кланов. Судя по всему, всё могло измениться ещё до моего появление. Взять хотя бы саму Тачибану, которой по истории быть не должно. — Почему союз Учих и Сенджу так крепок? — смена настроения у девчонки слишком быстрая, стирающая недавнюю несерьёзность непроницаемой маской. — Почему никто не идёт в открытую вражду? — пальцы привычно накидывают ткань обратно на плечи, завязывая тугой узел на поясе. — Ты задавал себе эти вопросы? — приходится сглатывать, ловя себя на мысли, что девчонка попала в самую точку. — Потому что их следующих лидеров связывает слишком сильная дружба. Хаширама и Мадара не просто друзья, они почти как братья, — и это действительно так соглашается внутренний голос, в то время, как девчонка заканчивает сбор причёски причудливым гребешком. — Они сходились в битвах сотни раз, но никогда не доводили дело до конца, потому что…— …Ни один ни второй не может убить другого.
— Буцуме, как и Таджиме, как и Ашине, который привык к превосходству над другими кланами, нужно что-то, что дало бы начало расколу между ними. Или ты думаешь, что только мой отец так ненавидит этот вынужденный союз? — эта часть истории, из-за выжившего младшего Учихи, звучала странно. — Что? Не заметил? — её нахальный голос, подкреплённый уверенностью, продолжал окрашивать обычные слова новыми фактами. — Как Тобирама зализывал раны, — вспышка воспоминаний, как однажды, при очередном посещении отчего дома доводилось видеть альбиноса не в самом лучшем состоянии, но я даже подумать не мог, что это могла быть какая-то подстава. — Большинство уловок глав кланов бесполезны против старших наследников, поэтому они предпочитают молодняк, — это даже не разнится с настоящим отношением лидеров, пытающихся убить младших сыновей друг друга, проскакивает мысль, заставляющая голову пухнуть от переполняющих её идей и догадок. — Но не думай что он не предусмотрителен на этот счёт, — она плотно сжимает челюсть, отражая на лице всю ненависть и злобу, накопленную к отцу. — У Буцумы всегда есть запасной план. И сейчас это Мито, — шестерёнки в голове приходят в движение, сопоставляя полученную информацию с действительностью. Чем может помешать лисица я не совсем понимаю, однако упоминание Буцумы заставляет напрячься.— И? В чём суть затаскивания Учихи в твою постель? Попросишь его убить для тебя отца?
— Нет, я хочу разделаться с ним лично, — в густую шевелюру девчонки погружается длинная кандзаси, острый конец которой искусно скрывает чехол в тон шпильки. — Чтобы видеть, как он захлебнётся собственной кровью, — что-то на месть за убитую родительницу не сильно похоже, мусолю про себя одну и ту же мысль, склоняясь по большей части к мести личной. Уж больно острое восприятие у девчонки на упоминание отца. — Когда Сенджу лишатся своего теневого лидера, что так же пошатнёт уверенность их союзников, раскрою Хашираме его прекрасную возлюбленную. Брат довольно чувствителен, — несмотря на сочащийся яд её слов, упоминание старшего Сенджу звучит мягче, осторожнее. — Я знаю, что Учиха стал сильнее из-за глаз младшего, ты это сказал, — черт, сжимая руку в кулак припоминаю о последних мыслях, когда лечил Изуну, отчего хочется ударить самого себя. — И я знаю, что с их помощью он сможет победить. Этим они и отличаются от нас. Учихам силу даёт боль и чем её больше, тем сильнее их представитель. И я дам ему её. Всю, без остатка. Этого добра у меня много, — небрежно брошенные слова перещёлкивают что-то в голове, поселяя странную мысль. — Ещё один шанс сделать всё правильно… — она не договаривает, обрывая фразу на полуслове, направляясь в сторону фусуми.— Что произошло?
Это молчание начинает выводить, глядя на то, как девчонка пересекает сад, чтобы разместиться в беседке, думаю про себя, стараясь разобраться в её словах. Да, основная цель бесспорно Буцума, мотивом убить которого так и не ясно что именно является, но что ей сделали собственные братья? Она может сколько угодно говорить о желании им смерти, но её чувства выдают эту наигранность. Что могло заставить девчонку так обозлиться на весь мир? Неужели она действительно пыталась покончить с собой, только для того, чтобы насолить отцу? Или за этим стояло что-то другое?— Было бы лучше, если бы она умерла… Некоторые считают, что Сам… Что Он причастен к покушению.
Слова служанки всплывают в воспоминаниях неожиданно, заставляя напрячься. Стало быть то упоминание касалось Буцумы. И слуги знали что-то, что могло бы объяснить причины. Кто бы знал, что стоило уделить истории смерти Тачибаны чуть больше внимания, чтобы в будущем не хлебать последствия огромной ложкой…***
Известие об отправке старшего Учихи на миссию разочаровывает Химе, хотя она прекрасно скрывает это от посторонних глаз, провожая муженька в путь. Теперь она оставалась один на один с обитателями поместья и справедливо боялась, что может выдать себя неосторожным действием. Потому что в отличии от Мадары, Нара, слуга Таджимы и непосредственно младший наследник, всё ещё находились здесь. И им, в отличии от всё того же Учихи, глаза не закрывала пелена безрассудной глупости, которую лидер клана показывал с завидной постоянностью. В какой-то момент, я даже подумал, что его подменили. На кусок инфантильного мяса, ведомого сладостными речами Химе. Так что перспектива провести недельку-другую в компании себя любимого и полоумной Сенджу меня вполне устраивала. К тому же, это был отличный шанс потренироваться в управлении, упускать который я не собирался. Для того, чтобы чётче ощущать сущность девчонки приходилось отдаляться от реальности. И это невероятно нервировало, потому что она могла в этот момент выкинуть что угодно, чего я не замечу. От этого контроль держался неравномерно, съезжая на нет, стоило отвлечься. На то были причины. Одно слово — Изуна. Изо дня в день, вот уже вторую неделю. Как бы не пыталась Сенджу, этот пройдоха не упускал её из виду, всякий раз докучая своим присутствием. Если и не официальным, то всегда где-то поблизости. Ощущение нервозности Тачибаны были слишком чёткими и сильными, разбивая маску спокойствия. Ведь несмотря на юный возраст мальчишка был весьма проницателен, чем, по всей видимости, его старший брат похвастаться не мог. И у меня даже забрезжила надежда, что он всё понял. — О, — мелькнувший огонёк яркого розового цвета перед глазами вернул в сознание не слишком быстро, пришлось сфокусировать зрение на непонятном предмете, протянутым младшим Учихой. — Гири но… — закончить она не успевает, так как Учиха бесцеремонно прерывает. — Изуна, — недавнюю радость тут же тормозит старое предчувствие, которое было со старшим. Всего лишь предчувствие, но такое сильное, что не прислушаться к нему просто не получается. — Зови по имени, здесь всё равно никого нет, — стопориться приходится окончательно, не понимая резкой перемены в настроении младшего наследника.— Что за любезность с утра пораньше?
— Хорошо, Изуна, — ещё бы она не согласилась, тут же язвлю про себя, отмечая податливость Сенджу. И хотя она продолжает нервно сжимать тонкий стебелёк цветка, улыбка её вполне естественна. — Вы… — на по-детски возмущенный взгляд юнца с губ девчонки слетает глухой смешок, который она тут же прячет в ладони. Кожу неприятно колет в области шеи, заставляя нервно почесать зудящее место. Пальцы ощущают под собой вздувшиеся вены, как когда это бывало на сходках. Отросшие волосы, будто подыгрывая нервозности, противно щекочут вконец выбивая образ Накамуры из равновесия, отчего вместо чесания сильно бью по раскрасневшемуся участку кожи, стискивая загривок. — …хотели что-то? — Цубаки** в этом году цветут так поздно, — хочется непроизвольно сделать шаг вперёд, но тело, конечно же, не слушается, продолжая находиться на достаточном расстоянии от младшенького, но он говорит слишком тихо, почти неслышно, вынуждая наконец Тачибану шагнуть навстречу. — Как будто ждут, — жилы напрягаются, заставляя эфемерное тело поддаться вперёд, чтобы чётче разглядеть Изуну, приблизившегося почти вплотную. — Как думаешь, чего они ждут? — тема цветов далека от меня настолько, что я совершенно не понимаю, к чему клонит мальчишка. Если это какая-то тонкая игра слов или же символизма растений, то план — дерьмо, смачно выругавшись, мысленно сообщаю об этом совершенно игнорирующему моё существование пареньку. — Я не знаю, — девчонка отводит голову в сторону, видимо не выдержав испытующего взгляда паренька. — Проснись, аниёмэ, — в эту самую секунду тело будто пронзает острым разрядом молнии, перехватывающим дыхание как у меня, так и у самой Тачибаны, заставляя вернуться из потока ругательств моментально. Ониксовые глаза неотрывно следят за лицом Химе, а улыбка делает мальчишеское лицо мягче, сквозь которую льётся звонкий смех. — Да я пошутил, чего ты? Такая сонная в последние дни, совсем невесёлая, как раньше, — и пока настоящая Сенджу едва сдерживает нервную дрожь, пропуская короткие выдохи, я схожу с ума. — Всё хорошо? — он тянет вперёд руку, однако в последнюю секунду, будто ошпарившись, девчонка отдёргивает свою, пряча цветок камелии в длинных рукавах. — А… — ощущения путаются из-за чрезмерной эмоциональности девчонки и понять что действительно правда трудно. Её сердце заходится бешенным ритмом, разливая кровь предательским румянцем на бледных щеках. — Да, — слова едва окрашиваются неустойчивым голосом, не перебиваясь хорошо скрываемой дрожью, которую Химе наконец может контролировать.— Чёрт, мальчишка…
— Это из-за приказа отца? — заканчивать разговор Изуна, по всей видимости, так просто не собирается, ступая рядом с неторопливо зашагавшей вперёд Сенджу. Прямая осанка не сковывает спину таким уместным сейчас напряжением, а руки, как и всегда, сомкнуты. Он расслаблен, подмечаю про себя, стараясь унять волнение. Чтобы Тачибана ненароком не уловила перемены настроения. — Он лишь беспокоится о тебе, аниёмэ. Прими это как данность, — принимаю, поддерживаю и всеми конечностями «за», поддакиваю младшему наследнику, нервируя тем самым обладательницу тела. — Что вы решили? — неожиданно озадачивает вопросом Химе, опять останавливаясь и заставляя Изуну последовать её примеру. — Как долго будет тянуться эта пытка? — что за чушь, так и вертится на языке, в то время как девчонка продолжает. — Ради вас я пошла против семьи… Каждый день я проживаю в страхе, потому что жизнь Тобирамы находится в ваших руках, — слишком много эмоций, слишком мало логики. Мозг буквально ломается под напором противоречий Тачибаны. — Считаешь меня виноватым? — ошарашенный Учиха даже не пытается скрыть своего удивления, отчего непроницаемая маска спокойствия крошится, вырисовывая на лице совсем иные эмоции. — Зачем тогда спасала? Если знала, что это сделал твой брат и чем это закончится, если знала всё это, зачем? — вена на виске паренька набухает, челюсть сжимается сильнее. — Потому что люблю… — от такого поворота событий даже я выпадаю в осадок, теряясь окончательно. Какого хрена она несёт? Изуна, чьё лицо в момент будто лишается крови, стоит бледный. С потерянным взглядом, в котором мелькает отблеск надежды, забывая как это — дышать. Ровно до того момента, пока она не произносит… — Так же, как и Мадара-сама, — растерянность Изуны сметается отведённым в сторону взглядом и глухим кашлем, теряющимся в кулаке приставленном к губам. — Однако за все поступки, рано или поздно, нужно платить, — мягкость её голоса обрастает сталью, — Тобирама… Лишь послушный сын своего отца, — вкрадчиво, осторожно. Химе оплетает словами так же искусно, как питон, поймавший свою добычу. — Делает то, что считает лучшим для клана… Даже если ради этого придётся закрыть глаза на грязные проступки семьи… Я знаю это, как никто другой, — уголок улыбки режет холодная сталь одинокой слезы, скатывающаяся по алеющей щеке девчонки. Думай же, Накамура, думай, стараюсь уговорить себя, видя промелькнувшую тень истинного лица Тачибаны. — И вы тоже, — что-то случилось, это не мать, точно не мать, утверждает сознание, подкреплённое увиденным только что, это связанно только с ней и Буцумой, но я хоть убей не понимаю что именно. — Но сможете ли поступить так же? — она старательно вглядывается в глаза мальчишки, заполняющие непроглядную тьму едва уловимым блеском. — Простите, — Тачибана улыбается смелее, стирая тыльной стороной ладони ненужную влагу, следом вплетая подаренный цветок в причудливую причёску. Напряжение между ними спадает так же внезапно, как и образовалось, однако инстинкт подсказывает — расслабляться рано. — Не нужно было так говорить… — Иди, — поднятая ладонь паренька резко прерывает объяснения Химе. Взгляд меняется, отражая лишь одинокий бутон, распустившийся в волосах девчонки. Даже если он не говорит, я замечаю, что Изуна знает то, что я понять никак не могу и о чём говорит девчонка. — Я возвращаю свой долг, — и разворачивается, намереваясь покинуть сад. Дёрганными рывками, пересиливая сознание Химе, пытаюсь поднять руку, успевая ухватить лишь воздух, прежде чем хозяйка тела сожмёт её в кулак, и всё, что остаётся, так это наблюдать мутнеющим взглядом удаляющуюся всё дальше спину Учихи. Тачибана же, совладав с внутренним давлением, выпрямляется, прямиком выходит из сада, заставая уводящего куда-то двух шиноби с поста младшего. И быстрой тенью проскакивает в ворота, точно зная куда держать путь.— Он не пойдёт у тебя на поводу.
— Нет, — соглашается девчонка, вильнув в подворотни. Подальше от любопытных глаз. — Но и не выдаст, — опять не понимаю действий Химе, ярко выражая их очередным ругательством, проносящимся у неё в голове. — Ведь это ты, был тем человеком, кто открыл ему глаза, — мешанина мыслей, событий и воспоминаний топят сознание в густом киселе непонимания. Я даже не успеваю задать очередной вопрос, как перед глазами вспыхивает яркий отблеск прошлого.***
— Знаешь, за что ненавижу тебя, Сенджу? Ты лгунья. Обманываешь брата, притворяясь невинностью. А на самом деле — грязь.
***
— Речь ведь была о Кэтсу.
Девчонка беззвучно смеётся, оголяя вымученную усмешку. Шаги становятся увереннее, продолжая петлять среди хижин сельчан. Неуловимо, будто здесь и не было никого.— Разве нет?
Во второй раз она не так эмоциональна, предпочитает ограничиться лишь растянутыми ухмылкой губами, резко прячась в тупиковом ответвлении, когда одна из фусуми вдруг открывается, выплёвывая на вечерний холод мальчонку в одном исподнем.— Б…Буцу…
Сквозь тонкую ткань таби просачивается горячая жидкость, когда пацан, не ведая что кто-то может стоять буквально в паре шагов от него, прячась в тени, справляет малую нужду, зябко переминаясь с ноги на ногу. Тачибана плотнее сжимает челюсть, выдерживая порыв брезгливо тряхануть ногой, терпеливо выжидая когда же малец сделает свои дела. И он не задерживается, громко шлёпая босыми стопами, возвращается обратно в дом, позволяя Химе покинуть своё временно укрытие. Сенджу попадает в родное гнездо необычным путём, о котором я даже не знал. Через какой-то лаз или что-то вроде того, находящийся на задворках поместья, укрытый в тени кустистых клёнов. И несмотря на самоуверенность идёт почти беззвучно, осторожно оглядываясь в надежде не наткнуться на кого бы то ни было. Боязливым домушником пересекает бесконечно длинный коридор, оказываясь у дверей комнаты отца. Чтобы без раздумий ужом проползти внутрь, не создав никакого шума. В помещении горит лишь один андон, тусклый свет которого тут же накидывается на незваного гостя, цепляясь когтистыми лапами за тёмную ткань кимоно. По спине прокатывается крупная капля пота, бесследно теряющаяся в плотной ткани, стоит Тачибане выцепить в окружающей тьме взгляд. Прямой, грубый. Его обладатель почти не моргает, создавая жуткие картинки в воображении, но пугаться поздно. Назад дороги нет. — Приходишь ко мне ночью, как вор, — упрёк мужчины не только в голосе, но и во взгляде. Сводящий густые брови ближе к переносице, позволяя тьме поглотить половину лица, после чего мужчина сплёвывает под ноги Химе, выражая всю неприязнь одним действием. — Я разочарован. — Значит я всё сделала правильно, — нагло усмехается в ответ Сенджу, обнажая ряд ровных зубов. Буцума молчит, нагоняя этой гнетущей тишиной большей нервозности, чтобы в следующую секунду кинуться вперёд. Один единственный выпад, словно бросившаяся навстречу жертве змея, разинувшая пасть, и Химе оказывается прижата к полу массивной тушей. Беззвучно, будто комната способна поглощать всякий шум. Воздух разом испаряется, стоит жилистой руке сомкнуться на шее девчонке, заставляя глухие хрипы срываться с губ. — На секунду мне почудилось, будто ты стала другим человеком, Тачибана, — вглядываясь в широко распахнутые глаза дочери, наседает Буцума, угрожающим шёпотом оплетая сознание. — Достойным моего уважения человеком, — и он даже позволяет себе насладится этим зрелищем, упиваясь плескающимся потревоженной гладью страхом. — Впрочем, это было лишь очередное разочарование. И ты наконец показала себя, — однако губы мужчины, только-только дёрнувшиеся в усмешке, вытягиваются в ровную линию, замечая точное отзеркаливание его эмоций на лице девчонки, отчего пальцы на шее разжимаются. Только в отличии от него, её эмоции безумны. — Стала, — всё происходит слишком быстро и лишённый кислорода мозг не сразу приходит в себя, когда Сенджу одним ловким движением выхватывает острую шпильку из волос, всаживая ту в шею мужчины по самую рукоять. Он моментально подскакивает, с остервенением вырывая оружие из плоти, второй рукой зажимая рану, из которой стремительно сочится наружу вязкая кровь. Чёрная, как мазут. Мутность изображения сменяется резким и чётким рисунком забившегося в предсмертных конвульсиях лидера Сенджу, пятящегося назад. Он даже не пытается кричать, издавая какие-то хрипы, смешивающиеся с бульканьем. Химе же, приблизившись, резко опускается напротив него, хватая руки и, прилагая все силы, оттягивает их от раны, отчего её буквально окатывает кровавым снопом. — Смотри, смотри, — шёпот безумства облизывает уши Буцумы, проникая под кожу и заставляя ёжиться. — Это плод твоей заботы, плод твоих рук, отец, — Буцума еле сипит в ответ, захлёбываясь уже мерно стекающей кровью, смешанной со слюной. Скорее всего, удар был такой силы, что повредил голосовые связки, во всём этом ужасе подсказывает невозмутимый разум, наблюдая за свершающейся казнью со стороны. — … — он дёргается, тело сотрясается от очередной судороги, чтобы в следующее мгновение замереть навсегда, оставляя остеклевшие глаза пустым взглядом прожигать фигурку дочери, перепачканную родительской кровью. Тачибану трясёт не меньше и вовсе не от страха. Внутри, вырываясь наружу беззвучной истерикой, просыпается безумство. Взгляд опускается на завязшие в чужой крови руки, заставляя пальцы пройтись по лицу, размазывая алые отметины по коже.-…
Мыслей в голове не остаётся, тогда как холодный рассудок быстро придумывает варианты отступления. Эмоции после, отчеканиваю сам себе, наблюдая за девчонкой, заходящейся беззвучным хохотом, продолжающей стирать чужую кровь с лица. Тем же путём, что и пришли, через проход, а дальше… Дальше не важно, можно уйти за деревню, смыть с себя всё это… Даже не успеваю проговорить Сенджу план, когда со стороны её кто-то грубо хватает, стискивая руки и зажимая рот огромной ладонью. Порывы вырваться бесполезны, неизвестный оказывается слишком сильным и на любые дёрганья лишь больнее прижимает ладонь. Дышать становится труднее, пока сознание не поплывёт, погружая в спасительное забытье.— Я…не хочу…умирать…