***
Первый день спора.
Придя в себя от пережитого срыва Гермиона быстро приняла душ. Холодная вода обжигала кожу, даря спокойствие ее беспокойным мыслям, и это помогло ей вернуться к реальности на какое-то время. Вот — она. Ее руки, ее ноги, ее физическое тело. Мы все еще тут, мы живы, Гермиона. И мы должны держаться — ради мамы и папы. У нее было немного времени. Запаса ее адекватной реальности должно хватить на разговор с деканом Слизерина, а потом… А что потом? Куда ей идти? У нее не осталось друзей. Ей больше не с кем было провести время. Не с кем договориться сходить в Хогсмид, прогуляться во дворе, пообщаться в гостиной Гриффиндора. Осталась лишь она, а вокруг Пустота. В глубине души Гермиона рассчитывала на то, что декан Слизерина не будет прозаичен, и его наказанием для нее станет поцелуй дементора. Тогда все стало бы куда проще. Сколько еще она сможет выдержать? Перед тем, как постучать в дверь профессора Снейпа, Гермиона нащупала в кармане мантии забытое письмо, ранее переданное ей Макгонагалл. Это было так не в духе Гермионы — не прочитать его сразу, как только оно попало ей в руки. Но от нее, кажется, совсем не осталось даже намека на горящее внутри любопытство к чему-либо, что ее окружало. Никаких больше «почему». Ей было равнодушно. На все. Резкий удар двери о стену замка заставил Гермиону подпрыгнуть на месте от неожиданности. Перед ней, словно жуткая каменная статуя, навис профессор Снейп. Он прожигал ее взглядом. — Это, я полагаю, предназначалось мне, — резким жестом профессор вырвал пергамент из рук студентки. Развернувшись на месте, Снейп скрылся в глубине кабинета, а полы его мантии эффектно проследовали вслед за ним. Гермиона осторожно шагнула за порог, закрыв за собой тяжелую дверь. Профессор остановился возле своего стола, недовольно изучая глазами письмо, которое передала ему профессор Макгонагалл. — Будьте благодарны директору школы за ее к Вам снисходительность, мисс Грейнджер, — высокомерно начал Снейп, — если бы я был Вашим деканом, Вы немедленно были бы отчислены за прогулы. Гермиона не знала, что ответить ему на эту реплику. Сказать, что сейчас она сильно жалеет, что он не декан ее факультета? Тогда он бы отчислил ее — и она уехала. И все бы…закончилось. Так просто. Так легко. — Этого больше не повторится, — соврала Гермиона. Соврала, потому что никогда не знала, что произойдет с ней в следующую минуту жизни. Что уж говорить об обещании больше не прогуливать уроки? Снейп недоверчиво осмотрел ее с ног до головы, а затем ловким движением волшебной палочки левитировал письмо от Макгонагалл в воздух, и оно мгновенно сгорело, оставив за собой лишь медленно опускающиеся на пол клочки обгоревшего пергамента. — Чтоб Вы знали, мисс Грейнджер, я не разделяю с директором ее новые взгляды на воспитательные мероприятия. Вам должно быть доподлинно известно, что посещаемость моих уроков в Ваших же интересах должна быть равна ста процентам. Всегда. Единственная уважительная причина пропуска, — Снейп приблизился к Гермионе и понизил голос, сделав его еще более хладнокровным и зловещим, — смерть. Вам это ясно? — Да, профессор, — смиренно ответила Гермиона, — я все понимаю. — Отлично, — выпрямившись, Снейп высокомерно посмотрел на девушку, — я желаю, чтобы Вы раз и навсегда усвоили этот урок, поэтому поручаю Вам перебрать всю мою коллекцию зелий и ингредиентов для них. Вам нужно будет проверить все сроки годности, пополнить запасы базовых зелий на полках и навести порядок в рецептах и кабинете. Когда все будет готово, Вы сможете быть свободны. Если успеете закончить до конца учебного года, конечно. Сама того не ожидая, Гермиона испытала просто невероятное облегчение, словно кто-то большой и сильный снял с нее тяжеленные кандалы. И вдруг стало легко. Стало так легко. Хотя бы на долю секунды, пока черная реальность снова не вернулась в голову мрачным напоминанием о том, где ее место на самом деле — но она успела ощутить, почувствовать это всей своей кожей, всей своей израненной душой. Легко. Легко. Легко. Снейп бы натурально пришел в ярость, узнав, что его «страшное» наказание для «усвоения урока» станет спасением для нее. …и ее же вечным проклятием. Это наказание было высшей мерой пресечения для любого учащегося в Хогвартсе. Зависнуть в кабинете с зельями с таким поручением означало ничто иное, как пропустить все развлекательные мероприятия школы. Поездки в Хогсмид. Посиделки во дворе с друзьями. Практически все возможные вечеринки. Получив такое наказание ученик мог быть уверен наверняка — все развлечения окончены. И это было именно то, что ей требовалось. В коллекции Снейпа хранилось более тысячи зелий, примерно половина из которых — базовые запасы из необходимого перечня школы, которыми ей и предстоит заниматься. Это означало, что она проведет здесь не меньше месяца, каждый день по несколько часов отрабатывая наказание. Каждый день после окончания занятий она сможет быть одна, не контактируя ни с кем из этой гребанной школы. Тут не будет никакого Гарри, никакой Джинни, Рона. Не будет никого, кто ждет от нее каких-либо разговоров. Просто… ничего и никого. Это было первое, что по-настоящему обрадовало ее за последние месяцы жизни. Не поцелуй дементора, конечно, но…тоже сгодится. Она представила, как каждый день закрывается в кабинете зелий, проводя здесь все свое свободное время. Никто не видит ее. Никто с ней не разговаривает. Она монотонно перебирает бутыльки с отварами, внимательно составляя их на полки в ровный ряд, вручную протирая каждый сантиметр пыльной доски. Это черт возьми должно ее спасти. Должно спасти. И все станет куда проще. И станет легче. Должно стать легче, ведь так? — Хорошо, профессор. Я все понимаю, — согласилась Гермиона, пытаясь не подать вида, что подозрительно сильно обрадовалась полученному наказанию, — где я могу найти перечень необходимых запасов зелий и их количества? Снейп холодно посмотрел на нее сверху вниз, а затем левитировал огромный толстый справочник из ящика, с глухим громким звуком приземлив его на столе. В воздух поднялось мутное облако пыли. Кажется, его не открывали ближайшие…лет сто? Обычно пополнением запасов перед началом нового учебного года занимались школьные эльфы, которые на зубок знали, сколько литров того или иного зелья обязательно должно быть сварено и поставлено на полку. По этой причине вся литература, которая касалась перечней необходимых школе запасов зелий и прочих вещей не пользовалась большой популярностью, ее попросту никто не читал. Школьные домовики уже давно знали их наизусть. Пыльные фолианты пригождались лишь в том случае, если кто-то отчаялся настолько, что решил нарваться на гнев Снейпа. И сейчас это была она. — Вся необходимая Вам информация хранится здесь, — произнес Снейп. После недолгой паузы он продолжил: — Каждый день, без исключений, Вы будете приходить в кабинет зелий. Дверь всегда будет открыта лишь Вам, посторонним людям вход туда строго настрого запрещен. Комната заколдована, поэтому я, поверьте, узнаю, если Вы решите пропустить хотя бы один день вашего наказания. Вам разрешается задерживаться еще на час после общего отбоя по собственному желанию. Приступаете сегодня же, — оглядев Гермиону, Снейп снова посмотрел ей в глаза, которые не выражали буквально ни одной эмоции, — если у Вас больше нет вопросов, Вы можете идти, у Вас осталось не так много времени до ужина. Теперь время для Вас — крайне ценный ресурс. Снейп был более, чем доволен собой. — Да, профессор, — Гермиона коротко кивнула учителю и стремительно вышла из его кабинета. Пройдя дальше по коридору девушка неконтролируемо улыбнулась во все свои белоснежные ровные зубы. Это все было странно и нелогично, но дарило ей огромную надежду на то, что рано или поздно она все-таки сможет восстановиться. Снейп буквально подарил ей ее собственный островок спокойствия, ее собственную тихую гавань. Она сможет постепенно начать снижать дозировку препаратов, которые принимает, вдали от лишних глаз, не привлекая непрошенного внимания. Чтобы сознание больше не было настолько…затуманено. Она сможет перевести дух и выдохнуть, избегая неловких пересечений с Гарри, Джинни или Роном, во всяком случае до того момента, пока она настолько…нестабильна. Она прекрасно понимала, конечно, она лучше всех понимала — как ей. Как ей ебано. И насколько хуже ей может стать, если она не остановится…если не снизит дозировку, концентрации которой становилось недостаточно каждый новый день, каждый новый опустошенный до конца блистер с заветными препаратами. Большего она просто не вынесет. Сломается пополам, как уродливая детская кукла, которую переехали колёса машины. От нее попросту ничего не останется. И ей вдруг стало ужасно страшно. Блуждая в своих мыслях, словно по запретному лесу, гребанному лабиринту, в котором никогда не знаешь, чего ожидать — она зацепилась за мысль о Роне. Интересно, он знал, что происходило между Гарри и Джинни? При мысли об этом грудь мгновенно прожгла волнообразно нарастающая ненависть. Ее сознание, словно не было на ее стороне, красочным трейлером на сетчатке глаз воспроизводило этот момент. Она представила, как они целуются. Как Гарри вжимается в Джинни всем своим телом, впечатывая их в стену — ровно так, как сделал и с ней. Интересно, он правда целовал ее точно также? Она представляла, как руки Джинни скользили по его затылку и плечам в то время, как его губы скользили вниз по ее шее, ключицам, груди. Он хотел ее? В тот момент — он хотел ее? Она представляла, как он рвано дышал ей в губы, разрывая короткие хаотичные поцелуи… …в этой спасительной близости — о чем он думал? В какой момент они перешли черту? Блять. Сердце Гермионы забилось так сильно, что ей казалось, она физически ощущает как растягивается бархатная кожа на грудкой клетке, на секунды очерчивая силуэт ее маленького бедного органа. И снова трусливо прячется обратно — в грудь. Такое маленькое. Такое глупо-живое. Кожа натурально горела. Она готова была поклясться, что увидь она сейчас Джинни — она бы убила ее. И сделала бы это голыми руками, даже не повредив свежего маникюра. Абсолютно маггловским способом. Она представляла, как ее руки со звериной ненавистью сжимаются на шее подруги, и свет в ее зеленых глазах постепенно и навсегда тухнет. Она убила ее. Убила голыми руками. Чувство облегчения, которое она испытывала, представляя как огонек жизни покидает тело Джинни — обнимало изнутри, даруя невероятное спокойствие. Расслабляя плети ненависти, которые колючей проволокой окутывали живую плоть. Она ненавидела. Ненавидела ее, его, себя. Ненавидела их, блять, всех. Ненавидела. Так сильно ненавидела. Имеет ли она право на это чувство? Отрезвляющей пощечиной в ее голову проник тихий-тихий, туманный голос разума — Моя дорогая, ты ведь сделала с ним то же самое. Так чему ты теперь удивляешься? Маркус. Он был ее собственным спасением, ее спасательным кругом, в который она вцепилась стальной, свинцовой хваткой, абсолютно не в силах разжать руки. Даже под страхом смерти. Она никогда бы не сделала этого. Она бы никогда ничего не изменила. Ее маленький замкнутый круг. Ее личные, персональные круги ада, в окрестностях которого она чувствовала себя даже роднее, чем дома. Отрицание — «Он не мог так со мной поступить. Он не мог. Он просто не мог. Она была моей…подругой». Гнев — «Я ненавижу его. Я ненавижу ее. Я ненавижу их, блять, всех. Я представляю, как они захлебываются собственной кровью, подыхая на моих глазах — и тогда мне становится хорошо. Мысленно я пляшу на их безымянных могилах, упиваясь чувством облегчения и удовольствия». Торг — «Боже, ведь мы можем пережить это. Мы должны, обязаны попытаться пережить это. Мы можем справиться. Всегда справлялись, верно? Всегда справлялись. Все не может просто…закончиться». Депрессия — »…или — может? Все может просто вот так взять, и закончиться? Что, если это на самом деле их личный финал, а дальше — ничего? Оглушающая пустота». Принятие — «Значит, ему так было нужно. Если у нас не получится — значит…это именно то, что должно было случиться с нами на самом деле». В глубине души она понимала Гарри. Ведь сама была на его месте, сама бежала от этой паршивой выжигающей душу реальности, полностью растворившись в другом человеке. Вот бы сейчас отмотать время вспять…лишь на месяц. Просто…перевести дух. На одно маленькое мгновение ощутить то, что тогда теплилось внутри нее пушистым котенком, свернувшимся в клубок в грудной клетке.***
Прохладный летний ветер ласково касался открытых участков ее тела. Легкое короткое платье щекотало кожу, то и дело оголяя бедра, развиваясь согласно потоку воздуха. Маркус гладил ее по голове, пальцами перебирая кудрявые прядки. Ее восхищенный взгляд был устремлен прямо на небо — она никогда не видела такую яркую россыпь звезд. — Смотри, — улыбнувшись, девушка подняла руку вверх и указала пальцем на самое яркое переплетение звезд на небе, — это созвездие дракона. Ты знал? Она распахнула свои большие карие глаза и взглянула на Маркуса. — Не знал, конечно, — накрутив на палец кудрявую прядку, он опустил голову к Гермионе и легким касанием поцеловал ее в губы, — но я вовсе не удивлён, что ты знаешь. — Это ещё почему, — Гермиона поднялась с колен парня, и теперь сидела напротив него, — я что, так предсказуема? — Вовсе нет, — счастливо улыбаясь, ответил Маркус, — ты просто абсолютно волшебная. Только волшебные знают, какие звезды в небе образуют рисунок дракона. — Много ли ты таких знаешь? — Гермиона приблизилась к его лицу и посмотрела в глаза с искренней улыбкой. — Только тебя, — прошептал Маркус. В ту ночь они оба не спали. То, что происходило с ней тогда, было максимально приближено к состоянию…счастья. К этому теплому чувству, которое она успела позабыть. Он спасал ее. Он был лучиком света в непросветной тьме, что наполняла ее изнутри. Рядом с ним она чувствовала себя так, словно кто-то опять раскрасил мир в яркие краски. Когда они были вдвоем — ей не хотелось, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. Но она всегда знала, что у них мало времени вместе. Что это не навсегда. Что это…она не придумала название тому, чем были для нее их отношения. Но всегда знала, знала с самого начала — это точно закончится с приходом осени. Она была счастлива с ним. И это заново наполняло ее чем-то кроме боли. Это делало ее живой. Гарри…значит, он тоже чувствовал себя живым рядом с Джинни? От этой мысли по венам вязкой жидкостью растеклась боль. Боль. Ей было больно от мысли, что его делала счастливым не она. Суждено ли ей когда-то стать поводом его счастья? Кажется, они вовсе обречены.***
Гермиона вытащила себя из собственной фантазии за силки. Не думай об этом. Не думай об этом. Не думай об этом. Блуждая в своем сознании в попытках избавиться от нахлынувших грустных (но все-таки очень теплых) воспоминаний, Гермиона вновь искала спасительную мысль. Мысль, которая отвлечет ее, на которую можно будет опереться, как на костыль, чтобы заживо не раствориться в ещё слишком свежих, слишком кровоточащих, если не осторожно потревожить, воспоминаний. То, что она вдруг нашла в своей голове, окончательно вернуло ее в черную реальность, посылая сильную мысленную затрещину, сбивающую с толку. Малфой. Драко Малфой. Концентрация ненависти в крови вновь достигала пика, и Гермиона чувствовала, что это не означает ничего хорошего. Уже тогда она знала, что это очень плохо закончится. Коктейль из абсолютно блядских, путающих ее напрочь, сбивавших с толку мыслей кипел в голове. Внутри нее сейчас было все — яркая, детально прорисованная собственной фантазией картина поцелуев Гарри и Джинни, Маркус, его руки на ее теле, ее истеричные рыдания, когда они расстались и она поняла, что между ними все кончено навсегда, дикий поцелуй с Гарри, ноющее желание внизу живота, когда он касался ее, желание сжечь весь ебаный мир дотла от разрывающей злости, чертова Паркинсон, которая так не вовремя оказалась в ненужном месте, Рон, в глазах которых она умерла окончательно и бесповоротно, чертов Малфой, который…который… Блять. Она просто не могла подобрать слов. Чистокровный, высокомерный, мерзкий ублюдок, который сейчас же поплатится за все, что он сделал. Вся ненависть, сконцентрированная в ее груди, черной обжигающей жидкостью потекла по венам прямо к его имени в ее голове — Драко. Блядский Драко Малфой. Ноги быстро несли ее по коридорам Хогвартса. В голове было только одно — Малфой. Я ненавижу тебя, Малфой. Так было проще. Так было куда проще. Она просто…больше не справлялась с гнетом этих чувств. Ей требовалось, срочно требовалось переключиться, чтобы возненавидеть кого-то сильнее себя, иначе… Ей было страшно подумать, что могло случиться, если бы она не сделала этого… Кровь кипела. Набатом в ее голове, отскакивая от стенок черепа доминантно гуляла лишь одна мысль — ненавижу. Ненавижу себя. Я ненавижу себя. И тебя тоже — ненавижу. Она была в полушаге, в жалких сантиметрах от собственной пропасти, упади в которую — ей больше не выбраться никогда. В голове гудело. Она больше не подчинялась сама себе. Она чувствовала себя так, словно ее маленькую заперли в собственной голове — здравый рассудок кричал, срывая голос, раздирая гланды в кровь нечеловеческим криком — но никто этого не слышал. Это все теперь было не важно. Ноги несли ее к нему. И в голове лишь одна мысль — ненавижу тебя, Драко Малфой, сейчас ты за все заплатишь. Она полностью была во власти своей зависимости.***
Гермиону несло прямиком в гостиную Слизерина. Была ли в этом хоть капля здравого смысла? Однозначное — нет. Она не управляла собой. Внутри нее ядовитыми ядами расплывались все чувства, мысли и эмоции сразу, и она, заточенная своим же сознанием — не имела сейчас право голоса. Ее сознание застилала разъедающая ненависть, которую срочным образом нужно было куда-то вылить — девушке до безумия по венам хотелось причинить себе боль. Это отчаянное желание толкало ее на безрассудство. Она чувствовала, что тонула, все глубже уходя под воду, не имея ни малейшего шанса всплыть. Полностью заключенная внутри себя, она больше не могла ни на что повлиять — ее сознанием полностью завладела какая-то другая, до ужаса неправильная Гермиона Грейнджер. Гермиона быстрым шагом шла, нет, она буквально летела по крылу коридора Слизерина, минуя стайки учеников, которые постепенно стекались ближе к большому залу. Близилось время ужина. Она вовсе не думала, что делает, когда неслась сюда. Не отдавая себе отчет о последствиях, она стремительно переставляла ноги, что-то внутри — не позволяло медлить. Ненавижу. Ненавижу. Я ненавижу тебя. Точно также она не думала, что делает, когда найдя глазами Малфоя в самом конце коридора, что спокойно шел по направлению к ней в компании Блейза и Пенси, подбежала к нему, грубо отпихнув в стену, пока он и его друзья ещё не успели сообразить, что происходит. — Оставьте нас одних! — прокричала Гермиона абсолютно нечеловеческим голосом, испепеляя взглядом сетчатку глаз Малфоя и даже не моргая. Боковым зрением Гермиона видела, что оба слизеринца наставили на нее свои палочки. Напряжение густо сконцентрировалось в легких. — Какого черта тебе нужно, Грейнджер? Воздух рассек низкий вибрирующий голос Блейза Забини. — Оставьте нас, — ледяным тоном произнес Малфой. Легким движением руки он невербально пригвоздил Грейнджер к стене — все ее тело словно приклеили к каменной кладке, она была не в силах опустить голову ни на миллиметр, целиком и полностью находясь под влиянием его магии, под которой оцепенела. — Драко, — дрожащим от нервов голосом Пенси выпустила его имя. Ее голос сейчас был таким, таким… Гермиона была уверена, что это было слишком личное откровение. Все они сломаны, черт возьми. Абсолютно все. Малфой не оставил ей шанса договорить. — Сейчас же, уведи ее отсюда. Гермионе не нужно было видеть, куда смотрел Драко, произнося это — просьба абсолютно точно предназначалась Забини. Послышались неуверенные шаги. — Идем, Пенс, идем, — она всем нутром чувствовала на себе ее взгляд. И его. Он высверливал в ней очередную сквозную дыру, прожигая, испепеляя глазами. Но Драко не знал, что от души Гермионы совсем ничего не осталось — в ней больше нечего было жечь. До того момента. Ровно до того момента, пока его взгляд снова не встретился с ее. Он смотрел на нее. Смотрел так, что все ее тело обдало мурашками. Это были мурашки ужаса. Страх от надвигающейся на нее опасности. В тот момент она поняла — тонет. Окончательно и бесповоротно. И, почему-то, находит свой спасательный глоток воздуха, не позволяющей умереть, в рваном дыхании тела, испепеляющего ее взглядом. Кажется, они оба сейчас — горят. Или…догорают? Игра началась. Прямо сейчас началась для них обоих.