***
Когда Гермиона вышла из кабинета после разговора с директором, ее взгляд поймал стоящего неподалеку Гарри. Прислонившись к каменной колонне, парень задумчиво изучал горизонт. Она сразу поняла, что он ждал ее, чтобы поговорить. На какое-то время Гермиона задержала на нем свой взгляд, не решаясь прерывать его мысленный процесс. Интересно, о чем он думал? Против своей воли Гермиона мысленно воспроизвела их поцелуй, а затем сцену в классе. Тело вдруг обдало мурашками. Он так бесцеремонно взял за руку Джинни и ушел, даже не обернувшись, чтобы взглянуть на нее. Какого черта? Сначала он целует и говорит, что она дорога ему. А потом так просто оставляет совсем одну посреди проклятого кабинета. Гермиона не была уверена, что за чувство она испытывает сейчас. Внутри нее словно высверлили отверстие, а затем до краев заполнили бензином и бросили спичку. В груди медленно разгорался пожар. Казалось, что это было все и сразу — обида, злость, и что еще хуже — ревность. Ревность к Джинни. — Не думала, что ты будешь тут, — произнесла она, привлекая к себе его внимание. — Но я тут, — Гарри отшатнулся от стены и посмотрел ей в глаза, убрав руки в карманы брюк. Это был настолько несвойственный ему жест…как давно он стал так делать? А как давно настолько сильно изменился его взгляд? — Прости меня за ситуацию в классе, Гермиона. Это все слишком сложно. Я не понимаю, как мне себя вести, и я не хотел конфликта, — Гарри подошел чуть ближе. Тон его голоса был спокойным и чуть уставшим. — Ты выбрал самую верную тактику, — усмехнулась Гермиона, — можешь даже не сомневаться. Ведь ничего лучше того, чтобы молча уйти в закат, взявшись за руки с Джинни, ты сделать не мог. В груди продолжало полыхать. Она почувствовала, как изнутри ее начинает вылизывать выжигающее чувство злости. Ее сознание то и делало, что воспроизводило в голове картину их переплетающихся с Джинни рук. В этом жесте было так много всего и ничего одновременно. Что именно это значило для него? Никогда, никогда ранее он так не делал. Гарри не был из тех, кто позволял себе рандомные физические контакты с кем бы то ни было, и все вокруг всегда знали, что между ними с Гермионой что-то есть. С самого их проклятого детства. В этом всем было что-то…не то. Интуиция девушки то и дело кричала об этом, а накатившая с головой злость не позволяла больше контролировать свой язык. Ей нужно прямо сейчас уйти отсюда, чтобы выпить таблетки. Иначе ее накроет окончательно, и тогда…лучше бы ему не знать, что тогда. — Что, прости? — Гарри опешил от услышанного. Озвученный им вопрос преследовал лишь одну цель — заполнить гребанную напряженную тишину, потому что больше сказать ему было нечего. Потому что она черт возьми была абсолютно права. — Ты прекрасно слышал, что я сказала. Больше ты ничего мне не скажешь? — Мне нечего сказать, — отрезал он, — у тебя с этим какие-то проблемы? Гарри заметно занервничал. Наверно, он и не догадывался о том, насколько на самом деле хорошо она знала его. За столько лет и столько всего, что происходило между ними, Гермиона буквально выучила его от и до, как любимое стихотворение. Интонации. Реакции. Жесты. Она знала, когда он счастлив, когда лжет, когда хочет побыть один, когда что-то скрывает. Она знала это всегда, и никогда не оказывалась не права. В этом и был весь смысл. Узнать друг друга настолько сильно, чтобы в итоге по-настоящему полюбить? Эта мысль резала ее по живому, одновременно убивая и даря облегчение. Ведь если это правда, значит она больше может не чувствовать себя виноватой за то, что было между ней и Маркусом. Это будет один один — и они квиты. Но…черт возьми. Она была ее лучшей подругой. Как он мог? Как мог допустить, чтобы она узнала? — Ты нервничаешь, — Гермиона подошла к Гарри почти вплотную, отчего тот отступил на шаг назад, прижавшись спиной к стене. — Нет, это глупо, — его беглый взгляд, который падал куда угодно, только не на ее глаза, выдал его с потрохами. — Посмотри на меня, — негромко произнесла девушка, — у вас с ней что-то было? У них действительно было что-то? — Нет, Гермиона, — увернувшись от ее пристального взгляда, Гарри взял с пола свою учебную сумку, — выбрось эти глупые мысли из своей головы. Нам пора на урок, — закинув сумку на плечо, он медленно пошел по коридору, ожидая что Гермиона присоединится к нему, и им не придется продолжать этот разговор. — Так вот, как ты справлялся с трудностями, — Гермиона повысила голос, — трахаясь с моей лучшей подругой? Тон ее голоса был полон смирения. Она произнесла это вслух…и ничего ужасного не случилось. Значит, это отнюдь не худшее, что могло произойти в ее жизни. — Блять, — резко обернувшись, Гарри скинул сумку с плеча, — я не спал с ней! — Я не верю ни одному твоему слову! Крик. — У нас ничего не было, — подойдя ближе, Гарри снял очки и потер глаза, — мы целовались. И все. Больше это не повторялось и не повторится! Гермиона нервно рассмеялась. — Знаешь что, — насквозь пронзив его взглядом, она подошла ближе, чтобы сделать это. Пощечина. Она ударила его так сильно, что звонкий звук от удара кожи о кожу прошелся эхом по всему коридору. — Пошел ты к черту, — срываясь на крик, она стала отдаляться от него быстрым шагом. И, обернувшись через плечо, прокричала со всей ненавистью: — Пошли вы все к черту! Гарри не шелохнулся, провожая взглядом ее отдаляющуюся фигуру. Полы ее мантии разлетались в разные стороны, а каблуки стучали по полу каждую наносекунду. Он все испортил. И что теперь?***
Вся ненависть мира была сконцентрирована в ее груди. Стремительно добежав до ванны старост, дрожащими руками Гермиона вытряхнула все содержимое своей сумки на пол в поисках нужного блистера с таблетками. Освободив от упаковки нужную ей дозировку, она с трудом проглотила целую горсть и обессилено упала на мраморный пол разрыдавшись во всю глотку. В вихре закружившей ее истерики она совсем забыла, что у нее нет палочки, и она не может наложить на ванну оглушающее заклятие. Ей сыграло на руку лишь то, что уже добрых двадцать минут как начался следующий урок, и коридоры школы были пусты, что помогло ей не собрать свидетелей этой сцены. Ее сердце бешено стучало, во всех конечностях концентрировался неконтролируемый тремор, а в голове напрочь отсутствовали хоть какие-то мысли. Абсолютный, оглушающий, ядовитый вакуум. Единственное, что она ощущала сейчас — злость. Она злилась. Она злилась на них на всех. Он смотрел ей в глаза, когда кидался словами, словно кинжалами, которые пронизывали ее и без того израненную душу насквозь. «Где ты была, пока мы так нуждались в тебе?» «Рон нуждался в тебе.» «Нам всем было так плохо.» Тебе было так плохо, что ты нашел утешение в моей лучшей подруге, Гарри? И после этого посмел говорить все эти фразы глядя мне в глаза. В глубине души она знала, что на самом деле понимает его. Здравая часть ее рассудка поступила точно также — нашла опору в ком-то другом. Ком-то, кто не был искалечен так сильно, как она сама. Это было желание спастись. Не сломаться окончательно без шанса на будущее. И это, черт возьми, было правильно. Но было не правильно, что она узнала. Что он позволил ей узнать об этом. Эта фраза прокручивалась в ее голове снова и снова. Мы целовались. Мы целовались. Мы целовались. Злость нарастала внутри нее с каждым новым воспоминанием — пока в какой-то момент она не достигла пика. Резко вскочив с пола, Гермиона принялась со всей дури ударять ладонями о ближайшее к ней зеркало. Ей нужно было почувствовать физическую боль, чтобы заглушить моральную. Схватив с края раковины каменную мыльницу, девушка с громким треском разбила его, а затем снова принялась со всей силы избивать зеркало голыми руками. Будто пыталась стереть с лица земли свое отражение. — Блять, Грейнджер, — женский голос, который послышался откуда-то позади, вернул Гермиону в реальность, — какого черта ты делаешь? Это была Пенси. Пенси Паркинсон. — Уходи, — не оборачиваясь, произнесла Гермиона. С ее изрезанных ладоней стекали тонкие струйки крови. На месте зеркала теперь был лишь яркий кровавый след. Окровавленные осколки валялись повсюду, как и ее личные вещи, которые ранее она хаотично вывалила из сумки — тетради, учебники, наушники, и бесчисленное количество пустых блистеров от таблеток. Пол под ее ногами был ярко окрашен кровью. — Что ты творишь? Пенси застыла в немом ужасе. — Повернись, — скомандовала Пенси, — сейчас же. Гермиона медленно обернулась, опираясь о раковину, и подняла взгляд на Слизеринку. — Какого черта с тобой творится? Гермиона сверлила ее взглядом, совершенно не в силах сказать что-либо. Пенси запечатала заклинанием вход в ванну старост и снова оглядела разбросанные на полу вещи Гермионы. — Что это за таблетки? — Это просто успокоительное, — соврала Гермиона. — Акцио, — в руки Паркинсон приземлился пустой блистер от препаратов. Прочитав название таблеток, девушка в ужасе посмотрела на Гермиону. — Ты что, решила умереть, идиотка? Ты хоть представляешь, что употребляешь? Я немедленно доложу об этом, — Пенси со злостью выбросила серебристый блистер. — Нет, я прошу тебя, — умоляюще произнесла Гермиона, — не говори никому, Пенси, я сделаю все что попросишь, только пожалуйста, не рассказывай никому о том, что ты видела. — Мне ничего от тебя не нужно, — резко ответила Паркинсон, — ты опасна сама для себя, — легким движением руки Пенси взмахнула палочкой, — вулнера санентур. Многочисленные порезы на коже Гермионы начали больно затягиваться. Она не выдержала подступивших слез, хоть и пыталась изо всех сил не плакать при Слизеринке. — Спасибо, — произнесла Гермиона. — Замолкни, — раздраженно ответила Пенси. Девушка починила разбитое Гермионой зеркало и мыльницу с помощью «репаро». И, наложив на саму Гермиону очищающее заклинание, избавила ее от пыли и крови, а затем подошла ближе к ней. — Ты понимаешь, что ты наркоманка? — холодно спросила Пенси, — ты никогда не слезешь с этого и в конце умрешь, если не возьмешь себя в руки. — Я не наркоманка, — возразила Гермиона. — Да что ты говоришь? — Передразнила Пенси. — Ты ничего обо мне не знаешь! — Я вижу тебя насквозь, дура, — Пенси подошла еще ближе к Гермионе, — думаешь, ты самая умная? Ты даже не представляешь, во что в итоге превратит тебя то, что ты употребляешь. — Откуда тебе знать? Гермиона была в недоумении. — Это не твое дело, Грейнджер. Позволь дать тебе вражеский совет — возьми себя в руки и не будь тряпкой. Всем плевать на всех, кроме самих себя. Никто кроме тебя самой не сможет тебе помочь, — отойдя от Гермионы, Пенси еще раз оглядела разбросанные по помещению вещи, — слезай с этой дряни, пока не поздно. Сняв запечатывающее заклинание с ванны старост, Паркинсон ушла, оставив Гермиону наедине с вновь нахлынувшим на нее потоком мыслей. Пенси говорила так, будто наверняка понимала, о чем идет речь. Гермиона четко увидела это в ее взгляде.***
Пенси быстро шла по коридору обратно в класс. Она никак не могла подумать, что ее безобидная просьба к профессору Флитвику отпустить ее в уборную посреди урока закончится тем, что она станет свидетелем этой сумасшедшей сцены. Как бы она не относилась к Грейнджер, это было совсем не смешно. Это было страшно. Это было ужасно страшно. Темные мысли, бесцеремонно проникшие в голову Пенси при взгляде на состояние Гермионы вскрыли давно запертые на замок воспоминания. Которые она так старательно пыталась стереть из памяти. Коротковолосая брюнетка нервно упала на свое место за партой рядом с Драко. — Все в порядке? — негромко спросил он. — Да, — автоматически ответила Пенси, — нет, вообще-то…нет. — Что случилось? — После урока, ладно? — Хорошо, — рука Драко легла на ногу девушки в нежном поглаживании. Это был их личный успокоительный жест. Он всегда делал так, когда Пенси нервничала. Ему достаточно было лишь коснуться ее, чтобы она снова почувствовала себя в безопасности — так действовала на нее их связь. До конца урока Драко перебирал в голове все возможные варианты того, что могло случиться за те пятнадцать минут, что она отсутствовала на уроке. И ни один из них даже на шаг не приблизил его к настоящей причине. По окончанию урока Блейз, Тео, Пенси и Драко вместе вышли из кабинета. — Мы вас догоним, — бросил Драко Тео и Блейзу, и взяв Пенси за руку, потянул ее за собой в противоположную сторону. — Давай прогуляемся. Выйдя во двор, они не спеша прогуливались вдоль замка, и только когда они остались совсем одни, Драко нарушил тишину. — Что-то произошло? Пенси внимательно посмотрела ему в глаза, словно пытаясь убедиться, что с ним все в порядке. — Скажи, ты ведь больше ничего не употребляешь, да? — Обеспокоено спросила Пенси. Ее внезапный вопрос об этом застал Драко врасплох. Почему она спрашивает об этом? — Нет, — серьезно ответил он, — конечно нет. Почему ты спрашиваешь? — Когда я вышла из класса, я услышала странный шум в коридоре и пошла проверить, что там такое. Так я нашла Грейнджер в ванной старост. У нее была ломка, Драко, — обеспокоено произнесла Пенси. — Боже, — выдохнул Драко, — и ты расстроилась из-за этого? — Да, — честно ответила Пенси, — она пронесла эту дрянь в Хогвартс. — Я больше никогда ни за что не поступлю так с тобой, — Малфой обхватил подбородок девушки и мягко провел большим пальцем по нежной коже, — даже не думай об этом. Все в прошлом. — Это все не нормально, Драко. Об этом нужно срочно доложить Макгонагалл. Грейнджер в шаге от непоправимых последствий. — Мне плевать на нее, — честно ответил Малфой, — ее состоянием должны быть обеспокоены ее дружки, но никак не ты. Я не хочу, чтобы ты даже думала об этом. — Мне тоже плевать на нее, но я не желаю ей смерти. Ты знаешь, что это такое, — Пенси обессилено вскинула руки, — если мы ничего не сделаем, она умрет. Малфой напрягся. — Ты не будешь ввязываться в это. Ясно? — тон его голоса вмиг сменился с повседневного на серьезный. — Я не могу оставить это просто так, — не успокаивалась девушка. Какое-то время он молчал перед тем, как ответить. — Я сам поговорю с ней. Но ты, — он подошел ближе к девушке, — даже не думай об этом. Если я узнаю, Пенс, — Драко покачал головой в привычной ему манере, — тебе не понравятся последствия. Эта тема отныне для тебя закрыта. — Хорошо, — согласилась Пенси, — я не стану. — Ты мне доверяешь? — внезапно спросил Драко. — Да, — не раздумывая, девушка произнесла ответ. — Хорошо. Просто верь мне.***
Глубокой ночью того же дня.
Гостиная Слизерина.
Не спать по ночам — было более, чем привычно для него. Драко не помнил, когда последний раз ему удавалось уснуть раньше трех часов ночи и проспать хотя бы пару часов не видя ночных кошмаров. Последствия всего того, что он пережил, навсегда забрали у него здоровую психику и здоровый сон — и это была наименьшая плата из всех, что он заплатил за свои поступки. Его родители были мертвы — это было самой дорогой его платой за содеянное. Их обоих казнили по решению суда Визенгамота, а нашли — благодаря содействию Драко. Он был тем, кто раскрыл ордену местоположение всех пожирателей смерти. Потому что, блять, больше так не мог. Он больше не мог оставаться чудовищем. Он принял смерть своего отца как само собой разумеющееся — всем нутром он ненавидел этого человека. Так сильно его ненавидел, что мысленно танцевал на его могиле множество раз. Даже тогда, когда Люциус Малфой был все еще жив. Люциус Малфой не имеет ничего общего с Драко, кроме фамилии. Больше ничего, ничего не делает его похожим на этого монстра. Смерть Нарциссы полностью сломала его. Убила остатки живого, что все еще теплились внутри холодной души. Последние горящие внутри него крошки жизни поддерживала Пенси, не позволяя потухнуть этим хрупким маленьким огонькам. Только благодаря ей он все еще дышит. Когда не стало мамы, Драко потерял смысл жизни, натурально превратившись в живой труп. На несколько месяцев закрывшись в одиночестве в огромном, пустом каменном особняке, он сходил с ума. Ничего не ел. Напивался так, что не помнил свое имя. Не спал. Вредил себе. Именно тогда он подсел на наркотики, цепляясь за приятное действие препаратов, как за спасательную соломинку. Первое время эти лекарства ощущались как свет в конце тоннеля. В первый же день приема таблеток Драко впервые за многие недели голода почувствовал аппетит, с огромным удовольствием поглощая еду, которую заботливо приготовили для него домашние эльфы. В ту же ночь он смог уснуть и проспать до самого утра, не просыпаясь от ужасных кошмаров. Он снова почувствовал себя…собой? Каждый день увеличивая дозу препарата, он все сильнее ощущал себя живым, но отчего-то запертым в клетке. В какой-то момент привычная ему дозировка перестала давать хоть какой-то эффект. Тогда он увеличил ее. Сначала вдвое. Потом втрое. Затем вчетверо. А затем…затем он вовсе сбился со счета, в каком количестве глотал горсти пилюль, дрожащими руками освобождая их из серебристого блистера. И вся его жизнь превратилась в один неправильно длинный день. Никто не мог проникнуть в поместье Малфоев без приглашения, поэтому ни Пенси, ни Блейз, не были способны связаться с ним. Ни одно письмо не доходило до адресата. Он был полностью отрезан от внешнего мира, сходя с ума один на один с самим собой. Пока однажды…все не изменил тот самый вечер. Важнейшее примечание автора: читать далее СТРОГО включив песню Reamonn — Supergirl.Запись из дневника Драко Малфоя,
тремя месяцами ранее.
«Для Пенси»
«Пенс, прости меня. Я знаю, что ты читаешь и ненавидишь меня за то, что я сделал. Я знаю, что ты плачешь. Пожалуйста, не плачь по мне слишком долго. Я никогда не заслуживал тебя — такую. Ты всегда была слишком хороша для такого ублюдка, как я. Я никогда не говорил тебе этого в глаза, но ты должна знать и не забывать ни на одно мгновение, что ты — лучшее, что случилось со мной в этом абсолютно ебаном мире. Ты такая умная, чертовски красивая, самая необычная в мире девочка. Пообещай мне, что никогда больше не свяжешься с таким плохим человеком, каким был я. Это единственное, о чем я попрошу тебя — будь счастлива и не держи рядом плохих людей. И не люби меня, пожалуйста, слишком долго. Я беру с тебя обещание и не разрешаю не выполнить его, ясно? И еще, пожалуйста, слушай Блейза. Он куда более светлое продолжение меня, и я готов доверить ему даже самое дорогое — тебя. Он никогда не позволит тебе сбиться с пути, главное будьте рядом друг с другом, что бы ни случилось, ладно? Не потеряйте друг друга, ведь только так я точно могу быть спокоен, что вы оба в надежных руках.
Я полюбил тебя на первом курсе Хогвартса, когда мой голос был выше на тысячу децибел, а молочные зубы еще не выпали до конца. Я люблю тебя и сейчас, когда от меня совсем ничего не осталось. Ты — последнее, что наполняло меня желанием жить. Прости меня, моя девочка, что я не смог справиться с этим. Это оказалось сильнее меня. Прошу, ни в чем себя не вини, ты сделала для меня куда больше, чем я того заслуживал. Единственное, о чем я сильно жалею в эту минуту — что больше никогда не смогу обнять тебя. Мне бы так сильно хотелось обнять тебя. Я жалею, что не обнимал и не целовал тебя каждую минуту своей проклятой жизни. К черту все остальное. Всегда была и будешь важна лишь ты. Я не знаю, сколько времени нам было отведено вместе, и сбылась бы наша договоренность никогда не оставлять друг друга. Надел бы я обручальное кольцо на палец твоей руки, увидел бы тебя в белом платье, смогли бы мы пронести и не растерять эти чувства через всю нашу жизнь? Но я точно знаю, что половина меня всегда будет жить в тебе.
Никогда не сомневайся в себе, будь свободной, безумной, яркой и жизнелюбивой. Всегда оставайся собой настоящей, ведь ты такая волшебная, даже не представляешь, насколько. Следуй за своими мечтами!
И прошу тебя, никогда не жалей, в очередной раз обрезая каре чуть выше плеч — эта прическа буквально создана для тебя.
Я обожаю твое каре и то, как ты пахнешь этими своими цветами.
И всю тебя — обожаю.
Я люблю тебя, Пенси Паркинсон, но не разрешаю тебе любить себя слишком долго. Поняла? И не думай ослушаться, ладно?»
Дрожащими руками дописав письмо, Малфой захлопнул дневник, сняв с него чары невидимости чернил для посторонних людей. Она должна была узнать то, кем он был на самом деле. То, чего не знал никто, кроме кожаного черного блокнота, в котором он вел записи добрую половину жизни. Законченный наркоман, убийца, монстр. Это поможет ей справиться со скорбью. Должно помочь. Она должна возненавидеть его сильнее, чем любит. Он не хотел иного исхода. Драко не медлил. Все чувства были отключены — он не испытывал ничего. Совсем. Оглушающая пустота. Что такое сейчас — страх? Ему было страшно разве что остаться в живых, прожить еще хотя бы минуту этой мучительной блядской жизни, если ее вообще можно назвать таким прекрасным словом, как «жизнь». Он должен был умереть. Должен был умереть. Не медля ни одной секунды, Драко резким сильным движением вонзил в себя острый кухонный нож. Острое лезвие вошло в его плоть, словно в растаявшее сливочное масло. И он наконец почувствовал. Почувствовал, как смерть обнимает его за плечи, даруя освобождение.И у нее было ее лицо.
***
Глубокой ночью того же дня.
Гостиная Слизерина.
— Эй, — лениво поднявшись с дивана и захлопнув книгу, Пенси подошла к Драко и обвила его руками, — что ты там постоянно пишешь? Она тепло улыбалась и медленно бесцеремонно листала абсолютно пустые страницы его дневника. — Поверь, тут нет ничего интересного, — с улыбкой ответил Драко, — самый скучный в мире личный дневник. — Не боишься, что я когда-нибудь использую «Апарекиум», и прочитаю все твои секреты, спрятанные за невидимыми чернилами? — Во-первых, с помощью этого заклинания дневник прочитать нельзя, — усмехнулся Драко, — а во-вторых, ты и так знаешь меня лучше, чем следовало бы. Куда больше? Он потянул ее на себя так, чтобы девушка села ему на колени. От нее пахло самыми вкусными цветами в мире. — Как это так, что чернила нельзя проявить с помощью «Апарекиум»? — Пенси посмотрела ему в глаза и обнажила белые ровные зубы в улыбке, — это невозможно. — Попробуй, — усмехнувшись, Драко подтянул свой личный дневник ближе к ним, — если получится — обещаю, позволю тебе прочитать его от и до. Пенси подозрительно посмотрела на Драко и вытащила из кармана мантии свою волшебную палочку. Направив древко прямо на разворот дневника, она произнесла: «Апарекиум», и коснулась пустой странички. Но ничего не произошло. Дневник все еще оставался совершенно чистым. — Как ты это сделал? — С любопытством спросила Пенси, — это же очень редкая магия. — Я научу тебя когда-нибудь, обещаю, — обхватив лицо девушки одной рукой, он поцеловал ее в губы, — а теперь нам пора идти спать. Они целовались практически до утра перед тем, как разойтись по своим спальням. И это был бы прекрасный вечер, если бы не одно но, резко свалившееся ему на голову — Грейнджер. Чертова Гермиона Грейнджер.