Школа им.Оллара

      Это была хорошая суббота – пока в коридоре не раздалось:       – Мне не очень понятно, Юстиниан, куда ты собрался.       Суббота была хорошая. Можно сказать "богатая на впечатления", "продуктивная", "яркая", и это было бы правдой. Впечатления: озеро под коркой льда, чернота там, внутри, сеть трещин; старый особняк с тяжёлыми золочеными потолками, ряды картин и старых диванов с витыми ножками, пожилая экскурсовод, истории о трагедиях, выходцах, призраках герцога и герцогини, живших там круг назад. Продуктивность, потому что впечатления тают, а ценное остается: они узнали, как называется эта замысловатая резьба на окнах, сколько раз был женат герцог, чего боятся выходцы и почему весь особняк обсажен старыми рябинами, а потом у озера они катались на деревянных самодельных качелях, и Джастин учил их всех, всех младших сразу, лазить по деревьям, и отец им это разрешил. Яркость, хоть это не существенно: румянец Джастина, зелёная куртка Клауса, розы на могилах за чёрным низким забором.       Это все было важно, но сказать хотелось проще: было хорошо.       – На тренировку, – сказал Джастин, и это уже звучало как "на тренировку, неужели неясно".       Вальхен в последние месяцы не узнавал сам себя. Он никогда, за исключением совсем уж детства, не плакал, и он отлично знал, где стоящий повод для грусти, а где – ерунда, но всякий раз, когда Джастин говорил вот так и становилось ясно, к чему все идёт, глаза начинало жечь.       – Изумительное простодушие, – отец был спокоен и говорил с кухни. Наверное, перед ним лежал планшет, и он накинул на колени плед. Ему утренняя поездка не понравилась, он вообще не любил зиму.       – Спасибо, сочту за комплимент.       – Раздевайся. Ты никуда не идёшь.       – Иду, разумеется. Меня ждут, и если ты понимаешь, о чем я: я отвечаю не только за себя. Меня ждут дети.       Вальхен представлял, как Джастин натягивает любимые жёлтые кроссовки, как говорит, не поднимая голову, как уже дрогнули пальцы, затягивая узлы на шнурках.       – Довольно, Джастин. Я не хочу новой ссоры, а ты, я уверен, помнишь правила.       – А я не уверен, что их помнишь ты, – вежливая улыбка, конечно. – Мы же утром всей семьёй развлекались, а теперь ты вспоминаешь о санкциях?       – А ты, стало быть, считаешь, что мне следовало лишить давно запланированной поездки всю семью, сказав спасибо твоим промахам.       – Ты мог не брать меня.       – Положи куртку. Это была уступка с моей стороны.       – Я о ней не просил. Вы бы отлично повеселились без меня, но раз уж я сегодня не был заперт в крайне полезной для всяких осознаний неволе, не находишь ли ты, что для неволи уже поздновато?       – Не нахожу. Юстиниан, положи куртку. Я не разрешаю тебе идти.       Секунда тишины. Замер в пальцах чёрный мелок – Вальхен не трогал бумагу давно, у него и собственных материалов не было, он взял у младших, потому что вдруг захотелось, потому что суббота была хорошая, ещё – потому что Арно нашёл недавно его школьную тетрадь с рисунками, набросками ручкой, ерунда, и похвалил, и теперь, когда они сидели вместе, на истории, например, просил: "Нарисуешь мне варварский корабль?! У тебя круто выходит, а у меня руки из задницы!".       Мелок замер, в коридоре что-то зашелестело, затем – два раза ударилось о стену. Джастин скинул кроссовки.       – Не надо так шуметь, – осадил отец. Наверняка поморщился, придвинул ближе чашку с чаем, перелистнул страницу планшета. – Ты давно осведомлён о правилах и знаешь, что тебе нужно делать, чтобы получить право на свои развлечения. Ты недотянул: твои результаты пробного экзамена ясно говорят о том, что думаешь ты о чем-то побочном. Имей же дело с последствиями и не устраивай сцен. Мы и так пошли на уступку, разрешив тебе вернуться к сомнительной компетентности преподавателю.       – Не трогай Алву. Чтоб ты знал, он, в отличие от тебя, о тебе слова плохого не сказал ни разу.       – Это должно меня порадовать? – холодно приподнятая бровь, поджатые губы – не нужно стоять рядом, чтобы угадать выражения лиц, движения, готовые сорваться фразы. Это повторяется раз за разом, из года в год.       – Должно. На его месте я бы не сдерживался.       – Дерзишь? Подойди.       – Не вижу смысла.       – Я тебя не спрашивал, что ты видишь. Подойди. Это второй порог, Джастин.       Вальхен отложил мелок, и книгу с альбомом поверх – тоже. И, закрыв глаза, упёрся затылком в стену. Хотелось перестать слышать, но если бы он перестал, он немедленно захотел бы вернуть это – шелесты, шорохи, голоса, стук чашки, из которой отпили и которую поставили. Звуки грозы, которая стремительно спускается с гор.       Два года назад они ездили к морю, и Вальхен помнил, как это: когда над морем светло и солнечно, а у гор, вырастающих в трехстах метрах дальше, уже выросла чёрная шапка. Пять, шесть минут – и хлынет ливень, и спрячется солнце.       У них было дома правило трех порогов. Первый – ты получал предупреждение, второй – тебя лишали чего-то ценного, третий – ты оставался дома на несколько дней, и разрешено было только читать. Вальхен никогда не достигал второго, редко бывал на первом, а Джастин...       – Ну? – голос стал тише: брат ушёл на кухню и улыбался теперь там. Улыбка делала его голос мягче и мелодичнее. – К слову, над педагогическими приёмами вам с мамой стоит поработать. Раз уж я тут в опале на все выходные, не всё ли равно, какой сейчас будет порог?       Тошнота свернулась в животе, как огромная змея, и дышала во внутренности.       Джастин был зол. И нарывался.       – Может, – сказал отец, – и всё равно. Если ты готов вместо одной своей тренировки пропустить две, три или десять. Извинись и изволь положить на стол свой телефон.       – Извиняться, стало быть, должно за правду? В таком случае извини, – с громким стуком упал на стол телефон.       – Попробуй ещё раз, и на этот раз постарайся, – конечно, его тон отца не удовлетворил. Вальхен сглотнул.       – Боюсь, я уже приложил все силы, какие мог, отец.       – Жаль это слышать. На следующую тренировку можешь также не рассчитывать.       – Тебе это доставляет удовольствие? Ощущение власти, да?       – И третью.       – Говорят, отец, это лечится. Комплекс власти. Это от детских травм. Скажи спасибо бабушке, она, вероятно, была чересчур авторитарна.       Сначала стукнуло что-то о стол – наверное, отец отложил планшет. После раздался хлопок.       – Иди вон, – и спокойный голос отца. – И хорошо подумай над извинениями. Твои эти выпады порядком мне надоели: я не слышу ничего нового. Симптомы все те же: наглость и неблагодарность. Если нынешние меры не помогают, Джастин, мы найдём другие. Я аналитик, искать пути и выбирать наилучший – моя специализация, и я уже сейчас вижу неплохие альтернативы. Если твоей ответственности не хватает, Джастин, за твои ошибки может отвечать, к примеру, Вальхен.       – Что? – Джастин коротко, зло рассмеялся. – Это ненормально, ты хоть понимаешь?       – Этот вариант тебя не устраивает?       – Не устраивает. Оставь его в покое. Дай мне успокоиться, и я извинюсь.       Тишина – отец, вероятно, пожал плечами и вернулся к чтению. Тяжёлые шаги, хлопок двери напротив.       Вальхен открыл глаза, помедлил и встал. Ходить тихо он умел, бесшумно открывать двери – тоже. Одна дверь, коридор, прислушаться к звукам с кухни, вторая дверь. Он не постучался – и чтобы не привлекать внимание, и потому что замка на двери у Джастина не было.       Джастин сидел на кровати, как и недавно Вальхен: спиной к стене, затылок ерзает по обоям, прикрыты глаза.       – Тихий, как маленький убийца, – едва слышно сказал он и, сглотнув, похлопал по одеялу рядом с собой. – Залазь. Утешать пришёл?       Вальхен сел, и Джастин тут же сгреб его в объятия, как будто большую мягкую игрушку.       – Надеюсь, – сказал, – ты достаточно сообразительный, чтобы сообразить, что я не дам тебе отвечать за мои косяки. Не бойся. Кошки, я же забыл Алве написать, сразу отцу телефон швырнул... Вальхен, напиши ему, ладно? Что я не приду сегодня.       Можно было бы сказать "ладно", но за отсутствием альтернатив оно и так угадывалось как очевидное. Вместо этого Вальхен аккуратно отстранился и спросил:       – Зачем ты споришь? Договориться ведь гораздо проще, ты не можешь не понимать.       – О, – фыркнул Джастин, – так ты пришёл меня учить.       Растрепать себе волосы Вальхен не дал, уклонился. Джастин под его внимательным взглядом провел по лицу ладонью и уже серьёзно сказал:       – Зачем, Вальхен? Потому что мы с тобой очень разные. Ты будешь молчать и делать по-своему, а я просто хочу делать по-своему.       – Но...       Он хотел сказать: но есть ведь путь проще, но ведь так ты делаешь хуже только себе, но ведь несложно промолчать. Джастин перебил, не дав открыть рот:       – Так, не умничай тут. Я тоже могу быть деспотом не хуже отца. Будешь меня злить – выгоню. За порог. Он тут, правда, один. И это, между прочим, была шутка, ты хоть улыбнись. Или что, не смешно?       – Не смешно.       Во второй раз уворачиваться он не стал, и Джастин небрежно потрепал его по макушке и согласился:       – Да, с чувством юмора у нас в семье вообще хреново.