Любит? не любит? Я руки ломаю и пальцы разбрасываю разломавши так рвут загадав и пускают по маю венчики встречных ромашек Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье Пусть серебро годов вызванивает уймою надеюсь верую вовеки не придет ко мне позорное благоразумие «Любит? не любит? Я руки ломаю…» В.В. Маяковский
Войдя в избу, Малюта окинул тяжким взором юношей. Не утаилось от глаз зорких не смущение, не раскрасневшиеся щеки сына его, не испуганный, растрепанный вид Басманова. На столе остатки еды и питья, кафтан Максима валяется поодаль, в кресле покрывало скомкано. Все вокруг само за себя говорило об том, свидетелем чего мог бы стать Скуратов, явись на минут несколько раньше. Гнетущее молчание затягивалось. Все так и застыли на своих местах, только глазами шевелят, а юнцы через раз дышат от страха. Первым не выдержал Федор, да кинулся к дверям, промчался ветром мимо Григория. Весенний холодок принял в объятия разгоряченное тело юное. Уже понемногу светало, горизонт с каждой минут становился светлее и менял свой окрас. Холопы начинали туда-сюда хаживать при дворе, порядки наводить да к новому дню готовиться. Спать вовсе не хотелось. Неодетый, нечесаный кравчий уселся на ступени дворца, да в тяжкую думу погрузился. Неведомо ему, донесет ли Малюта царю об догадках своих, неужто сына своего на смерть отдаст?! А отец чего, жив ли еще?! Сидел Басманов от груза мыслей тек весь ссутулен, да руками будто себя сам обнимал. Нежданно, почудился ему стан рослый рядом. Кинул оком, да сразу понял, что то Иван Васильевич, совсем аки простой мужик какой подле Феди на ступени садится, взор вдаль устремляя. — Любо должно с юнцом потешаться? Знамо лучше, чем со стариком. — тихо молвит царь. — Не могу уразуметь я речей твоих. — неужто знает, быть того не может, что так быстро уж донесли все. От страха будто нутро в тугой узел скручивается. — Неужто ты уличить меня в чем хочешь? — Не придуривайся, Федька. — государь очи переводит на Басманова, руку тянет, да по кудрям черным проводит. — Пошто ты предал меня? Уж лучше бы чего угодно выделывал, только бы не ввязался в заговор против царя своего. — Да какой заговор, государь?! — выкрикивает юноша, понимая, что видать и его теперь пред царем изменником выставили. — Тише ты. Я уж давно должен был рынд крикнуть, чтобы схватили тебя, да в темницу кинули. — Иван за подбородок хватает кравчего и грубо, с напором впивается в уста нежные. Поцелуй тот больше на укус да зализывание раны походит, а как отстраняется Грозный, то видит алую кровь на губах Феди. И так краснота та ему к лицу, в союзе с небесного цвета очами, да шелком волос темных. По всей Руси не сыскать красы такой. И так не хочется верить, что тот Федор, коий ночами жаркими ублажал, да дивными ласками государя своего одаривал, мог измену подлую замыслить да желать сгубить Ивана. — Уж много мне всего донесли, да ты далеко не один таков, кого бы я никак не уличил. Сегодня же со всем разберусь. Грозный поднялся, да ко входу во дворец направился, изо всех сил сам с собою борясь, дабы не прислушиваться к мольбам да оправданиям, что кравчий вслед шепчет. Хочется сердцу верить, да очам светлым, а все ж нельзя в государстве своем давать измене плодиться да множиться.***
Басманов из разговора того понял, что Иван, несмотря на доносы, все ж к нему благосклонен и не хочет верить в то, что кравчий мог измыслить измену. Все ж различен суд государя над простым слугой и над Федором. Знание то, дало юноше силы для того, чтобы в порядок себя привести, одеться, да не ждать, пока судьба сама в его покои постучится. Знал он, верил, что Грозный не будет, точно не станет потешаться над ним, али на смерть верную отправлять. Собрав всю мужность свою да силу, отправился Федор в тронный зал, держа горделивую осанку. По коридорам дворца перешептывания идут вовсю: уж каждый холоп паршивый, каждый мелкий рында в курсе того, что якобы полюбовник царев удумал его извести. Доселе никогда путь этот таким долгим и тяжким не казался. И ранее судачили всякое про Басманова: и что порода какая-то басурманская, и уж странно, не по-мужицки, пригож, и колдовство да чары всякие ему приписывали. И все ж ясно было как божий день, что то не болей чем завистливые наветы, а сейчас поди разбери, где истина, а где лукавство. Подле дверей зала толпилось человек 30 совсем незнакомых Феде мужиков. У всех морды наглые, все, как на подбор крепкие, здоровые. Таким и броня не надобна, и кулаки вместо сбруи послужат не хуже булавы. По говору и одеяниям видно, что при дворах доселе никто не служил, а чего тут забыли и вовсе неясно. Сам зал был ярко освещен весенним солнцем: теплые блики его играли на позолотах, да украшениях, отражались в натертых кубках. В полном составе опричная братия собралась, государь на троне восседал величаво, да все ж терзания души его на лице отразились. Очи царевы будто помутнели, брови насуплены и злая морщинка меж ними залегла, а узловатые пальцы скорехонько перебирают деревянные бусины четок. Напряженность и страх будто наполнили комнату, их, казалось, можно потрогать. Федор к месту своему проследовал, стараясь не заглядывать в лица опричников, заведомо зная, что кроме оскала да злорадства ничего в этих ликах не видать. Тут же к нему холопы подоспели, поспешили кубок подать, да предложить вина, от чего он отказался, тут же ловя на себя взор царя мимолетный. — Великий государь, дозволь мне молвить об том, за ради чего мы тут и собрались. — поднялся Осип с места своего и на царя глядит, Грозный кивком согласие выразил. — Велел ты недавно новой, свежей кровью братию твою разбавить. Сыскал я новы слуг. — Так покажи мне их, дай оглядеть, кого приближаю к себе на этот раз. — неожиданно сиплым голосом говорит Иван. — Надежа-государь, неужто плохо служим мы тебе, коли другие люди понадобились? — вскочил и затараторил рыжий пес Малюта. — Вы уж от власти, данной вам мною, вовсе заелись. Друг на друга доносите, друг о друге небылицы плетете, а все от жадности да власти и наживы. — царь прямо в глаза Скуратову глядит, а тот в ответ лишь на место сел, да из-подо лба смотрит. — Все, кого я собрал, люди из самых низов пришлые, люди, что тебя за бога почитают. — продолжил бывший воевода. — Все за дверями ожидают, прикажешь позвать? Грозный рукой рындам махнул, чтобы отварили зал, да кликнули новых слуг. Как вошли в тронный зал мужики рослые, шаги их гулким эхом отдавались. Все крепкие, сильные, что богатыри, в три ряда у стены выстроились, как один раскланялись пред государем. По рядам опричников перешептывания пошли. Кто с опаской на новых слуг глядит, а кто смело, аки с вызовом. — Все вы мне готовы до смерти служить? — Иван встал, прошелся вдоль мужиков. — Готовы. — хором звучно отвечают. — От семьи, от отца-матери отречься клянетесь для того, чтобы верно службу нести, любую измену на корню рубить, а коли кто из своих измены измыслил… — Никого не пощадим на благо помазанника божьего, да за ради государства! — крикнул один и все тут же громкими криками поддержали. Грозный на трон воротился, вздохнул очи долу опуская, да Гвоздева к себе подозвал, что-то тому нашептал. — Слушайте царский приказ! Перво-наперво, к новым слугам обращаюсь: надобно избы да покои каждого из здесь сидящих обыскать, выискать измену. Все, чего быть не должно — найти и тут же мне доложить. Со всех сторон посыпались недовольные крики, да споры. Никто не рад тому, что в хате все с ног на голову перевернут, да и ведь никто не безгрешен. От злорадства над Федором и следа не осталось средь братии. Теперь уж каждый за свою шкуру боится. — Тихо! — глас вояки бывшего громкий, звучный, сразу усмиряет ропот. — Опричники, вы же здесь останетесь до тех пор, пока все не оглядим. — Да будет так. — Иван посохом стукнул о белокаменный пол. — Ступайте. — кивнул Осипу и его служивым. В первый же час были на столы поданы яства, да питие. Изначально побаивались все трапезничать, думали, что отрава есть в пище, но понемногу стали то свинину пощипывать, то выпивать и пошло-поехало. Казалось, что это простая утренняя трапеза, коих уже тысячи были, кабы не тишина, с которой ели. Спустя часа четыре, уж и разговоры насущные стали завязываться от скуки. Начали уж понемногу по залу переходить, по кучкам сбиваться, друг к другу подсаживаться. Максим наконец решился к Феде подойти да рядом сесть, несмотря на отца, коий злобно шептал сыну сидеть на месте. — Не бойся, истина твоей стороне. — молвил опричник в очи голубые заглядывая. — Ну вот чего ты хочешь от меня? — кравчий злиться на юношу за то, что тот подошел, за то, что он добряк такой, за любовь его искреннюю да чистую, бескорыстную и слепую совсем. — Отвяжись, слышишь? — Басманову так и хочется побольнее Скуратова уколоть. — Поздно ты гонишь меня. Теперь уж до конца за тобою таскаться буду. На бегу в зал врывается Гвоздев, мигом подлетает к царю и, запыхавшись шепчет. — Нашел, нашел измену! Максим под столом медленно берет руку Федора и крепко сжимает.