Дух

Филлис не ожидает, что за эти короткие полчаса ей что-то приснится, но сон все равно приходит. Она открывает глаза посреди раскаленного добела адского пламени, оно окружает её со всех сторон, и она сама вся пылает. Это не больно, но страшно, и когда Филлис открывает рот, чтобы закричать, она понимает, что огонь и внутри неё тоже: скрючивает свои пальцы вокруг рёбер, облизывает хребет. Филлис пытается бороться, но она бессильна, как прикованный к постели инвалид, и ничего не может сделать, кроме как лежать там, пылая, пылая и пылая. Она горит, и весь остальной мир горит вместе с ней, пока Филлис не просыпается, схватившись за горло. Хоть и прошло всего полчаса, в комнате уже темно из-за приближающихся сумерек, и Филлис садится на кровати сбитая с толку. Волосы на висках и на затылке мокрые от пота. Ей жарко и трудно дышать, поэтому Филлис дрожащими руками расстегивает воротник платья и шатаясь идет к умывальнику плеснуть воды на лицо и шею. Её отражение в зеркале — лишь горячие, раскрасневшиеся щёки и расширенные зрачки. Она смотрит на себя и задается вопросом, что же произошло. Детали сна ускользают, и когда она пытается вспомнить последнее, что произошло перед тем, как она проснулась, остается лишь смутное впечатление невыносимо яркого света и жара, как при извержении вулкана, фотографии которого она недавно видела в кинохронике. Холодная вода медленно делает свое дело, и Филлис чувствует, что достаточно пришла в себя, чтобы спуститься вниз лишь немногим позже, чем она обещала миссис Хьюз. Леди Грентэм ещё не вернулась домой, а стол в зале для слуг уже накрыт, так что Филлис некого ждать и негде разложить шитье. Поэтому она, не привыкшая спать днём и поэтому всё ещё оцепеневшая, надевает пальто, выходит на улицу и прогуливается вокруг дома, пока не видит сарай с той комнатой, где она впервые рассказала мистеру Мозли правду о призраке. С тех пор столько всего произошло, но Филлис всё ещё не уверена, что они вообще добились хоть какого-то прогресса. Ей думается, что всё было бы проще, если бы она просто наткнулась на какой-нибудь памятник с надписью «Здесь лежит Эдвин Кроули»: на деревянный крест или на покрытый снегом, выцветший и стертый от времени и непогоды камень. В конце концов, всё это случилось так давно, что даже её прабабушка, которую Филлис никогда не видела, была всего лишь маленькой девочкой. Что-то мелькает у неё в голове, какая-то мимолётная идея, связанная с этими рассуждениями, но прежде чем Филлис успевает ухватиться за неё, снова исчезает. На улице становится слишком темно, чтобы оставаться там, и Филлис поворачивается и возвращается внутрь, в уютный и хорошо освещенный зал, где находит мистера Мозли, ждущего её у огня. — Мне скоро нужно будет идти помогать сцеживать вино, но сначала я хотел поговорить с вами. У вас есть минутка? Филлис с тревогой смотрит на прыгающее в камине пламя. — Да, но давайте сначала отойдём подальше от огня. — Конечно, как хотите, но зачем? Что-то случилось? — Нет, нет. Мне приснился сон, но… Не думаю, что он что-то значит. Он был совсем не похож на другие. — Она отводит Мозли в противоположный от камина угол, и понижает голос: — Во сколько мы пойдем сегодня ночью? Я подумала, может, попробуем попозже, чтобы мы могли сначала выспаться? Если мы вернемся в комнаты к пяти, когда Джулия встаёт включать свет, всё должно быть в порядке. — Думаю, это хорошая идея. Я ещё достану пару запасных фонариков, которые мистер Карсон хранит на всякий случай, так что вам не придется снова просить Дейзи. Она умная девушка, и скоро начнет что-то подозревать, если уже не подозревает. — Уверена, что вы правы, — улыбается Филлис. — Я сказала ей, что читаю интересную книгу и не хочу, чтобы миссис Хьюз видела, что у меня горит прикроватная лампа поздно ночью, но она, наверное, думает, что я посылаю шпионские сигналы из окна своей спальни. С запасными фонарями будет намного лучше. — Если повезет, сегодня вечером мы найдем то, что ищем, — говорит Мозли, — и тогда они нам больше не понадобятся. — Надеюсь, что и тут вы тоже правы, — говорит Филлис ровно в тот момент, когда мистер Карсон заглядывает в зал. — Вы будете помогать мне с вином сегодня вечером, мистер Мозли, или я должен всё делать сам? — Иду, мистер Карсон, — Мозли корчит страдальческое лицо за спиной уходящего дворецкого и бросается за ним, поправляя манжеты и галстук, прежде чем мистер Карсон увидит их и сделает замечание. Филлис в надежде собрать силы для предстоящей позже работы, весь остаток вечера пытается беречь себя, как если бы она поправлялась после болезни. Она честно доедает весь ужин, немного работает над незаконченной вышивкой, а затем, как только заканчивает готовить леди Грентэм ко сну, которая, слава богу, хочет лечь пораньше после напряженного дня, поднимается в ванную слуг, чтобы спокойно принять долгую ванну, пока никто не поднялся наверх с той же идеей. Вернувшись в свою комнату, только что вымытая, причесанная и одетая для сна, Филлис снова достает лист с записями, садится на край кровати и просматривает его, проводя пальцем по именам и датам. Она уверена, что что-то упускает, что-то очень простое, если бы она только могла увидеть что именно. Наконец Филлис сдается, возвращает листок в тайник, ставит часы на три часа ночи и кладет их под подушку, чтобы заглушить шум. «Пожалуйста, только никаких снов сегодня, — думает она, выключая лампу и залезая под одеяло. — Ещё одного я сегодня не вынесу.» Филлис не уверена, может, кто-то или что-то слышит её мольбу, или, может, она настолько глубоко проваливается в беспамятство, что сны просто не могут проникнуть в него, но независимо от причины, она безмятежно спит, пока её не будит звон часов в предрассветной темноте. В свете лампы она закалывает волосы и быстро одевается — не в рабочую форму, которую нужно держать чистой на предстоящий день, а в старую юбку и шерстяной свитер, которые выдержат столкновение с пылью и сажей чердака, — и выходит, чтобы встретиться с Мозли. Он уже ждет у двери, разделяющей коридор для слуг, с обещанными запасными фонариками в руках. На чердаке они включают их, и Мозли вытаскивает из кармана наполовину стертый кусок белого мела и показывает ей. — Я подумал, что если понадобится, мел будет стереть легче, чем карандаш, — говорит он. — Вы готовы? — Насколько это возможно, — говорит Филлис. — А вы? Мозли кивает, хотя выглядит бледным и нервным, как будто ждёт, что что-то выскочит на них в любой момент. Видимо, прошлый раз не прошёл для него бесследно. — Как вы думаете, где он? — Мозли оглядывается, пытаясь звучать беззаботно, но у него не очень-то получается. — Я имею в виду призрака. — Я не уверена. — Филлис медлит, выискивая хоть какой-нибудь признак, что призрак Эдвина рядом, но ничего не слышит и не чувствует: на чердаке ни звука, ни движения, как в могиле, и это настолько подходящее сравнение, что аж жутко. — Иногда он не приходит. Я думаю, что сейчас так даже лучше. Одни мы будем работать быстрее. Пойдёмте. Они протискиваются в ту часть чердака, которую собираются обыскать. Она стоит нетронутая с предыдущей ночи, и это подтверждает подозрения Филлис, что сюда никто никогда не заходит. Встав на колени, Мозли поднимает крышку первого чемодана, а Филлис вытаскивает верхний слой газет и откладывает их в сторону. Под ними — куча самых разных вещей, которые, по-видимому, принадлежали даме: веера, перья для шляп, театральные программки, букет засушенных цветов, пустые флаконы духов с блеклым, но всё ещё сохранившимся цветочным ароматом. Филлис переворачивает одну из программ — постановка оперы «Корабль Её Величества «Пифанор» 1876 года, — и на Филлис накатывает волна тоски при мысли о том, что когда-то раньше такая же горничная, теперь, должно быть, очень старая или уже умершая, тщательно упаковывала эти вещи по поручению своей хозяйки. Филлис приходит в голову, что однажды кто-нибудь придет сюда и обнаружит забытые и покрытые пылью свидетельства её собственной работы. — Здесь ничего, — говорит она и защелкивает сундук, пока совсем уж не расчувствовалась. Мозли ставит мелом небольшой неприметный крест на передней части, и они вместе отодвигают его в сторону, а потом переходят к следующему. Так они осматривают шесть сундуков и три деревянных ящика, находя книги, детские игрушки, скатерти и посуду; всë это — обычные вещи, которые не имеют ничего общего с Эдвином или Реджинальдом Кроули. Филлис заканчивает проверять сундук, полный старомодных детских платьев, покрытых огромным количеством пожелтевшего кружева, и оборачивается взять мел, чтобы пометить его, когда ловит Мозли с фонариком, направленным на одну из газет. — Что вы делаете? — Только посмотрите на эту историю о лондонском тумане, который убил столько народу в восьмидесятых. Я тогда был мальчишкой, только начал ходить в школу, но я помню, как мои родители читали газеты и обсуждали этот случай. — Он смял газету и наклонился, чтобы запихнуть её обратно в сундук. — Простите. Я не хотел отвлекаться. Я знаю, что мы не можем провести тут всю ночь. — Всё нормально, — Филлис берёт у него мел и начинает чертить крест, но останавливается, когда снова наталкивается на эту слабую идею. Что-то о том, сколько времени прошло, о годах, которые она написала на листе бумаги… — Что такое? — Я думаю, — медленно говорит Филлис, пытаясь окончательно оформить свою мысль, — я думаю, что, возможно, мы всё делаем не так. — Что вы имеете в виду? — Мы не думали о времени, — говорит она. — Эдвин и Реджи отправились в путешествие сто лет назад, не так ли? И даже если прошло ещё двадцать лет, прежде чем Реджи привёз тело брата домой, это всё равно восемьдесят лет. — Да, и? — И ничего из этого не выглядит настолько старым. Всему, на чём есть дата, меньше пятидесяти лет, как и одежде в шкафу, который мы открыли прошлой ночью. Даже детские куклы в этом зеленом сундуке с игрушками, одеты, как те, с которыми мы с сестрой играли, когда были маленькими, только эти намного красивее и, конечно, дороже. Я хочу сказать, что если Реджинальд спрятал кости своего брата в этой части чердака восемьдесят или девяносто лет назад, а сундуки и коробки все на несколько десятков лет новее, то кости не могут быть ни в одном из них. В свете фонарика видно, как лицо Мозли вытягивается от изумления. — Я не думал об этом, но вы правы — они не могут там быть. Но если они не в сундуке, ящике и не внутри какой-нибудь мебели, то где? — Я не знаю, — разочарованно говорит Филлис. — Здесь нет ничего, кроме самого чердака. В стропилах, или в стене, или… — Под полом, — говорит Мозли.