Дух

Поздно ночью, когда весь дом спит, Филлис выскальзывает из своей комнаты и решается в одиночестве подняться на чердак. Она не сказала мистеру Мозли, что собирается пойти туда сегодня вечером: у него добрые намерения и он всего лишь хочет защитить её, но она чувствует, что этот разговор с Эдвином должен остаться между ними. В отличие от других полуночных вылазок, эта её не пугает и Филлис не боится, что её поймают. Всё время, пока она шагает по коридору и открывает дверь на лестницу, она чувствует себя немного отстраненной от всего, что её окружает, будто во сне, словно она сама призрак и может стать невидимой, если захочет. На чердаке темно, не считая нескольких серебряных лучей лунного света, проникающих в одно из дальних окон, но она уже знает дорогу и ей не нужен свет. — Эдвин? — говорит Филлис в темноту. Сначала ничего не происходит, но затем её руки, грудь и лицо начинают чувствовать пронзительный гул, которым сопровождается присутствие призрака, а затем следует почти невыносимая волна озонового запаха. Всё это напоминает Филлис сон, и она впервые понимает, что это из-за того, что они происходят из одной и той же беспорядочной мешанины полузабытых последних воспоминаний Эдвина. Она и сама пережила их на озере под покровом грозы. — Я не вижу вас, — говорит она, и постепенно энергия в комнате концентрируется и принимает знакомую форму призрака, парящего где-то в десяти футах перед ней. — Так-то лучше. — Филлис садится на один из сундуков и посильнее затягивает халат, хотя на чердаке теплее, чем в её комнате. — Я хочу поговорить с вами, но вы пока не говорите со мной в ответ. Помните, вы сказали, что для нашего разговора слишком рано, и это навредит мне? Призрак немного приближается к ней, и она невольно вздрагивает. — Прошу вас. С тех пор, как мы встретились в прошлый раз, я кое-что узнала и хочу поделиться с вами, но ещё я должна беречь себя. Оставайтесь на месте, и я вам всё расскажу, словно это сказка. Эта сказка о двух братьях, которые ошиблись и поплатились за это. Она рассказывает, как отнесло лодку, про вспышку молнии, как Реджинальд плакал над телом Эдвина и про потерю серебряных монет. Когда она говорит, свечение призрака пульсирует то ярче, то темнее, то темнее, то ярче, пока рассказ Филлис не подходит к концу, и он вспыхивает так ярко, что ей приходится прикрыть глаза рукой. — Он не убивал вас, Эдвин. Реджинальд не должен был делать то, что сделал, но он никогда не хотел вашей смерти. Это был несчастный случай. Он бы вернул всё назад, если бы мог. Пожалуйста, не надо, слишком горячо… — Филлис чувствует, как опаляются брови и ресницы, и полностью закрывает лицо, вдруг испугавшись, что ослепнет. Она закрывает глаза, и слишком яркие отпечатки света на веках танцуют в темноте. Филлис гадает: может, она уже ослепла, но когда она осторожно открывает глаза, она всё ещё видит призрака. Теперь он спокойный и тусклый, как будто пристыжен из-за своего поведения. Призрак всё дальше уплывает в глубины чердака, и Филлис поднимает руку, останавливая его. — Нет, пока не уходите. Я ещё не закончила. Мне нужно, чтобы вы подумали над моим рассказом; подумайте и постарайтесь вспомнить. Я столько всего не понимаю. Я не знаю, почему ваш брат спрятал тело, или что он сделал со шкатулкой, или где он был в период между вашей смертью и возвращением домой в Даунтон. И, самое главное, я не знаю, почему вы здесь, Эдвин, потому что, по справедливости, вы всё ещё должны быть там, на берегу озера. Призрак тускнеет ещё сильнее, и Филлис чувствует укол печали, представляя того прекрасного, красивого юношу, которым он когда-то был. — Я уже должна идти, — говорит она. — Я собираюсь завтра поговорить кое с кем о монете, посмотрим, смогу ли я узнать что-нибудь полезное. Обещаю, что приду и расскажу всё, что мне удастся выяснить. Даже по-новому, мягче относясь к призраку, Филлис не нравится поворачиваться к нему спиной, но она всё равно поворачивается, вытягиваясь в изящной, прямой позе, которой её учили в юности, когда она прокладывала себе путь через ранги службы. Подойдя к двери, Филлис берётся за ручку и понимает, что не может сдвинуть её с места. В горле начинает разрастаться пузырь паники, угрожая лопнуть и превратиться в крик, но Филлис делает долгий, медленный, успокаивающий вдох, и пузырь опадает. — Разве я не обещала вам, Эдвин? — говорит Филлис массивной двери. — Я сказала, что вернусь, и я вернусь, так что выпустите меня. С легким щелчком что-то в замке разжимается, и ручка поворачивается под рукой. — Спасибо, — говорит Филлис и уходит не оглядываясь. На следующее утро сразу после завтрака Филлис отправляется на станцию с леди Грентэм и леди Эдит, покупает билеты, проверяет, как они устроились в вагоне первого класса, и потом занимает своё место в третьем. Мистер Мозли каким-то образом достал имя нумизмата и название магазина в Йорке и заранее позвонил из телефонной будки возле почтового отделения, чтобы спросить для Филлис дорогу. Всё это записано и надежно спрятано в её сумочке вместе с новым, лучшим наброском монеты братьев Кроули. Она попросила у Коры час свободного времени, чтобы заняться своими делами, и ей разрешили отлучиться в перерыве на обед. Всё идёт нормально, но Филлис нервничает, как будто собирается сделать что-то незаконное или неподобающее. Она смотрит в окно поезда, не видя ничего из проносящейся мимо снежной сельской местности, и репетирует историю, которую они с Мозли поспешно придумали, разговаривая незадолго до отъезда. У нее есть кузен, который интересуется старыми монетами и видел фотографию, монету на которой он не может определить. Набросок сделан по его описанию. Может ли нумизмат мистер Кэмпбелл сказать, что это за монета? Её кузен очень хотел бы знать. Филлис повторяет про себя эти слова снова и снова всё время, пока они ходят за покупками: и когда следует за Корой и Эдит и слушает, как они причитают над игрушечными поездами для мастера Джорджа и миниатюрными чайными сервизами для мисс Сибби, и когда рассматривает рулоны ткани и советует Коре, какая лучше всего подойдет для пальто или платьев следующей весной. В час дня Филлис расстается с двумя леди возле отеля, где они собираются съесть эскалоп из телятины и мусс из лосося, и идет вниз по улице к монетному магазину. Он тёмный, убогий и, можно сказать, сомнительный, так что Филлис пару минут стоит на тротуаре снаружи, прежде чем решает, что, если она имеет дело с призраком на чердаке, то обязательно сможет зайти в этот магазин и поговорить со знатоком монет. Когда Филлис толкает дверь, тихо звенит колокольчик, и она гадает, зачем мистеру Кэмпбеллу вообще колокольчик: магазин настолько мал, что невозможно пропустить вошедшего. Она ждёт витрин, полных редких монет, блестяще начищенного золота и серебра, но тут ничего нет, даже упавшего на пол пенни; всё, что она видит, — низкий деревянный прилавок, а по обе стороны от него возвышаются набитые книгами полки. За прилавком на табурете сидит лысеющий, дородный мужчина. На нём жилет, пуговицы которого с трудом соединяют его полы. Мужчина читает книгу, так облизывая палец каждый раз перед тем, как перевернуть страницу, что у мистера Карсона наверняка случился бы нервный припадок, и, когда Филлис подходит ближе, он откладывает книгу и смотрит на неё. У него синие глаза, как у Мозли, но в них есть что-то холодное, как будто ему в лицо воткнули пару кусочков льда. — Чем я могу помочь вам, мисс…? — Тирни, — говорит Филлис. Это девичья фамилия её матери и единственное ненастоящее имя, которое, как ей кажется, она могла бы выдать без запинки. — Вы должны были говорить с моим кузеном по телефону. — Ах, да, ваш кузен. — Мистер Кэмпбелл кладет свои тяжелые волосатые руки на край стойки, поднимается и поворачивается, чтобы втиснуть книгу в пространство, которое, как и его жилет, слишком мало. — Он сказал, что вы принесете набросок. Давайте посмотрим. Филлис расстегивает застежку на сумочке и достаёт сложенный лист бумаги. Рано утром она потратила довольно много времени, делая рисунок по всем правилам мягкими карандашами, которыми обычно делает эскизы платьев. Рыжие брови мистера Кэмпбелла удивленно приподнимаются, когда она раскладывает бумагу на прилавке перед ним. — Очень хорошо. Вы бы видели те каракули, которые сюда иногда приносят! Это вы нарисовали? — Да, — говорит Филлис, которая понимает, что мистер Кэмпбелл ей не особо приятен, и она предпочла бы не говорить с ним больше необходимого. — Спасибо. Вы что-то узнали? — Узнал, не то слово. — Он притягивает набросок поближе и пристально смотрит на него поверх очков. — Это, мисс Тирни, серебряный денарий «Eid Mar», и он был выпущен Марком Брутом где-то около сорок третьего года нашей эры в честь убийства Юлия Цезаря. Или Кесаря, как говорили в старину. — Ох… — И правда ох, — смеётся он. — На обратной стороне, то есть на лицевой, будет портрет самого Брута и надпись с его именем и именем чеканщика, чей монетный двор выпустил монету. А вот эта надпись — он нажимает пальцем на слова EID MAR, — это означает «Eidibus Martiis» или мартовские иды. — Тебе грозят бедою иды марта, — говорит Филлис, вспомнив старые школьные уроки. — Так точно, — говорит мистер Кэмпбелл. — Именно тогда они его и убили. Брут и римские сенаторы зарезали Цезаря и так жестоко, что вся земля была залита кровью, а у них не осталось сил поднять руку, чтобы ударить снова, и тогда Брут отчеканил монеты в память об этом. Сохранилось лишь несколько таких монет — может быть, сорок или пятьдесят во всем мире. Это делает их очень редкими и очень ценными по сравнению обычными, которые люди находят, вскапывая землю. — Насколько ценными? — Я слышал, что одну такую продали на аукционе за сто тысяч фунтов, — он снова смеется, не очень приятно, и перегибается через прилавок к Филлис так, что она чувствует его дыхание на своей щеке. — Вы и ваш кузен правда нашли такую? Может, у вас в сумочке и она лежит? — Нет, у меня её нет, — говорит Филлис. Её неприязнь к мистеру Кэмпбеллу становится ещё сильнее. В тюрьме Филлис научилась многому, например, хорошо чувствовать, когда люди хотят причинить ей вред, а этому человеку она совершенно не доверяет. Так что Филлис берет набросок и делает шаг назад к двери, надеясь, что это выглядит естественно, а не как побег. — Мне на самом деле пора идти. Меня уже ждут. Ещё один вопрос… — И какой же? — Мог ли кто-нибудь, не будучи нумизматом, знать, насколько ценна эта монета? Я имею в виду, если её случайно нашли. — Она думает об Эдвине и Реджинальде, которые были убеждены, что нашли сокровище, и, возможно, были правы даже больше, чем думали. Сложение в уме — не её сильная сторона, но даже грубо прикинув, Филлис понимает, что если бы в зеленой шкатулке была сотня монет, они стоили бы целое состояние. Неудивительно, что бедный Эдвин так отчаянно пытался защитить их. Мистер Кэмпбелл пожимает плечами и скрещивает руки на груди. — Мог. Если бы этот кто-то умел читать по-латыни, он бы знал, что монета, по крайней мере, связана с Юлием Цезарем. Филлис благодарит его за помощь, поспешно выходит и, не останавливаясь, идёт быстрым шагом пока не окажется на полпути к отелю. Она знает, что нет ничего более подозрительного, чем оглядывающийся человек (ещё одно нежелательное знание, полученное во время заключения), но не может не посмотреть несколько раз через плечо просто на всякий случай. Для человека, который даже не коснулся её и не угрожал открыто, мистеру Кэмпбеллу каким-то образом удалось серьёзно напугать Филлис. Лучше не рассказывать об этом мистеру Мозли, а то он будет вне себя, если решит, что подверг её опасности. Филлис бы хотелось сейчас поговорить с мистером Мозли, и для того чтобы рассказать, что она выяснила, и для того, чтобы услышать его голос, но нет никакого способа связаться с ним. Через дорогу есть телефонная будка, но мистер Карсон не любит, когда слуги пользуются телефоном внизу, за исключением чрезвычайных ситуаций, и, вероятно, погиб бы на месте, если бы кто-то из штата позвонил и попросил к телефону другого слугу. Филлис решает, что нужно просто подождать возвращения домой, и смотрит на часы — не пора ли встретиться с леди Грентэм и леди Эдит. Осталось еще полчаса, и хоть показалось, что она провела в магазине мистера Кэмпбелла несколько дней, на самом деле прошло всего несколько минут. Филлис совсем не голодна, но ей думается, что нужно поесть. Обморок на обледенелой загруженной дороге — не то, чем хочется закончить поездку. Так что она продолжает идти к отелю, вполглаза выискивая место, безопасное для одинокой женщины, и предаётся размышлениям о редких серебряных монетах, которые могут свести мужчин с ума.