Дух

Призрак колеблется, как будто не может поверить в то, что она сказала. Филлис тоже едва может в это поверить, но настаивает, зная, что должна сделать это, прежде чем решительность покинет её. — Да, я приглашаю вас. Я позволю вам войти, только попытайтесь… — Её голос прерывается всхлипом, она сжимает руки в кулаки и выдавливает остальные слова: — Постарайтесь не причинить мне вреда на этот раз. В последнее время мне было достаточно больно. Призрак целенаправленно движется вперед, и Филлис закрывает глаза, не желая видеть момент, когда он прикоснëтся к ней, хотя она чувствует приближение тепла и потрескивания, которым сопровождается его присутствие. Ощущения усиливаются, становятся почти невыносимыми, а затем немного ослабевают, когда они с призраком окончательно сливаются и он приспосабливается, чтобы уместиться в ней, насколько это возможно. Это всё ещё болезненно, неприятно и беспардонно, но оказывается, что, как и многие другие вещи, слияние немного более терпимо, если ему не сопротивляться. Филлис открывает глаза, выдыхает и смотрит, как светящееся облако вылетает из носа и рта, а потом снова втягивается обратно. Как-то в детстве её водили смотреть представление с волшебным фонарём. Оно было о северном сиянии, и свечение напоминает Филлис те картинки, только это не цветной слайд для развлечения. Это реально, что делает всё бесконечно красивее и страшнее. От изумления она почти забывает о происходящем, пока не вмешивается призрак. — Эти имена не подходят. Эти имена не мои. — Голос в голове сердитый, почти капризный, и она на мгновение задумывается: может ли призрак всё-таки быть ребенком или он просто изменился и уменьшился за время долгой не-жизни. — Я так и думала, что это не они, — говорит Филлис, — но я хотела, чтобы вы увидели, что я пыталась. Мне помогал мой друг… — Вы рассказали кому-то? Вы нарушили обещание? — Призрак начинает яростно разрастаться, и Филлис издает сдавленный стон, мгновенно напоминающий о слабости её бренного тела. — Нет, — говорит она сквозь стиснутые зубы. — Я просила его помочь найти имена, но не сказала ему о вас. Поверьте, было бы легче, если бы я могла ему рассказать. Стойте, стойте, больно! Призрак утихает, и она пытается дышать медленно и расслабиться. — Простите, — говорит он. — Я забыл какого это — чувствовать боль. Я забыл так много всего. — Вы вообще ничего не помните? — спрашивает Филлис. Она начинает чувствовать отчаяние. — Мне нужно узнать больше, чтобы найти ваше имя. Я просмотрела так много имён, и ни одно из них не подошло. Всё, что угодно: когда вы жили или как умерли, или мужчина вы или женщина… На какое-то бесконечно долгое мгновение призрак замирает внутри неё, и Филлис понимает, что он обдумывает её слова. Наконец он нерешительно говорит: — Вы женщина? — Да. — Тогда я должно быть мужчина. Да. Я был не таким как вы. Я был мужчиной. Я мужчина. Вы — женщина, а я — мужчина. — Ну, по крайней мере, это мы выяснили, — говорит Филлис. — Я думаю, это поможет. Спасибо. — Пожалуйста, — говорит призрак. Он кажется сбитым с толку, как будто воспоминание о себе впервые за столетие дало ему пищу для размышлений. — Я сейчас уйду. — Пока не надо, — говорит Филлис, хотя сейчас больше всего на свете она хочет, чтобы он покинул её. — Есть ещё кое-что. — Что? — У меня был сон, — говорит она. — Уже дважды. Он был такой странный и такой реальный. Мне кажется, он должен что-то значить. Он об озере в глубокой долине и грозе, и зеленой с серебром шкатулке. Вы знаете что-нибудь об этом? — Да, — говорит призрак. — Однажды у меня была такая шкатулка. Я видел озеро и долину, и грозу. Это мои единственные воспоминания. — Когда вы их видели? Где они? — Я не могу вспомнить, — горестно говорит призрак. — Совсем ничего? — Совсем, — говорит призрак. Он начинает двигаться, становится беспокойным. Филлис не может сдержать ещё один стон боли, — его сущность растягивает мышцы и сухожилия внутри, сжимает сердце и легкие, настолько, что начинает кружиться голова. Перед глазами начинают плыть чёрные пятна, и Филлис изо всех сил пытается сосредоточиться и договорить до конца. — Подождите, — говорит она. — Мне нужно попросить вас об услуге. — Какой? — Позвольте рассказать моему другу, — говорит Филлис. — Пожалуйста. Я не буду приводить его сюда, чтобы не беспокоить вас, но если я расскажу ему больше, он может узнать что-нибудь полезное. Я нездешняя, но он прожил здесь всю жизнь. Люди разговаривают с ним так, как не говорят со мной. — Он из семьи, которая владеет этим домом? — Нет. — Расскажите ему, если это так нужно, — говорит призрак. — Я ухожу. Он вытекает прочь из неё и исчезает. Филлис оказывается на полу, снова рискуя потерять сознание. «Не в этот раз», — говорит она себе и впивается ногтями в ладони, опускает голову и борется с волной, которая хочет унести её. Волна утихает медленно, но все же утихает, и Филлис спускается по лестнице, цепляясь за поручень, как будто это спасательный круг, и идёт по коридору в свою комнату. Оказавшись там, она падает на кровать и минуту лежит неподвижно, прежде чем собраться с силами и свернуться калачиком, завернувшись в одеяло, про которое она только вспомнила, что принесла его с собой. Часы тикают и показывают что уже почти четыре; все испытание заняло меньше часа. Следующее, что она помнит, это Дейзи, стучащая в двери, во время утреннего обхода. Филлис садится и видит комнату, наполненную холодным серо-голубым светом, и присыпанное снегом окно. В зеркале над умывальником отражается её изможденное лицо с темными кругами под глазами, и Филлис чувствует себя такой же разбитой, как потрескавшаяся яичная скорлупа, но она покорно умывается, одевается и идет в зал для слуг, чтобы съесть хлеб с маслом, которого ей вовсе не хочется, и выпить чаю, которого она отчаянно желает. «Жалко, что на этот раз нельзя попросить миссис Патмор сдобрить его рюмкой лечебного виски», — думает Филлис, допивая третью чашку. Она заканчивает есть и идет в комнату леди Грентэм с тяжелым подносом для завтрака, и встречает Мозли, который, по-видимому, сразу с уборки снега отправился на сервировку в малую столовую. Его нос и кончики ушей все еще розовые от холода, и Филлис чувствует, как веет морозом даже от ливреи, как если бы он окутал всего Мозли и просочился через тёплую одежду до самого нутра. Думая о Мозли в зимнем пальто, Филлис снова вспоминает свой сон, и на мгновение ей кажется, что он повернëтся к ней и скажет: «Вы должны посмотреть как следует, Филлис. Вы должны выяснить». «Если он это сделает, — думает она, — я тут же сойду с ума, и тогда всё остальное будет неважно». — Я пропустил завтрак? — вместо этого спрашивает Мозли, бросая тоскливый взгляд на поднос. — Нет, если поторопитесь. Перестаньте вздыхать на тосты её светлости и идите за своими собственными, — говорит она с улыбкой, чтобы показать, что на самом деле не ругается. Мозли криво усмехается в ответ и поворачивается, чтобы уйти. — А, мистер Мозли, — Филлис интересно, сойдет ли ей с рук «Джозеф», учитывая его оплошность прошлым вечером, но решает, что сейчас не время и не место. — Мне нужно поговорить с вами позже, наедине. — Это на счет вчерашнего? Филлис кивает и поднимается на несколько ступенек. — Очень много на счет вчерашнего. Мне нужно к её светлости, а вам нужен завтрак, но… просто помните об этом, пожалуйста. — Конечно. — Мозли смотрит на неё и, кажется, впервые за это утро действительно обращает внимание на её лицо. — Э… Я не люблю так говорить, но вы выглядите ужасно усталой. Всё в порядке? — Это была долгая ночь, — говорит Филлис. — Я расскажу вам обо всём, когда мы поговорим. А теперь идите.