Прежде, чем в дверь постучат

Почувствовав приближение Эштрана, Рехарр тороливо прячет раковину в небольшую шкатулку, а шкатулку — в ящик стола. Отделанный бархатом омерзительно ненадёжный ящик стола, за неимением лучшего хранилища. С того самого дня прошло около трех недель. Наверно. Рехарр дни не считал. Зато считал раковины. Их было уже восемнадцать — не сокровищ, обычных, хотя и по-своему прекрасных раковин. Во дворце он с тех пор не появлялся, зато ежедневно летал на побережье, собирал ракушки, и самую — только самую! — малость надеялся на то, что встретит Тирэль. Эти обычные раковины были замечательными, но южными фруктами не пахли и тепло рук синеглазой драконицы не хранили. Что делать запечатленному дракону без надежды на пополнение коллекции? …об этом предпочитают не говорить и даже не думать. Печальная история. Вся его жизнь теперь, если так посмотреть — довольно печальная история. Разумеется, Эштран был зол. Рехарр никогда таким его не видел. Все эти три недели, пока он развивался между ночными кошмарами и утренней тоской, приступами вины и отчаяния, метался между домом и побережьем, разглядывал и обнюхивал волшебную жемчужную раковинку, не в силах ни насмотреться, ни решить вечную дилемму «спрятать понадежнее или любоваться», Эштран улаживал возникшие проблемы. — Сделай так, чтобы девочка не пострадала, во всем виноват только я, девочка не при чем, — как заведенный, вслух и мысленно твердил Рехарр после того, как выяснил, что Тирэль живёт у тёти (и, как и Халнора, никаких разговоров и дел с ним и его семьей вести не желает). — «Сделай так», — передразнил Эштран. — Наворотил дел… как ты узнал, где они?! Как узнал, что Гартоны причастны?! Как ты мог рвануть к государственным заговорщикам в одиночку, о чем ты только думал?! О девк… — Эштран вдруг осекся. — Как?! — Я не знал, это случайность, совпадение, просто догадка. Хотел повидать Тирэль, мне сказали, что семья ее уехала… — Как ты мог хотеть ее повидать, если ты с ней даже не разгова… а, значит, разговаривал?! Великий Дракон, кто бы мог подумать. Она действительно тебе понравилась? Именно она? Рехарр смотрит в окно, мечтая только об одном — скорее бы этот бессмысленный и безнадёжный разговор скорее завершился. — Зачем ты их убил так глупо?! — «Так глупо»? — Рехарр разворачивается к дяде. — Это тебя интересует? Не «зачем убил»? — Смерть Халрэны Гартон можно списать на действие обезумевшего мужа, но Игрэн… это была самозащита. Все в итоге можно объяснить, но неужели нельзя было обставить все иначе, не подставляя себя, раз уж тебя потянуло на одиночное геройство? — Халрэну действительно толкнул обезумевший муж. С самозащитой я переборщил. Я потерял контроль над собой, поддался эмоциям, я испугался и был зол. Игрэн толкнул девочку. Моим поступкам нет оправдания, я согласен на любой суд и любое наказание. Это справедливо. Но девочка тут не при чём. — Согласен он! Я не согласен, понятно?! Эта девочка, как ты говоришь, все знала и предпочла промолчать. — Она защищала свою семью! Дети не обязаны доносить на родителей. — Она защищала родителей, ты защищал невесту… — Эштран забарабанил пальцами по все еще испещренному следами когтей деревянному столу. — Есть только один вариант не впутывать в это дело девчонку и оправдать тебя. Женись на ней. — Я не могу на ней жениться! — Рехарр вскидывает голову. — Она… — Ты Сирин, и не надо мне говорить о том, что ты можешь, а чего не можешь. — Она меня ненавидит. — Сделай так, чтобы любила или хотя бы терпела. — Мне это не нужно. Эштран облакачивается на единственный в комнате целый предмет мебели — высокий деревянный стеллаж. — Налицо ошибка восприятия и трактовки происходящего. Есть вещи, которые приходят к нам готовыми. Их не так уж и много… вода, воздух, солнечный свет. Магия. Есть те, и их подавляющее большинство, которые мы делаем для себя и под себя сами. Мы редко едим сырую пищу, мы ее готовим, Рех. Меняем саму ее структуру. Ментальный дар дан тебе от природы и если бы ты развивал его должным образом, а не принимал как данность, то сейчас гораздо проще обстояло бы дело как с твоей собственной жизнью, так и с чужой смертью… Впрочем, это была моя ошибка, с тобой я слишком многое пускал на самотёк. Ошибка, которую я больше не повторю. Нет ничего плохого в том, что ты будешь создавать свое будущее своими же лапами, а не полагаться на слепую непредсказуемую судьбу. Тебе понравилась эта девушка. Сделай так, чтобы она была твоей, и вы оба были живы и свободны. От этого выиграют все, Рехарр. Молодой серебряный дракон украдкой бросает тоскливый взгляд на закрытый на замок верхний ящик письменного стола. — Я услышал тебя. — Если через неделю… нет, через три дня результата не будет, я займусь этим сам. Как сочту нужным. Глаза Рехарра полыхнули черным огнём. — Не смей на нее воздействовать. Она моя. — Ну так докажи, что твоя, — равнодушно проговорил Эштран, выходя из комнаты племянника. Он слишком многое упустил в воспитании Рехарра, жаль, понял это слишком поздно. Но с его детьми он не повторит этой ошибки.

***

Рехарр сидит на голых камнях, а море будто играет с ним, шаловливо и торопливо подбегает к сапогам по серому, гладкому до зеркального блеска песку, а потом лениво и неспешно откатывается обратно, предлагая: догони, ну же! Одна из тысяч прокатившихся волн выносит на берег крошечную сиреневую ракушку, она могла бы стать его сокровищем, но никогда станет. Можно даже не поднимать. Пусть так и лежит. Два дня он пытался достучаться до Тирэль. До моря достучаться было проще. Приподнятая телекинезом волна замирает прямо перед ним, застывшая на целый миг, словно обратившаяся в лёд. Мог ли он спасти ее мать? Не убивать отца? О да. Он мог. Но… Солнце садится, расплывается по горизонту перезрелой ягодной мякотью. Девочка не должна пострадать. Не должна встретиться с Эштраном. Никто и ни в чем не должен ее обвинить. Это главное. Если знаешь, что главное — должно же стать проще? Море шумит, в его голове тоже один только сухой бессмысленный шум. Бирюзовая тень встаёт между ним и закатом. Рехарр не шевелится, не поднимает глаз, но чешуя пробегает под рубашкой — серебряная, никому не заметная волна. — Что я должна сделать, чтобы больше никогда не слышать и не видеть никого из вашего рода? — глухо спрашивает Тирэль. — В письме я все уже объяснил. — Мне это не важно. Мне уже ничего не важно. Ни твои обещания, ни предложения, ни угрозы мне не интересны и не страшны. Разумеется, можешь заставить меня, как тогда. Если тебя это устроит. — Меня не устроит, — почти так же глухо отвечает Рехарр. — Устроит других. В статусе моей жены тебе ничего не будет угрожать. Ни тебе, ни твоим родственникам. Ни твоему сознанию. — А сейчас, пока я еще не жена? — горько и насмешливо спрашивает Тирэль. — А сейчас… Волны толкают друг друга, как не в меру разыгравшиеся дети. Солнце тонет и не просит о помощи, достойно принимая еженощную смерть, уступая место ночному светилу. И луна не отказывается воспользоваться любезно предоставленным правом лукаво и гордо сиять, разгоняя тьму, наблюдая за тем, что происходит на пустынном обычно побережье. Мужчина все также сидит на все том же камне, вытянув вперед ноги. За его спиной на ветру трепещут крылья, словно сотканные из лунного света. Море, повинуясь магнетической лунной силе, тянется выше и выше… ноги серебряного дракона уже по щиколотку в воде. Девушка со светлыми длинными волосами расслабленно лежит у него на руках, ее глаза закрыты, но веки и ресницы слегка подрагивают. Дракон ласково и сильно прижимает ее к себе и что-то шепчет на ухо, поглаживая волосы, щеки, губы, раз за разом повторяя одни и те же слова, одни и те же… Луна не слышит, какие.