You can run, but you can't hide.
Я отдам всё. Всю себя. «Как?» — удивлялась я, вскидывая руки. «Как?» — заикалась я, не в силах сформулировать четкий вопрос родному человеку. Я боролась с замешательством каждый раз, когда мы с бабушкой обсуждали её решение, которое никакими способами не укладывалось в моей голове. Как? Как? Как? (Хотя многие так поступают и не жалеют об этом. Наверное.) Бабушка лишь отмахивалась; ее изрезанное морщинами лицо сияло располагающим к себе теплом. «Я всё давно решила, Ляля», — охрипшим голосом произносила она и искусно меняла тему разговора. Каждый раз. Как будто я когда-то имела власть переубедить ее. В отличие от меня, у бабушки был внутренний стержень, настоящий характер. А я так, размазня. У неё был выбор. Она сама сделала его ещё в те времена, когда надрывала спину на Германской железной дороге. В то время, когда она в одиночку поднимала ребёнка, мою маму, когда у неё не было времени на то, чтобы хоть на секунду забыть о тяжёлой жизни над стаканом крепкого алкоголя или затянуться дешевым табаком. Бабушка была здорова и поэтому со всей серьезностью самостоятельного человека решила завещать своё тело науке. ЗАВЕЩАТЬ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, СЕБЯ НАУКЕ! Вечно тоскливый взгляд бабушки не соответствовал ее обдуманному решению. Она сама до конца не была уверена, что люди из анатомических институтов сделают с её телом после смерти. Будет ли её тело использовано как наглядное пособие для будущих хирургов, разберут ли её на органы, продадут на чёрном рынке или сделают чучело и поставят на выставке. А, может, отправят прямиком в космос. Право, сделать из меня супер-агента такая же бессмысленная идея как отправить в космос. (Я бы с удовольствием махнулась своим местом с каким-нибудь космонавтом.) И теперь со стучащими в голове мыслями я думала о том, что мое нынешнее положение по существу ничем не отличалось от положения бабушки. И она, и я подписали какие-то бумаги в качестве формальности; и со мной, и с ней сделают что-то. Это «что-то» заставляло меня цепенеть от ужаса. По крайней мере, у бабушки был выбор и она догадывалась, что после смерти её погрузят в раствор формалина и дело с концом. Я до сих пор не возьму в толк, что пытается изобразить из меня гончар, в руки которого я попала. Прямо скажем, со своим неидеальным здоровьем и физической подготовкой я откровенно не гожусь на роль супермена или капитана Америка. А нам, со слов администрации и правящих верхов, в конце обучения предстоит миссия по спасению мира и всякая подобная белиберда. Однако подоплека в том, что мы, ученицы, находимся здесь не по своей воле, за нас всё решили ресечеры, служба разведки или университетские кроты. Нас избрали, не уведомив нас об этом. Нас призвали и теперь мы не можем пойти врозь приказам начальства. Мы будто бы и в тылу, и в то же время на передовой. По окончании «службы» не исключено, что мы погибнем смертью славных. Мы не сможем подать руку канцлеру на торжественном приёме, не услышим салюта и хвалебных речей в нашу честь, не уроним слёз счастья на грандиозном параде. Мы умрем правильно — сохраним своё имя. «Никто». Кто-то уйдёт в мир иной раньше, кто-то позже. Кому-то повезло с направлением специализации, а кому-то нет. Недалёк тот день, когда и я на собственной шкуре испытаю то, о чем прочитала в записке из прошлого. Запах пыли до сих пор клубился у меня в ноздрях. Я могла бы стать лучшим в мире доктором, Гарри, но я выбрала иную участь — я стала твоим, черт возьми, пациентом! Пациент — физическое лицо, обратившееся за медицинской помощью, находящееся под медицинским наблюдением, либо получающее медицинскую помощь. К кому мы здесь, в школе, можем обратиться за медицинской помощью и выступить в качестве пациента?! Святой Боже, только один человек (монстр, изверг, убийца) носит в школе белый халат. Вырвавшись из плена потрясения, я с пугающей очевидностью посмотрела на себя со стороны: ты, дурында, никак метишь в его фавориты, в его пациенты. И что он с тобой сделает, этот Доктор Гарри (как сказали бы американцы)? Какие ещё опыты он будет над тобой ставить? Какими ещё методами он будет тебя воспитывать? Ему не нужна башковитая студентка, которая разбирается в химии или биологии, ему нужен пациент, который добровольно станет его подопытным кроликом. И как же я раньше об этом не догадалась. Мой мозг был в вечном поиске, как же выбраться из этой помойки, потом я откинула эту мысль и решила, что лучший способ изменить систему — это действовать изнутри, подорвать её, найти слабые стороны — трещины, которые дадут первую течь и приведут к разрушению фундамента. Но сейчас, огибая углы и коридоры школы, я находилась в полнейшей растерянности, холодный страх затопил моё сознание, реальность сменилась бессмысленной беготней по этажам школы. Я напрочь забыла об осторожности, задании Билла, визите к Доктору. Своих пациентских обязанностях! Ну что, пациент, как нынче наше здоровье? Я потеряла направление мысли, мной двигал первобытный страх и… я дёрнула за какую-то ручку, дверь поддалась, и я не думая забежала внутрь. Повалилась наземь и замерла. Остекленевшие глаза устремлены в потолок, слишком высокий и давящий. Душно и неприятно пахнет. Надо мной смыкается облако из крепкого запаха мужского пота. Люминесцентные лампы под потолком неприятно жужжат, головная боль расцветает и больше меня не отпускает. Я переворачиваюсь на бок, ладонь упирается во вздутый от влаги пол, и вытягиваю шею. Быстрая смена ролей. Перед глазами разбегаются цветные круги боксерских рингов: красный в синем, желтый в красном, чёрный в красном и многие другие. Я же оказалась на зрительской трибуне, галерее, и от глаз единственного боксера, в одиночку сотрясающего воздух, меня скрывает лишь небольшое ограждение. Он внизу в боксерских перчатках кроваво красного цвета. Я наверху, но не в безопасности, а с немым выражением ужаса на лице. Затаив дыхание, я наблюдала за Биллом, подняв макушку на безопасное расстояние. Между нами каких-то несколько метров и глубокая пропасть в физических способностях. Мой наставник Билл наносил удар за ударом по невидимому противнику. Ещё удар. Раз два три. Слева. Справа. На полусогнутых он чередовал кулаки, вонзая их в сотрясенный воздух. Перевязанная лодыжка взметает выше головы. Переворот вокруг своей оси и приземление на одно колено. Не возглас, а рык удовлетворения. Я ныряю вниз, боясь быть обнаруженной. Через каких-то несколько минут, пока Билл заученно повторял боксерские удары, я услышала шаги, звук которых подхватывался эхом и возносился под «купол» спортивного зала. Лёжа спиной на старых досках, я замерла, не решаясь поднять головы. Неописуемый ужас сжал сердце холодными клешнями и сдавил, выворачивая и стягивая, когда я услышала твёрдый, зычный голос, перемежаемый с крепкими ругательствами. Бабушка часто мне рассказывала, что железнодорожники и на трезвую, и на пьяную голову матерятся хуже, чем пациенты с синдромом Туретта. Почувствовав дрожь неприязни к вошедшему человеку, я приподнялась, села на колени и обвела взглядом спортивный зал. К центральному рингу, где мерился силой Билл, приближался Доктор Стайлс или просто Гарри (но для всех это тайна). Он шёл быстро, подпрыгивая, будто куда-то опаздывал, перелез через верёвочное ограждение и направился к Биллу. Билл же, завидев Доктора, нанёс последний сокрушительный удар и остановился. Стайлс располагался ко мне спиной, подол белого халата, как фалды фрака, едва поспевал за быстрым темпом его обладателя. Только напряжённо-скованная поза Доктора свидетельствовала о том, что он чем-то раздражён. Билла я видела только вполоборота, левая сторона его лица была заслонена Доктором. Но в общем и целом, располагались они на достаточном удалении, чтобы я безошибочно считывала их эмоции. — Какого хера, Билл! — закричал Доктор, минуя простое приветствие. — Она должна быть у меня! Ты вообще передал ей мои указания? Уставший после тренировки Билл небрежно поправил взмокшие волосы и закатил глаза. (Я узрела только один глаз, правый. Ну не подмигнул же он Доктору.) — Стайлс, я ей не нянька, чтобы ходить и подтирать слюни. Она взрослая девочка и, поверь, никуда не денется. Может, она уже пошла по твою душу, а ты здесь попусту ошиваешься. Не бей тревогу раньше времени. Тревожное беспокойство распространяется так же быстро, как и Сибирская язва. Если мой иммунитет ещё не привык справляться с этим расстройством, то Доктор, очевидно, привитый, никак не ожидал, что я (пустоголовая Эмпти) заставлю его поджилки содрогнуться. Если ты решил взять меня голыми руками, то, советую, надеть сперва перчатки. — Я заглянул в библиотеку первым делом, — спокойно выговорил Доктор Гарри, — на полу разбросаны учебники, что значит только одно — твоя подопечная была там. А вот её след простыл. Теперь реши простую задачку: где она, мать твою?! Доктор возвысил голос и дёрнулся к Биллу, с подчёркнутым видом того, что произошедшая ситуация заслуживает хоть капли его внимания. В любой другой ситуации я бы засмеялась над двумя псами, которые перекладывают ответственность друг на друга, но только не на трибуне для редких зрителей боксёрских спаррингов. Как говорил Конор Макгрегор «Say hello to the men». Жаль, я не могу. — Ты хочешь сказать, — былая хулиганистая ухмылка в одночасье слетела с лица Билла. — Что она сбежала? Выжидательное молчание, дуэль взглядов. Напряжённый воздух прорезает басистый смех наставника. — Ты что, шутишь? Отсюда невозможно сбежать, — мое сердце судорожно сжимается. — Это такая же дурацкая идея как бегать по замкнутому кругу, ещё никому не удалось вырваться за его пределы. Есть, конечно, единственный способ, — смерть, доканчиваю я мысленно; Доктор кивает. — Не советую пробовать. Но если она решила припустить ноги, что ж… Билл упирает руки в бёдра и тяжело вздыхает. Я чувствую в животе холод, знаменующий ещё один приступ страха. Эти парни преспокойно обсуждают, что ждёт меня в случае побега, даже не подозревая, что их могут подслушивать. — Я правда думал, что она умнее, — а лицо такое скорбное, будто он узнал, что я умственно неполноценная. — Оказывается, поспешил я с выводами. — Ты её недооцениваешь. Меня прошиб пот, когда я услышала резкий довод Доктора, в момент озадачивший Билла. В этом предложении содержалась внутренняя уверенность человека в белом, что маленькие детки — это далеко не маленькие бедки. Даже женщины (Доктор сам это только что признал) могут отбиваться не только руками и ногами, но ещё и головой. Мы можем думать, мы способны просчитывать ходы на три шага вперёд, мы можем и будет атаковать. Пока я одна ратую за свою идею, но, надеюсь, в начинаниях своих мне удастся найти единомышленников. Тяжело воевать в одиночку против всех. — Окей, предположим, ей что-то кольнуло в задницу и она решила попытаться сбежать, — рассудил Билл со всей серьезностью. — Опустим тот факт, что по всей территории школы установлены камеры видеонаблюдения, а на входе дежурит вооруженный охранник. Сам рассуди, глупо полагать, что она об этом не знает. Даже если Эмпти-Эмелин подалась в бега, убежать ей далеко не удастся. Чего уж там убежать! В школе и прятаться то негде. Ну, это как сказать, Билл. — Да и с её-то сердцем… — как бы между прочим равнодушным голосом произнёс Доктор Гарри, будто пытаясь внушить себе, что у меня не получится обвести их вокруг пальца. Оставить с носом. Создать им такие проблемы, что придётся докладывать обо всем главному. А там и неизвестно, погладит ли их начальство по головке за то, что их подшефная ученица спряталась в пыльном углу. — Подожди-подожди. Так у неё на самом деле сердечная недостаточность? Хуже всего слышать, как за твоей спиной обсуждают твои проблемы со здоровьем. А как же врачебная этика, Доктор? Или он горазд трепать о моем недуге направо и налево. Как же подло с его стороны прозвучали эти слова, мол, пусть сперва разберётся со своей сердечной системой, прежде чем пытаться разрушить нашу. — А ты что, сомневался в моей компетентности? — с чувством проговорил Доктор Гарри. — И сегодня ночью, когда ты притащил её без сознания, это не было частью.? — Отчасти. Частью чего? Договаривай! Частью чего это должно было быть?! Борясь с быстрым, гулким дыханием, я ощутила, как меня окатывает и стремительно поглощает волна ярости, берущая начало из источника страха. О панических атаках я читала лишь в медицинских учебниках и тренингах по психологии, но никогда лично не испытывала это жгучее чувство обречённости, выскабливающее из тебя всю живую энергию. Усилием воли я подавила раздражённый крик, замерший в саднящем горле. Я хотела пить. Я проголодалась. Я хотела кричать. Меня бросало то в жар, то в холод. Я хотела напугать двух извергов, вписавших моё имя в некий план, надевших на меня взрывчатку и управляющих детонатором. — То есть мы допускаем, что сейчас где-то на территории школы спряталась Спящая красавица? — Вряд ли у неё может случиться удар, если ты об этом. — А что начальство? Они в курсе, что.? — продолжил расспрос Билл. — Ещё бы. — Ты сам, Доктор, им всё рассказал. Крыса. — И что они думают на этот счёт? — Их политика ясна, Билл, — бескрасочным голосом отозвался Доктор. — Даже протухшее мясо можно запихнуть в пушку и выстрелить. Им всё равно, здоровая она или больная, хоть на последней стадии рака, раз она здесь — судьбы не миновать. И если бы он выказал хоть каплю сочувствия, сожаления, участия, нет же! Он будто процитировал догмы устава школы (если он вовсе существовал). Каждый сам кузнец своей судьбы, очевидно, не относится к питомцам этой школы. Читая между строк, мне даже увеличительное стекло не понадобится, чтобы составить зашифрованную анаграмму. Каждая из нас в конце обучения получит красный аттестат. Цвета нашей крови. Подписанный нашей кровью. — Так как я работаю на них, — Билл ткнул указательный палец в потолок, на четвёртый этаж, заселенный руководством, — моя политика совпадает с общей директивой. Я, будучи её наставником, — как же раздражает, что они не произносят моего имени, да, я рассчитываю хотя бы на Эмелин. Как меня нарекли при рождении — уже неважно. — Сделаю всё, что в моих силах, чтобы, во-первых, поймать её и голыми руками превратить в фарш, — наставник звонко рассмеялся. — Помогу начальству всунуть её в пушку. Во-вторых, если она не вкуривает, что в школе есть правила, за неисполнение которых полагается наказание. Кара. Видимо, придётся более доходчивым способом объяснить, что делать можно, а что нельзя. Так, это был второй пункт. В третьих, пора бы сбить с неё всю спесь и втолковать, что у нас существует иерархия. Мы — на вершине. Она — у её подножия. Если она действительно умна, какой хочет казаться, то должна была это хорошо усвоить. Если же нет, я не побоюсь запачкать руки и преподать ей хороший урок. Простым синяком на пол лица или старой доброй затрещиной она на этот раз не отделается. Чем больше провинностей — тем страшнее расплата. Господь всемогущий, просипела я. Убереги меня от этого дьявола. Если ты есть, дай мне знак, как выбраться отсюда с минимальными потерями. Я даже готова пожертвовать собой, но при условии, что и их всех ты призовёшь к себе на Страшный суд. Как мне сохранить чистоту души в логове змей, если они хотят сломать меня под их образец — бездушия и греховности. — Смотри не переусердствуй, Билл. — Возвестил властный, начальнический голос Доктора Стайлса или Доктора Гарри (для избранных). Меня затрясло безостановочной дрожью, позвонки заходили по твёрдым половицам, глаза болезненно сжались. Его глас последовал после моей на ходу сочинённой молитвы. Почему именно он, мой будущий убийца, взял на себя право повлиять на решение Билла. Хотел ли он ему помочь «отметелить меня за каждый нарушенный пункт устава школы» или остановить его? Вразумить его? Бред. Ложь. Лицедейство. А если мне сейчас же встать на ноги и спрыгнуть с трибуны под одуряющий хруст шейных позвонков. Может быть, они тогда бы поняли и осознали… Хотя нет. Систему не перевоспитать. Билл угрожающе глянул на Доктора. — В смысле «не переусердствуй»? Я её наставник. Я за неё отвечаю. Тебе не кажется, Стайлс, что в последнее время ты уделяешь ей слишком много внимания? Ночные эксперименты? Думаешь, я поверил! История повторяется, да? — Перестань нести околесицу. Или ты забыл, Билл, что она поступила в школу именно по моей специализации, я курирую процесс её профильной подготовки. Твоя задача — научить её хотя бы защищаться, я не говорю уже об атаке. После этих слов Доктора я легла на пол и припала виском к пыльному полу. От страха гул в ушах только усилился, а живот болезненно скрутило. — Как найдёшь её, сразу приведи ко мне! — отчеканил Доктор. На некоторое время воцарилось продолжительное молчание. Последние распоряжения отданы. Тяжёлые шаги скрипят по более обновлённому полу спортзала, чем на трибуне. Кто-то удаляется в направлении выхода. — Кстати, Билл, — раздался приглушённый голос Доктора. Именно он решил поставить точку в разговоре. — Сам-то как? Вот те вопрос! В самом начале нельзя было осведомиться о состоянии дел товарища по крысиной службе? — Всё путём, — я живо вообразила, как Билл соединяет большой и указательный палец в колечко. Так ли оно на самом деле? Опять шаги. Скрип двери. — Стайлс, не хочешь составить мне компанию? Клянусь, я слышала, с каким трудом Билл пытался удержать дыхание в нормальном ритме. Частота зашкаливала. Он пыхтел, пока беззвучно. Но было ясно, что невозмутимый Доктор Гарри Стайлс взвинтил его сильнее, чем боксёрские хуки. Резкий хлопок двери, которая закрылась не сразу, а скользила то взад, то вперёд, как маятник, напоминал неожиданный взрыв хлопушки. Опять тишина и лишь Билл в гордом одиночестве на ринге. — Ссыкло! — прокричал он во всю мощь голоса. Совсем скоро хлопушка взорвалась во второй раз. Я не могла долго оставаться на одном месте, так как теперь знала, что Билл будет искать меня. По крайней мере, ему велел Доктор, но насколько он приминается под его влияние, я не знала. Я была уверена в одном — мне нужно было бежать и прятаться, но не из школы, а в школе. Подорвавшись с места, я чуть не упала, мои шаги были рваными и дёргаными, как будто я не просыхая пила несколько дней. Держа в голове тот факт, что школа оборудована камерами видеонаблюдения, на которых по своей глупости и беспечности я могу с лёгкостью засветиться, как знаменитость на обложке дешёвого таблоида, я на носочках тренировочных кроссовок бежала из спортзала на первый этаж. Там, как известно, держали в питомнике учениц. Минуя жилую зону, я терлась плечом к стене, полагая, что камера выхватывает только центральный проход, а не затемнённые периферии, обходила многочисленные двери, запертые, но даже если они были открыты, я не решалась без разрешения войти и дать обнаружить себя. Пришла сдаваться по собственной инициативе. Получи и распишись — один удар челом об стол. Для удобства учениц именно на первом этаже, в противоположном крыле от жилой зоны, располагалась столовая. Выхватив на центральных часах время, стрелки показывали около четырёх часов, я смело вбежала в столовую. Рассудила я так: в это время все ученицы обычно находятся на занятиях по своей специализации, а в столовой идут приготовления к ужину. Сьюзан, которая всё ещё как пчела трудится на кухне, должна быть там. Если же я допустила ошибку в вычислениях, что ж, меня окунут головой в кастрюлю с кипятком или чем похуже, ну а дальше решение за Биллом. С неожиданной свирепостью я неслась вдоль пустующих столов, приблизилась к зоне выдачи еды и забежала на кухню, падая на колени и прячась за стойкой с салатами, закусками, фруктами и напитками, которые находились в постоянном распоряжении учениц. Закрыв глаза от постоянно накатывающей и отступающей тревоги, перерастаемой в обморочное состояние, я бесповоротно поддалась общему состоянию всех берлинцев в данный момент — страна изнывала от аномальной июньской жары. — Эмелин! — донёсся испуганный голос Сьюзан, будто она находилась под водой или в соседней комнате. — Ты что тут делаешь? Я молчала. В пересохшем горле разверзалась песчаная буря. — Тебе плохо?! — голос кореянки стал ближе, я почувствовала лёгкий порыв ветра, коснувшийся моих щёк. Она обмахивала меня кухонным полотенцем или своим смешным передником с персонажами из мультфильмов Дисней. Разлепив осоловелые глаза, я разглядела Сьюзан. Она уже опустилась на колени и подносила к моим губам стакан с водой. А нет, стоп, вода не может быть оранжевого цвета. Как же я хочу пить. — А ну-ка выпей! По твоему лицу я бы сказала, что ты обгорела на солнце, но я знаю, что это не так. Ты от кого-то убегала? За несколько глотков осушив стакан апельсинового фреша (о чём еще можно мечтать), вернув рецепторы к рабочему состоянию, я сосредоточилась на Сьюзан, смотрящей на меня твёрдым взглядом, и окружающей меня обстановке. Обведя глазами кухню, я убедилась, что лишь Сьюзан, у неё попросту не было выхода, в самую жару торчала в эпицентре адского костра. Сколько же здесь градусов? Больше или меньше, чем в крематории? Ну вот, теперь я обдумываю варианты своей смерти. — От кого ты бежала? — настойчиво проговорила Сьюзан, выпрямляясь и пряча руки в карманы передника. Не знаю почему, после докторского халата у меня развился страх на карманы. — Я устала, Сьюзан. Я чертовски устала от этого всего. И жара — это меньшая из наших проблем. — О чём ты? Что случилось? Вот бы никогда не подумала, что всё окончится тем, что я буду использовать Сьюзан (мы с ней подрались как-то) в качестве жилетки для нытья. Нет, я не собиралась рыдать перед ней, сетуя на свою судьбу или на то, что мне от рождения было суждено мучиться и бороться за свою жизнь. Отнюдь. Я хотела выговориться, но не знала, какие подобрать слова. Я хотела, чтобы она поддержала меня в скромных идеях по уничтожению школы, но я не была по натуре лидером. Мне постоянно приходилось дергать себя за язык и останавливать. Нет, постой, здесь никому нельзя доверять. Даже Сьюзан, с которой я, чего греха таить, сблизилась. Сьюзан, которую я ненавидела за то, что она заняла моё место. А сейчас я бы отдала всё (не всю себя, конечно), чтобы повернуть время вспять. Начнём с того, зачем я поступила в Берлинский университет. Родители всегда увещевали меня перебраться в Соединённые Штаты, подобрать колледж. Я их не послушалась. Взбунтовалась. Сейчас могла бы изучать медицину в Гарвардском или Стэнфордском университете. Недаром говорят, родители плохого не посоветуют. Я сглотнула, уперлась взором на Сьюзан, её светлое лицо было исполосовано солнечным светом. Даже капли пота, собравшиеся на висках, не делали ее менее красивой, безобразной. — Они убьют меня, — чересчур спокойно прошептала я. — Он хочет убить меня. Злые языки говорят, что на этот раз у них всё получится. Если бы я тогда утонула. — Ты что-то натворила? — бормотала Сьюзан. Я на неё не смотрела, мой взгляд был приклеен к кухонному окну, не замутнённому пылью или паром от готовки, чистому и ясному, как лучи солнца, ударяющиеся о стекло и преломляющиеся на кухонной плитке причудливым узором. Я никогда не умела видеть прекрасное в мелочах. А сейчас, когда моя жизнь на волоске от… взрыва хлопушки… Зашмыгав носом (нет, я не расплачусь), я уронила лоб на колени. — Ты что, задумала убежать? — озвучила Сьюзан мысль, от которой, я уверена, у нас обеих по спине пробежал холодок. — Нет, конечно, нет, — если я останусь в живых, я добровольно стану частью системы. — Я не смогу. Теперь уже нет. Жизнь так несправедлива. Мы лишены всего. Мы будто проиграли свои гребаные жизни в казино. Что в моих карманах? Хе-хе, пусто. — Я понимаю, Эмелин, — девушка вновь опустилась на колени, её тёплая и душистая рука легла мне на плечо. — Мы находимся здесь против воли, нас заперли в неизвестном месте, но почему бы не посмотреть на это всё, как на приключение. Из нас же не делают секс-рабынь или террористов-смертников, это не религиозная секта, они выбрали нас. Мы избранные. И теперь у нас есть долг перед государством. Мы будем защищать то, ради чего стоило развязать войну. (Прим.: имеется в виду первая в Германии конституция, появившаяся после Второй мировой) Государство существует для человека, а не человек для государства. Хм, этот закон в школе недействителен. — Да и тебе грех жаловаться. У тебя, в отличие от меня, есть возможность заниматься любимым делом, пусть немного не в той плоскости, но ты хотя бы имеешь возможность работать с человеком, который… Она имеет в виду Доктора? —… уже получил и освоил ту профессию, в которой мы делаем первые шаги. — Сьюзан! — возразила я. — Ты ничего не знаешь. Ни грамма из того, что они собираются с нами сделать. Думаешь, ты попала в кино про супер-агентов, которые спасают мир, а потом нежатся на Гавайских пляжах. Черта с два! Они используют нас в своих целях. Мы — лишь средство. Материал, который не оказывает сопротивление и легко поддаётся лепке. Знаешь, что они уготовили нам?! — Ну, что ты талдычишь одно и то же. Что да что! Скажи уже наконец, что тебе известно. Что они с нами сделают? — Пушечное мясо, — выговорила я, различая очертания консервных банок на одной из столешниц. Сьюзан открыла рот то ли от удивления, то ли от страха. Скорее всего, она помышляет о том, чтобы вызвать санитаров в белом. Интересно, если меня отправят в Хаар это будет считаться весомой причиной, чтобы получить дембель. (Прим.: Хаар — городок в Баварии, где располагается психиатрическая больница) Но это были лишь мои догадки. Догадки человека, который разучился верить в добро. Зачем мне обнадёживать Сьюзан. Если ей хочется верить в мир во всем мире и правомочность всей этой организации по искусственному выращиванию спец-агентов, пусть так и будет. Настанет день, она проглотит эту горькую пилюлю. Правду. — Хватит о грустном! — устало произнесла я. — Лучше посмотри, что у меня на спине. Я повернулась к девушке спиной и сняла футболку, оставив ту на локтях. Воспоминания со смотрового стола наводняли меня безотчётным ужасом и злостью. — Посмотри, есть ли у меня что-нибудь на плечах или шее. След от инъекций например. А? Кореянка всерьёз рассматривала мою спину. Если бы нас кто-то сейчас увидел, что бы подумал тот человек? — Ну, вроде как есть какие-то покраснения. Небольшие. А так ничего особенного. Одевшись, я снова уселась на пол. Перед глазами мельтешили уверенные пальцы Доктора, перебирающие иглы. Бьюсь об заклад, именно в кармане он держал что-то. «Новичок» какой-нибудь или его ранняя, менее разработанная версия, не прошедшая клинические испытания. (Если таковые имеются для биологического оружия.) — Это всё он. Сука! Если бы я могла хоть одним глазком заглянуть в его мысли, — боюсь, мне понадобится костюм радиационной защиты, — хоть бы он дал подсказку, чтобы решить задачку. Если бы я заранее знала мотив его действий… — Ты имеешь в виду Доктора Стайлса? — я угугкнула. — А он-то чем тебе не угодил? Чем он мне не угодил. Попроси меня кто назвать одну причину, я бы ответила: он хочет сломать мой внутренний стержень-зародыш, но на этом его злодеяния не заканчиваются. Попытка удушения шлангом, пламенеющий отпечаток его руки на моей щеке, а потом я увидела другую его сторону: участливость по вопросу моей сердечной болезни, он отвёз меня домой (ладно, не меня одну). Он был практически нормальным человеком, когда настырно вламывался ко мне домой. Он не заступился за меня перед англичанином в бассейне, но мне всё равно было приятно… окунуться после этого в бассейн с его помощью. Правда ли он собирается поправить моё здоровье с помощью каких-то игл или это признаки его садистской натуры? Я никогда не увлекалась нетрадиционной медициной, чтобы трезво оценить положительный эффект сей процедуры. Является ли он таким уж специалистом своего дела? Лечит одних, калечит других. Убивает. Пытается утопить меня в пруду или напугать. Сеанс иглоукалывания оканчивается не в пользу пациента. Какая тварь меня тогда покусала? Кем на самом деле является этот неприступный Доктор Гарри Стайлс, который любит пошуметь? Я тоже скучал. Давай встретимся у тебя. Будет много шума. Знает ли она, что мужчина, не сдерживающий себя во время любовных утех, является убийцей? — Ты поможешь мне? Я не успела сказать «убрать его», так как глаза Сьюзан сделались размером с блюдца, девушка махнула в меня полотенцем, а через секунду её губы растянулись в фальшивой улыбке. Я снова услышала шаги. Трезвость ума возобладала над состоянием расплющенного и раздавленного жизнью нытика, когда я шестым чувством осознала его приближение. Тихие, но уверенные шаги приближались, я оседала на пол, мой копчик болезненно упирался в твёрдый пол, спина изогнулась дугой, дыхание перехватило. Бедняжка Сьюзан замерла на месте, наигранная улыбка по-прежнему не сходила с её лица. Когда Доктор Стайлс приблизился к зоне раздачи, за которой стояла Сьюзан и под которой пряталась я, его рука опустилась на столешницу, стоящие на ней стаканы отозвались переливчатым звоном. Краем глаза я видела, как Сьюзан вздрогнула. — Вот мои распоряжения на сегодняшний ужин. Обязательно выполни каждый пункт, — проговорил Доктор. Сьюзан спрятала в передник листок с его указаниями. Это моё сегодняшнее меню. В реальной жизни это могло бы значить, что Доктор Гарри забронировал столик и загодя выбрал курс из трёх блюд. Но мы не на воле, а в заточении, и я вынуждена кормиться согласно его предписаниям. Какого черта? Почему я не могу выбрать себе монодиету? — Хорошо, Доктор Стайлс, — пролебезила Сьюзан в ответ. Меня переполняла тревога, впрочем как и всегда, я пыталась прочитать мысли Доктора, не видя его, собирается ли он провести санинспекцию кухни. Если ответ положительный, то, боюсь, сегодня я уже не поужинаю. — Что это ты готовишь? Там тесто? Блондинка воровато оглянулась на кухню, позади неё стояла огромная бадья с тестом. Да, в столовой держался стойкий запах дрожжей. И заметила я его только сейчас, когда на это указал Доктор. — Собираюсь испечь кребли к ужину. Меня напрягала каждая пауза в их бессмысленном разговоре. Какая ему разница чем нас тут кормят, черт возьми? Какое ему дело? Всё это выглядит так, будто ему нечем себя занять и он ищет кого-то, к кому можно докапаться. Я стиснула пальцы в жесте «крестик», молясь, чтобы он поскорее ушёл. — Какая калорийность у этого блюда? Сьюзан молча кусала губы. Я обливалась пóтом. Лишь Доктор Стайлс само воплощение спокойствия и неторопливой сдержанности продолжал пытать Сьюзан идиотским расспросом. — Точно не скажу. Но так как изделия обжариваются в масле, полагаю… — На сливочном или растительном? — Растительном, — ответила она, потом добавила неуверенным шёпотом: — Наверное. — Какая калорийность у этого масла? — Я не знаю. Бездна в громкости их голосов была отчетливо заметна даже человеку, которому медведь на ухо наступил: Доктор вещал громко, трубно, Сьюзан с каждым неуверенным ответом шептала всё тише-тише. Мне со стороны казалось, что Доктор как профессор отчитывал студентку Сьюзан, которая имела несколько хвостов по его предмету. Я сразу вспомнила университет и сотни подобных ситуаций, когда меня шпыняли не за что. — В тесто ты добавляла кефир или молоко? — Теплое молоко, сэр. О, Господь всемогущий, с перепуга бедняжка нарекла Доктора английским сэром. Сэр Гарри Стайлс, дайте мне вашу руку! — Его калорийность? Сьюзан окончательно встала в ступор, её тело находилось в полной неподвижности. Девушка безотчетно теребила край передника, не смотрела оппоненту в глаза и, кажется, под её опущенными веками набрякли слёзы. Вот таким вот простым расспросом (я вспомнила лекцию о здоровом питании, которую мне прочитали в прошлой жизни) Доктору удалось довести кореянку до состояния глубокой обречённости. И что интересно — он не остановился, когда даже я поняла, что Сьюзан слыхом не слыхивала о калориях и прочей лабуде. — Почему вы меня об этом спрашиваете? — наконец раздался её хриплый, испуганный голос, срывающийся на крик. — Потому спрашиваю, что при приготовлении пищи в частности для учениц с особыми рекомендациями по питанию очень кстати была бы программа по подсчёту калорий. Таких есть сотни, однако Эмелин хвалилась мне, что самостоятельно написала похожую программу и даже собиралась показать мне её. Но на назначенную встречу она, увы, так и не явилась. Ты, кстати, её не видела? Так вот для чего весь этот спектакль. Он плавно подошёл к тому, что Эмпти-Эмелин пропала с радаров. Наврал про моё обещание что-то ему показать, придумал эту сказку про необходимость считать калории. Сьюзан, детка, держи рот на замке. Только не вспоминай, как я драла тебе волосы и делала удушающий. — Последний раз видела её за обедом, — лаконично ответила Сьюзан. Я мысленно дала ей «пять». Однако Доктор не собирался идти по своим докторским делам. — Доктор Стайлс, раз мы заговорили об Эмелин, — мой испуганный взгляд метнулся на Сьюзан, но она, естественно, не подавала виду, что на кухне завёлся дикий, обезумевший зверёк. Новая дрожь ужаса сотрясла моё тело. — Обычно вы приносили рекомендации и другим ученицам, а сегодня только для Эмелин. Скажите, вы намеренно хотите ее откормить? Доктор взорвался в приступе смеха. Иступленного и нескончаемого. Казалось, он смеялся очень долго. В это время я успела торкнуть Сьюзан в лодыжку, чтобы она отбросила эти вольности, но девушка на меня даже не посмотрела. — Откармливают только поросят, Сьюзи. Тебе ли не знать, ты же родилась и выросла на ферме в Обераммергау. — Откуда? — прошипела Сьюзан, накрывая пылающие щеки ладонями. — Откуда вы знаете? — А Эмелин я даю не просто еду. Я даю ей определенную еду, богатую конкретными микроэлементами. И вот она вся правда? — Всё равно не понимаю, — помотала головой Сьюзан. Правда была слишком проста, чтобы в неё верить. — Конечно, не понимаешь! — рявкнул Доктор. — Вот поэтому ты и вкалываешь здесь, на кухне, в тридцатиградусную жару. Потому что мозгов у тебя ненамного меньше, чем у сучки Эмелин, которая… Так, — он резко осекся. — О чём это я? Да, меню подготовить согласно моим рекомендациям. Тебе ясно? — Д-д-д-а, — Сьюзан заикалась и уже не сдерживала слёз. — Не стоит, Сьюзи, — не своим, деланным голосом заговорил Стайлс. — Для тебя не всё ещё потеряно. Если бы он потеребил её по щеке, клянусь, я бы вскочила и размозжила его голову о тарелки с салатами. — Может, вы хотите фрукты? Сейчас жарко. Апельсины, киви, арбуз… Зачем ты пресмыкаешься перед ним после всего, что он тебе наговорил? Зачем, Сьюзан? Гони его к черту. Но этого делать не пришлось, потому что Доктор, наверняка составивший и себе диету, оставил предложение Сьюзан без внимания. Снова грохот удаляющихся шагов. Я облегченно выпускаю из легких воздух и меняю положение на полу, в это время Сьюзан бубнит себе под нос, вытирая тряпкой столешницу: — В конец зажрались, мрази! Только позже, когда у меня было время подумать обо всём, что я натворила, я смогла убедиться, что Доктору хватило именно трёх секунд, чтобы вернуться к Сьюзан и схватить за грудки. При этом поднялся такой гвалт, словно блондинка и кудрявый сцепились, как два боксера на ринге. Однако, всё было не так радужно. Белые кеды Сьюзан оторвались от пола. Стаканы с охлаждёнными соками с треском разбитого стекла повалились, как карточный домик. Что-то задребезжало на раздаче: тарелки или вазы с фруктами. Сьюзан отчаянно завопила и затрясла ногами, когда Доктор Стайлс поднял её на уровень своих глаз. В этот момент я опять же захотела раскрыть себя, схватить первый попавшийся под руку предмет, желательно нож или осколок стекла, и убить Доктора. Начать уничтожение школы с самого гнилостного члена её персонала. Но меня накрыл чёрный, как мгла, ужас, и я не могла пошевелить и пальцем. — Зажрались, значит? — одуревшим голосом кричал Стайлс. — А ты, я смотрю, не научилась ценить того, что для тебя делает школа. — Отпустите! Мне больно! — взвился крик Сьюзан, она ударилась в рыдания. — Я могу сделать так, что каждый завтрак, обед и ужин ты будешь побирать крошки с пола, оставленные другими ученицами. И это при условии, что они не смогут запихнуть кусок еды в свои ебаные рты. Ты этого хочешь, Сьюзи? — Нет, прошу отпустите меня! — теперь она уже точно визжала, как поросёнок. Неистовство Доктора сошло на нет. Отпустив несколько ругательств, он окончательно покинул столовую. Сьюзан несколько секунд не двигалась, её дрожащие руки цеплялись за шею, губы были разомкнуты, слёзы свежи на щеках. Девушка смотрела вперёд, туда, куда скрылось дитё дьявола. — Я не знаю, что ты затеяла, — держа руки на горле, хрипела Сьюзан, — лучше заканчивай это. Ты сама видела с каким огнём играешь. Я не видела своими глазами, но могла представить, что Доктор не пожалел силы, запугивая Сьюзан. Чего тут говорить, однажды он и меня по лицу приложил. Сьюзан металась по кухне из угла в угол, у неё всё валилось из рук, но она не останавливалась, видимо, это был её способ справиться с произошедшим. Занять себе чем-то, лишь бы не оставаться один на один со своими мыслями. Я бы хотела поддержать её, но что-то меня останавливало. Не в тех дружественных отношениях мы находились, чтобы утешать друг друга тёплыми словами. Она справится, ей деваться некуда. А я? — Можешь взять мою порцию, — малость, но это всё, чем я могу её отблагодарить. — Что? — на меня уставились красные от слез глаза потерянного ребёнка. — Возьми мою порцию, богатую микроэлементами. Я не приду сегодня на ужин. Сьюзан кивнула. Сделала вид, что понимает меня. — А ты куда? — Не знаю. Опустив глаза в пол, я вышла с кухни. — Возьми хоть яблоко, — Сьюзан подбежала ко мне и всунула миниатюрное красное яблоко. — Новый урожай из нашего сада. Убрав яблоко в карман шорт, я направилась к выходу из столовой. Остановившись у дверей, я подумала и всё же озвучила правду: — Из его сада, Сьюзан. Надеюсь, девушка поймёт, что к Доктору лучше близко не подходить. Себе дороже будет. Как я уже отмечала, в школе негде прятаться, об этом с ухмылкой заявлял ещё Билл, а теперь я своим примером пыталась доказать, что это не так. После посещения столовой, где произошла не менее драматичная ситуация, чем моё не первое «погружение» на смотровой стол, я перебралась с первого этажа, проходя всё так же по стенке мимо комнат учениц, поднялась на третий этаж, там располагалась библиотека и парадный холл с огромным балконом. Я шла по наитию, не имея в голове четко очерченного плана. Решив так: если меня обнаружат — так тому и быть, если нет — судьба сегодня закрывает глаза на мои очевидные фолы. Камеры пугающе уставились на меня начищенными глазками, я намеренно не поднимала головы, а волосы покрыла обычной белой салфеткой, которую взяла с одного из столов. Не выходя в парадный зал, который так устрашал меня в ту ночь при лунном свете, я с опаской дотянулась до ручки-шара самой крайней двери, которая располагалась как бы в углублении и тени длинного коридора. Дверь открылась с характерным скрипом. Действуя наугад, я вошла внутрь. Это оказалась небольшая комнатка, лишённая каких-либо источников света, кроме небольшого зарешеченного окна, забранного матовой плёнкой. Комнатка была напичкана огромными колонками, аудио-приборами и другими акустическими системами. Я бы не стала утверждать, что это была студия звукозаписи, но микрофон, разной длины кабели и студийные мониторы здесь были (и не в единственном экземпляре). Скорее всего, это было техническое помещение, он же склад для хранения техники и прочего хлама. Главное для меня — здесь никого не было и судя по толстому слою пыли на микрофонных стойках, это помещение использовали не так часто. Я затворила за собой дверь и, движимая внутренним инстинктом самосохранения, забралась под навороченную акустическую систему, накрытую сверху плотной защитной плёнкой. Поступая так опрометчиво, я думала лишь об одном: мне нужно выиграть время, чтобы обо всём подумать. Но, кажется, у моего уставшего организма были другие планы на приближающийся вечер. Как только моя голова коснулась сгиба локтя, как только я закрыла глаза (мне всегда так думалось легче), на меня неожиданно накатила потребность погрузиться в сон. Сначала я урывками находилась то во сне, но в этой комнате в состоянии бодрствования, пока окончательно не погрузилась в царство Морфея. Когда я проснулась, в комнате было по-прежнему темно, длинные провода извивались по полу, напоминая диких змей. Взметнув взгляд наверх, я увидела электронные часы, мигающие зелёным прямо над входной дверью. Черт! Резко вскочить мне помешало громоздкое основание системы, об которое я со всей дури приложилась головой. Перед глазами запрыгали звёзды, в голове зазвенело, с губ сорвался крик боли, который мгновенно накрыла волна дрожи и паники. Поджав губы, я на коленях подползла к двери. Ищут ли меня в школе? Я пропустила ужин — это серьёзный проступок. Катастрофический. Снова открыв дверь, я удивилась, насколько же стало светло, в глаза стремительной резью ударил искусственный свет настенных бра в виде факелов. За четыре часа, что я проспала как убитая, страх окончательно вполз в мою душу и обосновался там, рваное дыхание стало удушливым, словно я дышала только одним легким через трубочку; все мышцы тела непроизвольно ныли. Пока не видя реальной угрозы, моё тело било тревогу. Выбравшись из укрытия, я сделала несколько шагов, но не к центральной лестнице, чтобы ломануться вверх или вниз, а вперёд — к парадному холлу. Там потолочные светильники позволили мне рассмотреть несколько человек. Сердце подскочило к горлу. Я попятилась, потрясенно глядя на присутствующих широко распахнутыми глазами. Вдалеке около двойной балконной двери образовался кружок. Его составляли мой наставник Билл, Глория, её наставник блондин Моритц, Доктор Гарри Стайлс и два коренастых здоровяка, похожие на плохих полицейских. Забежав за стену, к тому месту откуда я выбралась, я стала наблюдать, не отдавая себе отчёта, что меня могут обнаружить. Шесть человек непроизвольно стояли около распахнутой двери, разговаривали и курили. Поочерёдно они передавали по кругу одну пачку сигарет, «Лакки Страйк» если я не ошибаюсь, и каждый вытаскивал по сигаретке. У Билла, он стоял ко мне спиной, за каждым ухом было припрятано по сигарете. Невооружённым глазом заметив призрачный сигаретный дым, растворяющийся в свежем вечернем воздухе, я мысленно вернулась к тем моментам жизни на свободе, когда Он каждый Божий день вызывал меня после занятий к себе на ковёр в свой кабинет. Не раз я высказывалась, что на дух не переношу запах табака, он игнорировал мои замечания, пожимал плечами и улыбался пожелтевшими зубами. Прямо здесь я поморщилась от его улыбки. — Ну и жаришка сегодня. На утренней тренировке я чуть не отбросила ноги, — роптала Глория, поднося сигарету к шоколадным губам. Я всё понимаю, служащие школы решили покурить перед отбоем, но какого лешего с ними прохлаждается Глория. Она ведёт себе как их подружка, а не узник заточения. — Синоптики говорят, такая погода продержится вплоть до конца месяца. И неизвестно, порадует ли нас июль прохладными деньками, — отозвался один из здоровяков. — Пора бы уже открывать сезон вечеринок у бассейна, — весело проговорил Билл. — У вас и бассейн тут есть? И вечеринки? Мама родная! — Глория с чувством схватилась за голову, выражая своё восхищение. Я не верила своим глазам. — Шумные вечеринки под запретом, — заметил Доктор Стайлс, держа сигарету между пальцев. Многочисленные перстни отливали лунным светом. — А вы вообще проводили хоть одну вечеринку? Я вам не верю, ребята. Вы меня разыгрываете! — Глория мягко пихнула Моритца в плечо и тот одарил её широкой улыбкой. Все участники беседы рассмеялись. В том числе и Доктор. — Ну, в последний раз, как сейчас помню, мы закатили бомбезную вечеринку по случаю выхода одного из сотрудников на пенсию. Ох мы тогда оторвались! Я с трудом представила школьную вечеринку, охранников и наставников с коктейлями в руках, Доктора на надувном фламинго и Билла, совершающего сальто назад в водную гладь. Да они напросто дурят ей голову. — Хватит трепаться, ребята, — огласил Билл, и все моментально закрыли рты. Я попятилась назад и прежде чем снова решила спрятаться в техническом помещении заметила, как пальцы Глории и её наставника нежно переплелись и они последними покинули место светской беседы. Толкая дверь в убежище, я вздрогнула, когда освещение в коридоре и зале погасло, вместо настенных бра и люминесцентных потолочных светильников зажглось тусклое, красное аварийное освещение. Даже за закрытой дверью я слышала женский голос, монотонно повторяющий «Код красный!» Код красный! Код красный! Вжавшись в угол, я согнулась пополам от рвотного позыва. С обеда я крошки в рот не брала и сейчас меня могло запросто вывернуть. Смесь страха, тревоги, паники, отчаяния, исступления и беспомощности расползалась по жилам холодной дрожью. Ноги подогнулись и я рухнула на пол, точно понимая, что передо мной маячит финишная черта. Вариантов быть не могло. Идея прятаться от системы была заведомо бессмысленна, если я находилась в этой системе. Я становилась её частью. И теперь мне ничего не оставалось кроме как признать поражение и принять последствия своих действий. В детстве меня не так часто ставили в угол, пришло время наверстать упущенное. Я смело вышла в коридор. Перед лицом неминуемой расплаты я крадучись пробиралась по темному коридору с устрашающим красным сигналом, пока не очутилась в громадном холле. В зоне видимости не было ни души, ни звука, ни скрипа, только моё гулко колотящееся сердце и сбитое дыхание. Казалось, что школу покинули все. Абсолютно все. Поддаваясь внутреннему искушению, я приблизилась к распахнутой двери и прошла на балкон. На вечернем небе проглянула Луна, по небосклону проплывали облака, воздух был до одурения чист и свеж. Ещё бы просидеть взаперти несколько часов. С благоговением я вдыхала запах ночи, на мгновение забыв, где я нахожусь. Всё было хорошо до тех пор, пока мои глаза не опустились: территория школы была запружена людьми. С возрастающим ужасом я увидела всех учениц, их наставников, преподавателей, обслуживающий персонал. Все они с интересом глядели на меня в ответ. День угасал, а вместе с ним кончалась и моя выдержка. Неожиданный шорох заставил меня подскочить на месте. Обернувшись, я встретилась глазами с главнокомандующим этой необъявленной войны — мистером Никто или просто Гитлером. Его предостерегающий взгляд содержал в себе прямую угрозу. Он двигался медленно, статно. Я отшатнулась и чуть не упала. Меня поразили две вещи: зачехленный шокер, болтающийся на поясе мужчины, и две немецкие овчарки, сопровождающие фюрера. Собаки брызгали слюной и рычали. На меня! Если бы не хватка директора школы на поводках, они бы набросились на пушечное мясо. — Раз, два, три, четыре, пять мы пришли тебя искать, — смеясь, сказал он. Я хотела закричать, но сжавшееся горло не пропустило ни звука. Ещё два шага назад. Гитлер остановился, его лицо будто говорило «А что ты на это скажешь?» Подле него овчарки рвались вперёд, их когти скоблились о плитку. Я снова отвернулась. Из второй двери, ведущей на балкон, шагнул Доктор, он же сэр Гарри Стайлс. Приветственный поклон, челядь! Его бездумные, безжалостные глаза смотрели на меня в упор. У Доктора не было шокера или своры озлобленных псов, в его руке был зажат шприц, на который я пялилась, как ребёнок на трюки фокусника. Потом я снова приклеилась взглядом к вершителю судеб. Белый халат застегнут на одну пуговицу. Волосы вразлет. На лбу вздулись вены. Глаза переполняет решительность. — Что у тебя в кармане? — произнёс он шёпотом слова, обращённые только мне. Проморгавшись, я запустила руку в карман и вынула яблоко, которым меня подкормила Сьюзан и о котором я напрочь забыла. Я протянула руку, сжимая красный плод, и подняла на Доктора глаза. Его губы тронула улыбка. — Яблоко? — удивился он, выгибая одну бровь. — Из моего сада? Я кивнула, слова замерли на губах. — Кто тебе разрешил? — строго спросил он. — Никто не разрешал, — пробормотала я хриплым полушёпотом. Доктор решительно сделал шаг вперёд, в его руке блеснула игла. Помощь нужна? Взглянув на него в последний раз, я выдавила мучительную улыбку, бросила в мужчину яблоко и занесла ногу на балюстраду.Лучше умереть стоя, чем жить на коленях.