I'll show you how to make your head and body disconnect.
Как там говорилось в известном фильме: клянусь, мои намерения — чисты. В отражении зеркала я вижу сосредоточенное выражение лица, окисляемое детской гримасой. Сначала я бледно улыбаюсь, потом до боли в скулах морщу губы, пытаясь делать это как можно более естественно, будто у меня на самом деле глобальные проблемы с пищеварением. Я должна внушить себе, что страдаю от нестерпимых расстройств желудочно-кишечного тракта, чтобы блестяще сыграть роль перед Биллом. Не дать не взять, гребаная актриса. Задумчивость и нервозность борются на бледном лице с единственными крошечными пятнами румянца на щеках. Я алею не от того, что позади меня в неглиже шмыгает ученица, на ходу натягивая нижнее белье, а от того, что в голове со скоростью экспресса вереницей пролетают кадры кинофильма с душещипательным названием «Как меня пытались утопить». Если Доктор запретил мне переступать порог библиотеки, пусть ему и было интересно, что же меня невидимой силой тянуло туда, это не значит, что я опустила руки и смирилась с тем, что впустую убила несколько дней на написание компьютерной программы. Мужчины — существа прямолинейные, тугодумные. Куда им до нас, девушек, у которых в арсенале тысяча и один способ, как выбраться из затруднительной ситуации. Матерь Божья, у меня сломался ноготь прямо перед свиданием! Разве для нас это проблема? Однако Доктора я не могла причислить к бытовому пустяку, легко устраняемому при помощи... полировки. Сегодня я намерена идти на таран. Хотя, на одном из многочисленных школьных уроков нас поучали, что поспешность, опрометчивость и действия с горяча могут загубить качество и результат выполняемой миссии. А что делать, если решение приходится принимать быстро? Что делать, если у меня в запасе максимум пять минут на скорую репетицию, прежде чем я встречусь с Биллом и пожелаю ему хорошего сна. Ну и, конечно, прикинусь больным параноиком, требующим утешения и заверений, что ночью ничего плохого не случится. Кто же сомневается! Решено. Ночью я иду в библиотеку. Основное правило — меньше шума и резких движений, больше кокетства и убедительных реплик, произносимых с тяжелым придыханием. Я не считаю, что за последнее время мне каким-либо образом удалось изгадить или же изгладить отношения с Биллом, настраивая его против себя, наоборот, я вела себя как покладистая кошечка, питающаяся одобрением хозяина. Я пыталась задобрить наставника, переступая через свои принципы и правило «каждый человек в школе — это враг», и всё ради его понимания и желания пойти мне навстречу, пойти на крошечные уступки. На исходе дня я ожидала наставника в окутанном вечерней мглой чулане, сидя на краю жесткой кровати. Перед замороженными глазами парил квадрат окна, забранный решеткой, отбрасывая ветвистую, сплющенную тень на дощатый пол. Несмотря на вечернее время, на ровном небе был разлит тусклый свет от уличных фонарей. В переливах стылого воздуха ускорялись тучи, что могло свидетельствовать только об одном, — ночью, возможно, будет дождь. Так как мое решение было не взвешенным, а, скажем, скоропалительным, у организма не было достаточно времени свыкнуться с наступлением неминуемой ночной миссии, пройти все стадии принятия неизбежного, именно от этого ровно за две минуты до прихода наставника сердце и нервы заныли в унисон. Протяжно и гулко, как ставни на ослабленных петлях. Волнение выедало меня изнутри. Как бы я ни пыталась держать оптимистическую ноту, всё во мне неизменно спадало в наполовину пустой стакан пессимизма. До неприятного хруста сдавив костяшки пальцев, я пыталась отогнать дурные мысли, предзнаменования о заведомо обвальном характере задуманного плана. Поднявшись на ноги и обратив взгляд на твердь неба, я шумно выдохнула и сжала кулаки. Флешка с готовой программой для активации в библиотеке приятно скользила в ледяной ладони. Вибрирующее напряжение неожиданно перекрыл тихий, но уверенный кашель. Повернувшись через правое плечо, я обнаружила Билла. Таким ненавязчивым способом он попытался обозначить свое присутствие. Когда мои глаза упали на хмурое лицо Билла, внутри зародилась паника. Черты лица наставника заострились, а брови сомкнулись над переносицей, когда он долгим взглядом рассматривал клетчатую тень от окна и мои ноги, утопленные в середину квадрата. Сперва обратив к наставнику беззвучную просьбу одними лишь молящими глазами, вскоре я заговорила. Голос мой был ржавым, будто голосовые связки забыли смазать маслом. Но я должна была поставить Билла в известность, что мне нездоровится. — Билл, я хотела попросить... — и я осеклась, поймав наставника в полном внимании. Билл сделал шаг навстречу, узкие носки его ботинок пересекли квадрат. — В чем дело? — спросил он по обыкновению серьёзным тоном. — Что-то случилось? Случилось непоправимое: актёр забыл отрепетированную речь. Строки, произносимые мной до боли в скулах перед зеркалом в общей ванной комнате, собрались воедино в цельное бессвязное образование. В голове фальшиво звучала навязчивая идея, что мне нужно отпроситься у своего наставника по крайне деликатной причине, и в тот самый момент, когда губы должны были изречь слова и породить вызубренную просьбу, я глупо молчала, стесняясь и краснея от смущения. Даже темень вбирала мою уверенность, не говоря уже о сосредоточенно-устрашающей позе наставника. Не будь тряпкой! — выкрикнул мой внутренний голос. На моем лбу выступил холодный пот, я почувствовала это благодаря сквозняку. — Пока нет, — я глупо заулыбалась и отвела взгляд в сторону. — Дело в том, что сегодня на ужин нам подавали гарнир, вернее, гороховую кашу. А, как известно... — надеясь, что Билл домыслит самостоятельно, я посмотрела на здоровяка в упор, но тот ждал продолжения, и мне пришлось удовлетворить его любопытство: — После подобной пищи в желудке может возникать ощущение дискомфорта, грызущая боль и... даже газы. Я ощущаю покалывания по коже, когда произношу ключевые слова своей речи. — И? — хмурясь ещё сильнее, вопрошает Билл, буквально прибивая меня жгучим взглядом. — Билл, мне плохо, — я повышаю голос. — Боюсь, ночью мне может стать еще хуже. И поэтому я хочу попросить тебя, пожалуйста, не запирай на ночь дверь. Возможно, мне понадобится отойти... в туалет. Наконец, кажется, до наставника доходят мои слова в полном смысле. Медленно он переводит взгляд на самый темный угол комнаты, где оборудован «кошачий» туалет, как его прозвали ученицы школы. — Здесь будет не очень удобно, — добавляю я. Облегчение вспыхивает во мне, когда Билл понимающе кивает головой. А в это время я картинно располагаю руки поперёк живота и делаю вид, что жую губы. Главное — не переиграть свою роль. — Если всё так серьезно, может, позвать Доктора? Заслышав знакомое имя, пробуждающее столько негативных эмоций и непрошенных воспоминаний, я непроизвольно сморщилась, будто попробовала самый кислый лимон. Вероятно, изменения на моем лице только подчеркнули изображаемую немощность, потому что выражение лица Билла озарилось беспокойством. Всё же, переиграла. — Нет-нет! Не стоит, — запротестовала я. — В таких случаях, как говорят в народе, пусть лучше всё случится естественным путём. — Хорошо, пусть так. Когда конкретно тебе понадобится выйти из комнаты? — недоверие всё же окропило голос наставника, добавив ему стальную нотку. Судя по уверенному тону, с которым Билл озвучил вопрос, я утверждалась в том, что он ни разу не страдал несварением желудка. Какой ненормальный мог задать такой глупый вопрос? Мне ему что, расписание «заседания» предоставить? — Билл, — возмущение отталкивало былую вежливость. — Капризы организма нельзя предугадать. Очевидно, наставнику наскучили беседы о диспепсии и всех причастных к этому мероприятиях, Билл устало потёр переносицу и, будто насильно, сквозь зубы, проговорил: — Я оставлю дверь открытой, но... Освещение в миг поменялось, лунный свет полностью поглотила широкая спина Билла. Враскачку Билл подпрыгнул ко мне и на ходу ухватил за руку, согнув её. Сердце ухнуло, потрясение и шок липким потом прокатились по спине. Я слегка вскрикнула, а потом задержала дыхание и попыталась отстраниться, когда горячий поток воздуха ударил в мою ушную раковину. — Если ты что-то задумала, — шипел Билл, вгрызаясь большими подушечками пальцев в мягкую плоть моей кожи, я ответно повисла на его руке, покрытой растительностью. — Не говори потом, что я тебя не предупреждал. Как борются с непослушанием учениц тебе, надеюсь, известно. Ежели хочешь испытать это на собственной шкуре — дерзай. Билл осклабился, продемонстрировав ровные зубы, его губы традиционно растянулись в зловещей улыбке; зелёные огни глаз магическим образом стали единственным источником света в комнате. Он будто хотел надкусить меня, подобрать ключ от моей черепной коробки и уличить меня во лжи без убедительных доказательств. Просто потому, что у него есть резон не верить мне, как и мне ему. Но планы мои, погребённые глубоко внутри, надежно спрятались за взглядом, лишенным фокуса, и учащенным сердцебиением. Выдержав пытку от Билла, после его ухода я рухнула на кровать, подтянув колени к груди и укрывшись одеялом с головой. Полоска света, расползшаяся, как пролитый бензин из коридора в мою комнату, стала четким осознанием того, что за мной неусыпно следят. Есть ли у меня возможность на промах? Закрыв глаза, я досчитала до десяти и успокоилась. В ближайшее время я не усну, да я и не собираюсь. Около трёх часов ночи, по моим собственным ощущениям, я начала медленно подниматься с кровати. Жёсткой как консервная банка. Кости и мышцы затекли и заскулили от боли, ведь за всё время бодрствования я ни разу не сменила положения. Как гвардеец, охраняющий сон королевы, я боялась пошевелить даже пальцем ноги, фаталистически веруя, что даже мизерное движение может нанести брешь моим планам. Предостережения, а вернее открытые угрозы Билла неизменно проигрывались в голове, охваченной мигренью, как старая пластинка с изъяном, вынужденно мотающая бесконечный срок в однопесенной камере. Когда я выходила из комнаты, я смотрела по сторонам, подслеповато изучая длинный, тянущийся на несколько миль коридор, в котором, казалось, затаились все существующие монстры, которыми родители запугивают своих детей, чтобы те мучались от бессонницы. Многочисленные двери в комнаты учениц хмурились и злобно подглядывали. С потолков свисали фестоны паутины, но на самом деле на выкрашенном серой краской потолке ничего не было. (При свете дня.) Кроме пугающей мглы. Когда я робко и бестрепетно кралась, прижавшись к стене, я задерживала дыхание, плотно зажав губы, и дышала через нос. Мне думалось, стоит вдохнуть полной грудью, как я потеряю сознание от избытка кислорода. Я боялась, но мной двигало созревшее решение и, конечно, адреналин, захлестнувший кровь. Тем более, в любой непредвиденной ситуации я буду прикрываться легендой и решением наставника отпустить меня ночью... в туалет. Смех сквозь слёзы! Здесь, в школе, нам нужно пройти семь кругов ада, чтобы по-человечески справить нужду. Чему я удивляюсь, приключения Сьюзан во время тестирования — прямое тому доказательство. Бесшумно, вжимаясь кожей в стену, я добралась до главного холла, откуда расходились лестницы наверх и вниз. Мне нужно было подняться на один этаж и провернуть неказистый трюк, подсмотренный в кино. Но прежде чем подняться по лестнице, мне необходимо пересечь огромный холл, используемый в школе для общих собраний, когда это нельзя сделать снаружи. Пришлось присесть на корточки и по-гусиному, короткими, марионеточными шажками двигаться из точки А в точку Б. Ruhe und Eintracht, как говорится. (Прим.: с нем. «Тишь да гладь».) С замиранием, а лучше сказать с периодической остановкой сердца, я ползла вперёд, с потолка свисали гигантские люстры, как паутина они замысловато овевали роскошный потолок, по краям ухваченный современной лепниной. Мне казалось, что я очутилась в печально известном отеле «Оверлук», в котором, по закону жанра, должен обитать настоящий монстр — заколдованное чудище. Опустив глаза с потолка на стены, я замерла, усмотрев тень. Она двигалась, росла, дрожала одновременно. То, что испытала я, не поместится ни в одно слово или предложение; насколько позволяли мои глаза в дальнем конце залы, где начищенный до скрипа паркет перетекал в плитку, на балконе стоял не кто иной, как Доктор Стайлс. Заметив его, я рухнула на пол. Беззвучно, как будто меня подстрелили в спину. Судя по расстоянию, разделяющему нас, он не мог видеть, а тем более слышать меня, ведь две балконные двери была наглухо запахнуты, как и мои бескровные губы, прошитые белыми нитями страха. Лёжа на локтях, я ничего не могла поделать, мои глаза против воли потрясено смотрели на Доктора. Угол зрения и комнатное освещение не позволяли рассмотреть его во всех подробностях. Он находился вполоборота, лицо очерчивала чёрная тень, подбородок опущен на грудь, будто он рассматривал что-то внизу, и руки сцеплены за спиной. Сгущающиеся тучи, как я и ожидала приближение ухудшения погоды, затушёвывали силуэт Доктора, размывали контуры, гасили все краски. Косой свет от уличного фонаря едва подсвечивал взъерошенные кудри, выглядящие неестественно, словно это проделала невидимая рука ветра, кончик носа и... белый халат. С моих губ чуть не сорвался возглас удивления. Впервые я видела Доктора в белом халате. Невыразимое словами чувство пронеслось от кончиков пальцев ног до самой макушки. Опять засквозило. Недвижимо он, как статуя, замер на балконе, я же замерла, припав к холодному полу. Руки, как у ребёнка, во рту. Пережёвывание ногтей. Чавкающий звук. Неизвестно, сколько Луна успела сменить фаз за время моей отключки. Отрезвила меня флешка, по-прежнему зажатая в руке. Держа на периферии Доктора, я поползла вперёд, вернее сказать, запрыгала как кузнечик с вывернутыми ногами. Прошмыгнув к лестнице, я не потрудилась подняться на ноги, а помогая себе и ногами, и руками забралась по лестнице. Меня подгонял притупивший все чувства ужас, растёкшийся по жилам. Успокоилась я только тогда, когда соприкоснулась плечом с дверью библиотеки. Сердце глухо гремело в путах грудной клетки, по вискам тянулся пот. Пальцы, шуршащие в волосах, дрожали. Спустя несколько секунд борьбы с внутренним волнением я смогла вытащить из головы невидимку. Её мне одолжила одна из учениц, сделать это было несложно, ведь в замен я отдала ей один из трёх немецких рулетов с картофельной начинкой. Невольно я задумываюсь, как девушка смогла пронести невидимку в школу. Вероятно, гориллы охранники не роются в девчачьих волосах. А зря. Отперев замок после дюжины попыток (в кино они проделывают это куда быстрее), я прошла в библиотеку. Напряжённый воздух царапал горло. За рекордное время включила ближайший компьютер, вставила в разъём флешку и вышла в Интернет. Словами «я вышла в Интернет» в наше время никого не удивишь, но будучи ученицей школы, где сеть Интернет находится в опале, также как и романы Э.Л. Джеймс, мое достижение заслуживает как минимум Нобелевской премии школьного масштаба. Подводя итог нескольким дням упорного труда, я констатирую: мне удалось написать рабочую программу, я могу свободно выйти в Интернет из школы. Шаг следующий — свергнуть системного администратора и занять его место. Звучит, как следующая часть Игры престолов, но, а если отбросить шутки, то именно этот человек обеспечивает работу всей компьютерной техники, сети и программного обеспечения, используемого в школе. Кто бы не скрывался под литерами Admin, я приложу все усилия, чтобы ликвидировать угрозу с его стороны и отправить его в чёрный список. Традиционного злобного смеха не последовало. По библиотеке прокатился глухой треск, сначала он нарастал, а потом смолк, будто его и не было. Снаружи что-то глухо бухнуло. Меня начала бить мелкая дрожь от взаправдашнего ощущения, что некие бестелесные голоса снуют под сводами библиотеки. Удары грома раздались вровень с молнией. Сквозь щели в шторах потянулись первые серебряные нити дождя. С округлёнными от страха глазами я на авто-пилоте проделала обратный путь, даже не подозревая, что звуки, услышанные ранее, могли принадлежать не природе, а человеку. Но паника пересилила здравомыслие, а рассудок не то чтобы помутнел, он окрасился чёрным, ведь именно такими были глаза Билла, когда мы столкнулись в моей комнате. Намерения Билла легко читались: сдвинутые брови, болезненно сжатые челюсти, играющие желваки и темные, как ночь, глаза выражали только одно — ослепляющую ярость и гнев, от которых хотелось убежать или выпрыгнуть в окно. Но ни то, ни другое не было разумным выходом из ситуации, ведь прежде чем я успела подать голос, придумать оправдание, свирепо заморгать глазами в жесте безмолвного извинения, Билл сделал шаг вперёд. Один шаг, выбивший из меня весь кислород. Расправляя широкие плечи и складывая губы в хищную ухмылку, он произнёс утробным голосом: — Не нужно быть Нострадамусом, чтобы предположить, — краткая пауза, за которую я успела погрузиться на дно беспросветного отчаяния. — Что все твои слова были ложью. Что всё это было дешевым трюком, чтобы обмануть меня, — заключил Билл, яростно притопнув огромной ступней. Надежда на спокойную ночь увядает также стремительно, как красная дымка ярости, заволакивающая рассудок Билла. Я знаю, если наставника разозлить, он может отпустить контроль над своими действиями и спустить эмоции на меня. — Отвечай, где ты была! — отрывисто пролаял он, пугая меня до потери сознания. — Билл, — залебезила я, натыкаясь взглядом на тяжело вздымающуюся грудь наставника. Скала выросла за доли секунды. — Я была там... Там... там... слово «в туалете» никак не слетало с языка. В ушах и висках громко стучала кровь. В голове крутились слова «взбучка», «трепка», «выбить всю дурь». А Билл нависал надо мной, оглушенный моей тихой ложью, отупевший, но требовательный. Как всегда. — Я был там! — визгливо выкрикнул он. — Ты ходила не в туалет, — ноздри раздулись, как щеки трубача. — Последний раз спрашиваю: где ты была? Поднятый над головой кулак, как знамя революционного движения, выбрав цель (моя голова и скривлённая физиономия) пикировал с реактивной скоростью. С высоты своего роста Билл собирался прибить меня, как крота в известной игре. Если бы... — Она была со мной. С тобой, удивился Билл. С тобой, проговорила я одними лишь губами. Бесстрастный, низкий, леденящий душу голос, точно лазер для резки металла, раздался из глубин коридора и велел нам, мне и Биллу, беспрекословно обратить на него взор. Несгибаемый дух и стойкость Билла накренились, когда порог комнаты переступил Доктор. Билл опустил кулак. Я отпрыгнула на безопасное расстояние от рассвирепелого наставника и уставилась на Доктора. В темноте ночи он казался ещё более непроницаемым. — Каким ветром ты здесь? — склочной интонацией пробормотал Билл, смерив Доктора неодобрительным взглядом. — Она была со мной, Билл. Непринуждённое, спокойное общение было врачебной манерой, но Билл не был пациентом Доктора, которому стоило доходчиво, театральным шёпотом донести диагноз. — Что ты несёшь, Стайлс? — сквозь зубы процедил Билл, обводя меня и Доктора недоверчивым взглядом. Сказать, что я трезво понимаю, что за действие разворачивается на моих глазах, — не сказать ничего. Это будто очень плохое немое кино. Черно-белое кино. Но что интересно — я тоже играю в нём роль. Без слов и действий, но всё же роль. — В коридоре я поймал Эмелин и попросил помочь мне в лаборантской. Мои глаза увеличиваются в размере, лицо пылает от того, что меня в кои-то веки прикрывает Доктор — номер 1 в списке моих заклятых врагов. Прибегнув к лжи, он пытается вытащить мою задницу из такой дерьмовой ситуации, что ни в сказке сказать, ни пером описать. — Была срочная работа, мне потребовалась помощь. — Какая работа в три часа ночи? — тяжело пропыхтел Билл, уже настроившийся отходить меня и так и эдак. Он не верит Доктору. Поэтому слово беру я. Высокие ноты уходят из моего голоса, я пищу чуть ли не фальцетом. — Мы изучали поперечный срез клетки аскариды, — не чувствуя под собой ног, я произношу, будто заученную фразу. Доктор быстро стреляет в меня взглядом и кратко кивает. Главный режиссёр всей этой пьесы остался доволен. Билл нахмурился. — Это правда? — Да, — я с опаской глянула на бесстрастного Доктора. Представление ещё не окончилось. — И, кстати, Эмелин, — внимание всех приковано ко мне, к жалкой, боязливой трусишке, чья судьба по моей же вине оказалась в руках человека в белом халате. — Ты забыла убрать инструменты. Инструменты? Какие инструменты? Руки Доктора ныряют в карманы халата, глаза требуют ответа. Я молчу, не зная, какая реплика прописана для меня в сценарии. — Иди и закончи уборку! — пустота и безразличие, присущие Доктору, немедленно сменились яростью. Только руки Дока были в карманах, а не нависали надо мной в твёрдых кулаках, только держал он меня на расстоянии, а не шептал проклятья на ухо, но почему-то я боялась его больше, чем Билла. — Да, — ответила я, находясь меж двух огней. Мне стало противно от самой себя, от того, что я такая глупая и самоуверенная, посчитала, что смогу дать отпор укоренившейся системе. За один раз сломать то, что строилось не день, не месяц и даже не год. Уничтожение меня, как человека, как личность, здесь в школе складывается из таких, казалось, идиотских ситуаций, из которых я выпутываюсь не сама, а, будучи парализованной правилами системы, принимаю единственно существующую сторону зла. Какие бы ни были намерения Доктора, я не сомневаюсь, что в этой игре он преследует свои корыстные цели, и кто знает, возможно, он «изуродует» меня больше, чем костяшки Билла. Слово — единственное оружие, которым я здесь располагаю. А что, если меня лишают даже этой возможности постоять за себя. Неожиданная вспышка молнии осветила лицо Доктора. Его рот растянулся в медленной, опасной улыбке. Он улыбался. Впервые в стенах школы. — Я буду ждать здесь, — слова принадлежали Биллу. Здоровяк уменьшился в росте, усевшись на мою кровать, и стал отсчитывать время, поглядывая на Доктора. Руки Билла вяло соскользнули с колен и свесились между расставленных ног. Взгляд был обращен на нас. — Десять минут. Не больше, — отозвался Доктор и вышел из «комнаты страхов». Я вышла следом, отставая от белого халата на несколько шагов. Вывернувшись назад, проверила, вдруг следом крадётся Билл, готовый шваркнуть меня по спине или, того хуже, голове. Но в коридоре было тихо, и я удивляюсь, почему из комнат не повыскакивали ученицы, хоть кто-то слышал, как расшумелись соседи, хоть кто-то может помочь мне. Пока я гипнотизировала двери в комнаты учениц, Доктор гипнотизировал меня. Неловкое столкновение взглядов. Секундная борьба, и я сдаюсь, глотая свою гордость и знакомый аромат опасности. Чего мне ждать от человека в белой спецодежде, но с чёрной душой. Зачем ему понадобилось на самом деле тащить меня к себе в кабинет, если я, с его же слов, уже помогла с изучением паразита, если даже Билл поверил в эту ложь. Можно же было оставить меня в комнате и разойтись. Желательно навсегда. Но разве у злодеев бывает всё так просто. Зуб даю, Доктор знал, где я была, знал, что мне запрещено самовольно прогуливаться по школе, к тому же в ночное время, знал, что Билл обязательно наказал бы меня. Бы... Ведь это «бы» сейчас находится в руках Доктора, затеявшего что-то пострашнее поперечного среза клетки аскариды. — Зачем мы идём в лаборантскую? — возымев смелость, спросила я. Мне ответила спина Доктора, на которой вертикальный шов натянулся до невообразимых пределов. — Не в лаборантскую, а в смотровую. Тем хуже для меня. Я мгновенно приросла к месту, широко распахнув глаза. Душа ушла в пятки, я словно окаменела. Заявление Доктора могло значить только одно — ворох неприятных моментов, причастных к этому проклятому месту, кроющихся в самом слове. Смотровая. В смотровой мне нужно смотреть в оба, иначе... иначе... — Чтобы убедить Билла, что ты действительно была у меня, тебе на самом деле нужно прийти в смотровую. Это как отвлекающий манёвр. Иначе он не поверит. Логики в этом заявлении я не видела, как бы ни старалась. Доктор всего-навсего захотел отыграться на мне заместо Билла. Неминуемо приближаясь к медицинскому отделению — сфере влияния Доктора — всё заслоняющее волнение нарастало, близилось и страшило. Однако десять минут, как было обещано, немного, но всё же меня успокаивают. В воздухе резко обозначился стойкий запах этилового спирта, как только мы оба оказались в смотровой. Оглядываясь по сторонам знакомого помещения, я пыталась вернуться в прошлое и предугадать, почему Доктор бодрствовал, что он делал на балконе и чем он занимался здесь. Но эти вопросы я не могла задать в упор, также как и поблагодарить его за моё спасение. Спасение ли? — Встань на весы, — прозвучал безрадостный, привычно бесцветный голос рядом со мной. По неизвестным причинам я ощутила укол страха, когда мои глаза упали на напольные весы для взвешивания. Доктор посмотрел на меня долгим взглядом, требуя, нет, приказывая, сделать то, что он велел. — Это ещё зачем? — мне с трудом удалось изобразить небрежный, скучающий тон, будто внутри меня не поднимаются паника и беспомощный ужас. В детстве процедура взвешивания не представляла для меня чего-то необычного, таящего неприятности или даже последствий, но здесь и сейчас мое естество категорически отказывалось узнать, сколько я успела наесть за школьные деньки, не потому, что я как любая девушка с трепетом смотрела на растущие цифры на весах, я не хотела делать этого из-за него. Когда короткий взгляд Доктора скользнул на мое предплечье, когда я последовала его примеру и узрела россыпь синяков от пальцев Билла, я в миг переменила решение. Резко крутанувшись, я поднялась на весы, как на пьедестал, оказавшись спиной к Доктору. Сверив данные, он молча углубился в смотровую, пряча руки в карманы. В этих карманах виделись мне зияющие чёрные дыры с бесконечным запасом инструментов для пыток. Однако это лишь мое воображение, вырвавшееся из пут рассудка. — Так как у нас есть десять минут, — быстрый взгляд на наручные часы. — Уже восемь, прошу к столу. Он глядел мне прямо в глаза, полунасмешливо, полусердито; картинно опустил руку на небольшой столик со стеклянной столешницей, на котором... пальцы Доктора ловко саданули по одной из многочисленных иголок для терапии. Иглотерапии. Обреченно я закрыла глаза. Принять это испытание как данность или бороться. Принять или бороться? — Сегодня пять минут, — голос Доктора эхом разносился по смотровой, он казался слишком громким, надсадным, гнущимся под непреодолимым желанием засмеяться. Вероломно посмеяться надо мной. Пять минут: это много или мало? Сердце молотом застучало в груди, дыхание застряло в горле. Я не хочу так просто сдаться. — Боишься? — произнёс он, сбавив громкость. Боишься, повторила я про себя. А что такое страх? Боязнь того, чего я не понимаю. Да, намерений Доктора. Или страх — это портал, который нужно преодолеть, ведь по ту сторону меня ждёт все то, чего я хочу, но боюсь в этом признаться. Хочу ли я этого? А если да, то буду ли я после смеяться над собой и своими неоправданными страхами. Два раза я проходила через это. Иглы. Иглы. Я положила себе за правило молчать (спасибо, Биллу), но борьба внутри меня гнездилась быстрее, чем способны размножаться аскариды в кишечнике человека. (Он убийца, помни это.) Свесив голову, я подошла к столу для осмотра, на который нужно забраться и забыться. Но внезапно я почувствовала, что меня захлестнула волна граничащей с отчаянием паники, не от того, что мне предстоит снять перед Доктором футболку, а по причине, о которой доселе я небрежно забыла, — у меня в руке до сих пор находилась флешка. Теперь меня занимали две вещи: куда мне её спрятать, не могу же я вечно сжимать руку в кулаке, и как раздеться. Доктор поглядывал на меня с видимым интересом, ему была доступна лишь вторая причина, вызвавшая мое странное поведение. Я беспричинно улыбнулась, прочистила горло, но Доктор Стайлс не сделал ничего, чтобы значило уважение моего личного пространства. Черт бы его побрал! — Вы бы не могли... это, — голос теряет силу и падает до шепота, — отвернуться? Вежливая просьба воспринимается им как шутка, мужчина силится, чтобы не засмеяться, губы его сверкают улыбкой. Не тратя времени на переубеждение закоренелого сексиста, я поворачиваюсь к нему спиной и без ложной скромности, ныряю рукой под пижамные штаны, пряча флешку в трусы. Снять футболку уже не кажется таким сложным. Подцепив край, я в качестве проверки оборачиваюсь и встречаюсь со спиной Доктора, который перебирает что-то в одном из ящиков. Ущипните меня! Обвернув футболку вокруг груди, я ложусь на живот и обхватываю руками небольшую подушку, которую до этого момента ни разу не видела. Подготовил заранее, лис. Зарываюсь в мягкую ткань лицом. Через мгновение ощущаю на плечах первый укол. Это не так больно, как казалось. Может быть, совсем не больно за исключением... жгучего холода его колец и перстней. Рефлекторно я несильно дёргаюсь, но он замечает. — Холодно? — вопрос кажется странным и неуместным из уст Доктора. — Не холоднее, чем в пруду, — бубню я и укладываюсь левой щекой на подушку. Не могу не посмотреть его реакцию. На меня надвинулся объёмный силуэт. Волосы Доктора пружинисто запрыгали, когда он потянулся за следующей иглой. Крупную руку пронизывали тонкие нити вен. Опустив взгляд, усмотрела складки брючин, покоящиеся на видавших виды кроссовках. Кофейного цвета брюки сменялись белизной халата. Я признавала, что Стайлсу чертовски шла истинная спецформа доктора. Ну, Доктор и есть доктор. — Поверь, я тоже не собирался купаться. Вместо ответа я снова уткнулась в подушку. Пальцы Доктора, сбившись с привычного маршрута, путешествовали в моих волосах (какого дьявола!), иногда замирали в задумчивости, будто он ещё не решил, что ощупать следом — ушную раковину или... Никаких «или» не может быть, он не имеет права беспричинно трогать мои волосы и всё, что не подходит под определение шейно-воротниковой зоны. Свой протест я сопроводила «елозеньем» по смотровому столу. — Хватит двигаться! Иголки же! Я трубно засопела носом в подушку и попыталась отделиться мыслями от того, что делали с моим телом. Вонзив в меня нужное количество иголок, Доктор, судя по шуршанию, отошёл. Я молила, чтобы он не заговорил, считала секунды, вслушивалась в дробное звучание дождя за окном, зычный звук которого перекрывал все дурные мысли, размножающиеся споровым путём. Я чувствовала приближение... вопроса. — Так что ты делала в библиотеке? — констатация факта. Он в курсе, что я была там, но в полном неведении, что мой пах уже изнывает от флешки — моего главного оружия в школе. Я промолчала. — Неужели твоя программа не терпела... — Нет, не терпела! — гаркнула я. — Да? Ради программы по подсчёту калорий, — произнесено с умаляющим значимость моей программы тоном, — стоило подвергать себя реальной опасности? Ты готова доказать мне, что именно эту программу писала всё это время. Или тебе есть что скрывать? Я не вижу Доктора, но знаю шестым чувством, что он нависает надо мной, едва не касаясь торчащих игл. Кулак утоптан в смотровой стол. Слюна, слетая с губ, брызжет ядом. А за окном дождь. — Пять минут уже прошло?! Я закричала, приподнимаясь на локтях. Футболка смещается вниз. Флешка «вспарывает» чувствительную зону. Но я сопротивляюсь даже тогда, когда пальцы Доктора просачиваются через мои волосы и обхватывают скальп, возвращая меня на место. Страх за свою жизнь вырвался наружу, превратившись в гнев. Я заколотила руками по столу. Раздосадованный рык. Дребезг стекла. — Подожди! Уже снимаю! В нетерпении я напряглась всеми мышцами тела. Доктор извлекал иглы, мне так казалось. Уже на следующий день я осознаю, что он ввёл мне что-то в шею, усмирил, как собаку, мечущуюся от бешенства. Надо полагать, чем-то похожим он погрузил ученицу в вечный сон. — Сукин ты ублюдок! — прозвучало то ли вслух, то ли в голове. Всё кругом стало мутным, задрожало и расплавилось. Мысли теряли направление, уходили вбок, петляли. Я теряла рассудок? Во мне поднялся беспомощный ужас, и я попыталась встать. Локоть соскользнул со стола, в глазах не было фокуса. Голос, когда я попыталась закричать, исчез, горло перехватило от ужаса, образовался тугой комок. Он ухнул ниже, в область живота, и я почувствовала реальное несварение желудка, на которое сетовала Биллу. Вязкая беспомощность тянула меня за собой. Я тонула, на голову стремительной неожиданностью наваливалась усталость. В памяти я удержала его голос: то повышающийся в гневе, то резко понижающийся, то остающийся неизменно ровным. Ему удалось перекричать дождь.***
Вынырнув из небытия, я разлепила веки, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами. Дежавю. Утренний солнечный свет высвечивал грязные пятна на, казалось бы, белом потолке. Тени от многочисленных дубов тут же сплетались в сюрреалистические узоры. Грязный холст. Паршивое чувство. Я осмотрелась. Моя комната, моя кровать, но я ли лежу в ней. Знобящее чувство пробиралось даже под плотное одеяло. Нахлынули обрывки воспоминаний. Всё встало на свои места, вернее сказать, всё перевернулось вверх тормашками, но я отдавала себе отчёт, что произошло. Сегодня ночью в промежутке между 3 и 3:35. Однако, что случилось со мной в финале любительской игры, после того, как я рухнула на сцену в беспамятстве. Вопрос иного порядка. На удивление, меня не мучила мигрень. Что это было? Что находилось в той игле? Ампуле? Его руках? Образы распались на куски, остались лишь пост-эффекты. Без заметного успеха я попыталась сощурить глаза, дабы удостовериться, какой нынче час. Кажется, я порядком опоздала на все мыслимые и немыслимые утренние тренировки, построения. Билл. Мысли шныряли от одной версии случившегося к другой. Билл. Именно под его пристальным взглядом я силком заставила себя сесть в кровати. Фуфайка из одеяла облепила моё тело. Волосы слиплись и свисали на шею. Легкой походкой наставник пересёк комнату и встал рядом с зарешеченным окном. Бестолковый взгляд глядел поверх моей головы. — Билл, — я скривилась от неожиданной рези в горле. — Тренировка? — Меня попросил Доктор Стайлс, чтобы я освободил тебя от физических упражнений, — лишенным выражения тоном отозвался Билл. — Он сказал, сегодня ночью ты почувствовала себя неважно. Так ли это на самом деле? Мой организм дал сбой или ему помогли? — Сейчас ты пойдёшь на завтрак, потом, как всегда, занятия. После них сразу же иди в библиотеку. Доктор Стайлс дал мне список с книгами, которые ты должна взять и принести ему. Понятно? — Но, Билл! — я хотела задать ему уйму вопросов. Почему Док снизошёл до такой милости, что освободил меня от утренней тренировки? Зачем он посылает меня в библиотеку, подыгрывая, ведь он знает, как я туда рвусь? — Тебе понятно? — злобный рык, лицо наставника прорезает неглубокая морщина на лбу. — Понятно, — выдавливаю я и опускаю неподвижный взгляд на свои пальцы. Зазубренные ногти как свидетельство, что ночь была реальна. Наставник пошагал к двери. Я рассчитывала, что смогу получить от него ответы, хотя бы проливающие свет на то... Билл удалялся. Я подскочила с жестких пружин, путаясь в одеяле. — Билл ответь: что со мной произошло? Он не оглядывается. Не слышит. — Билл, мне правда стало плохо? Я уже бегу на спотыкающихся ногах. — Билл, что он сделал со мной? Как я оказалась в своей комнате? Глухой удар. Поворот замка. — Билл! Я подбегаю к закрытой двери, неистово стучу по крепкому полотну, наверняка, с мудреной звукоизоляцией. От избытка чувств я шваркаюсь о металл, холодом проедающий неприкрытую грудь. Головокружительной, тошнотворной волной возвращается память: как снимала чёрную футболку (след её простыл), как прятала флешку в нижнее белье (слава Богу, я её чувствую). Все концы ведут к нему. Скрестив руки на груди, я обхватила себя за локти и... заплакала. Да, я дала слабину.***
Чему я точно учусь в школе, так это ухищрениям, как незаметно скинуть балласт из нескончаемого количества еды и подкормить учениц, вместо того, чтобы есть самой, становясь первостатейной прорвой. Сегодня соседкам по столу удалось выторговать у меня (за кусок дамского мыла и мини-бритву) практически весь завтрак. Я довольствовалась крепким чаем и глазуньей из четырёх яиц. К концу завтрака меня затошнило. Все занятия, которые я отсидела кое как, мне приходилось бороться с ползучими, как гады, воспоминаниями, то и дело возвращавшими меня на тот чертов смотровой стол. Больше всего на свете я хочу получить ответы, но только не от него. Избавьте. В три часа дня я послушно входила в библиотеку. Как преобразилась погода. Помещение было залито ярким солнечным светом; обращённые к яблоневому саду окна предоставляли полный обзор на полуденное марево, подкрашенные золотом облака. Настроение само по себе поднималось до самой высоты, но там терялось в темноте — моих параноидальных мыслях. Доктор. Послал меня в библиотеку. Под предлогом чего? Список с книгами по его специализации. Не вымышленный, настоящий! Ему на самом деле понадобились эти книги и он решил отправить меня в библиотеку, как посыльного. И тут я на радостях первым же делом сяду за свою программу и опа... Мгновенно появляется Доктор и уличает меня. Такую логическую цепочку я выстроила в голове, полагая, что действия Доктора — неминуемая ловушка. Я сделаю то, что мне велено, найду чертовы книги. С траурным видом я миновала компьютеры — нет, не сегодня — вытащила из-под стола передвижную лесенку и направилась в книжные джунгли. Все книги по химии и медицине, авторов которых я прекрасно знала ещё с университетской скамьи, по роковому стечению обстоятельств находились на верхних полках. Вооружившись лесенкой, я снимала одну за одной, в упоении вдыхая книжную пыль. Присев на верхнюю ступеньку, я из любопытства открыла том «Медицинской паразитологии». Нет, это был внутренний зов. Раздел «Круглые черви» пункт «Аскариды». Взгляд поплыл по мелкому тексту и детальным рисункам с паразитом, страница за страницу я увлечённо освежала в памяти информацию о вредителях, паразитирующих тонкий кишечник. Один из рисунков был густо исписан чёрными выцветшими каракулями. Повернув книгу под правильным углом, я смогла разобрать кем-то оставленные строки. Послание? Признание? Предостережение? I can't give you everything, Harry, but I will still give you my all. I could have become the world's most famous doctor, but I have chosen to be your patient. Где-то глубоко внутри притаился крик, но я не выпустила его. Вырвав страницу и спрятав её под футболку, я спешно покинула библиотеку. Солнце по-прежнему омывало старые половицы и стопку учебников.