When I look at my reflection in the mirror I see you And your pain
Когда человек оказывается в эпицентре схода лавины, его шансы на выживание ничтожно малы. Помимо того, что забравшись на несколько тысяч метров от уровня океана, вы волей неволей бросаете вызов всем мыслимым и немыслимым законам физики, так ещё и приходится перестраивать организм на новый режим существования. Выживания. Тяжеленная масса снега с нарастающей скоростью скатывается с горных пиков. Ноги — не лучшее решение, чтобы спастись. Вас накрывает, погребает. Заживо. Холодный воздух с каждой жалкой попыткой сделать вдох обжигает лёгкие и горло, мокрый снег закупоривает органы дыхания. Вы задыхаетесь. У вас паника. Помощи ждать неоткуда. Наступает медленная, мучительная смерть, в ожидании которой вы успеваете вспомнить всё, даже самые малозначительные события вашей жизни. Если вы потеряли сознание, вы умрете никем. Ведь никто не вспомнит о вас, если даже вы сами этого не сделали. В трёх случаях из ста отчаянных альпинистов спасают, и с этого дня в их жизни появляется второй день рождения. Знак того, что помощь близко, — это несомненно гул лопастей вертолета, разрезающих разряженный воздух. Я очнулась от того, что поняла, что сильно замёрзла. Это не был лихорадочный озноб, это был настоящий панический ужас, сопровождаемый резким снижением температуры. В горле пересохло, в голове стоял страшный шум, будто внутри меня трещало несколько вертолетов. Не было необходимости открывать глаза, чтобы понять, что на запястьях, ногах, груди и области сердца установлены электроды. Даже с закрытыми глазами я как будущий медик определила, мне делали электрокардиограмму. Это ощущение было для меня не новым, уже не первый раз мне делали ЭКГ, но сама ситуация, в которой я очутилась, была до чертиков некомфортный и пугающей. Я разлепила веки, в глаза, словно лазером, ударил ослепительный белый свет, льющийся из светильников на потолке. Спиной я ощущала жесткую койку или кровать, может, я находилась у себя в конуре, но вот шестое чувство пыталось подать мне знак тревоги. Медленно повернув голову вправо, я увидела Доктора Стайлса. Он стоял у окна и задумчиво всматривался в оживающий летний пейзаж. Это было не сном, как мне бы того хотелось. Я на самом деле оказалась в кабинете Доктора на смотровом столе. Более того, он сделал мне электрокардиограмму и наверняка осмотрел меня, жаль, я не могла этого осознавать. После нескольких приемчиков Билла меня вырубило. Надолго ли? Я лишь помнила последние слова наставника, когда тот звал Доктора, а потом мир накрылся мраком, и я потеряла сознание. Я зашевелилась будто замороженными ногами и руками, не моими — чужими. Очевидно, мое тело издало какие-то звуки при движении, потому что Доктор развернулся и подлетел ко мне. Меньше всего мне сейчас бы хотелось разговаривать с ним. Он — доктор и должен понять нежелание пациента размусоливать своё состояние после пробуждения. — Как ты себя чувствуешь? — было его первым вопросом, который он произнёс слишком тихо и слишком сочувственно. Тактика молчания в этой ситуации была неприемлема, поэтому я, сперва прочистив горло, ещё тише ответила: — Нормалек. Даже если я буду находиться при смерти или все мои мышцы откажут и атрофируются, я никогда не скажу об этом Доктору. Он — мой враг. Любая моя слабость может быть использована им против меня, быть обращена в оружие. Я и так нахожусь в слишком уязвимом, униженном состоянии, так что мне не нужны лишние вопросы, которые вероятнее всего приведут к новым проблемам. Для меня. Доктор Стайлс внимательно осмотрел меня, спасибо, что одним лишь взглядом, и открепил электроды. Затем он взял медицинский планшет и внёс туда показатели с прибора. — Почему ты не сказала, что у тебя слабое сердце? — требовательно спросил он. На долю секунды я задержала взгляд на его зелёных, погасших глазах и тут же отвела взгляд в потолок. — Это указано в моей медицинской карте. Мужчина гулко вздохнул и скрылся за ширмой, наверняка пошёл искать мою медицинскую карту. Не сомневаюсь, что он давно избавился от неё. Всё это — лишь видимость создать образ внимательного доктора. Все мы прекрасно знаем, как он ещё вчера ударом руки отправил меня на пол. Неужто сейчас в нем проснулась совесть или чувство вины? Глупости. Это чистой воды формальность. Если бы тут никого не доводили до подобного состояния, то Доктор был бы просто не нужен, у него не было бы работы. Так что, думаю, он рад покопаться над пациентом. Пусть даже этот пациент — я. Спустя пару минут Стайлс вернулся, в его руках, как я и предполагала, не было никакой медкарты. Он подошёл ближе и выразительно посмотрел на меня сверху вниз. Теперь глаз не отвести, это будет неприлично. — Как давно у тебя случаются приступы? Боль в груди, сердцебиение, затруднённое дыхание, симптомы всегда одни и те же? Его лицо не так близко, как, например, когда мы лежали в кустах, но расстояние не мешает мне изучить его и отметить лёгкую щетину, пухлые разомкнутые губы, про пронзительные глаза я молчу, густые брови и кудри. О, эти кудри, как у маленького ребёнка, которого хочется тискать и обнимать, тормошить по голове и говорить, до чего он сладкий и послушный пирожочек. Мне моментально захотелось есть. Доктор откашлялся, черт, я слишком задумалась о мальчике по имени… Стайлс это же его фамилия. А имя? Я быстро соскользнула взглядом на его грудь, где должен быть хотя бы бейджик с именем, но кроме распахнутой на несколько пуговиц рубашки и пары татуировок там ничего не было. Собравшись с мыслями, я ровно ответила: — Да. Лет с пятнадцати. — Как часто и по какой причине? — вопрошал он, уставившись на меня. В голове возникла мысль, что я могу прикинуться смертельно больной и меня спишут из этой программы как негодную, но смогу ли я перехитрить Доктора. Вряд ли. От одного его взгляда хочется забраться под кушетку и свернуться там калачиком. — Нечасто. В основном от стресса и изнуряющих физических нагрузок, — он молчал, осмысливая услышанное. — Поэтому-то я и решила посвятить себя науке, а не стать спецагентом. Я молилась, чтобы мои слова натолкнули его на нужные мысли, чтобы он одумался и прекратил забивать гвозди в мой гроб. Для человека со слабым сердцем подобное обучение является верным билетом на тот свет. Не отрицаю, я страстно желала научиться драться, но я просто не до конца оценивала свои возможности и силу Билла. Кстати, о нём. — До сих пор не могу понять, что это нашло на Билла. За такое можно подать в Европейский суд по правам человека. Думаете, он специально это сделал? — я обратилась к Доктору как к свидетелю того, что случилось на ринге. Мужчина лишь хмыкнул и подозрительно отвёл взгляд, запустил крупные ладони в волосы и так простоял несколько секунд. Потом он пробурчал что-то неразборчивое и снова задал мне мой нелюбимый вопрос. — Тебя что-нибудь беспокоит? Может, что-то болит? У меня раскалывалась голова, при каждом вдохе в груди, будто что-то передвигалось, ноги ломило и вообще я чувствовала себя выжатым полотенцем. Но я уверенно ответила, что со мной всё в норме. Усомнившись в моем ответе, Доктор ещё несколько раз проверил результаты ЭКГ, периодически его глаза встречались с моими — пустыми и ничего не выражающими. — Мне можно идти? — не вечность же мне здесь лежать. — Думаю… Прежде чем Доктор успел закончить предложение, я поднялась и заняла положение сидя, свесила босые ноги и осмотрелась. Гул в голове усилился и перерос в рёв тысячи реактивных самолётов. — Где моя футболка? — смущаясь, спросила я. Мне лучше не думать, кто меня вообще сюда принёс, кто раздевал и кто укладывал на стол для осмотров. От этих мыслей пустой желудок начинает протестовать и болезненно сжиматься. — Билл принёс новую. Сейчас, найду. Доктор протянул мне футболку, которую я быстро нацепила через голову. Он даже не отвернулся или хотя бы сделал вид, что ему неинтересно, напротив, он отмечал каждое мое движение. В тебе нет ничего особенного. Я не прекращая думала об этом. А вот о чём думал Доктор, приставив указательный палец к подбородку? Под кушеткой я нашла свои кроссовки, и только я решила спрыгнуть со стола, как Доктор завопил, да так громко, что у меня заложило уши: — Не делай резких движений! Мужчина подскочил ко мне и схватил за предплечье, помогая встать с кушетки. Он сам нагнулся и достал мои кроссовки. Если он решит ещё и одеть их мне, я ударю его коленом. — Пожалуйста, не трогайте меня, — мой голос прозвучал грубо и упрямо. Доктор Стайлс переменился в лице: сначала это было замешательство, удивление, а потом бесстрастная маска. Надеюсь, мой неприязненный взгляд был достаточно красноречивым, чтобы он понял, я не нуждаюсь в его помощи. Доктор отошёл к окну, я спокойно обулась и попутно осмотрела свои руки и ноги, которые покрывали синяки. Непроизвольно я вздохнула, придётся с этим смириться, если здесь все считают, что мне идут побои, значит, так и есть. Стайлс заметил мои смешанные чувства по поводу боевого окраса на теле. Он снова подошёл ко мне и, не спрашивая моего согласия, взял за руку чуть ниже локтя. — Я отведу тебя до комнаты. Даже не обсуждается. Он поступал, как хотел: шлепал меня по лицу, успокаивал, что мне нечего стесняться, ведь я такая же как все, закалял холодным душем, заставлял работать и по-джентельменски держал меня за руку и каждый раз останавливался, когда у меня кружилась голова. Кажется, мы шли очень долго. Наконец, добравшись до моей конуры, я высвободила руку и призадумалась, стоит ли мне благодарить Доктора. Мужчина стоял рядом, он тоже будто осмысливал какие-то слова, которые хотел сказать напоследок и никак их не находил. Мы не смотрели друг на друга, но чувствовали каждую эмоцию, переживаемую глубоко внутри. Возможно, я слишком плохо знаю людей или мне ещё не попадались по-настоящему «гнилые» люди, но, мне кажется, Доктор мучается от чего-то. — Не вини Билла. Единственные слова, которые сказал Доктор, прежде чем развернуться на пятке и скрыться в темном коридоре. Значит, мое «спасибо» подождёт до следующего раза. Сил кричать уже не было. Я вошла в свою комнату, на моей кровати сидел Билл, уткнувшись лицом в ладони. От скрипа двери он подорвался с места и подлетел ко мне. В отличие от Доктора в его глазах на все сто процентов проглядывали тревога, беспокойство и раскаяние. Здоровяк долго не произносил слов, я успела подойти к кровати, поправить смятое одеяло и снять кроссовки. Билл, переминаясь с ноги на ногу, будто застыл на месте. Я легла. Голова вновь закружилась, перед глазами поплыло. — Я не хотел, чтобы так вышло, — печальным голосом промолвил Билл и подошёл к кровати, сел на неё и взял меня за руку. Крепко-крепко. Я закрыла глаза и устроилась на подушке, которая после жесткой кушетки казалась мне воздушной периной. — Если тебе станет плохо, сразу дай мне знать, — я кивнула несколько раз, чтобы Билл не подумал, что я игнорирую его. — Возможно, это хорошо, что ты работаешь с Доктором. Будешь под его постоянным присмотром. Спасибо, что напомнил Билл, в каком жутком положении я нахожусь. К счастью, эти слова не слетели с моего языка, потому что я начала медленно проваливаться в сон. Может, Доктор вколол мне что-то, надо было посмотреть, удостовериться, а я, дура, уже собиралась благодарить его. Тело стало таким легким, голова воздушной. Мне стало тепло и спокойно. Я почувствовала себя, как дома. Когда я через несколько часов проснулась, Билл по-прежнему сидел рядом со мной. Он недавно пришёл или вовсе не уходил? Я закрыла глаза, вслушиваясь в ощущения своего тела. Голова болела, но не сильно, озноб пропал и дышать стало легче. Я могла свободно вдохнуть полной грудью и также без болезненных ощущений в диафрагме выдохнуть. Замерила пульс — сердцебиение было ровным. Я поднялась с подушки и вяло потянула руки, зевая. — Ну, ты как? — сочувственно спросил Билл. — Намного лучше, — даже мой голос стал бодрым и живым. — Сейчас для начала поешь, потом, если будет настроение, можешь поработать над своей программой. Можно отмотать пленку и послушать ещё раз, что он сказал? Меня чуть удар не хватил, но уже от дикого удивления и замешательства. С чего бы это вдруг такая милость? — В смысле? Я же там больше не работаю. — Доктор отпустил тебя на сегодня. В любом случае ты можешь с пользой провести свободное время, — улыбаясь, озвучил Билл. После такой новости я готова броситься ему на шею и забыть про то, что случилось на ринге. Стоило моему сердечку один раз выйти из строя, как все прыгают передо мной на задних лапках. — Я только с радостью. Билл поднялся и окинул меня довольным взглядом, я заспешила надеть кроссовки и поскорее отправиться в столовую. С сегодняшнего дня все ученицы трапезничают вместе. — Сегодня же пятница, — я подняла на наставника вопросительный взгляд, он стоял молча, скрестив на груди руки. А что у нас запланировано на пятницу? Новый сеанс в нашем маленьком кинотеатре? Или по пятницам дают мороженое и устраивают дискотеки? Хм… — И что это значит? Билл посмотрел на меня так, будто я пригласила его стать моим кавалером на вечерних танцах. — По пятницам учениц отвозят домой. Завтра суббота. — А, — только и сказала я, зная, что мне это не грозит. За эти дни у меня было слишком много желтых карточек, меня даже Гитлер принимал, у меня автоматически зажжён красный свет при выезде из территории школы. — Мы подумали и решили, что ты заслуживаешь поехать домой. Там ты быстрее восстановишься после приступа. — Кто мы? — с глазами размером с блюдца я встала на ноги и уставилась на Билла. — Я и Доктор. Это он дал эту рекомендацию. Я опять не успела сказать «спасибо», Билл быстро закрыл дверь, оставляя меня наедине с тишиной. О чем я могу думать? Я еду домой! Я будто выиграла в лотерею или получила предложение работать в клинике Charité. (Прим.: клиника Шарите — старейший и крупнейший госпиталь Берлина) По всем показателям я не заслуживала двухдневного отдыха, но решение Доктора убедило Билла разрешить мне провести выходные дома. Ведь именно наставник принимает это решение, ещё на собрании говорил Гитлер. Черт, я еду домой! Но у меня нет ни одной ясной мысли, что я буду делать, когда покину ворота школы. Воплощать в жизнь план побега или, смирившись, ждать нового учебного дня в понедельник. Я слишком возбуждена, чтобы трезво мыслить.***
Как и обещал Билл, после обеда я снова отправилась в знакомую обстановку библиотеки, где планировала заниматься написанием компьютерной программы. Я попыталась абстрагироваться от воодушевляющих мыслей, что уже сегодня я буду спать в своей домашней кровати, мне нужно было с умом использовать последний день в школе. Думая о нём как о последнем, я не совсем была уверена, что это будет на самом деле мой последний день здесь. Прежде чем совершить побег, я должна миллион раз подумать, взвесить все «за» и «против» и уже после решать, не обернётся ли моя затея мне же задом. А пока я была сосредоточена на программе, которую я символично назвала «Уран». (Прим.: Сталинградская стратегическая наступательная операция советских войск во время ВОВ) Суть моей деятельности заключалась в том, чтобы найти лазейку в системном коде и поменять его таким образом, чтобы обойти блокировку и получить полный доступ в Интернет. Я не была системным администратором, у которого были ключи доступа к центральному управлению, я вовсе не знала, кто в школе занимал эту должность, но кто бы ни был этот человек, свою работу он выполнял на высшем уровне. Целых пять часов я мучалась над мелким, длинным кодом. Изменить один символ равнозначно замене одного из генов в цепочке ДНК. Результат будет похожим: у человека с изменёнными генами изменится жизнь, а программа приобретёт другой функционал. Завершив программу на логической ноте, я сохранила написанное и перенесла документ на флэшку, которую нашла в одном из многочисленных письменных столов этой библиотеки. Устало вытягиваясь в кресле, я осознала, что отлично провела этот день: меня никто не дергал, я занималась тем, что мне по душе, меня не беспокоила боль в сердце и самое главное, торжественное событие — мне нужно собираться домой. В шесть часов вечера я пошла в свою комнату, чтобы собрать все нужные вещи. Как нужно доверять ученицам, полагаться на их сознательность и ответственность, чтобы выдать сотовый телефон, кошелёк, удостоверение личности — в общем всё, что находится в сумочке любой девушки. На кровати были приготовлены вещи для выхода «в свет»: мои синие джинсы и серая укороченная толстовка с логотипом университета. Все вещи находились в моем чемодане, где находился чемодан — неизвестно, но наверняка одежду выбирал мне Билл. Кто же ещё. Я переоделась, сменила обувь, распустила волосы и даже наложила слой тональника, чтобы скрыть синяки. Проверила сумку, больше из вещей мне ничего не дали, и перед выходом надела электронный браслет — обязательное условие выхода отсюда. Теперь у меня не осталось сомнений, что наше местоположение будет фиксироваться, в телефон наверняка установили подслушивающее устройство. Даже за стенами школы они будут следить за нами. Попытка совершить бегство — такое же отчаянное решение, как избавиться от браслета, отрубив себе руку. Других способов просто не было. Разница заключается лишь в том, что мы сменим обстановку, но всё равно будем шугаться от любого шороха и звука. За нами следят. Нас контролируют. Закончив сборы, я посмотрела на наручные часы, которые лежали в моей сумочке, и ужаснулась. Пятнадцать минут седьмого. Черт! Черт! Черт! Автобус, развозящий учениц по домам, отправляется ровно в шесть. Вот я идиотка! Я выбежала из комнаты и побежала по коридору, попутно отмечая мертвую тишину, выбралась через парадный вход на подъездную дорогу, завернула направо, там должна располагаться стоянка и… автобус. Но там было ничего и никого. Или? Постойте. Запыхавшись и обессилев, я забежала на стоянку и встретила там Глорию. Девушка грустно держала в руке рюкзак и оглядывалась по сторонам. Скорее всего, она, как и я, пропустила автобус. — Глория! — я буквально свистела от одышки. — Где все? Где автобус? Девушка мрачно на меня посмотрела и также мрачно произнесла, разводя руками: — Уехал уже. Тю-тю! Мы опоздали. — Черт! — суждено мне, видимо, остаться лузером. Я собственным здоровьем зарабатывала этот шанс, который сама же упустила. — Я слишком засиделась в библиотеке. А ты чего припозднилась? — Я… — Глория задёргалась и даже слегка покраснела, ей пришлось отвести взгляд на высокий серый забор. — Тоже работала. Я выдохнула, поставив кулаки на бёдра. И что нам теперь делать? Возвращаться обратно? Ни я, ни Глория, судя по её расстроенному виду, этого не хотим. Ждать автобус, чтобы попроситься на второй рейс? Бред, нас наверняка пошлют. Что же мы такие дуры? — Чего вы здесь стоите? Холодный, нелюбезный голос раздался аккурат за моей спиной. Не видя говорящего, я с точностью могла утверждать, кто это был, ведь у меня было время выучить его интонации наизусть. Я порывисто повернулась и чуть не врезалась в его грудь. Он стоял слишком близко. В своей любимой расстёгнутой на несколько пуговиц рубашке с закатанными рукавами. В лучах закатного солнца на его груди искрилась цепочка с подвеской. В одной руке — небольшой чемоданчик. И, конечно, несколько серебряных колец, от которых я не могла оторвать глаз. — Мы опоздали на автобус, — виноватым голосом проговорила Глория, спасая ситуацию. Мой язык пристыл к небу. Я даже глаз на него не могла поднять. Стояла как немая дурочка и теребила ремешок сумки. Только по тяжелому вздоху я поняла, как мы, наверное, уже достали Стайлса, как он раздражён и как жалеет, что заговорил с нами. — Следуйте за мной, — быстро сказал он и уверенно зашагал. Глория тихо пискнула от радости и даже запрыгала на месте. Я впала в ступор. Его слова значили одно — он собирается нас подвезти. Доктор Стайлс довезет нас до дома. Какими ещё словами передать мой шок! Это уму непостижимо. Для него это, наверное, плёвое дело. Подбросить девчуль до дома — да так любой мужик может. Тем более, когда одна из них сексапильная мулатка, ну а вторая… Не оставлять же ее тут. Я больше чем уверена, если бы он обнаружил лишь меня на стоянке, он бы в жизни не предложил подбросить меня до дома, а прошёл бы мимо. Мужчина разблокировал BMW x7, Глория не смогла сдержать рот открытым и разинула челюсть в детском удивлении. Меня дорогие тачки не впечатляли, поэтому я равнодушно села на пассажирское кресло, занимая место вместе с Глорией. Пока Стайлс складывал чемодан в багажник, девушка, как волчок, крутилась на месте, осматривая кожаный салон. — Мистер Стайлс, а вы тоже едите домой? — в отличие от меня Глория не боялась задавать идиотские вопросы Доктору, который грубо, неохотно отвечал. Односложно. — Да, я как и вы на выходные уезжаю домой. Домой? И где его дом, с кем он живет, к кому так спешит на выходные? Пока мы еще ехали за пределами Берлина, Доктор Стайлс настолько разогнался на трассе, конечно, ему позволял автомобиль, но складывалось ощущение, что он стремился поскорее избавиться от нас. Сбросить ненужный груз, обузу. Я хотела сосредоточиться на зелёном пейзаже за окном, на аккуратных домиках фермеров и маленьких магазинчиках, но картинка быстро ускользала из моего поля зрения. Стайлс резко выруливал на поворотах, один раз Глория съехала на меня, а второй — я плюхнулась на неё. — Вы же в Берлине живёте? — через сорок минут езды спросила Глория. — Ваши адреса, — жестко буркнул Стайлс, не утруждаясь ответить, я даже не поняла, что он обращается к нам. — Зиккингенштрассе, — сообщила Глория. — Планкштрассе, — следом озвучила я. Мы въехали в город, каждая из нас приникла к окну, вспоминая знакомые улицы, площади и достопримечательности, которых так не хватало за дни пребывания в школе. Теперь у меня будет возможность сходить на прогулку или прошвырнуться по торговому центру, заказать любимой еды и просто насладиться жизнью на свободе. По моим расчетам Доктор должен был сначала завезти меня, а потом Глорию, ведь моя улица находилась ближе по нашему маршруту. Но мужчина выбрал путь длиннее и по кольцевой сперва поехал на Зиккингенштрассе, где высадил Глорию. Девушка оживленно вышла и даже помахала мне и Доктору, прощаясь. — Хороших выходных, мистер Стайлс. До встречи, Эмелин. Её вытянутая, худенькая фигурка скрылась за поворотом, утемненным тенью цветущих лип. Ну вот мы и остались вдвоём. Хотел ли этого сам Доктор, раз решил сперва высадить Глорию, а потом меня? Нам оставалось проехать каких-то семь минут, за это время Доктор молчал. Слава Небесам! Он не осведомился по поводу состояния моего здоровья, но даже этому я была рада. Всё, что меня сейчас занимало, — это освежение в памяти родных мест. Изредка я бросала взгляд на Доктора, на его напряжённую челюсть и набухшие желваки, на побелевшие костяшки рук и постоянно дёргающуюся правую ногу. Я не обращала на это внимание. Сам предложил — вот и терпи до конца. Уверенно могу заявить, он меня ненавидит. У нас это взаимно. Наконец Доктор резко затормозил на моей улице. От неожиданности я ударилась лбом о переднее сидение. Сука, мне следовало ждать подобного сюрприза на прощание! Я собралась выходить, как тут он дал о себе знать, произнося следующие слова. Впервые он смотрел мне в глаза через водительское зеркало на лобовом стекле. — Школа не прощает беглецов. Свидетелей сразу убирают, — произносил он голосом могильным и траурным, будто на смерть меня отправлял. Я молча выслушала и поспешила выйти, обронив нейтральное «До свидания». С визгом тормозов Доктор пролетел мимо меня. Скатертью дорожка. Я не могла не удержаться, чтобы не помахать ему ручкой, пусть даже он не мог этого видеть. Я подняла голову и нашла взглядом своё окно, все ещё не веря, что я стою перед своим домом, на своей улице, в историческом центре Берлина, от которого рукой подать до главных достопримечательностей города. Пешком можно добраться до Рейхстага, Бранденбургских ворот, Потсдамской площади и известного бульвара Унтер-ден-Линден. Трёхкомнатная квартира на втором этаже четырехэтажного здания принадлежа моим родителем. Так как они жили на две страны, большую часть времени проводя в Штатах, я привыкла жить самостоятельно и считала эту квартиру своей. Зайдя в квартиру, я ещё долго стояла в прихожей, свыкаясь с чувством, что я наконец дома. Меня захлестнула сентиментальность, и я расплакалась, падая на диван в гостиной и зарываясь лицом в декоративную подушку. Боже, не верится, что я наконец-то пробудилась от кошмара. В приподнятом настроении я скинула с себя одежду, отправляя ее в стиральную машину, и пошла в ванную, где отмокала около часа, слушая любимую музыку и проверяя соц. сети. Переодевшись в домашнюю шелковую ночнушка цвета кофе с молоком и накинув сверху вязаный кардиган, о, Господи, он до сих пор пахнул бабушкой, я заказала себе традиционное пятничное Spice Combo из ресторанчика «Tex-Mex». Да, переходить через дорогу мне было лень. Объевшись до изжоги и вздутия, я устроилась на кровати и решила позвонить бабушке. Тревожить родителей я не стала. Никак не могу запомнить время в Нью-Йорке, да и к тому же они мне полностью доверяют и я не хочу отвлекать их от работы. Стоит отметить, мама с папой являются владельцами модельного агентства в Берлине, которое имеет представителей в «Большом яблоке». Вместо родительского номера я набрала номер бабушки, после устрашающих слов Доктора я не могла не удостовериться в ее добром здравии и благополучии. Бабушки такие бабушки. За сладкой беседой с бабулей я провела час, она расспрашивала меня о стажировке (мне пришлось наврать, за что я себя ненавидела), о том, что я ела на обед и ужин, и, конечно, не появился ли у меня кто-нибудь. Предоставив бабушке полный отчёт о своей жизни, я попрощалась и отбросила телефон на постель. Теперь меня ждёт клубничное мороженое и новый сериал. Но мечтам не суждено было сбыться. Телефон запрыгал от входящего звонка, я нехотя приняла вызов с неизвестного номера. — Это я, — от известного голоса я подскочила в кровати и отложила ложку с мороженым. — Я звонил тебе. Ты всё время недоступна. Я только и могла думать, что он опять сменил номер и снова нашёл меня. — Я слышал, ты получила стажировку в хорошем месте. Поздравляю! Я всегда знал, ты умная девочка. Как и всегда он говорил медленно, даже плавно, гипнотически. От беспокойства и волнения я не могла вымолвить и слова, мои пальцы дрожали, а внутри всё ныло и холодело, к горлу подобралась знакомая тошнота и слёзы. — Пожалуйста, — я заплакала. — Мистер Цвинге, не звоните мне больше. Прошу! Забудьте меня! Я оторвала трубку от уха, чтобы он не слышал, как сокрушенно и неутешно я обливаюсь слезами. — Не могу. Я не смогу, — продолжил он, шепча в динамик. — Каждый раз, когда я смотрю в зеркало, я вижу тебя. Я всё помню. Поговори со мной, Але… Отчаянным броском я швырнула телефон о стену. Аппарат разбился, ну и черт с ним, он всё равно прослушивался. Сворачиваясь в позу эмбриона, я с головой накрылась одеялом и закусила уголок подушки. Больно-больно, что даже заскрипели зубы. Так не плакала я даже в школе, когда страдала от травли в младших классах. Такой ненависти я не испытывала даже к Доктору. Я не хотела вспоминать прошлое, но его звонок разбередил старую рану. За эти годы я успела выучить: избежать кошмаров невозможно, нужно смириться и попытаться уснуть. И побыстрее проснуться…