Dr. Unknown

Some things don't work Some things are bound to be Some things, they hurt And they tear apart me

С неимоверной тяжестью открываю глаза, не в силах понять, от чего я проснулась. Я ведь спала? Но где? Где, черт возьми, я нахожусь? Пытаюсь приподнять чугунную голову, чтобы осмотреть обстановку, но виски больно взрываются мерцающей, ритмичной пульсацией, и я снова бросаю голову на подушку. Ничего не чувствую кроме невыразимой боли. Ни о чем не могу думать, ведь всё внутри будто заплыло жгучим свинцом. Ничего не могу разглядеть кроме белого потолка с едва живыми помехами. Левый глаз страшно скребёт непонятная боль, правый глаз безуспешно исследует комнату. Через пять, а может целых тридцать минут сокрушенного, бестолкового проминания койки я попыталась встать. Осторожно, будто боясь поранить саму себя. Мне удалось занять положение сидя, но вот спину я выпрямить не смогла, весь позвоночник ныл и скулил, как и вся я. Переждав временное потемнение в глазах, я, опершись рукой о жёсткий матрац, встала на ноги. Меня сразу же качнуло в сторону, к счастью, там оказалась стена и окно, зарешеченное стальными прутьями. Удерживаясь о стену, я осмотрелась. Это была камера или карцер, очень крошечное и узкое помещение, предназначенное для заключения душевнобольных, людей с суицидальными наклонностями или злостных преступников. Кем я была из них? Правильно, никем. Я никто. Прищурив полуживые глаза, смогла различить в комнате рукомойник без острых углов, нелепо пристроенный в дальнем конце от окна, пластмассовое судно, железный скелет кровати и зеркало на одной из серых стен. Я попыталась подойти к нему. При близком рассмотрении это оказалось совсем не зеркало, а фанера, обтянутая какой-то отражающей фольгой или бумагой. Ещё бы, нужно убрать все возможные способы причинить себе вред. При близком, но неточном рассмотрении в отражении оказалась не я, а босоногая Эмпти. Избитая и морально униженная девушка. Я вытянула шею и придвинулась вперёд. Левая сторона моего лица пестрела синими и красными красками. Запекшаяся кровь на губе. Безнадёжная припухлость на щеке. И самое страшное — заплывший глаз. Я выглядела уродом, женой абьюзера, обьектом манипуляции выродков Дьявола. Боль, такая же безысходная и горькая, принесла осознание, что произошло вчера и что происходит сегодня. Меня завербовали. Я нахожусь не дома, не у подружки на ночёвке, я варюсь в Адском котелке, размешиваемом самим Гитлером. А его подсобник вчера надо мной здраво поиздевался. Даже эта комната была доказательством тому, что выхода нет. Но это только на первый взгляд. Пока ещё я не знаю, что от меня требуется, как будет проходить обучение, сколько свободы мне отвесят на весах. Я ничего не знаю о своём положении кроме того, что я Эмпти. Пустышка. В пустой комнате. С пустыми мыслями. Пустые попытки сбежать отсюда. Если меня отлупили за какие-то дерзкие безадресные слова, что со мной сделают, если я решусь пойти против них. Только не в одиночку. Одна я не справлюсь, дураку ясно. И я сейчас имею в виду не наставников, будь они неладны, а других девушек — учениц этого гадюшника. Только где они все? Пока я с чувством пустоты и безразличия вглядывалась в своё размытое отражение, за дверью кто-то зашуршал, и через секунду раздался металлический лязг и на пороге появился он. Билл с подносом в одной руке и пакетом со льдом в другой. Мне хватило одной секунды, чтобы увидеть его и мгновенно отвернуться. Во-первых, для меня мужчин, поднимающих руку на женщину, попросту не существует. Во-вторых, я не позволю ему насладиться проделанной фасадной работой, он ни за что не увидит, что со мной сотворил. Я до крови сжала губы, чтобы не расплакаться. Ты не тряпка. Ты не рохля. Ты не слабачка. Просто сейчас у тебя тяжёлые, сложные времена. Со всем в этом мире можно бороться… Успокаивай себя и дальше. Успокаивай себя, наивная глупышка. Грузные, мощные шаги осеклись рядом со мной. Я чувствовала оголенными нервными окончаниями присутствие этого подонка, его скрытое глумление, даже его неимоверную силу, дышащую во вздутых мышцах. — Посмотри на меня, — низким голосом сказал он. Я даже не дёрнулась, не шелохнулась, притворилась мёртвой. Неживой. Билл не стал повторять дважды и рывком руки развернул меня к себе. Его зелёные глаза заметались по мне сверху вниз и обратно. Несколько долгих секунд он меня внимательно рассматривал, а потом молча вручил пакет со льдом. Я осталась недвижима. Билл хмуро сдвинул брови и самостоятельно приложил пакет к моей опухлости. Я дёрнулась от обжигающего холода, здоровяк поймал меня за руку и, смеясь уголками губ, проговорил: — Ну же, сама виновата. Не надо со мной конфликтовать. Если не научишься держать язык за зубами, подобное будет повторяться чаще. По его глазам вижу, как он жаждет почаще распускать руки. Мне тоже трудно не провоцировать его, когда прямо сейчас хочется разбить ему челюсть и раскрошить череп. Но пока во мне нет стольких сил, я лишь глупо морщу губы и отвожу глаза. Бессмысленные глаза. Всё потеряло смысл, стоило мне попасть сюда. — Правило первое: всегда смотреть наставнику в глаза! — он громко прокричал и, взяв меня за подбородок, заставил потонуть в его плесневелых болотах. До чего же противно там барахтаться. Продержав зрительный контакт десять секунд, Билл сделал шаг назад, я смогла спокойно передвинуть пакет на глаз, теперь буду видеть его лишь одним глазом. — Как закончишь, обязательно позавтракай. За неимением стола в этой комнатушке, Билл расположил поднос с завтраком на кровати. Я бездумно посмотрела на глубокую миску с чем-то отвратительным и обратилась к Биллу: — В вашей хваленной школе нет столовой? Билл сложил руки на груди, я невольно перевела взгляд ниже его лица, задержала всего на несколько секунд. С одним рабочим глазом требуется больше времени, чтобы понять, что перед тобой находится. На данный момент это глыбы, которыми он отлично орудует. — Конечно, есть. Первое время каждая ученица будет завтракать в отдельной комнате, чтобы… Я закончила за него: — Чтобы не образовывать коалиций. — Да, чтобы не строить общих планов. Планов, обреченных на провал, — Билл зловеще улыбнулся. — Я же предупреждал тебя, отсюда пути нет. Так что если хочешь спокойную жизнь, лучше сотрудничай со мной. Да, Эмпти? Я неуверенно качнула головой. Пусть уходит. Неужели непонятно, что я всем своим существом не хочу здесь находиться. Однако, как искать выход там, где есть только вход? Билл ещё некоторое время потоптался на месте, оббежал взглядом собачью конуру, куда меня запихнули, собачий корм, который мне подсунули, мою грязную футболку, испачканную кровью, мой опухший глаз. Было ли в его чертах сожаление, сочувствие, участие? Нет, такие чувства, видимо, уже давно искоренили в этом человеке. А и зачем они ему? Политика кнута отлично себя зарекомендовала, а кто будет напрягать задницу, чтобы испечь пряник, найти к каждому подход? Проще уговорить кулаком, а не словом. — Через десять минут зайду к тебе кое-что принесу, — безучастно озвучил мой наставник. Он вышел и затворил дверь на всевозможные затворы. Я удручённо побрела к кровати, плюхнулась рядом с подносом и, защепив нос пальцами, начала втюхивать в себя баланду. Хорошо, что консистенция ее была кашеобразной, с твёрдыми кусочками я бы не справилась. У меня болела челюсть, но я всё равно была готова кусаться. Съев всё до последней капли, я устало привалилась к стене на кровати, закрыла глаза, ожидая следующей злой издёвки от судьбы, повернувшейся ко мне чумазым задом. Пребывая то ли во сне, то ли наяву, я опять услышала затвор двери и последовавший позже голос Билла. — Я принёс тебе чистую одежду и медицинскую карту. Жду тебя через пять минут. Сделав всё по предписанию Билла, я вышла в коридор, очередной узкий коридор, обделённый достойным освещением. Вдоль стены тянулись безымянные двери в такие же подсобки, в которой обитала я. Вот, значит, как нас содержат. А где их библиотеки, залы, комнаты отдыха? Фуфло! Нас развели. Билл провёл меня по коридору, постоянно косясь в мою сторону, и привёл к двери с надписью «Медицинский корпус». — Всё, дальше ты сама. Наставник меня покинул, я осталась одна перед неизвестной дверью с весьма пугающей надписью. У меня в руках медкарта, в голове слова обезьяны про медосмотр, перед мысленным взором вечно хмурый доктор. Сложить все зацепки в уме и сопоставить их в единую картинку мне не составило труда. Это был медосмотр, которого избежать было невозможно. Я повернула ручку и заглянула за дверь, просовывая здоровую половину лица. В глаза, привыкшие к темноте, ударил пронзительный, белый свет. Кажется, это единственное место в школе, хоть сколько нибудь освещённое. Всё же это медицинское помещение. А как иначе, в больницах всегда чисто, бело, светло и чуть-чуть страшновато. Я, конечно, проходила стажировки в разных больницах, госпиталях, но разница в том, что я знала чего ожидать. А здесь… Вздохнув полной грудью, я затворила за собой дверь. Я очутилась в узком, но не сером закутке, по обеим сторонам которого топтались другие ученицы, выстроенные в шахматный порядок. Очередь. Как и в первый день, я заняла свободное место и молча окинула взором лица Эмпти. Правильное они всё же название нам придумали. Пустые глаза, пустые губы, лишенные слов, пустые, скупые движения. Пустота поглотила нас. От нечего делать я раскрыла свою медкарту. Это была медкарта из моего университета. Фотография, на которой я запечатлена зелёной первокурсницей, как пятно из прошлого, режет глаз своей неуместностью. Мое настоящее имя вычеркнуто, а вместо него приписано Эмпти и какой-то код. Наверное, вместо фамилии. Я ещё некоторое время листала пожелтевшие страницы, как вдруг из двери в кабинет врача вылетела девушка. Она отчаянно толкнула дверь и бестолково остановилась на месте. Лицо бедняжки горело красным, глаза не сдерживали слёз. Она рыдала навзрыд, не обращая ни на кого внимания. Сочувствие переполнило мое сердце, мне самой захотелось расплакаться, но усилием воли я себя сдержала. В слишком маленьком пространстве не было наставников или горилл-охранников, поэтому одна из учениц тихим, сочувственным голосом спросила: — Что случилось? — ученица заикалась и всё не решалась подойти к бедняжке. Никто не решался, мы боялись покинуть клетки шахматной доски. — Я же… — она давилась слезами и не могла вымолвить ни слова, трясущимися пальцами девушка вытирала красные глаза. — Я же девственница. Я же никогда… А он! Она оборвалась и, уткнувшись подбородком в грудь, снова поддалась рыданиям. Казалось, что-то рвалось в её груди с болезненным треском, что-то разгоралось и огнём опаляло её чистое, неискушенное существо. Я поняла одно: над девушкой скорее всего надругались. Кто бы ни находился там, он оказался извращенцем, злоупотребляющим своими полномочиями. Она же ещё невинна! Какой же это удар для девушки! Я начала бояться, я начала злиться, я начала сдирать краску со стены, я начала трястись. Чего ждать мне? Изнасилования? Медицинских опытов? Я не готова к такому, да и кто из нас готов? Девушка замотала головой, будто в попытке избавиться от того, что произошло за этой идеально белой дверью, и, слегка прихрамывая, прошагала мимо нас всех — каменных бесчувственных изваяний. Никто из нас не протянул ей руки помощи, никто из нас не ворвался в кабинет, когда услышал её приглушённый крик. Мало ли, может, она вздрогнула от холодных рук врача или увидела свой вес на весах. Я не могла подумать об этом. — Кстати, кто из вас Эмелин? — обернулась к нам девушка уже у самой двери. Каким Богам мне молиться? Какую читать молитву? Как долго ждать от неба помилования? Я уже ни в кого не верю, даже в себя. — Это я, — тише прощальных слов, произносимых над могилой усопшего, сказала я. — Ты следующая. Девушка испарилась в темном коридоре, откуда нас приводили, уже за закрытой дверью послышался новый каскад стенаний. Я нервно сглотнула и, сжав до боли медицинскую карту, медленными шажками подошла к двери. Чистая белая дверь, за которой находится чёрный, грязный, похотливый монстр. С неимоверным усилием я подняла глаза и долго всматривалась в табличку, неуклюже приделанную к двери. Доктор Стайлс Всего два слова, которые мгновенно отравили, очернили мою кровь. Сепсис. Всего шесть букв его фамилии, что победным салютом вспыхнули в памяти несдержанными словами Билла. Возвращение памяти. Я долго ломала голову над фамилией того самого изверга доктора. И вот оно горькое осознание правды. Кто следующий приглашён на бал чертей? Я! Кабинет доктора ничем не отличался от медицинских кабинетов в школе или университете. Стены, покрытые белой штукатуркой, навесной потолок, белые шкафчики со стеклянными дверцами, отличное освещение и большое окно, выходящее на озеленённую территорию школы. Высокие, столетние дубы склонили свои кроны над зданием, заталкивая тени в каждое окошко. За обычным столом сидел доктор. Постойте, он точно был доктором? На мужчине не было специального костюма, как на медперсонале в больницах, где мне удалось побывать. Вместо спецформы доктор был облачен в такую же белую борцовку, как у Билла, поверх беспечно была наброшена тонкая рубашка нежно-желтого цвета, как лимонное мороженое. Неформальное одеяние позволяло увидеть то, что никак не ожидаешь увидеть на теле доктора. Беспорядочная канитель рисунков и завитков татуировок. Они покрывали его грудь, шею, руки… Это было немыслимо! Засмотревшись на неформала доктора, я забыла, с какими бушующими эмоциями сюда пришла, забыла, что хотела кинуться к нему и попытаться отомстить. Опять всё это я мысленно проделывала в голове. Теперь же я пытаюсь понять, что он мог сделать девушке, покинувшей кабинет в слезах. Доктор выглядит спокойно, собранно, его лицо, склоненное над записями, — бесстрастная маска. Его кудри, наоборот, казалось, сообщают больше, чем безразличные глаза. Завитки волос стремились в разные стороны, как голоса, перекрикивающие друг друга на политических дебатах. Что же он был за человек? Если его и вовсе можно было назвать человеком. — Может, ты наконец закроешь дверь? Выдал доктор, оторвавшись от стола и посмотрев на меня бессмысленным взглядом. Даже этого хватило, чтобы вызвать во мне отторжение к этому человеку. Пряча кулачки за спиной, я тихо притворила дверь и, проходя к столу, заняла стул напротив доктора. Он снова погрузился в бумаги, наверное, вёл журнал учета. Я поколебалась и всё же протянула ему свою медицинскую карту. — Вот моя медкарта, — будто боясь его потревожить, я беззвучно положила карту на стол, рядом высилась стопка из других медицинских карт. — Можешь сходить с ней в туалет! — низким, раздражающим тоном проговорил он, не одаривая меня взглядом. Внутри себя я улыбнулась, он запомнил мою шуточку и ответил мне тем же. Идиот. Что он вообще собирается со мной делать? Сложив руки на коленях, под тихое шуршание ручки доктора я бесцельно осматривала предметы в кабинете. Ничего необычного, что могло бы охарактеризовать его как личность. Никаких зацепок, подкинувших пищу для размышления. Такое же безликое, лишённое имени пространство, как и сам доктор. А как его, кстати, зовут? — И долго ты будешь здесь сидеть? Я нахмурилась и поймала взгляд доктора. Не успела я и рассмотреть цвет его глаз, он тут же покосил взгляд и быстро вернулся к своим бумагам. С ним правило Билла не действует. — Проходи в соседний кабинет для осмотра. Я скоро подойду, — твёрдо известил доктор, не обращая внимания на мое присутствие. Я незаметно съежилась, осмысливая его фразу. Осмотр? Всего одно слово, заставляющее мои внутренности сначала перевернуться, а потом замереть в акробатических позах. Скрещёнными друг на друге руками чувствую, как учащается сердцебиение, пульс никогда врать не может. — Какое из слов тебе непонятно? — строго проговорил доктор, изучающе всматриваясь в мое побелевшее лицо. Он же должен был заметить синяк, покрывающий половину моей испуганной физиономии. И каково ему? Фиолетово? — Слово «нижнее белье» тебе знакомо? — я кивнула. — Вот иди в соседний кабинет и готовься к осмотру. Надеюсь, я предельно ясно объяснил? Непонимающе я поднялась со стула и начала медленно пробираться к смотровой. Казалось, что ноги заплетались в густой грязи, мешавшей сделать уверенный шаг. Наверняка я шла очень медленно, шла, как на расстрел. Медицинский осмотр. Само слово «осмотр» предполагает, что доктор, неважно мужчина или женщина, осматривает тебя либо глазами, либо руками. В этом нет ничего сверхъестественного. Осматривание тел пациентов предполагает профессия доктора, любой специализации. Этими простыми истинами я пыталась себя убедить войти в смотровую, но тщетно. Меня что-то отталкивало, вероятнее всего, персона доктора. Доктора, который оклеветал меня, дал знак разукрасить мне лицо, не помог пострадавшему от чужих кулаков. Доктор, который и доктором то по сути не является. Он нарушает все пункты клятвы Гиппократа. — Так я и знал, — из бурного потока мыслей меня вывел разочарованно-смешливый голос доктора. — Только не говори мне, что никогда в жизни тебя не осматривал доктор. Я посмотрела на него невидящими глазами, мое лицо наверняка исказилось гримасой неподдельного страха. Я шевельнула губами и породила тихий ответ: — Честно говоря… — с трудом просипела я. — Честно говоря, — намного звонче и громче произнёс доктор, прислоняясь бедром к подоконнику и глядя на меня исподлобья. — Честно говоря, в тебе нет ничего особенного. Нет, скажи, ты правда полагаешь, что в тебе есть что-то такое-разэдакое, чего я не видел ни у кого другого? Да брось! Ты такая же как все, ничего нового я не увижу. Таких как ты за свою практику я поведал сотнями. Чем быстрее ты всё сделаешь, тем тебе же лучше. Поторапливайся, в коридоре ещё десятки таких же Эмпти. У тебя сорок секунд. Проговорив слова поддержки, напутствия или унижения, доктор скрылся за ширмой, оставляя меня перед неизбежным выбором. А он ведь прав. Это всего лишь тело, которым нас наделили благодаря стараниям мамы и папы. Во мне нет каких-либо аномалий, уродств. Я обычная нормальная девушка, не отличающаяся чем-то выдающимся. Наверняка доктор такое повидал за свою карьеру, что на меня посмотрит сквозь пальцы. Его слова смогли меня убедить и успокоить. Чем быстрее я сниму с себя одежду, тем быстрее уйду отсюда. Надеюсь, он не будет делать ничего унизительного, что могло вызвать крики и слёзы у предыдущей ученицы. Возможно, она просто застеснялась своей наготы. Это вполне естественно для невинной девушки. Немедля я прошла в смотровую, скинула одежду на кушетку для осмотра и, оставаясь в одних лишь трусиках, стала ждать. Я закрыла глаза, делая глубокий вдох. Я забуду, что я девушка. Я забуду, что я есть. Я забуду, что меня осматривает мужчина. Я забуду, что ненавижу его. — Вы уже здесь? — нетерпеливо выкрикнула я, стоя спиной ко входу в смотровую. Я не смогу смотреть ему в глаза, представ перед ним в чём мать родила. — Я уже давно тут, — отозвался доктор совсем близко со мной. Сердце мгновенно пустилось в пляс. Как долго он тут стоит? Может, он вообще не уходил и наблюдал, как я раздевалась? Извращенец. — Как давно? — зачем-то спросила я. Пусть не отвечает на эту глупость. Пожалуйста, мне будет легче, если он промолчит. — С самого основания, — ответил доктор не совсем на мой вопрос. Значит, он уже давно тут работает, мои шестеренки отважено заработали. Стало быть, он знает здесь всех и вся, знает, на кого работает эта организация, как тут всё устроено, знает внутренний механизм. Я могла бы попытаться спросить доктора об этом, но не смогла. Нет, не смогу, не смогу. Только не в таком виде. Доктор приступил к осмотру. Я слышала его ровное, спокойное дыхание, когда он подошёл к моей спине. А что у меня на спине? Узор стены, в которую меня вчера вдолбили? Рассматривает? Оценивает? — Разведи руки, — скомандовал он. Я послушно развела руки в стороны. — Переломы были? — спросил доктор, проводя рукой в перчатке по моей руке. Я слышала какой-то подозрительный шорох, но не могла определить, в каком положении находится доктор. На полусогнутых рассматривает узор на моих трусах, ищет пропущенные бритвой волосы на ногах. — Я к кому обращаюсь? — грубо рявкнул он. — В медкарте указано, — запищала я, задерживая дыхание и жмуря глаза. Пожалуйста, быстрее. — Я уже сказал, как тебе с ней поступить. Я занимаюсь практикой, а не чтением туалетных папирусов. Доктор продолжал ощупывать руками мою спину, постукивать по лопаткам, проводить линию вдоль позвоночника. Его руки не были холодными, но всё равно мое тело предательски покрылось противными мурашками. Я уже начинала сходить с ума. Так долго это тянется! — Нагнись вперёд. Ну вот настал момент, когда его извращённые мыслишки взяли верх над профессионализмом. Сейчас он «нагнёт» меня, а там… Издав грудной возглас, я наклонилась вперёд и сразу же накрыла грудь руками. — Руками себя не трогать! — в голосе доктора зазвучали стальные нотки, он несильно шлепнул меня по руке, и я сдалась, полностью соглашаясь на этот беспредел. Нет, конечно, ему можно было придумать оправдание. Возможно, он проверяет, нет ли у меня сколиоза или искривления спины. Всё может быть. — Вы здесь единственный доктор? — вниз головой проговорила я, видя лишь коричневые брюки мужчины. — А это имеет значение? Я ничего не ответила, вряд ли дождусь от него правдивого ответа, который меня удовлетворит. Доктор обхватил меня за предплечье, давая знак выпрямиться. Я потрясла всеми конечностями, стряхивая онемение и принимая привычную позу. Через секунду доктор за плечо развернул меня к себе лицом. Срань! Что делать? Куда провалиться? Куда улетучиться? Как исчезнуть, не оставив за собой следов? Я встретилась с его зелёными, въедливыми глазами, которые не мигали, а прожигали насквозь. Он целых десять секунд изучал лишь глазами мой опухший глаз и посиневшую щеку. Потом его глаза опустились ниже, ещё ниже, он сделал два шага назад и поставил руки на пояс. Я повернула голову в сторону и сдавила холодные губы. Я никто. Я ничто. Пустышка. Пустышки не могут ничего чувствовать! Но я чувствовала этот стыдливый огонь, поглощающий всё моё тело, этот скользящий взгляд, задерживающийся там, где не надо. Я не хочу чувствовать! Отучите меня! — Что это за пятна на правом запястье и на правом бедре? — озвучил доктор вопрос, осматривая мои ранения, полученные в «бою». — Это следы кислоты. Давно был неудачный опыт, — быстро пробубнила я, не смотря на него, а в тысячный раз изучая покраснения на теле. Вроде это произошло давно, а казалось, что совсем недавно. Этот злосчастный инцидент, заставивший меня посмотреть на мир другими глазами. Без розовых очков. — Как же хорошо, что мы тебя не взяли, если ты даже элементарно техники безопасности не знаешь, — усмехаясь произнёс доктор. — Можешь одеваться. Не успела я и глазом моргнуть, как он вылетел из смотровой. Я недовольно фыркнула, натягивая тренировочные шорты. Нашёл всё-таки способ напомнить, как по-свински они со мной обошлись. Паскуда! Всё это было, чтобы поиздеваться надо мной. В миллионный раз. Какой он доктор? Он — шарлатан, выдающий себя за того, кем не является. Рассматривает тут испуганных девок. Вот и всё, что он умеет. Ах да, ещё сочинять тестики на туалетной бумаге. Даже карту мою не удосужился изучить. — А вы всё-таки взяли ту лгунью? — выкрикнула я из смотровой. — Других претенденток не было, — ответил доктор. Я не смогла распознать нотки, доминирующие в его голосе. Скорее всего, издёвка на грани с сарказмом. Он откровенно смеялся надо мной. Ладно, возможно, оно и к лучшему. Меня «пристроили» в другую, так скажем, область знаний, в которой я намерена развиваться и в итоге преуспеть. Доктор ещё покусает локти, когда кореянка преподнесёт ему очередную подставу, он ещё усомнится в ее знаниях. Я не сомневаюсь. Одевшись, я вышла из смотровой и подошла к столу доктора. Тот сразу же спросил, будто ждал меня: — Тебя же где-то задействовали? Я не поведусь на это. Никогда не поверю, что он будто бы не в курсе, куда меня определили после провала. Хочет иной раз надо мной поглумиться, услышать из моих уст слова обиды, увидеть, как я страдаю, что не попала в центр по специальности. Пусть подавится желчью моих слов. — Направление «Информационные технологии». Буду учиться составлять программы, взламывать базы данных, подбирать системные ключи и пароли, как настоящий хакер, — с огоньком в глазах и азартом в голосе молвила я. — Можете не сомневаться, что я достигну того уровня, когда смогу сломать вашу организацию, всю вашу подпольную школу. И вас сломаю, док, вы же часть этой неживой системы. Такой же бездушный, безжизненный. Язвительно проговорила я, глядя в его глаза. Меня ничто не останавливало, стеснение пропало, закрепощённость сменилась лютой ненавистью и злобой. Я буквально кишела злобными планами по уничтожению этой конторы. Развернувшись я пошла прочь, чувствуя удовлетворение от сказанного. Пусть знают, что не на ту напали. Я ещё покажу свой потенциал. Остановившись снаружи у двери, я с улыбкой на лице подняла глаза на вылитые золотом буквы на табличке. Доктор Стайлс. Ещё раз прочла я про себя. Не думая, я ловко отворила дверь и влетела в его кабинет. — Кстати, док, — Доктор Стайлс раздраженно нахмурился, потемнел на глазах, уменьшился в размерах, сделался таким пасмурным и хищным. — Эта табличка на двери, зачем она вам? Какой же вы доктор после того, как закрыли глаза на вчерашний инцидент. Надобно исправить. Злость выступила из каждой его клеточки, каждой поры на лице. Он едва сдерживал себя, сидя в неудобной позе на стуле. Чтобы лишний раз не провоцировать его, я весело выскочила из кабинета. Подойдя к двери, вцепилась пальцами в табличку и отодрала её. Бросила на пол и вдавила в неё подошву кроссовка. Остаток дня мы провели, занятые экскурсией по школе. В сопровождении наставников нам показали тренировочную базу, классы для обучения, библиотеки, спортивные залы, бассейн, комнаты отдыха. Единственное, нас не провели на территорию вокруг здания, но сообщили, что снаружи есть беговые дорожки, открытый бассейн, стрельбище и полоса препятствий. Уставшая, я плюхнулась на свою неудобную кровать. Наступил вечер, небо в зарешеченном окне подернулось таинственной дымкой, предвещающей о наступлении ночи. Хорошо, наверное, сейчас на свежем воздухе. Если бы я могла прогуляться под луной, хотя бы с одной из учениц. Если бы… Вскоре в каморку вошёл Билл. Он должен был принести мне ужин, но в его руках не оказалось подноса. Поднявшись в кровати, я спросила: — А где ужин? Затворив дверь на щеколду, Билл подошёл к изножью кровати. Я машинально встала и устремила взор на него. Он загадочно шарил по мне взглядом. Он всегда сначала молчит, а потом выдаёт какой-нибудь номер. — Разве я не предупреждал тебя сегодня утром? — ровным голосом проговорил он. Я промолчала. — Разве я не говорил тебе следить за своим языком? Он сжал кулаки и выкрикнул последние слова, уже задыхаясь от ярости. Мгновенно я отступила назад, но уперлась икрами в решётку кровати. Билл фирменно покачал головой. Доктор! Опять он! Он все доложил моему наставнику! Подлец! Ненавижу! Ненавижу! — Билл, я могу объяснить, — готовясь к худшему, залебезила я не своим голосом. — Нет, это я могу объяснить, — он осклабился. — Повторенье ведь мать ученья. Да, Эмпти? Неустанно я проклинаю себя. Во мне нет ничего особенного.