Тот, кто забрал твою улыбку

Изящные пальцы музыканта легкими, почти невесомыми касаниями перебирают струны циня. Его глаза опущены. Казалось бы, он всецело поглощён игрой. Но то и дело словно украдкой из-под ресниц поглядывает на сидящего перед ним, чуть поодаль и на пару ступеней ниже. Мелодия льётся подобно журчащему потоку, обволакивая невольного слушателя и унося с собой. В ней шелест листвы под дуновением весеннего ветерка и трели птиц, и шорох свежей травы, в которой кипит жизнь. Тот, для кого он играет, уже не пытается сопротивляется чарам этой песни, подкрепленной духовной энергией музыканта. Он с самого начала знал, что это бесполезная трата сил, но цепкий ум не пожелал сдаваться без боя, а подавляемые эмоций то и дело прорывались на поверхность сознания, хотя его тихий, но отчетливый в этом пустом пространстве голос почти всегда оставался ровным и спокойным. Как и того, кто иногда прерывал свою игру, чтобы задать очередной вопрос. Человек случайно заставший такую сцену даже мог бы принять её за приятное времяпровождение двух просвещённых умов — неспешная беседа под ласкающие слух звуки дивных мелодий. Но случайных свидетелей здесь быть не могло на мили и мили вокруг. Глаза единственного слушателя сейчас будто затянуты легкой дымкой, но взгляд всё ещё сознательный и устремлён он на музыканта. Он сидит ровно, чинно, с прямой как струнка спиной. Одет без изысков, но со вкусом. Распущенные волосы по бокам заплетены в аккуратные косички и собраны в свободный пучок. Миловидное лицо. Благоприятного впечатления от его облика не портит даже пустой рукав его одеяний. Он держится безупречно и выглядит предельно собранным. Музыкант любуется его видом и гордой осанкой. На губах играет едва заметная улыбка. Он испытывает своеобразную гордость за сидящего перед ним и в то же время наслаждается этим упоительным чувством контроля. Для него этот человек сейчас одинаково привлекателен снаружи и внутри. Не как объект вожделения. Как ценная и занятная вещица. Строптивый, гордый, упёртый и такой умный. Как же быстро ломались другие уже от первых аккордов этих мелодий. А этот ещё умудрялся дерзить, не изменяя ни выражения лица, ни тона. И его тонкие шпильки достигали цели, хотя музыкант ни словом, ни жестом не выдал этого. Музыканту было очень любопытно, на сколько его хватит, как же долго продлится сопротивление. Он не хотел прибегать к более жестким методам ментального подчинения, чтобы ненароком не перегнуть, словно боясь сломать дорогую игрушку. Усовершенствованный им сборник темных мелодий испытан на многих, но тот, кто сейчас подвергается их воздействию — особенный. Такой гибкий и увёртливый ум — редкая находка. Музыкант гордится и собой, ведь это он вернул его. Он по какой то причине не помнил, почему эта цель была настолько важна, но тем не менее знал, что этот человек должен быть возвращён в мир живых и он нужен ему, Верховному заклинателю Лань. Светлому Князю, которого превозносили и почитали, но в то же время в тайне опасались многие. Ведь никто из тех, кто посмел открыто противостоять ему, не задерживался надолго в этом бренном мире. Никто не мог бы сказать наверняка, что причиной их безвременной кончины стало именно несогласие с политикой Ордена, но совпадения были слишком очевидны.

***

— … и чего же ты хочешь сейчас, А-Яо? — он смотрит перед собой, снисходительные нотки в спокойном, почти ласковом голосе. Рука замерла на струнах, заглушая инструмент, последние аккорды утихли и всё вокруг замерло, даже воздух словно застыл в ожидании. — Тебя. Я хочу тебя Лань Сичэнь — так же ровно, негромко, но отчётливо, без тени эмоций звучит в ответ.