Поздней-поздней ночью все люди спят, а я не сплю. Пишу стихи и плачу, и мультики смотрю.

— Вот вы думаете, что я глупый мальчишка, но даже не подозреваете, что я важнее вас всех вместе взятых, — заявил горделиво Фёдор, снимая свои любимые золотые цацки, когда заметил косые взгляды новых кравчих Грозного. Царь их отправил в соседнюю комнату, оправдываясь тем, что ему нужно побыть наедине. Феденька очень удивился такой реакции, и у него в голове на секунду промелькнула мысль, что он совершенно не знает государя. Но настоявши на обратном, он благополучно покинул парадную и уселся с остальными, которых прогнал батюшка-царь. Присутствующие решили не обращать внимания на колкости Басманова и только его образ в их головах переставал приобретать ясную картинку, пускай большинство считало его обычной выскочкой. Те, кто так считал, неудволитворительно вздохнули, а кто-то даже закатил глаза. Федя расхохотался с такого в голос: — Да не уж то тебе не стыдно?! — возразил самый молодой боярин, пылкость и темпераментность которого не прошли с годами, — Я старше тебя в два раза, а кто-то из них и в три! А ты позволяешь себе такое поведение! — Позволяю, потому что знаю, что дороже Иоанну, чем вы, — откинулся на подушки Басманов, расстелая свои до ужаса красивые локоны чёрных волос. С такого заявления уже все ахнули и обратили свои взоры на Федю. Опричник же сделался суровым, опасным по своему виду, с острым, хищным взглядом. Заметив такого Фёдора, можно было бы обжечься об такую опасную стать. Бояре, как заварожённые смотрели на этого красавца и не могли вымолвить и слова. Они хотели расспросить Басманова, прикоснуться к нему, но его вид не позволял, он пугал. Он пугал и заставлял восхищаться. Нет, не заставлял. Он был создан для того, чтобы им восхищались! Фёдор словно гипнотизировал, но для этого не прилагал ни капельки усилий, он просто существовал. Существовал и тем был только идеальнее. Довольный таким эффектом опричник грациозно поднялся и подошёл к одному из многочисленных зеркал, что были у него. Все остальные проследили заворожённым взглядом. Около своего отражения Басманов снова превратился в страстно-лукавого льстеца. Он аккуратно поднял зажённую свечку: — И не надо думать, что я колдую, ведь это не так... — он наклонил свечу, и горячий воск каплями стёк на его шею. На секунду Федю охватило страхом, но тут же жидкость растеклась по ключицам, доставляя невероятное удовольствие, от которого был трудно сдерживать вздохи. Басманов закусил губу, любуясь своим отражением. Свой вид в зеркале отвлёк его от воска, но тот продолжил стекать по груди, снова вызывая волну животного удовольствия. Фёдор опёрся о стену, заставляя остановить нахлынувшую эйфорию: — А может и колдун, — ухмыльнулся он то ли своим мыслям, то ли присутствующем. Удоволетвёрнной походкой он вышел лишь в одной рубашке на улицу. Все удивились прошедшей сцене. *** Мысли обрывками метались в голове и не хотели становится на свои места. Это выводило и до того расшатанную нервную систему Грозного. Он бесился и злился на себя из-за того что не мог решиться. Он не мог объявить о своём решении даже для самого себя, нечего было и говорить о его исполнении. Но нужно обязательно осуществить это, иначе Грозный не помазаник божий и не государь российский. Душевные терзания Грозного подходили к концу. Его сознание стало трезвее, а сердце холоднее, так было гораздо проще исполнить это: — Государь, что прикажите? — поинтересовался Воронцов. Царь поднял на него долгий и рассеянный взгляд: — Сделать то, что мы задумывали, — от этих слов, будто сам боярин побледнел, но вида показать не хотел, — И возьми кого-нибудь покрепче, он всё-таки силён, — с этими словами Грозный поднялся из-за стола и вышел из дому. Проходя через порог он столкнулся с Басмановым. Фёдор стоял в одной рубашке не страшась холода и словно ждал чего-то. Взглянув в васильковые глаза, государь встретил ледяную глыбу, которую если бы даже захотел, то не смог бы пробить. Федя усмехнулся ему в лицо также холодно и равнодушно, на что получил неодобрительный взгляд Грозного. Царь направился к своим саням, а ледяная глыба Басманова была непоправимо задета. Государь оставил маленькую ранку на его сердце, вовсе не заметную, но если нажать на эту ранку, то она бы непременно вскрылась и принесла бы жуть сколько боли. Федя поёжился, но не от холода, а от понимания одиночества. В его душе была пустая земля, занесённая снегом. Вот на такую же землю сейчас и смотрел Басманов. В уголках его глаз блеснули слёзы. Несмотря на все терзания Фёдор чувствовал себя свободно, словно отпустил что-то очень тяжёлое, а теперь оказался на свободе.