Кошмар его грёз

Николай сидел на бортике фонтана из белого мрамора и смотрел в воду, о чем-то задумавшись. Вообще, этот зимний сад был идеальным местом, чтобы подумать о волнующих блондина вещах. Тут тихо, спокойно, и журчание водички настраивало на нужные мысли. С Николаем что-то происходило. Внутренне, едва-едва ощутимо, но он менялся и становился более тёмным. Это ощущала и Шинель, как его фамильяр, и ей это не нравилось. Её хозяин стал иным после Ада. Из чистого сердцем и душой человека Гоголь стал ЭТИМ. Даже нельзя было подобрать нормальное название. Что-то надломилось в нем, изменив на корню. Видимо, чувство скорби и виноватости так действовали на душу, а сны и воспоминания усугубляли и без того плачевную ситуацию. Николай же, когда ему не надо было делать вид, что с ним все хорошо, перед Одой и Федором, становился серьёзным и немного грустным, как сейчас. — Коля... — наконец прервала затянувшееся молчание Шинель. Это молчание уж больно давило на нее. — Нам с тобой надо поговорить... — О чем? — спрашивает Гоголь, не поднимая взгляда от прозрачной водички, сквозь которую были видны разноцветные камни на дне фонтана. Он ещё немного отстранённо подумал, что было бы здорово, будь он таким же камешком. — О тебе. С тобой что-то происходит. Ты меняешься.. И не сказать, что в хорошую сторону. Ад изменил тебя и, боюсь, что ты уже не человек. — Я перестал быть человеком после того, как убил Сигму, — с болью в голосе произносит парень. — Я охотник. Я должен убивать монстров. Понимаешь, Шинель? Монстров, а не людей, тем более тех, кто является для меня моим лучшим другом. Давай начистоту. Я чувствую себя омерзительно. И абсолютно не ощущаю себя человеком. Каждую ночь мне снится сон... Где Сигма... Мертвый. Я не могу так больше... Я устал. Я уже думаю, а не наложить ли мне на себя руки, м? Чувство вины меня гложет, гложет и ещё раз гложет. А сны.... Про них молчу. Они раз за разом показывают мне то, что я наделал. — Что? Коля, даже не смей думать о такой глупости! Это малодушие и трусость! Я не позволю, чтобы ты ушёл из жизни таким глупым способом! Суицид?! Ха! Слышали бы тебя твои родители и наставник!!! Последний точно бы дал тебе по голове за такое!!! А Иван точно высказался бы на тему какой ты непроходимый дурак, раз думаешь о таких вещах и можешь допускать в свою голову такие мысли!!! — Это так мило с твоей стороны, Шинель... Твоя поддержка всегда самая лучшая, — горько усмехнулся Николай. Шинель на это ничего не ответила. Она старалась понять как так вышло, что всегда жизнерадостный Гоголь теперь думает о том как бы свести счёты со своей жизнью. Да, бывали периоды, когда Николай мог впасть в депрессию, но они всегда были довольно короткими и быстрыми. После все возвращалось на круги своя. Сейчас же все было по иному. Коля на полном серьёзе подумывал о своей смерти и это пугало Шинель. А ещё её бесило то, что она понятия не имеет, что делать то теперь? Что ей делать с парнем, явно упавшим духом? От слов фамильяра Николаю не становилось лучше. Ему вообще не лучше. Да физически он восстановился, поправился, но морально остался покалеченным. Шинель ощущает, что её хозяин медленно умирает изнутри. И это страшно. Чёртов Ад! Чёртовы демоны!!! Как же она их ненавидит теперь. Ещё сильнее, чем ранее. Они исковеркали душу её хозяина. — Я буду с тобой до конца, — твердо произносит наконец Шинель. Николай просто грустно улыбается в ответ на эти слова, покачав головой. Потом посмотрел на своего фамильяра очень-очень внимательно. Ох какой же это был взгляд. Казалось, он проникал в самую душу. Впервые Николай так смотрел на Шинель. Та даже немного опешила. "Что это с ним?" — Шинель, когда в тебе была моя душа и ты была человеком, что ты чувствовала? — Странный вопрос. Словно, когда я фамильяр, я ничего не чувствую, — фыркает Шинель, однако немного задумывается над вопросом. Что же она ощущала тогда. — Трудно описать словами. Чувства это такая вещь... Неописуемая. Особенно для нас. — Хотя-бы примерно. Пожалуйста... Мне надо знать. Мне это важно. Что ты ощущала тогда, Шинель? Шинель ответила не сразу. Она вспоминала. Вспоминала все, что пережила в Аду, и ответ стал очевиден. Потом вздыхает, махнув хвостом. — Страх. Вот, что я чувствовала тогда. — А меня без души ты боялась? Очень провокационный вопрос был. Шинель понимала это, но врать нельзя. Фамильяр не может соврать своему хозяину. — Да. — спустя некоторое время наконец отвечает Шинель. — Ясно. Гоголь отвернулся от Шинели и снова уставился на воду. По щеке пробежала одинокая слеза.

***

Ода в это время находился на кухне и готовил всем поесть. Чтобы он не говорил, но желание Фёдора насчёт еды он услышал, потому демону готовилось вкусное острое жаркое. И борщ. Самому же Оде было достаточно обычного куриного бульона. А Гоголю картошку с сосисками пожарил... Вообще Сакуноске довольно хозяйственный Серафим, потому на обед готовит не одно блюдо, а сразу несколько, чтобы наверняка и глаз порадовать, и желудок насытить. Параллельно парень думал о Николае. Он замечал изменения в нем и они его волновали. "Нужно что-то делать... Этот парень хороший, но его изменения меня настораживают. Если не предпринять какие-либо меры, то может быть поздно. Он станет демоном, что будет не очень хорошо." Ода сильно задумался о том, что можно было бы сделать в такой ситуации и стоит ли советоваться с Фёдором по этому поводу, как его отвлек быстрый топот детских ножек по коридору. — Папочка! — окликнул парня такой знакомый звонкий детский голос из-за двери кухни. — Да, цветочек? — на автомате произносит Сакуноске, потом, холодея и роняя нож в кастрюлю с борщом, осознал, что слышит голос своей давно мёртвой приёмной дочери. Парень резко обернулся к двери. Там никого не было. Вообще. Она была немного приоткрыта, но в проёме никто не стоял. Повисла звенящая напряженная тишина. Сакуноске рвано выдохнул, нервно вцепившись пальцами в столешницу, стараясь успокоить бешено колотившееся сердце. Сакура давным давно мертва... Как и остальные четверо детишек. Как она могла тут оказаться... Хотя, вернее, как ангел мог слышать её голос? Не начал ли он случаем сходить с ума? Ода рвано выдыхает, потом поворачивается обратно к плите и начинает аккуратно вылавливать нож из кастрюли с борщом. Фёдору вряд-ли понравится такой сюрприз в его еде. Параллельно Сакуноске напряжённо прислушивался, но ничего такого слышно не было, чтобы могло вызвать его острое беспокойство. Хотя интуиция так и верещала то, что опасность мать твою!!!! Тут парня кто-то резко схватил за ноги. Серафим чуть-ли не вскрикнул. Резко стало так холодно. Этот холод проникал сквозь брюки по ногам выше, выше и выше. Холод сковывал все тело ангела. Стало страшно, правда, страшно, хотя Сакуноске не из трусливых. Он Серафим. Но тут стал беспомощней смертного перед тенью из его невеселого прошлого. — Пааааапооооочкаааааа!!! — протянул детский голосок снизу. "Этого не может быть! Этого не может быть!!! Этого не может быть!!!" Ода, набравшись смелости, опустил взгляд и обомлел, увидев свою дочку, обнимающую его ноги. Сакура улыбалась, смотря на отца. "Быть этого не может.... Она же... Она...." — Папочка-безупречность покормит меня, так ведь? Я так кушать хочу.... - спрашивает ребёнок. — Цветочек... Я..— одними губами привычно обратился к «дочке» Ода. — Покормишь!!! Лицо ребёнка резко исказилось глаза выпали, образуя чёрные дыры, а рот искривился в жутком оскале. — Покормишь, покормишь, покормишь!!! — САКУНОСКЕ!!! Громкий голос Фёдора привёл Оду в чувство... Пелена спала с рассудка ангела. А ещё пронзила сильная боль в области горла. Неудивительно, если учесть, что под иллюзией ангел почти проглотил нож, которым нарезал до этого салат. — Твою мать, Ода!!! Что ты творишь?!!! Ода качнулся и упал на руки к Достоевскому, потеряв сознание от потери крови и болевого шока. Изо рта по подбородку и горлу текла алая тёплая кровь Серафима. Фёдор же, перебирая все маты на латыни, аккуратно вытащил нож из горла напарника и магией более-менее затянул рану на горле, потом похлопал по щекам, приводя в чувства. — Ода, Ода, Ода... Тебе ещё рано умирать. Ода, черт возьми! Ты обещал, что ты не сдохнешь раньше меня!!! Ты обещал!!! — И не собераюсь нарушать... Обещание.. — хриплым шепотом произносит тот, открывая глаза. Демон облегчённо выдохнул, а потом его аметистовые глаза сверкнули. — Какого хрена ты творишь?! Прихожу я на кухню, а ты себе нож в глотку запихиваешь! Да четко так, слаженно со сознанием дела и абсолютно спокойно! — Я.... Я видел.... Сакуру... — произносит Сакуноске, — Она просила... Чтобы.. Я её покормил... — Она же мертва. — Я в курсе Фёдор.. Я в курсе.. — Ода потёр свою шею и хрипло простонал. Нож хорошенько так повредил ему горло. Если бы не магия демона, то все было бы куда плачевнее. — Тут что-то не чисто. Ты поговорил с Аламом? Фёдор открыл рот, но тут же закрыл обратно. Блять! Неприятное осознание впилось несколькими иголочками в кору головного мозга, заставив пробежать мурашки вдоль позвоночника. — Нет? Ты серьёзно? Ты понимаешь, что теперь будет? — Знаю.. Мне надо найти смертного, пока не случилось то, что я боюсь!