***
Темнело рано — поздняя осень окончательно выступила в свои сезонные права. Полупустой автобус неторопливо скользил по автостраде, спотыкаясь о вечерние пробки. За замызганными окнами протянулась бесконечная череда рыжевато-жёлтых фонарей, походивших на размытые кляксы акварели, зависшие в вечернем мареве, и от этого мельтешения Дохлого укачивало сильнее, чем от бесконечных остановок. — Как бы не блевануть, — пробормотал он, запрокидывая голову и закрывая лицо руками. Если смотреть на фонари достаточно долго, при этом сощурившись, те сливаются в одну бесконечно длинную полоску новогоднего серпантина. Фантазия враз обрисовала Марку здоровенный моток золотистой ленты, растянувшийся от самого Кэнонгейта… Дохлый вновь завыл, не отнимая от лица побледневших ладоней, а моток ленты исчез, стоило Марку раскрыть глаза пошире. — Почти приехали, крепись. — он ободрительно шлёпнул Дохлого по колену, но руку убирать не стал, слегка прихватив пальцами плотную ткань. Второй этаж автобуса практически пустовал; единственное, чего стоило опасаться — пропущенная остановка, ведь для того, чтобы нажать кнопку вызова водителя, предстояло заранее преодолеть путь из самых глубин салона на полном ходу двухэтажной колымаги, но Рентон пристально следил за видом из окна, подмечая каждый опознавательный поворот и считая задом каждую кочку. Дохлый с утробным мычанием сполз по сидению, роняя блондинистую голову на плечо Рента и как бы невзначай дотрагиваясь мизинцем до руки, устроившейся на его колене. В салоне было тихо, как в библиотеке, как у панихидного стола — даже гул мотора, цоканье поворотников и бормотание радио с нижней палубы гасли в низинах первого этажа. Рент, мысленно чертыхнувшись, снова вперился в окно, незаметно подминая под свою ладонь сначала мизинец, затем, в постепенной градации, всю руку целиком, окончательно накрывая ту своей — прохладной и влажной от напряжения — и тут же, словно очнувшись, одёргивая ту в сторону. От такого поворота событий Саймона на мгновение даже перестало мутить. Он хотел было потянуться за внезапно ускользнувшей рукой, но решив, что напряжение плохо скажется на пищеварении, только пару раз ответно похлопал Рентона по колену. Весь остаток пути прошёл в тишине и развернувшейся внутри рентоновой головы баталии между «схватить» и «не схватить», вертевшимися вокруг чужой руки на его колене, на которую то и дело падал неосторожный взгляд. Наконец, когда он почти было решился, автобус резко завернул, демонстрируя привычный пейзаж. — Наша!.. — скомандовал Марк, поднимаясь на ноги. — Твою, блять, мать, — хватаясь за Рентона, прохрипел Дохлый, которого чуть не вывернуло от такого манёвра. Он на трясущихся ногах выполз из автобуса и ещё несколько минут отходил на свежем воздухе под отрезвляющие хлопки по плечам и спине. — Ненавижу… сука, не-на-ви-жу… — Это ты ещё бухим не ездил!.. — Рент проводил взглядом тошнотную колымагу. — Можешь посидеть здесь, если не в кондиции, я пока сгоняю за топливом. Взять чего-нибудь ещё? — Да херня, скоро пройдёт — наоборот, расходиться нужно. Ты от меня теперь хрен отделаешься! — он со смехом ткнул его локтем куда-то под рёбра. — Да я и не пытался!.. — Рент увернулся от повторного толчка, волчком прокрутившись вокруг своей оси. Пробесоёбив ещё с полминуты, ребята направились к переходу на противоположную сторону дороги — прямиком к вывеске «Продукты. Табак. Алкоголь», и уже через десять минут стояли на пороге дома Рентонов с бутылкой красного полусладкого, чекушкой бренди в кармане и заварным пирогом напоказ. — Нормальный набор получился, я считаю, — заявил Дохлый, пока хозяева спешили на визгливый зов дверного звонка, — продуманный. — Крепкое спрячь, это нам на двоих. — заботливо напомнил Рент, барабаня по двери костяшками в дополнение к визгу звонка. Миссис Рентон материализовалась на пороге, без вопросов запуская неожиданного гостя: — Мальчики, вы вовремя, я как раз почти накрыла на стол… Присоединитесь? Конечно присоединитесь! Проходите скорее, на улице прохладно… ох, Марки, ты весь околел!.. — Да порядок, ма. Не беспокойся. Пропуская Саймона вперёд и вручая матери гостинцы, Рент торопливо разулся — тесная прихожая с трудом умещала трёх человек за раз. Саймон, ещё не успевший оклематься после недавнего путешествия, не успел даже рта раскрыть, как его чуть ли не затащили на кухню, усадили за стол, вручили старенький штопор а-ля «поросячий хвостик» и доверили открывать бутылку вина, пока Марк затевал возню в посудном шкафу под наставления миссис Рентон. За столом собрались все четверо: мама, папа, Марк и Саймон, активно беседующий и выглядящий на все сто из ста в своей тарелке. Рентон невольно умилился: Саймон и мама прекрасно ладили — былого напряжения не осталось и в помине, будто никто никогда не прыгал с иглы на иглу и не пиздил из дома в четыре исколотых руки всё ценное, раз за разом спуская на ширево нелегально вырученные зелёные. Мысли казались такими… сюрреалистичными, а воспоминания — неродными, подменышами в колумбарии перечёркнутых дней настенного календаря. Марк торопливо разложил тарелки и приборы, по одному выудил из подвесного шкафа бокалы на тонких хрустальных ножечках, в то время как мама водрузила в самый центр главное украшение стола — ароматную, с пылу с жару лазанью, от вида которой желудок скрутило голодным спазмом.***
Старый штопор — надёжный штопор. «Поросячий хвостик» хоть и был мал, однако своей удали не растерял, всецело подтверждая эту закономерность. Дохлый вкрутил металлический стержень в пробку до самого основания, зажал бутылку между колен и потянул за рычаг. Удачное завершение процедуры ознаменовалось глухим хлопком. Разлив вино, как и полагается, сначала по полу, а после по старшинству, Саймон с кавистским прищуром понюхал пробку, понял, что до напитка богов эта жидкость явно не добирает добрую сотню баллов, и разочарованно отправил её в мусорное ведро. Трапеза началась с тоста, который мистер Рентон придумывал прямо на ходу, отчего страшно смущался, прыгая с запинки на запинку, и закончилась лаконичным, преисполненным официоза «шедеврально» от Дохлого, что вогнало в краску уже миссис Рентон. Стрелки часов замерли на половине десятого, когда все — и семейство, и гость — встали из-за стола. Рентон, взглядом указав куда-то на потолок, дал Дохлому простой, без труда читаемый знак — «наверх, ко мне» и, словив утвердительный кивок, дополнил намёк похлопыванием себя по правой стороне грудины, как бы намекая на принесённую под покровом куртки бутылку. Инициативно разобравшись с горой посуды, раскланявшись в благодарностях и комплиментах, молодые люди, перескакивая через ступеньки, поспешили на второй этаж, дабы окончание вечера стало ещё лучше и ещё приятнее. Первым делом Дохлый по-хозяйски засунул свой нос в пыльную коробку с кассетами, долго перебирал её плотно утрамбованное содержимое и, не найдя ничего, что смогло бы в полной мере удовлетворить его искушённый музыкальный слух, подрубил последний альбом Игги Попа на минимальной громкости — для атмосферности. Рент же, не теряя времени даром, одной левой вскрыл бутылку, отправив крышку в свободное плавание, и приложился к янтарного оттенка содержимому прямо из горла. — Ну как, не ссанина? — Дохлый, мерно покачиваясь в такт гранжевому звучанию, уже тянул к бутылке обе руки, не дожидаясь ответа. — Пф-ф, нет, я же выбирал! — Рент, отхлебнув ещё немного, передал бутыль вытянутой руке. — Тогда точно параша, — съехидничал Дохлый, не прерывая своего незамысловатого танца и ухватываясь не за протянутую бутылку, а за чужое запястье. Рент, вполне предсказуемо, не удержал равновесия, никак не ожидая подвоха. Дохлый каким-то чудом умудрился перехватить бутылку, подняв ту над головой за секунду до того, как Марк повалился на него всем своим весом. Дохлый согнулся почти пополам, будто бывалый игрок в лимбо, но всё же устоял, уставившись на лицо Рентона, очутившееся куда ближе, чем он мог или стал бы ожидать. Они оказывались в этом положении уже не раз, но болезненное желание накинуться и поцеловать возникло впервые; даже наличие Даиáн и опасность быть спущенным с лестницы под визги миссис Рентон не казались существенными препятствиями. Рент, уловив промелькнувшее напряжение, нервно посмеялся, поскорее принимая вертикальное положение. «Ну и ладно»,— капитулировал Дохлый, следуя примеру Рентона и наконец прикладываясь к бутылке. «Ну и хер с тобой» Целый час они валяли дурака, вели вполне непринужденные разговоры и растягивали то мизерное количество бренди, которым только располагали. — Идти надо, вот что, — заявил Дохлый, чьи стремительно тяжелеющие веки тянулись друг к другу, как намагниченные. — Куда собрался-то? На общакé в такое время не уедешь, а до жёлтых пешкодралом два квартала — тут не таксует никто, — Рент лишь махнул рукой на его заявление, — оставайся на ночь, я… приглашаю. Запьянеть он так и не успел, а потому игнорировать своё знание о том, что пиздохать гостю до его временного пристанища с натяжкой десять минут надумал вполне осознанно, ведомый исключительно неукротимым любопытством. Дохлый же либо умело ему подыгрывал, либо сам строил одному ему известные козни: — Жопа к жопе спать будем? — он, хмыкнув, указал подбородком на узкую односпалку, подпирающую одну из стен. — Я могу и на полу, если тебе так уж хочется комфорта. — Ага, я не такая скотина, Рентси… — Дохлый вылил последние несколько капель бренди на вытянутый язык, —…чтобы хозяина на пол сгонять в его же доме. Уместимся как-нибудь, своих только проинформируй, а то если мы ночью столкнёмся с твоим батей по пути в сортир — будет и весело, и стрёмно. — Точно весело, уверяю!.. Рент широко и наигранно-пьяно улыбнулся — оповещать домашних он не особо спешил.***
До середины ночи они отрывками пересматривали все имеющиеся фильмы Кубрика на крохотном телевизоре с кислотной цветокоррекцией, постепенно сползая друг на друга, а на разобранном на цитаты «Апельсине» Рентон уже беспечно сопел на плече Дохлого, который чередовал полусон и полубодрствование — примерно по десять минут на то и на другое. Проснулся Марк от осторожного шевеления и негромкого щелчка, погашенным телевизором погрузившего комнату в полумрак. Сонно похлопав глазами, он довольно быстро умозаключил, что плечо Дохлого всё ещё служит подставкой для его головы. — Который… час?.. — Да хер бы знал… — пробасил Дохлый, прикладываясь щекой к его лбу. О предупреждении родителей Марк, конечно же, так и не вспомнил. Нехотя отстранившись, он, малость дезориентированный в потёмках, стянул футболку и джинсы, совладав с последними практически без помощи рук. Дохлый, не нуждаясь в персональном приглашении, последовал его примеру, скидывая вывернутые на обратную сторону брюки куда-то в темноту. Габариты спального места позволяли лежать только на боку, до чего оба дошли только спустя пару минут возни и шебутливых попихиваний. — Предки обычно спят уже в начале одиннадцатого, если нужно чего внизу или в сортире — путь свободен… — порядком взбодрившись, шёпотом заговорил Марк, заполняя внезапно зарядившуюся напряжением тишину хоть чем-нибудь помимо дружного сопения в две глотки. — Надеюсь, встают они не раньше, — Дохлый оскалился в беззвучной улыбке. — Прикольно получится, если маман найдёт у тебя в постели полуголого меня. — Придётся сказать, что пустился во все тяжкие по лазурному тротуару… — ещё тише усмехнулся Рентон, будучи в опасной близости от стены, охотно лизнувшей кончик носа акриловым напылением. — Она расплачется от счастья, — фыркнул Саймон, как бы невзначай укладывая руку поперёк рентонова туловища. — Как знать… она ведь, знаешь, сейчас и правда о тебе наилучшего мнения… — Рентон едва ощутимо вздрогнул под весом чужой руки, но никак не откомментировал ни её положение, ни своё вдруг участившееся сердцебиение. — Рассказал, небось, как я великодушно тебя с ложки кормил и тазик с блевотиной выносил?.. — рука прошлась по плечу — туда и обратно, неловко замирая на месте. — Не вдавался в детали… настолько. Я, кхм… на самом-то деле не так уж и много помню… — А что помнишь?.. — Дохлый уткнулся лбом между его лопаток, прямо как тогда, в спальне на верхнем этаже самого понтового дома этого беспонтового района. — Всего ничего, твою кашу и твой хуй у себя в заднице… Фраза на мгновение зависла в воздухе, сопровождаемая запоздалым смешком. — Ну, в общем-то ничего интереснее этого и не было, — сглотнуть ком, вставший поперёк горла, оказалось не так-то просто. — Была ещё ложка и тазик, видимо… Ещё помню годные колёса… И, кхм, душ… Массаж… Кошку… кажется… Рент забормотал чуть быстрее, торопясь поскорее свести к нулю очередной скачок напряжения. — Да ладно, чего задёргался?.. Хуя в жопе точно не получишь. — Не сказал бы, что это обнадёживает… — Ты так намекаешь, что я знатный пиздобол?.. — хрипло хохотнул Дохлый, продолжая отвоёвывать пространство для своих конечностей самым провокационным способом. — Это… просто не то, чего я… боюсь. Теперь Рент прижался к стене не только носом, но и подбородком, и лбом, и коленями, и даже практически впалым животом, чувствуя нарастающую прохладу от близости соприкосновения. — Ещё раз так отчаянно блевать, нда-а, наверное, можно и побояться, — шутки становились всё более вялыми, как и безрезультатные поползновения незаметно ощупать Рента с ног до головы. Каждое движение, руководимое единственным резоном — «хочу», оставалось без внимания, которого так наивно, почти из последних сил желал втайне обнажённый спонтанной ночёвкой Уильямсон, уже смирившийся с тем фактом, что посредством случайного, вмазанного секса, оказывается, можно неслабо прикипеть к лучшему другу детства. — Ты из-за этого меня игнорил столько времени, да?.. — Рент, не в состоянии и не в настроении терпеть интимные притирки стены к своему телу и наоборот, перекатился (что с трудом можно было обозвать перекатом ввиду отсутствия достаточного для подобного манёвра пространства на койке, рассчитанной на одного) к Дохлому лицом, добавляя, — И я не про блевание и… короче, ты понял… Дохлый напрягся так, что побагровел, благо, полумрак комнаты предусмотрительно скрыл его слабину. — Нужно… нужно было всё как-то… — красноречие мгновенно испарилось, — обдумать. К тому же, тебе, кажется, было вполне весело и без моего… присутствия. — О, да? Весело… охуесело!.. Я всё это время только о тебе и думал, говна ты… кусок!.. — Рент крепко зажмурился, сжимая кулаки, — Почему нельзя было просто… сказать хоть… что-нибудь, а? Сложно так?.. Хоть нахуй бы послал по-человечески, но не так же, как ты… как ты, блять, сделал… — Ч-то, блять?.. — Дохлого будто сконтузило этим внезапно открывшимся эмоциональным потоком. — Так, притормози… а, а как же Даиáн?.. — Случайно вышло с ней!.. Типа сам не понимаешь… А если бы не она, я бы в этом говне стух просто бесповоротно. — Рент старался контролировать громкость сказанного, но делать это с каждым словом становилось всё труднее. — Да тихо ты!.. — шикнул на него Дохлый, всё ещё пребывавший в состоянии лёгкого шока. — Я, сука, сейчас просто в охуевозе. Как тупо, блять, получилось… Пизде-ец… Я же на Хэллоуине был уверен, что всё, любовь с первого взгляда, вся хуйня… — Ну ты, конечно, дебил… Всем дебилам, блять, дебил… Даиáн… прикольная, просто я… я не знаю… Я не готов сейчас об этом думать… — Рент замялся, невольно сбавив обороты, — короче, у нас почти случайно получилось, если тебя это… волнует. — Да меня пиздец как волнует!.. — выпалил он, с запозданием осознав, что фактически признался в том, что мерзкая ревность, копившаяся весь этот месяц, заняла собой почти всё его беззаботное, раздолбайское существование. — Да?! — реплика выстрелила на всю комнату. — П-ч… почему?.. Ты ведь сам тогда дал понять, что тот перепихон был просто… перепихоном. Или?.. Я… я не уверен, что я тебя понимаю!.. — Да ёб твою мать, кончай орать!.. — Дохлый чуть ли не полез затыкать ему рот собственными руками. — Я сам себя нихуя не понимаю, Марк. Но мне… мне без тебя как-то… херово. — Почему было сразу не сказать?.. — Марк повторил вопрос, на этот раз почти шипя. — Втрескался, а?.. Втрескался и сбежал, поджав хвост, да?.. Типа с лучшими друзьями так вот прям и делается, а, да?! Дохлый стойко пережидал атаку из сотни коротких вопросов-попрёков, дротиками осаждающими его со всех сторон, поджимая губы и стараясь не смотреть на Рентона, что становилось практически невозможным в таком ограниченном пространстве. — А чё сам-то ничего не сказал? — осмелился спросить он, когда Марк наконец решил перевести дух. — Так ты же меня игнорил… Я пытался… на тусе, мне казалось, что ты, — свистящий вздох поделил фразу надвое, накладывая собой неуместный отпечаток цензуры, — но ты… не допёр. Стрёмно это было. «Да пошло оно в пизду, сколько можно уже!..» В этот самый миг Дохлый сделал свой однозначный выбор в пользу дела, а не слова: он довольно грубо притянул Марка к себе, почти вгрызаясь в его губы поцелуем со всей той страстью, которая копилась в нём несколько недель подряд. Марк хотел было воспротивиться — незавершённый разговор всё ещё давил на плечи, но под подобным напором выражать что-либо, кроме невербального согласия, было неописуемо трудно. Да и как тут попрёшь против собственных неоспоримых нужд?