***
— Может, ты у нас беременный? — Карлотта размешивает кофе тонкой серебряной ложечкой, больше напоминающей вязальную спицу, чем столовый прибор, и смотрит на его красное, отёкшее лицо, намеренно комично поджимая губы и наклоняя голову вбок. — Заткни-и-ись, — мычит в ответ Дохлый, — мне что, уже и перепить нельзя? — Детский сад, — она вздыхает и со всей своей сестринской заботой подсовывает ему две таблетки аспирина. — Знаешь, что сказала мама? «Simon si comporta strano, deve essersi innamorato», как тебе? — Да никак, блять, — Саймон без интереса наблюдает за тем, как чайная пыль медленно оседает на дно стеклянной кружки, и пытается не ворошить смутные воспоминания о вчерашнем вечере, — много она понимает, ага нахуй. — Пасть закрыл. Со своими дружками-говнарями говори так, как вздумается, а здесь — никакой словесной помойки, усёк? Саймон морщится, горько усмехаясь: — Нормально он тебе мозги промыл. Ещё и на кухне курить нельзя. Скука… сука. Таблетки, царапая глотку, скатываются в желудок. Он почти чувствует два поочередных всплеска в кислотной луже и он твёрдо знает, что кроме таблеток за это утро туда больше ничего не попадёт. Опохмелиться нечем — он посасывает крепкий-прекрепкий чай, без особых надежд на исцеление, то и дело широким жестом отодвигает от себя блюдце с маковыми крендельками. — Никакой помойки. Ты усёк, я тебя ещё раз спрашиваю? — Да усёк я, усёк.***
Сегодня он опять увидел её. Она премило болтала с Рентоном, стоя по ту сторону сетки-рабицы, конечно же, как он и предугадал ещё в канун всех святых — в школьной форме. Клетчатый пиджак с нашивкой, юбчонка ниже колен, белые гольфики. Тьфу, бля. Приятного отбывания срока за совращение несовершеннолетних, Марк Рентон! За такое, говорят, дрянь либидопонижающую прямо через хер вводят — в лучшем случае из строя выйдет, в худшем… Дохлый закусил губу. Педофилия в местах тюремного заключения не приветствуется — по бритой головке никто не погладит. Статистику развития душевных расстройств можно движением пальца описать: вверх и только — крыша в четырёх стенах под гнётом недружелюбных сокамерников сама с тобой попрощается, Рентон. Он даже не жалел о том, что неслабо получил мячом прямо по больной, ещё немного пьяной голове, иначе все вокруг наверняка бы заметили его злоехидную физиономию.***
— Ну когда ты уже им про меня расскажешь? Марк слышал этот вопрос чуть ли не каждый день, из раза в раз соображая новые увёртки, отмазки и прочее-прочее-прочее, что помогало Даиáн незаметно и самостоятельно слезать с щекотливой темы. — Расскажу, блин, когда придумаю, как оправдать нашу с тобой разницу!.. — Ну разница как разница… Что такого-то? И вообще, зачем им знать, что мы трахаемся, Мар’к? — Тс-т! Никаких «трахаемся» на людях!.. — Марк беззлобно зашипел через сетку, упираясь в ту взмокшим лбом. — Восемь лет, Даиáн. Восемь!.. Это… это так-то статья!.. — Пф-ф… — девчонка надула губки, — за дружбу не сажают! — В моём возрасте с девч… с девушками!.. только трахаются. Ты… неужели правда не понимаешь?.. И снова эти надутые губки. — Даже если мы с тобой по улице с плакатом «мы друзья» пройдёмся — никто на это не купится! — Плакат — дерьмовая идея, Мар’к!.. Мяч, метеором вписавшийся в сетку, заставил парочку отпрыгнуть в разные стороны. — МУДАК! — рявкнул Рент, сотрясая кулаком воздух. — Я ТЕБЕ ЩАС ПНУ, СУКА, ФРАНКО, ЗАГНЁШЬСЯ НАХУЙ! Даиáн захихикала, вновь перетягивая одеяло внимания на себя. — Я пойду, Мар’к. Пересмена в три тридцать… Угукнув и словив на прощание воздушный поцелуй, раскрасневшийся Марк поспешил на поле. — Выкуси, с-сука, я веду!***
С момента, как он узнал, что в пьяном виде трахнул пятнадцатилетку, прошло уже больше четырёх недель. Приключений за это время на него свалилось немерено, но зато теперь у него было на два достижения больше: работа на полставки и несовершеннолетняя девушка, за которую на раз-два можно схлопотать по самое не хочу и прогнить в изоляторе вплоть до кризиса средних лет. И без того бедственное положение приняло совсем иной оборот, когда Даиáн, своенравно послав куда подальше все уговоры о неразглашении, заявилась на муниципальную спортплощадку, где ребята по обыкновению футболили по выходным. На «как?», «зачем?» и «что, блять?» она ответила беззаботным смехом и добившим Рентона «дедукция!», разом накрывая медным тазом все его надежды на спокойное существование без подъёбов и опасной близости к тюряге. Так она приходила стабильно по субботам, совмещая наблюдение за игрой и пересмену в ебучей средней школе. Приходила, конечно же, в форме и с рюкзаком — так что отмазаться Марк не смог бы, даже если бы очень и очень захотел. Прямых вопросов никто не задавал — сыпался град подъёбок, откровенных издевательств и выливались реки отборного говна, но вопросов не было. Да и к чему они, когда всё и так понятно?.. Другим отягощающим обстоятельством (как всегда, разумеется) был не кто иной, как Дохлый во всей своей межсезонно обострившейся ядовитости. Он держался в стороне от всего вышеперечисленного лишь потому, что просто не пересекался и никоим образом не контактировал с Рентом — даже не дышал в его сторону. На второй неделе переносить обледенение Саймона Уильямсона стало проще — Рент смирился. Не то чтобы он пытался как-то вмешаться в нынешнее положение дел, нет, он просто вел себя соответственно — молчал и делал вид, что ему похуй по самый хуй. Как ни странно, это сработало. Когда холодность сделалась обоюдной, а место в голове заняла по большей части проблемная в неумении держать язык за зубами Даиáн, не думать о Дохлом вдруг стало удивительно легко. Марк просто его не вспоминал, а тот никак не отмечал своё присутствие в жизни Рентона, содействуя тому без прямого в этом участия. Остаточный эффект наркотической зависимости был похоронен на шесть футов под землёй, побочки сошли на нет, интерес к жизни (в частности — половой) пробудился с новой силой. А ещё и работа… полный букет! Какой уж там Дохлый с его заскоками? Игра подошла к концу быстрее, чем Марк успел насладиться процессом. И вот так вторую неделю!.. Похлопав друг друга по спинам, товарищи начали разбредаться по домам, заранее условившись о встрече в следующий четверг. Рентон пошёл в свою сторону, Дохлый в свою; Марк — на север, Саймон — на юг. Ждать Даиáн он, конечно же, не планировал, ведь встречались они обычно днём или вечером воскресенья. Конкретных планов на остаток субботы не было, потому Рент, утирая пот со лба, вполне себе спокойно отправился домой.***
Удивительно, но абсолютно полярные направления не помешали им сойтись на большой дороге. Они держались строго по двум параллелям обочин — в пяти метрах друг от друга, и каждый был настолько неестественно увлечён пылью под собственными ногами, что со стороны это напоминало ожившую иллюстрацию из немой комедии. Все единодушно остались верны законам жанра — за пятнадцать минут пути никто ничего так и не сказал. Уильямсон, завалившись в прихожую, ещё долго сидел обутым у порога и будто бы ждал предлога, чтобы в случае чего быстро выскочить за дверь, но за целый час его так и не нашлось. Нашлась только мать, периодически выглядывавшая из-за дверного косяка, разделявшего кухонное пространство с узким коридором. Он бы мог найти девушку. Да легко. Как два пальца. Однако главная проблема заключалась не в факте наличия девушки и всего, что к ней прилагается, а в нежелании самого Дохлого вступать в какие-либо взаимоотношения. Распыляться на кого-то кроме себя, заботиться и делать вид, что всё это заботит тебя… Такие испытания на девятом кругу подсовывать должны. Всё то, что ещё как-то могло его заинтересовать, было пересмотрено и перепробовано со средней школы, а суть подобных сугубо экзистенциальных вещей с течением времени менялась редко (если менялась вообще). Раздавленный собственными выводами, Саймон вздохнул и поплёлся наверх, как и прежде оставаясь безучастным к бесконечной возне на крохотной кухне.***
Следующий четверг должен был стать их последней встречей на футбольном поле — зима уже наступала на пятки, а Рент — занятой и работающий по графику человек — безнадёжно опаздывал. Когда же он буквально влетел на поле, то застал Даиáн мило беседующей с Дохлым на первых рядах трибуны. По смутным причинам эта сцена его не на шутку встревожила, а в голове замигала красная кнопка — Рентон в два прыжка оказался рядом с беседующими, врываясь в диалог оглушительно-неуместным «привет-как-дела!». Даиáн, кутаясь в высокий воротник флисовой толстовки, тут же переключила внимание на подоспевшего Марка, Дохлый же предпочёл оставаться повёрнутым к Рентону спиной. — А мы тут как раз про тебя говорили. Саи’мон сказал, вы с детства друзья — не разлей вода… А ты про него и словом за всё это время не обмолвился. Я ведь думала, что вы даже не знакомы!.. Марк потерялся — ответ нашёлся не сразу. Слишком уж хорошо он знал Саймона Уильямсона, чтобы думать, что тот разбрасывается личными фактами просто «для поболтать». Это напрягало ещё больше, заставляя усиленно шевелить уставшими под конец трудового дня извилинами. — А ещё Саи’мон сказал, что Картошка заболел, и что игра без вратаря не состоится. Пойдёмте хоть кофе попьём — жу-уть, как холодно! Марк расплылся в туповатой, со стороны вызывающей лишь жалость, улыбке, будучи совершенно неподготовленным к подобному сценарию. — Идея чудесная, — Дохлый кофе на дух не переносил, но из ниоткуда возникший азарт как можно дольше помозолить Марку глаза просто не давал ему права отказаться от такого предложения. Марк, оказавшись в меньшинстве, лишь промямлил пустое «ага», и внезапно сложившаяся компания направилась к ближайшему кафе. Всю дорогу Саймон ощущал, как его затылок буквально просверливает чей-то крайне недовольный взгляд, а воздух чуть ли не искрит от напряжения, когда он ненароком заговаривал о чём-нибудь с Даиáн. Ближайшая кофейня обнаружилась в десяти минутах ходьбы, показавшихся Рентону целой вечностью. Даиáн щебетала без умолку то размеренно шагая рядом с Марком, то подбегая к Дохлому со спины, закидывая руки ему на плечи или внезапно хватая за ладонь, вещая о чём-то, что Марк не слышал, будучи всецело поглощённым вопросом: «что за хуйня?». Тактильность и общительность девчонки, коей ранее он не придавал существенной значимости, теперь отдавала куда-то под ребро. Расположившись за угловым столиком у стены: Даиáн и Марк по одну сторону, Саймон — по другую, компашка притихла, как по команде уткнувшись в развороты своих меню. Марк отсутствующим взглядом перебегал с позиции на позицию, примиряясь с фактом, что ни есть, ни пить ему совершенно не хочется. Однако, чтобы не вызывать подозрений, наугад ткнул в «американо» и «панкейки с ванильным топпингом», передавая менюшку в руки Даиáн и приобнимая ту за плечи, прикрываясь как можно более расслабленным видком. Даиáн шустро определилась с желаемым блюдом и, взвалив рюкзак прямо на стол, принялась судорожно копаться во всех его отделениях в поисках кошелька. Учебники и тетрадки с грохотом посыпались на стол, и Дохлый от скуки взялся раскладывать их в одинаковые по толщине стопки, не прекращая болтать о какой-то ерунде, по всей видимости, казавшейся Даиáн весьма и весьма забавной. — Lingua Italiana? — он с улыбкой помахал в воздухе учебником с бело-зелёно-красным флагом на обложке. — Sì! Tu… conosci la lingua? — девчонка оторвалась от поисков, вновь переключая всё своё внимание на Дохлого и, казалось, пропуская мимо ушей рентоново «я заплачу́», оставляя того наедине со сжатыми под столом кулаками. — Non posso fare a meno di sapere — questa è quasi la mia lingua madre, bella ragazza, — он обворожительно улыбнулся и сделал вид, будто снимает невидимую шляпу, на что Даиáн захлопала в ладоши и рассмеялась. Марк даже отдалённо не улавливал сути их беспечного и в общем-то безобидного разговора, отчего бесился пуще прежнего, и только официантка спасла компанию от неминуемого взрыва. Рентон немного успокоился, когда внимание на несколько минут расползлось по трём долгожданным кружкам, обращая в предмет всеобщего интереса кофейную прогорклость. Он не любил кофе. Но ещё больше в этот самый момент он не любил Дохлого, склабившегося как никогда самодовольно и расточавшего свою любвеобильность во все стороны сразу на двух языках. Мог ли Рентон злиться из-за того, что с натяжкой знает всего один?.. Едва ли. Его просто бесила ситуация: бесил Дохлый, бесили дохловские ужимки и весь этот языковой выпендрёж, бесила даже Даиáн — то ли для виду, то ли на самом деле ведущаяся на низкосортную показушность, обмазываясь этой ахинеей, как сладким сиропом... Ещё и ваниль эта отвратительная! Зубчики одноразовой вилки проткнули дутое пузо японского блинчика, потроша то на мелкие, утопающие в мутной заливке кусочки… Теперь и еда выглядела вдвойне паршиво, напрочь отбивая аппетит. Взгляд Рентона невольно пополз по столу, упираясь в физиономию напротив. Марк впервые за очень долгое время неприкрыто заглянул Дохлому в глаза, сам не зная, чего пытается этим добиться. Ну чего тебе нужно, Саймон? Ему хватило секунды, чтобы понять, что Дохлому самому не очень-то и весело. Этого не могла исправить ни белозубая улыбка, ни вылетевшая из-под неё очередная заведомо удачная шутка. Глаза его вместо привычного полуудивлённого, полунасмешливого выражения будто бы нарядились во что-то мрачное, блеклое... во что-то такое, что обычно надевают на похороны. Саймон растерянно моргнул пару раз и дёрнул подбородком будто в знак протеста, однако так не нашёл в себе сил отвести взгляд. Рентон смотрел на него в упор, почти не мигая. Вилка в руках безвольно перемешивала блинные ошмётья, а Даиáн (по удачному стечению обстоятельств) вскочила на ноги и, коротко пояснив — «кофе несладкий», поспешила выяснять отношения с официантами, баристами и прочими должностными лицами, ответственными за кофейную промашку. Находись Рент в других обстоятельствах, он бы присоединился — понаезжал бы с долей пафоса или, наоборот, как последний пацифист, сложив ладони лодочкой, уверял бы Даиáн оставить разборки кому-нибудь другому… Но он и ухом не повёл — он был увлечён Дохлым. А Дохлый был загнан в ловушку — Марк пялился на него в упор, чувствуя, как кровь приливает к лицу. — Сай?.. — голос звучал сухо, как трещащий в камине хворост. Чёрт возьми, они так долго не говорили... Даже сегодня, проведя в компании друг друга без малого час, они, чёрт возьми, не говорили. — Что происходит, а? — треск превратился в скрип, голос хрустел совсем по-подростковому. За всё это время они не общались в трезвом виде. Может, в этом дело? Может, Дохлый затаил обиду? Может, он снова подсел?.. Марк бывает несказанно тупым, но если озвучить ему в лицо пару очевидных фактов, которые нужно сложить/поделить/перемножить – он сразу смекнёт, что к чему. Только вот все факты сейчас оставались при Дохлом, а Марк и дальше казался несказанно тупым. — Всё окей, — отчеканил Дохлый практически сквозь зубы, будто опасаясь сболтнуть лишнего — чего-то из серии: «Меня раздирает от блядской ревности, и я в душе не ебу, что предпринять, кроме как избегать тебя и по мелочи говнить твою жизнь от одной лишь обиды за то, что обстоятельства сложились не так, как мне того хотелось». — Она у тебя и правда хорошая. Он кивком указал на Даиан, стоящую у барной стойки. — Ага… мы на Хэллоуин познакомились. — Марку не хотелось обсуждать ни девчонку, ни Хэллоуин — ничего, что не имело отношения к происходящему. — Да я видел, — Саймон прикрыл глаза и подпёр внезапно потяжелевшую голову ладонью. — Видел? М-мгм… Ну, ясно. — Рент переваривал услышанное точно в замедленном темпе, — А что… за хуйня всё это время происходила? — Ты о чём? — кружка оставила тёмно-коричневый обруч на пластмассовой столешнице, а Дохлый поспешил спрятаться за керамической заслонкой, не делая ни глотка, лишь вдыхая кофейные пары. Вдыхая — морщась, вдыхая — морщась, вдыхая… — Я о хуйне, которая всё это время происходила — о чём же ещё? Дохлый поморщился, но чашку от лица не убрал. Кофейность царапала ноздри, неловкий разговор колупал мозги — как одноразовая вилка блинные ошмётья. — Тебя это так волнует? — Я бы не спрашивал, если бы не волновало. В поношенной кольчуге из абстракций не доставало нескольких звеньев, без которых выдержать осаду вопросов было проблематично. Дохлый привык прятаться за своим пуленепробиваемым цинизмом, но все эти вопросы… Эти вопросы были не пулями, а щёлоком, разъедающим его сраную, бестолковую кольчугу из сраных, бестолковых абстракций. Пора уже доставать свой белый флаг, но Уильямсон всё мялся на месте. — Знаешь, в душе не ебу, чего мне тебе сейчас ответить. — Я подумал, у тебя крыша едет. Или кислотность в мозгах подскочила… «Кислотность? В мозгах? И-ди-от...» — Переклинило, короче. — Крыша едет? — нервный смешок. — Да хер знает. А «кислотности» скорее не хватает, везде и во всем. — Так ты на меня… не обижен? — оборот через плечо показал, что Даиáн всё ещё разбиралась со своим кофе и возвращаться явно не спешила. — Нет, — глухо отозвался Дохлый, сжимая в руке чайную ложку, как будто та могла придать ему уверенности. — Теперь всё будет типа… как раньше?.. — Будет, — по телу Саймона разлилось какое-то гадкое чувство, схожее с неудовлетворённостью, — если оно тебе ещё нужно. — Мне нуж… Договорить Рентон не успел, Даиáн заняла своё место с краю от него, вклиниваясь в диалог, будто никуда из него не выходила. Не задаваясь вопросом, нужно это остальным или нет, она охотно поделилась исходом своих похождений в мельчайших деталях, уводя недосказанное всё дальше и дальше. Этот короткий разговор совершенно отбил у Дохлого желание и дальше усердствовать в исполнении своей мелочной мести. Теперь он просто с нетерпением ждал, когда встреча подойдёт к своему логическому завершению, в тайне надеясь, что Марк разрешит ему проводить Даиан вместе с ним и они отправятся домой по одной дороге, вместе, как и всегда. Дожидаясь, пока Даиáн расправится с кофе и шоколадным круассаном, Марк сам не заметил, как проглотил изувеченные им же панкейки, отметив, что ванильный сироп оказался не таким уж и плохим. Затем, единогласно приняв решение о завершении посиделок, компания отчалила по направлению к первому пункту — остановке, от которой отходил автобус номер двадцать три, держащий путь прямиком до ареала обитания пятнадцатилетних школьниц. За минуту до прибытия транспорта Даиáн смело подошла к Дохлому, заключив того в тёплые объятия, и, быстро отстранившись, поспешила к Марку, дополнив припасённое для него объятие поцелуем в губы и почти незаметным шлепком по заднице, от чего Рентон содрогнулся всем телом, озираясь по сторонам. — Приятно было познакомиться, Саи’мон, — напоследок просияла девчонка, — spero di rivederti! Рентон подавил смешок: — А можно с переводом для англоговорящих?.. — Говорит, что теперь я — её парень, — хохотнул Дохлый. — Да расслабься ты — она просто прощается. Reciprocamente, la bellezza! Даиáн хихикнула, прикрывая рот крохотной ладошкой, и поспешила к притормозившему автобусу, не оборачиваясь на парней, оставшихся стоять на остановке в облаке серых выхлопных газов, размеренно махая ей на прощание.