Во имя любви.

Полина выбежала во двор, замедляясь и глотая ртом воздух. Губы казались пропитанными запахом его одеколона и мятной жвачки настолько, что ей подумалось на мгновение, будто супруг заметил эту её погрешность. Тряхнув головой, прогоняя непрошеную паранойю, она отправилась к машине, припаркованной чуть поодаль от подъезда, но снова замерла, замечая супруга в непривычном для него образе. Егор сидел за рулём, терпеливо дожидаясь жену. – Так и будешь мокнуть под дождём или уже поедем? Полина ожидала сарказм, обрушение на её хрупкие плечи скопленного за всё время пребывания им в квартире гнева и злости. Чего угодно, только не полученный в итоге убийственно спокойный тон и уставший взгляд на неё через боковое зеркало. Таким она его видела впервые. Это сбивало её с толку. - Подпись добыть не получилось. – Пробормотала она, усаживаясь рядом и отворачиваясь к окну. – Вы слишком рано вернулись. – Она из последних сил сдерживала слёзы, выступающие на ресницах. Он не увидит её слёз. Слишком много чести. Душу терзал лишь один вопрос – что было бы, поведи Максим себя по-другому, и как потом она смотрела бы в его глаза? - К чёрту подпись. – Выпалил Егор, заводя машину и трогаясь с места. Он выглядел взволнованным и не на шутку встревоженным. – Я отвезу тебя домой, а сам заеду ещё в одно место. Это важно. – Сам не зная, зачем, добавил он. Егор никогда ранее не отчитывался перед женой. Собственно она в этом и не нуждалась, но сейчас он откровенно интриговал её. – Буду поздно, так что ложись без меня. – Она ни дня его не дожидалась, но так ему получалось создавать иллюзию счастливого брака, как у всех нормальных семей. «Неужели появилась любовница?» - Крутилась в голове призрачная надежда. Хотя, признаться, он никогда не заявлял о ней открыто. Она давно замечала следы от чужой помады на его рубашках. Не было ни ревности, ни боли, как полагается обычно в подобных ситуациях и ответ на такое своё равное дыхание Баринова прекрасно знала. – Как скажешь. – Холодно ответила она. И всё – таки, была в нём какая-то загадка. «а может это как – то связано с покойной супругой? Может, она на самом деле жива? Тогда зачем ему я?» - Последняя мысль повергла Полю в ещё большее оцепенение. Отчего-то вспомнился «Парфюмер», искавший своих жертв по запаху духов. «Ольховская, ты давно была бы трупом». – Успокоила она саму себя. «Егор временами жесткий, но не маньяк. Здесь определённо что-то другое». За мыслями Полина не заметила, как они добрались до дома. Она не стала заходить внутрь, решаясь воспользоваться своей машиной, что подарил ей супруг в день их бракосочетания. Пора выводить его на чистую воду. Невзирая на длительный перерыв в вождении, Полине удавалось оставаться незамеченной, следуя за мужем на некотором расстоянии. За всё время основного пути Егор остановился раз у детского магазина игрушек, откуда вышел спустя несколько минут с большим медведем подмышкой. Как Полина не старалась, с детьми этот образ никак не клеился. «Малолетка?» - Единственно логичная мысль закралась в её голову. - Отлично, а вот и повод для развода. – Полина была готова уцепиться за малейшую возможность выбраться из того дерьма, куда сама себя затолкала. - Он ведь не захочет в тюрьму. - На какое-то время ёкнуло в груди от осознания того, что она и сама, чуть было, не вляпалась в нечто похожее, но сама себе же усмехнулась. Она не дарила Максу плюшевых медведей, зато он дарил ей бутоны кричащего цвета, которые она с радостью принимала, более того, если бы они жили где-нибудь в Марокко, её посадили бы уже после их первой встречи на уроке этики. Эти взгляды крушили всё вокруг, вбирая в себя таблицу Менделеева, сродни совращению. Егор припарковался у больницы и отправился внутрь, совершенно не подозревая о слежке жены. О ней он сейчас не думал. Все его мысли были направлены на одно. – Баринов Арсений Егорович. – Отыскал он заветное имя в общем списке, которое светилось зелёным, сигнализируя о том, что пациент пока ещё жив и его не отключили от аппарата. Егор облегчённо выдыхал всякий раз, когда появлялся здесь, ощущая себя на Божьем суде, где решалась его судьба – снести ли голову с плеч, или же подарить ещё один день? - Егор Андреевич, - спешила навстречу главный врач, - деньги поступили, пребывание пациента продлили ещё на три месяца. - Три месяца? – Рыкнул он, - Дорого же вы оцениваете жизнь ребёнка. – Тон сменился с грубого на более мягкий. Баринов понимал, что если бы не эти деньги, жизнь ребёнка давно бы оборвалась. – Спасибо. – Он непременно должен позаботиться о продлении срока, но об этом он подумает позже. – Привет, малыш! – Сейчас время будто замирало, позволяя насладиться настоящим мгновением, слушая ровное искусственное дыхание сына. Егор запретил себе впадать в отчаяние и биться головой о стену, как только он переступал порог палаты, ставшей малышу домом. – Смотри, я принёс тебе нового плюшевого друга, чтобы ты не скучал без меня. – Егор посадил медведя рядом с дюжиной подобных игрушек. Он стащил сюда полмагазина. – Следила за мной? – Заметил он тень у входа в зеркале напротив. – Должен признать, мне удавалось скрывать целых четыре года. – Он понимал это по её слегка шокированному виду. В следующий миг его шёпот перешёл в громкий возглас, - четыре грёбаных года! – Словно опомнился, что может «разбудить» сына, снова понизил децибелы до минимума, - позволь спросить, что же сейчас заставило тебя следовать за мной? – Полина молча смотрела на него, переваривая увиденное, а он под её взглядом чувствовал себя зверьком, попавшимся в капкан. Нет ничего хуже жалости. Он так привык, что его ненавидит даже собственный брат. Привык настолько, что уже и не представляет, как будет жить без этих бесконечных стычек. Нет, он не даст ей погладиться сейчас. Жалость – это всё, кроме ненависти, что может испытывать к нему его жена, и в этом есть его заслуга. – Давай, спроси меня, куда я дел деньги, накопленные для операции твоему суженому? – Он, во что бы то ни стало, пытался вызвать в ней волну ненависти. Ему так было бы комфортней. – Это я! Я, чёрт возьми, по сути своей украл. Украл. – Он будто выдохся, резко замолкая, переводя дыхание и закрывая ладошкой глаза, указывая рукой на ребёнка. – Ты превратила мою размеренную жизнь в ад. Ты убила мою жену. Она была на шестом месяце. – Тихо выпалил он, - если бы ты знала, как я тебя ненавижу, но я не дам умереть и сыну тоже. Полина стояла, ни жива, ни мертва. Холодок пробрался в душу, царапая ледяными кинжалами. Она почти научилась жить с клеймом убийцы, но к такому повороту оказалась не готова. - Мне жаль, что всё так… - Не стоит. – Оборвал Егор на полуслове, и Полина почувствовала, как металл режет воздух, вырываясь из его лёгких. - Могу я что-нибудь для тебя сделать? – Ей отчаянно хотелось зацепиться хоть за крошечный просвет того злополучного тёмного дня. - Можешь. – Его лицо исказила улыбка, скрывая за собой немую боль, что осколками битой посуды отравляла кровь, пачкая крупицы светлой стороны его души, которые он так отчаянно пытался спасти. - Никто не должен об этом знать. Ты никому не скажешь. Поняла? – Егор едва держал себя в руках. – Подпись – это всё, что должно тебя волновать. Так я смогу продлить сыну жизнь ещё на несколько месяцев. – Это был его шанс, которым он намеревался воспользоваться. - А теперь, оставь меня с ним наедине. – Просьба не звучала как приказ или угроза. – Пожалуйста. Полина не нашла, что ответить, предпочитая молча ретироваться, закрывая за собой дверь. Боль изнутри сжигала подобно костру, но она не проронила больше ни слова. С больницы Егор поехал на кладбище, где не был уже без малого три с лишним года. Остановился по пути у цветочного, купив её любимые цветы. «Баринова Полина Сергеевна» 0н без труда нашёл могилу первой супруги. – Прости, родная, совсем замотался со своими проблемами. – Егор опустил в вазу ассорти. - Прости, что был вынужден втянуть её в свою авантюру, но у меня не было на тот момент другого выхода. Бедная моя девочка. Держишь меня за монстра, наверное. Прости, что пришлось спасать от тюрьмы твою убийцу. Я хотел её закрыть. Я жаждал её закрыть. Не думал я, что вляпаюсь по самые уши. Я грубый с ней. Резкий, импульсивный и жёсткий. Не такой, каким я был с тобой. А может я такой и есть? Может ты во мне гасила всё это дерьмо? – Он усмехнулся самому себе. – Нееет, ты бы не вышла замуж за такого меня. Таким меня делает она. Она не любовь, а всего лишь привычка, которую я сам себе и позволил в надежде что-то изменить. Я закрываю глаза и представляю, будто она – это ты. Так мне удаётся заглушить на время боль и ненависть. Я никогда ни под кого не прогибался. Но жизнь доказала, что поставить на колени можно любого. Абсолютно любого. Человек – таракан на планете. Жалкое насекомое, в которое каждый норовит брызнуть дихлофосом. Я вынужден плясать под их дудку. – Он смахнул опавшую листву с пыльной оградки и пошёл прочь. Домой он вернулся под утро. Полина спала, свернувшись в клубок на диване. Егор поднял с паркета упавший плед и прикрыл её плечи. – Совсем одичал в суматохе своих забот. – Забота. Как же он отвык от этого слова. – Я ненавижу тебя, но ты меня волнуешь. Я не болею тобой, но, когда я увидел, что ты смотришь на него так, как никогда не посмотришь на меня, во мне проснулся демон. Я жуткий собственник. Этим мы с ним, пожалуй, похожи. Мы оба жертвы обстоятельств. Мы все заложники ситуаций. – Мобильник ожил в его руках. – О, а вот и дирижёр оркестра. – Зло выплюнул он. – Как там моя девочка? Надеюсь, ты делаешь так, как мы с тобой договорились? – Ответили по ту сторону трубки, не дожидаясь пресловутого «слушаю». - Естественно. – Процедил сквозь зубы Егор. – За горло ведь держите. - Не драматизируй. Всё гораздо проще. У тебя есть то, что надо мне, у меня - что нужно тебе. - А вы хитрец, - Оскалился Егор. – Хотите и рыбку съесть, и костями не подавиться. - Я всего лишь хочу вернуть свою фирму. В этом нет ничего запредельного. Каждый хочет вернуть своё. И я терпеть не могу, когда моё забирают наглым образом из-под носа. Благодари за это твоего дядюшку и его твердолобого сынка. Бедняжка, думает, что папа у него был святой. Жаль будет сбрасывать его с облаков, расшибая о землю. Святых людей не бывает. А я уж точно не из этой свиты. Я по головам пойду ради достижения своей цели. Даже чужими руками. - Охотно верю. – Согласился Егор. - Вы ведь даже инсценировали собственную смерть. - Я рискнул доверить тебе мою дочь. Моё сокровище. Смотри мне, если ты в обход меня затеял какие-то свои шашни, я ведь всё равно узнаю. Рано или поздно. - Спешу вас огорчить, - Егору было в радость хоть чем-то зацепить Ольховского, - шашни затеяла ваша дочь. С вашим злейшим врагом. Каюсь, не без моей помощи, но ведь вы сами только что сказали – на войне все средства хороши. Особенно когда цена победы – жизнь. – Он раздражённо сбросил вызов, лишая возможности что-либо возразить. - Егор Андреевич, вы не могли бы подъехать? – Верещал в трубку голос медсестры, от чего ему пришлось разлепить глаза. - Что-то случилось? – Сон, как рукой сняло. С больницы ему звонили только в экстренных случаях. – Полчаса. У меня есть грёбаных полчаса? – Чуйка уже заподозрила неладное, а в голове поселилась одна мысль – только бы успеть, которую он отчаянно гнал куда подальше. – Наверняка, как обычно, практикантка забыла, как поставить капельницу. – Усмехнулся себе же. В этой больнице только опытные врачи. Он ни за что не доверил бы жизнь своего ребёнка какому-то студенту. Это был первый раз, когда он проскочил мимо детского магазина, где обычно покупал малышу игрушки. Он слышал, как его окликнули в регистратуре, но ему излишне было напоминать о средствах защиты, которые он цеплял на себя автоматически. Всё равно, что выпить воды во время жажды. – Сыночек… - Облегчённо выдохнул он, услышав умеренный пик аппарата. – Живой. – Только сейчас он заметил медсестру, что поправляла капельницу. - Он ведь всё равно не жилец. – Пробормотала она, испугано смотря на отца. – Растение, которое ничего никогда не почувствует. Вы бы хотели для себя такой жизни, лишённой смысла? – Она коротко выдохнула. - В соседней палате мальчик. Его ещё можно спасти. Он будет жить полноценно, но аппаратов не хватает. - Зачем вы мне говорите об этом? – Он всё ещё не может усмирить собственное взбунтовавшееся сердце. - Вы для этого звонили? Какое мне дело до чужих детей? Я своему – то наскрести не могу. Какой-то идиот заморозил все счета. - За тем, - продолжила она, - что эвтаназия у нас запрещена, но вы могли бы сделать это сам. - Нет. – Полоснул по перепонкам медсестры не то голос, не то скрежет метала. Егор схватил бумаги и начал рвать в клочья. – Только через мой труп. – Бросив ворох обрывков, он стремительно покинул палату. Полина впервые заглянула в документы, которые доверил ей Егор. Стало вдруг любопытно – что такого в этой подписи, за которую она должна наступить себе не только на горло, но и на сердце. Растоптать. Разбить вдребезги тот образ, который нарисовал для себя Максим, и которому впервые за долгое время хотелось соответствовать. Чистый, неземной образ, но так не бывает. Она отчаянно искала выход, отметая мысли одну за другой, а пальцы тем временем медленно набирали заветные цифры. Он ведь всегда был готов расшибиться для неё в лепёшку. – Максим? – Она с трудом узнавала собственный голос. – Ты не мог бы одолжить мне некоторую сумму денег? – Она всё ещё не может поверить, что просит это у него. – В долг. - Смотря какую сумму. – Послушалось по ту сторону трубки после непродолжительного молчания. - Приличную. – Она понимала, что это её шанс не запачкаться в его глазах, и она намеревалась его использовать. – Мальчик, сын Егора от первого брака, - начала она, запинаясь, ощущая, как собственные слёзы мочат трубку. Только бы он не почувствовал, - на аппаратах. Нужны дорогие лекарства… - Чтобы оттянуть ему смерть? – Продолжил он за неё, и Полина рвано выдохнула, будто выплюнула клочок своей светлой души. Она ведь так отчаянно верила, что ещё не всё запятнано чёрным. Так не бывает. Должен быть какой-то просвет. – Я тебя очень люблю, больше жизни, но нет. – Резануло слух, и сердце Поли будто оборвалось. – Я не стану помогать тебе в этом. Я был там. – Продолжил Максим. - Всё, чего я бы хотел, это оказаться там снова, но какого-то лешего я всё ещё здесь. На этом свете. Не мучьте парня, отпустите его душу уже, наконец. Полина вздрогнула, заслышав резкие шаги в прихожей, и выронила мобильник.– Что? – Испугано смотрела она на супруга, который выхватил бумаги из рук и порвал в клочья. Так же, как это сделал накануне в больнице. - Не прикидывайся ангелом. – Чем больше Егор её ненавидел, тем больше она его волновала, за что он начинал тихо ненавидеть себя. – Крылья твои давно запачканы. – Он на секунду замолчал. – Дважды. Но Ромео мы не скажем. Пусть верит в сказку дальше. – Он всё сильнее ощущал то, как рушится надежда, которой он жил всё это время, сгорает, оставляя после себя лишь серую пыль. – Ты это сделаешь. А потом вали к чертям подальше, чтобы я тебя не догнал и не прибил. – На какую-то секунду Полине почудилось тепло от вечно холодных глаз, съедающих в упор. Показалось. – Сделай это. Добей его. – Едва коснулся её уха его промозглый шёпот. – Боюсь, у тебя нет времени на размышления. - Полина, ты изверг. – Мать тяжело вздохнула и коснулась прядей дочери, упавших на больничную постель. – Зачем было привозить меня сюда, срывать врачей? Я может уже бы отошла. Тихо, никого не беспокоя. – Голос звучал смиренно, так, словно они говорили о погоде. - Мамочка, родная моя, ты будешь жить! – Вырывались слова сквозь рыдающий голос. - Я не позволю тебе вот так уйти. – Полина в отчаянии сжимала в ладонях измождённые болезнью руки матери. Казалось, в них совершенно не осталось сил. - Глупенькая моя девочка. Шестнадцать лет, а такая ещё ребёнок. – С каждым днём ей всё больше не хватало кислорода. Каждое слово, сказанное ею, приравнивалось к поистине подвигу. Рак прогрессировал, медленно убивая изнутри. Её терзали голод и жажда, но организм уже не принимал ни пищу, ни воду. – Не мучь меня. Мы лишь оттягиваем неизбежное. Продлеваем пытки. – Она замолчала, смыкая тяжёлые веки. Столько всего ещё хотелось сказать дочери, но она боялась, что не останется сил, чтобы сказать ей о самом главном. – Я, когда тебя рожала, терпела адскую боль, как мне казалось. Терпела во имя любви к тебе. По той же причине, я бы не задумываясь придушила бы тебя подушкой, если бы знала, что ты испытываешь ту боль, которую я испытываю сейчас. Разве это жизнь? Собака и та съедает своих больных щенят. Так у них заложено природой. Человек по сути своей – зверь куда хуже, со своим мнимым гуманизмом. - Мама… - Полина вытирает слёзы, катящиеся по лицу матери и упорно протирает пересушенные жаждой губы смоченным ватным диском. - Я видела, как медсестра положила в тумбочку морфин. Достань. Заклинаю. – Она умоляюще смотрела на дочь. – Терпеть нет мочи. Сделай это. Во имя любви. Никто не узнает. Вскрытие при моём диагнозе не делают. – Полина не чувствовала ног. Мороз вцепился в кровь своими ледяными лапами, и только страх, едва заметный взглядом, словно опытный партизан мурашками крался по коже. Она отчаянно вспоминала, когда её мама последний раз нормально питалась, но в памяти всплывали только жуткие картинки и умоляющий взгляд, подобный тому, что сейчас, прекратить всё это. Губы дрожали в немой лихорадке в такт пальцам, набирающим шприц выше указанной дозировки. – Спасибо. – Донеслось до неё и уст матери, впервые за долгое время, коснулась улыбка. – Я буду за тобой присматривать, моя девочка. Я всегда буду рядом. - Вам помочь? – Голос медсестры выдернул Полю из-под обломков воспоминаний. - Нет, спасибо. – Она упорно справлялась со слезами, выступающими на глазах, в попытке прочесть фамилию и имя на общем табло. «Баринов Арсений Егорович». Пациент, к сожалению, пока ещё жив. – Разве только халат и перчатки принесите? – Окликнула она уже удаляющуюся медсестру. - С вашей стороны это будет благородно. Я бы так не смогла. – Молодая сотрудница беспрекословно верила своим убеждениям. - Я в вашем возрасте так уже не думала. – Полина надела халат и посмотрела на мужа. Он стоял с каменным лицом, в котором, казалось, не осталось эмоций. Одна сплошная боль, которую ему удавалось скрывать все эти годы. Полина шагнула в палату, закрывая за собой дверь. Она уже не пугалась своей твёрдой походки и отточенных действий. Прошлое закалило её, оставив неизгладимый отпечаток. Время же услужливо притупило острую боль, вынуждая научиться жить с ней дальше. – Привет малыш. – Она знала, что он её не слышит, но так ей удавалось убедить себя в единственно правильном действии. – Папа сделал всё, что мог. Ты по праву можешь им гордиться. Не бойся, я не сделаю тебе больно. Ты ничего не почувствуешь. – Со знанием дела она перекрыла аппарат отточенным твердым движением. Это оказалось проще, чем тогда, в шестнадцать лет, но отчего-то слёзы бежали по щекам, обжигая душу. – Не сердись на папу. Он сделал это во имя любви. - Полина Сергеевна, вы уже всё? – Медсестра прибывала в недоумении. - А вы думали, мы будем ждать ещё сутки? – Она чувствовала, как дрожит каждая клеточка её тела больше от осознания того, как легко ей удалось это сделать. Добить, как выразился накануне супруг, но у неё не оставалось другого выхода. – Передайте Егору, что его просьба выполнена. - Я бы передала, но он ушёл. Эта новость окончательно выбивала почву из-под ног Бариновой. - Как ушёл? Куда? - Оставалось лишь надеяться, что так он давал ей возможность собрать вещи. – Вы его дождитесь, на случай, если он появится. – Полина сняла халат и вернула его сотруднице, покидая палату. - Девушка, вам плохо? – Полюбопытствовал таксист, которого она поймала на дороге. – Может остановиться, в аптеку или воды? – Его пугал её нездоровый вид. - Если бы можно было достать порошок, – она больно улыбнулась в ответ, - такой, чтобы душу отстирывал. – Машина медленно ползла в огромной пробке, в то время как ей хотелось выскочить из салона и бежать, куда подальше без оглядки. Мешала вата в ногах. С каждой минутой в салоне становилось всё трудней дышать, будто кто-то выкачивал воздух из её лёгких. – Остановите здесь, дальше я сама. – Она протянула водителю деньги, выбираясь из машины. – Сдачи не надо. – Полина рассчитывала застать супруга дома, но и там её встречала гробовая тишина. Лишь мобильник, выроненный ею же перед отъездом в больницу, сиротливо моргал посаженой батарейкой. Она растерянно бродила по огромным пустым комнатам, беспорядочно бросая в чемодан всё, что под руку попадётся, совершенно не замечая, как смеркается за окном. Массивная тень быстро пересекла гостиную. – Егор? – Полина вздрогнула, ощутив, как страх сковывает тело. Она двинулась к нише, где только что притаилась тень, совершенно себя не выдавая. Тяжёлая ладонь приглушила её вопль, прежде чем она упала без сил. - Егор Андреевич… - Медсестра насторожено смотрела на шефа, выходящего из палаты. - Где она? – Он, наконец, нарушил тишину и вопросительно посмотрел на сотрудницу. – Надеюсь, что уже далеко. – Он не испытывал боли, напротив, та боль, что терзала душу все эти годы, сменилась каким-то облегчением и необъяснимым умиротворением. Словно кто-то сбросил груз с его плеч, который он добровольно взвалил на себя и волочил по жизни. – Сообщите всем, что похороны завтра. - Но… - Никаких но. Я хочу поскорей со всем этим покончить. – Он достал бутылку из внутреннего кармана пиджака, открыл и отхлебнул с горлышка. – Там пакет с вещами. Переоденьте его. Пожалуйста. – Мобильник ожил в его кармане. – Тётушке я сам скажу. Она как раз звонит. - Егор, - Вырывался из трубки взволнованный голос Ларисы. – Максим пропал. Ты не видел? – Она с надеждой затаила дыхание. - Там повсюду кровь. Я ничего не понимаю. Что? Что произошло?