Смерть Третьего, несомненно, заткнула Академию Спарроу. Атмосфера вокруг особняка стала значительно тяжелее, и каждый разговор заканчивается либо плачем, ударами кулаков, гневным уходом, либо неловким молчанием.
Неужели это так уж важно? Все рано или поздно умирают, что же изменилось теперь? Члены Академии и раньше убивали людей, они должны были знать этот урок лучше, чем кто-либо другой.
Хотя Восьмой может подделывать эмоции, даже он иногда находит их сбивающими с толку. Зачем тратить свое время на скорбь, когда можно было бы сделать что-то более продуктивное, например, выяснить, кто взорвал бомбу, или больше тренироваться, чтобы это никогда не повторилось?
Зачем тратить время на горе, когда можно было бы стать лучше?
Ему кажется, что они с Реджинальдом были на одной волне в этом вопросе, но даже старик предоставил два дня перерыва в уважении к мертвым. Восьмой не понимал, но он знает достаточно, чтобы молчать все это время.
Если вы не хотите никого потерять, просто оттолкните всех. Это было не так уж сложно.
Идиоты.
Но он будет подыгрывать, он немного скопирует их реакцию и добавит свой собственный вкус. Было бы упущением с его стороны быть бесчувственным, когда он играет роль «тайно заботливого брата, притворяющегося придурком».
Он решил не плакать, Восьмой страдал амнезией, и с его стороны было бы странно плакать, когда ему, собственно, и не из-за чего плакать. Он даже едва помнил Третьего, честно говоря, он не был такой уж большой потерей, если вы спросите Восьмого.
Плач, который он слышал, проходя мимо комнат своих братьев и сестер, говорит об обратном. Но кого это волнует? Определенно не его.
Точно не
его.
Но он мог бы притвориться, что его это волнует. Он целеустремленно не спал по ночам, играя с уравнениями за своим столом, чтобы это выглядело так, будто он отвлекает себя.
Собственно, именно этим он сейчас и занимается, пока Реджинальд грубо его не прервал. Он снова вызвал его к себе в кабинет, и Восьмой переоделся в форму, сознательно придав ей немного растрепанный вид.
Тонкость на самом деле очень полезна для обмана, позволяя людям сделать свой собственный вывод из того, что они считали логической гипотезой, наблюдая за другими. Это уменьшит шансы на то, что они подвергнут ее сомнению.
Он подождал несколько секунд, стоя у входа в кабинет, делая вид, что поправляет галстук и прическу, прежде чем, наконец, постучать.
— Войдите.
Восьмой вошел быстрым шагом, позволив капельке своего искреннего раздражения выплеснуться наружу.
— Чего ты хочешь?
Реджинальд даже бровью не повел от такой грубости.
— Мне нужна информация, но большинство твоих братьев и сестер слишком эмоционально скомпрометированы, чтобы вести разумный разговор, — просто ответил Реджинальд.
Восьмой нахмурился и сел прежде, чем Реджинальд успел ему приказать.
Или ты хочешь узнать, что я думаю об Академии Амбрелла.
Или и то, и другое.
Что бы это ни было, Восьмой готов подыграть. Ему уже надоело притворяться скорбящим. По его мнению, процесс был слишком однообразным, и немного отвлечься не помешает.
— Что ты заметил в членах академии Амбрелла? — начал Реджинальд, и Восьмой почти представил перед собой шахматную доску.
Реджинальд на этот раз белый. Это хорошо, Восьмой был более разборчив с чёрными.
Это был довольно обширный вопрос. Реджинальд хотел, чтобы он предложил все, что у него есть, одним-единственным вопросом, силовым шагом.
— Их не так уж много, — ухмыльнулся Восьмой, сознательно давая ответ, который, как он знал, был бесполезен.
Попробуй еще раз, попроси получше, может, я тебе что-нибудь дам.
Это была атака на авторитет Реджинальда. Восьмой, возможно, и изображает из себя преданного члена Академии, но это не значит, что он облегчит им задачу.
Реджинальду не потребовалось и секунды, чтобы ответить.
— Я не ожидал, что ты настолько некомпетентен, что заметил в них только это, откровенно говоря, я, возможно, переоценил тебя.
Поэтому вместо того, чтобы проявить смирение, он решил оскорбить способности Восьмого. Упрямый старик.
Восьмой не попался на удочку и бесстрастно пожал плечами.
— А зачем тебе это знать?
Восьмой прекрасно понимал, что он в невыгодном положении, когда дело доходит до информации. Во-первых, отсутствие памяти – это настоящая заноза в заднице. Если Реджинальд тратил свое драгоценное время, спрашивая об этом Восьмого, а не своего Первого, то он хотел знать именно мнение Восьмого.
Мнение Восьмого было теперь козырем, и он собирался выжать из него все, что можно.
— Они враги Академии Спарроу, и свежий взгляд на них не повредит, — умный и хорошо продуманный ответ, но ничего ценного.
— Сомневаюсь, что у меня есть что-то, чего ты еще не знаешь, — пассивно-агрессивный отказ.
— Об этом судить буду я.
Чем больше Реджинальд отказывался отвечать, тем сильнее становилось желание Восьмого узнать.
— Если тебе нужен свежий взгляд, то спроси меня позже. Третий мертв, и Академия Амбрелла – последнее, о чем я думаю, — Восьмой встает и сердито смотрит на отца. Если он не собирается отвечать, то Восьмой уйдет.
Его козырь должен был со временем стать еще более ценным. Теперь ему нечего было терять, уходя.
— Сядь на место, Номер Восемь! — приказал Реджинальд, но Восьмой даже не удостоил его взглядом.
— Нет.
Он захлопнул за собой дверь.
Это было весело. Теперь он все больше ценил драматические выходы.
Восьмой чувствовал, что теперь ему, наверное, сойдет с рук попытка заснуть. Он мог бы обвинить Реджинальда в том, что тот утомил Восьмого.
***
Все было тихо, за исключением стука дождя и яростного крика, который эхом отдавался в его голове.
Крик прозвучал его голосом. Это было похоже на него.
Все вокруг холодное и мокрое, а капли дождя смыли даже металлический запах крови в воздухе.
Он посмотрел на Академию Спарроу, которая смотрела на него без тени раскаяния. Было что-то садистское в том, как они смотрели на него, как будто смотреть, как он ломается, было забавным зрелищем.
Пятый крепко вцепился в оторванную голову брата, как в спасательный круг.
Несмотря на громкий стук дождя по асфальту, он заглушался бешеным стуком его сердца, звоном гнева и горя в ушах. Это громко. Громко. Громко.
Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью вас. Я убью каждого из вас, черт возьми, до единого!
Внезапно Восьмой проснулся с ледяной головой и кипящей до небывалого жара кровью. Он едва подавил сдавленный животный рык, который вибрировал в его горле. Он видел красный цвет. Все было красным и в беспорядке, а с потолка падала похожая на пыль субстанция.
Он изо всех сил пытался сделать следующий вдох, он вцепился в простыни, как будто хотел разорвать их, он соскальзывал, он был в ярости, он не знал, почему.
Что ему снилось?
Холодно.
Жарко.
Больно.
Что он увидел?
Восьмого вырвало на край кровати. Он чувствовал, как его голова раскалывается от ощущения жара и холода. Он весь кипел. Он
замёрз.
Все было красным. Все было гнилым. Все было уничтожено. Ничего не осталось.
Оно ускользало, воспоминание о кошмаре ускользало из его бледных, дрожащих и маленьких рук. Его снова вырвало.
Холодно.
Жарко.
Больно.
Его зубы громко стучали, и Восьмой начал царапать кожу. Ничего не чувствовалось правильным, и пепел все еще падает вокруг него.
Он слышит звон разбитого стекла, глухие удары падающих на землю тел, треск пламени, грохот бомбы, электризующий звук лазера, разрезающего тела на части, крики птиц и чей-то плач.
И так же внезапно все снова стало пустым.
Внезапно Восьмой заморгал, глядя на свою неповрежденную комнату. Это дезориентировало его. Он не помнил, как проснулся. Он не мог вспомнить, разбудило ли его что-нибудь. Что он опять делает?
Запах рвоты все еще ощущался, Восьмой моргнул, глядя на себя. Дрожь все еще пробегает по его телу, но его разум был безмятежно спокоен и холоден.
Он смутно слышал, как медленно открылась дверь и взволнованный женский голос позвал его по имени.
— Восьмой? Ты в порядке? Все уже ждут снаружи.
Восьмой медленно посмотрел на Шестую. Она была одета в черную вариацию их униформы, как им было приказано. Она поспешно прикрыла нос, как только увидела лужу рвоты на полу. Это было отвратительное зрелище, и Восьмой не стал бы винить ее, если бы она сбежала сейчас.
Она медленно приближалась к Восьмому, как к раненому дикому зверю.
— Давай я тебе помогу, — она ласково положила руку на плечо Восьмого, ее голос был спокойным и успокаивающим.
Восьмой понятия не имел, что его спровоцировало. Но оно поразило его внезапно и тихо, он не мог остановить это.
Без предупреждения, без каких-либо признаков того, что это происходит, Восьмой услышал, как его разум разрушился, и все стало красным.
***
Сознание Восьмого вернулось в его тело, как струйка из плохого крана. Оно сочится жалкими маленькими каплями, медленно и вяло.
Он постепенно начинал осознавать различные ощущения своего окружения.
Он был в особняке... наверное, в своей комнате. Да, он все ещё в своей постели. В комнате пахло рвотой и кровью. Постель была мокрой. Кто-то мрачно посмеивался.
О, это был он? О да, Восьмой мрачно смеялся.
Кровать была теплой, липкой и красной. Восьмой тоже был мокрый. Руки у него устали.
Почему? Восьмой перестал смеяться, это было
странно. Он провел рукой по быстро остывающей плоти.
Плоть?
Восьмой посмотрел вниз.
От него откатилось глазное яблоко.
Он был в середине тщательного расчленения тела Шестой... в своей постели... голыми руками и ручкой.
Он не мог толком разглядеть ее из-за крови и разбросанных по кровати органов, но был уверен, что у нее сломана шея. Когда он это сделал? Громкое хлюпанье наполнило комнату.
О. Так вот почему его кровать была красной...
Это плохо...
Восьмой усмехнулся про себя.
Он не сможет скрыть это.
Он слышал, как кто-то снизу кричит им, чтобы они поторопились и спустились вниз.
Восьмой инстинктивно повернул время вспять.
***
Шестая потянулась к Восьмому, но Восьмой переместился.
— Я в порядке. Я уберу, — Восьмой прислонился к стене подальше от Шестой. Он едва мог скрыть жажду крови, которая все еще пульсировала в его венах, и усталость, которая захлестнула его от использования своих сил. Его руки зудят в поисках ручки в столе. — Уходи.
В ее глазах промелькнуло разочарование, прежде чем она медленно кивнула и ушла.
Восьмой быстро приготовился к похоронам и вытер блевотину с пола. Он последним вошел во двор, где, как он предполагал, должны были состояться похороны. Он тихо шел к своему назначенному месту, и никто не издал ни звука и даже не признал его менее чем звездного присутствия.
Пятый был как новенький, благодаря исцелению Шестой, в то время как странный куб все ещё ремонтировался. Остальная часть Академии Спарроу мрачно смотрела на гроб перед ними.
Реджинальд произнес речь о том, чтобы быть хорошими парнями, останавливать плохих парней и
бла-бла-бла-бла.
Восьмой сосредоточился на том, чтобы удержать себя от маниакального смеха.
