Несмотря на замки́ и границы

Долгое время Трауна устраивали многие аспекты его жизни. Его устраивало положение, которое он занимал в имперской иерархии, более того, он вполне мог не останавливаться на нём и забраться ещё выше (впрочем, размышления на эту тему пока мало занимали его, но, только если пока). В его подчинении находился не только экипаж «Химеры», но и многие из тех, кто был за пределами разрушителя, другими словами — вся та часть Галактики, которая была под властью Империи. Траун так глубоко проник в структуру имперского правительства, что давным-давно стал её неотъемлемым элементом, непосредственно на неё влияющим. Он достиг исключительных успехов, принимая едва ли не прямое участие в управлении Империей и контролируя важнейшие процессы внутри её. Совместно с приобретёнными полномочиями на него так же ложилась и огромная ответственность. Впрочем, он всегда был готов к этому, так что, без конца прибавляющиеся обязательства не сломили его духа и не смогли заставить Трауна хоть раз изменить своим убеждениям. Но, возможно, именно благодаря своим убеждениям и принципам, у Трауна получилось взобраться так высоко. Мог ли его собственный характер, способствующий стольким достижениям, сыграть с ним злую шутку и обернуться против него самого? Траун умел не только хорошо разбираться в людях, — он так же хорошо разбирался и в себе, и потому знал, что ему можно было ожидать от себя же в большинстве ситуаций. Он держал контроль не только над окружающими, прежде всего, он непрерывно следил и за собой и постоянно анализировал. Так что, даже если Траун и допускал мысль о том, что может случиться непредвиденное, и в ответственный момент он подведёт себя сам, он всё равно относился к этому спокойно. Главным образом потому, что знал — исключать человеческий фактор никогда нельзя. Ему было достаточно держать это в голове и оттого быть готовым к любым последствиям всех своих решений. На протяжении всей жизни у Трауна выработалась твёрдая привычка не упускать из виду любые мелкие детали, которые могли тем или иным образом относиться к какому-либо важному делу. Это не раз помогало ему придти к наилучшему результату и, бывало даже так, спасало от, казалось, очевидного и неминуемого поражения. Наверное, именно поэтому Трауну и в голову не пришло, что когда-нибудь, из-за правил, которых он держался, мог произойти сокрушительный провал, и вследствие чего всё в его жизни пойдёт под откос. Причиной его крайне сомнительных действий в будущем чисс считал тот час, когда он невольно прокручивал на тот момент последний их с Эзрой разговор. То, на что он сначала не обратил внимания, заняло тогда все его мысли. Эзра сказал, что он ошибся, и Траун всерьёз задумался над этим. Не потому, что был не уверен в себе, а потому, что воспринимал Бриджера не просто как равного, но и как того, к кому привык прислушиваться и над чьими словами всегда размышлял с особой тщательностью. Действительно ли Траун допустил ошибку? И если да, то какую? В чём он тогда ошибся? Траун мысленно оглянулся на все свои достижения и не нашёл в них ничего предосудительного. Были ли слова Эзры попыткой спровоцировать его? Траун не отказывался от такого варианта. Он понимал, что Бриджер беспокоился за него, так что вполне мог прибегнуть к подобному маневру. Но и пренебрегать предостережением тоже не спешил, потому что знал, — Эзра не станет обманывать его, а значит, необходимо было понять, что же он тогда имел в виду. Поиск собственного просчёта Трауна интересовал больше, чем полученное предупреждение о смерти. Дело было не в том, что чисс не боялся умереть (хотя, в сущности, это можно было бы взять за одну из причин). Он был слишком верен Империи, и если Империя его предаст, значит, так тому и быть. В Империи он видел источник силы и могущества, власти над Галактикой. И он сделает всё возможное, чтобы та система, в которую он так много вложил, оставалась неуязвимой и не имела себе равных. Он примет любую ответную реакцию, потому что является неразрывной частью этой системы. Единственное, что могло озаботить Трауна в данной перспективе — преемник, которому он должен будет доверить все свои планы и соображения. Ко всему остальному в этом вопросе чисс был равнодушен. Так, не придя к однозначному выводу, Траун оставил решение задачи до лучших времён, как никогда раньше не делал. Может быть, ему стоило с привычной строгостью сказать себе: «Эзра не прав». Но вместо этого он с не меньшей привычностью промолчал, и разрушительный процесс оказался запущен — подсознательно мозг пытался добраться до истины, даже когда, казалось, Траун выбросил из головы всё лишнее. Время шло; мысли Трауна были заняты неумолимо разрастающимися проблемами, которые, всё в большей и большей степени доставлял Империи Альянс. На борьбу с мятежниками уходило много ресурсов, и казалось, что подавлять восстания придётся, по меньшей мере, вечность. Впрочем, это нисколько не пугало Трауна. Он продолжал делать свою работу, и его не могло остановить даже знание того, что где-то там, на стороне противника сражается Эзра, сопротивляясь Империи с теми же усилиями, с какими Траун стремился уничтожить повстанцев. Возможно, чиссу пришлось бы заранее похоронить Бриджера и больше не задумываться и не гадать, был ли тот среди погибших очередного атакованного имперцами космического судна или нет, но Эзра выдумал навещать его время от времени, поэтому Траун приучился к невольному ожиданию, которое, впрочем, никак не мешало исполнению обязанностей. При каждой такой встрече Траун отмечал, что Эзра заметно похудел, но по взгляду было понятно: его ещё надолго хватит, и сдаваться он не намерен. Неудивительно, но про него Эзра мог сказать то же самое, — противостояние изматывало и истощало, тем не менее, верность идее не позволяла дать слабину, заставляя бороться дальше. Любовь между ними никуда не делась, но Траун знал, что их отношения не перестанут выражаться исключительно в кратковременных свиданиях длиной в несколько часов, с позволенным максимумом — сутки. Не перестанут, потому что существует не так много вариантов развития событий, и все с неутешительным прогнозом: либо верх одержит только одна сторона, либо они уничтожат друг друга в ходе войны. Иногда Трауна посещала мысль, что им было бы неплохо отстаивать вместе что-то одно, какие-то общие интересы. Быть на одной стороне с Бриджером, — фантастическая и недосягаемая роскошь, и не только потому, что они сильно расходятся во взглядах, — чисс ни на что не надеялся, понимая, насколько это бессмысленное занятие. Эзра ни за что не присоединится к Империи, а Траун никогда её не покинет. Впрочем, Трауну было достаточно тех недолгих встреч, так что он не жаловался. Война продолжалась; в жизни Трауна наступил тяжёлый период, когда к нему в душу закрались первые сомнения. Он не мог понять, с чем было связано его внутреннее колебание, и очень хотел бы назвать это явление беспричинным и необоснованным. Тем не менее, он знал, что ничего не бывает без причины, и, предчувствуя надвигающуюся катастрофу, взял на себя обязательство незамедлительно выявить источник собственных сомнений. Он стал ещё более требовательным и строгим, не только к себе, но и к окружающим. Тот, кто не знал Трауна или ещё не успел испытать на себе его характера, мог бы назвать его придирчивым. Но тому, кто привык к установленным порядкам, было понятно, что причина такого образа действий далеко не вредность. Траун искал дефекты и устранял их, желая предотвратить угрозу, призрак которой определённо ощущал. Странно ли, император как будто тоже что-то чувствовал, но делиться своими предположениями с гранд-адмиралом почему-то не спешил. Впервые между ними возник барьер, из-за которого не хотелось озвучивать свои мысли ни Палпатину, ни Трауну. Чисса это не особо задевало. Возможно, император догадывался о его душевных метаниях, и потому предпочёл быть настороже. Либо, лорд ситхов в принципе сделался склонен подозревать всех вокруг и никого подпускать к себе близко особо не хотел. Траун мог его понять. Эзра тоже заметил смятение, которое Траун усердно, но безуспешно старался побороть в себе. — Почему бы тебе не дать этому проявиться? — как-то поинтересовался Бриджер у Трауна, так же как и он, предчувствуя необъяснимое. — Расслабься?.. Чисс не хотел с ним соглашаться. Он понимал, что желал донести до него Эзра. Как джедай, Эзра умел видеть суть вещей, тем не менее, конкретно об этой проблеме они с Трауном были разного мнения. Эзра предложил ему ослабить контроль над собой, чтобы расслышать внутренний голос и уже после этого принимать какие-либо решения. Позже такой голос, несомненно, превратится в вызов, и они оба знали, что тогда нужно будет делать выбор — принимать этот вызов или нет. Траун знал, на что надеялся Бриджер. Смирение и покорность судьбе, это так по-джедайски. Но Траун не был джедаем и не считал себя сторонником их философии, поэтому не думал сдаваться без боя. Он всё ещё оставался верен своим убеждениям, полностью преданный Империи. Он не собирался лишний раз искушать себя, — очень опасно было рисковать, даже сознавая свою силу воли. Ещё не имея определённых знаний, знаний о том, как вылечить медленно назревающую язву, Траун не хотел подставляться. Он счёл за лучшее сдерживать развитие опасной болезни столько, сколько будет возможно, но не бездумно лезть её вскрывать. Иначе он погубит не только себя, но и все свои труды, а также тех, кто этими трудами пользуется. Да, к совету Эзры можно было прибегнуть. Проблема только в том, что постоянный контроль Траун считал залогом успеха, и, как Эзра выразился, «расслабиться», — значило упустить власть из своих рук. Чисс должен был найти другое решение, пока временем ещё можно располагать. Трауна мучила беспричинная неудовлетворённость. Он не смог найти ответа в себе, поэтому продолжил разбирать Империю на составляющие её элементы, стремясь выяснить, в чём дело. Для него не оказались новостью частые проявления безответственности в командовании, равно как и заговоры против императора. Траун сам имел план о собственном перевороте, но пока не видел необходимости с кем-то обсуждать его. Он устранял других заговорщиков, не позволяя им добраться до привлекательного куска — власти. Тем самым он обеспечивал безопасность императору и предусмотрительно расчищал себе путь. Нынешней Империи было далеко до идеальной и чёткой системы, и, как бы Траун ни старался и сколько бы усилий ни прилагал, полезных изменений в ней становилось всё меньше и меньше. Империя, постепенно наращивая скорость, приходила в упадок, и Траун прекрасно это понимал. По его мнению, ответственными за данное явление были не только он и некоторые конкретные личности в верхушке руководства. Приличная часть должностных лиц, стоящих ниже его, также способствовала этому неминуемому кризису. Своё состояние он тоже назвал бы состоянием, предшествующим кризису. Не исключено, что именно такое состояние и определяется как «выгорание». Траун столкнулся с подобным впервые, но не сомневался в том, что, как бы оно не взялось развиваться, дальше он будет чувствовать себя только хуже. У него было стойкое ощущение, что ему надо просто встряхнуться, и тогда всё будет как прежде, но сбросить с себя гнетущую тоску и усталость никак не получалось. В какой-то момент ему вообще подумалось, что, возможно, было бы неплохо в принципе отойти от дел. Эту мысль Траун встретил с презрением и тут же быстро прогнал её. Он намерен использовать все свои оставшиеся внутренние ресурсы во благо Империи, и больше ничего ни ему, ни от него не требуется. Тем не менее, совсем скоро та самая, достойная презрения Трауна мысль превратилась в навязчивую идею, и Трауну сделалось совершенно невыносимо. Он даже вдруг вспомнил бывшего агента Каллуса и поразмышлял о причине, по которой тот предал Империю. Чисс пришёл к тому, что Каллус не смог смириться с тем, что Империи каждый кадр нужен ровно до тех пор, пока он способен ей что-либо дать. Если он становится бесполезен — его сразу заменяют. Для Трауна такая схема была логична и правильна, и ничего особенного в ней он не видел. Теперь спокойствие приходило только в те недолгие часы, когда Эзра находился рядом. Только тогда Траун как будто забывался, не отягощённый единодушным с Бриджером молчанием. Эзра чувствовал, что внутренняя борьба Трауна постепенно приближается к своей кульминации, и потому помалкивал, неторопливо играя с пальцами чисса и тем самым выражая своё глубокое сочувствие. Он уже обращался к Кэнану и спрашивал, чем он может помочь Трауну, потому что чувствовал его страдания. Кэнан посоветовал Трауна не трогать, и Эзра послушался. Переломный момент наступил, и Траун понял это после очередного визита Бриджера, когда безумная и сумасшедшая идея полностью парализовала его, стоило джедаю покинуть «Химеру». Пришло время, когда чисс должен был дать себе чёткий ответ, сделать тот самый выбор. И он, наилучшим образом игнорируя физическое напряжение и умственную перегруженность, с привычным при принятии решений бесстрастием обдумал всё основательно и, как всегда, с особой строгостью. Никто не мог сказать, о чём он думал в эти ответственные и необычайно долгие минуты, но факт остаётся фактом, и, как результат, Траун сделал бесповоротный шаг, решившись на него без отчаяния и страха. Он принял вызов.