Сияй

– Она ненавидела эту тарелку, – сказал Луи, подходя к Зейну во время перерыва. – Что? – ошеломленно спросил Малик, отрываясь от чтения сценария. После перерыва была его очередь выступать. Накануне Ниддри разбил их на пары, выдал каждому по сомнительному отрывку, но они обязаны были вдохнуть в них душу, отыграть так, чтобы он поверил. У учеников получалось с переменным успехом. Найл исполнил свой кусочек так, что хлопала вся группа, даже его напарник не сумел испортить выступление. Но в нем Ниддри и не сомневался — вопросы вызывали другие актеры. Луи тоже стоило бы подготовиться, хотя бы повторить текст, чтобы в нем не плавать, но вместо этого он решил поговорить с Зейном, пока у него была свободная минутка. Пока Найла не было рядом, подсказал ему внутренний голос, но Луи просто не мог остановиться. Малик должен был знать о случившемся, ведь именно он вдохновил Томлинсона на диалог с бабушкой, именно благодаря ему с души Луи упал груз весом в пятнадцать лет. – Помнишь, я рассказывал... – Нет, я имею в виду, почему? – уточнил Зейн, облокачиваясь о стену. – Разве она не стояла в центре коллекции, и всё такое? – Эту тарелку ей подарил дедушка спустя год после того, как они начали встречаться, поэтому она и начала собирать коллекцию. Хотела сделать ему приятное, будто бы он угадал, что ей нравится, – объяснил Луи, дрожа от жутковатого восторга. – Но, как выяснилось, бабушка терпеть не может ангелочков и прочую срань. Она так и сказала: «Луи, я выдохнула с облегчением, когда этот кошмар исчез из гостиной. Теперь, когда ты знаешь правду, я могу, наконец, снести это дерьмо на гаражную распродажу». – Матерь божья, – с восхищением произнес Зейн и невольно засмеялся. От его смеха у Луи голова кружилось. Он всё ещё казался незамысловатым, простым, естественным, но Луи не мог наслушаться, словно это был наркотик, овладевающий его сознанием через звук. Что в Зейне было такого? Эта матовая кожа, эти ресницы, напоминающие пушистые кончики стрел, эта змеевидная улыбка? Может, всё сразу. Может, Луи просто никогда в жизни не видел ничего по-настоящему прекрасного, ведь оставаясь наедине с собой, он замечал лишь кошмары, может в его жизни не было ничего... – Что обсуждаем? – поинтересовался Найл, подходя к ним. Луи сразу захлестнуло ощущение, будто Хоран поймал их с поличным. Снова те же ошибки, снова опрометчивые поступки. Значит, ничего хорошего? А как же он, единственный человек на свете, кто в него верил, кто заботился о нем. Предать его ради доброго слова того, к кому он проникся невзаимными чувствами? В какой момент Луи стал хуже, чем был раньше? Когда увидел кого-то, кто был красивее солнечного света? – Бабушка решила продать все свои тарелки на гаражной распродаже, – поделился Луи, и внутри него всколыхнулся страх. Если Найл отвернется от него, это будет заслужено. Вот только вынести это Луи уже не сможет. Следовало сказать Найлу раньше, пока чувства были не так сильны, и тогда Хоран обязательно помог бы ему пережить этот кошмар. Как всегда, Найл помог бы ему даже с тем, с чем не обязан был. – Неужели? – хмыкнул Найл, останавливаясь рядом с Зейном. – А я думал, она обожает эти тарелки, раз собрала двести с лишним штук. – Как выяснилось, нет, – покачал головой Луи. Найл казался таким спокойным — ещё бы, он просто не знал, что происходит за его спиной. – Ты был превосходен. Я хлопал тебе, не потому что ты мой друг. – О, я знаю, – Найл самодовольно улыбнулся, и лишь Луи заметил, что он слегка зарделся от похвалы. – Ниддри очень доволен мной. По секрету, он сказал, что у него давно не было настолько талантливого ученика. Последнюю фразу Найл крикнул на весь зал. – Поздравляю, – сказал Зейн, целуя Найла в висок, и его рука крепко, по-змеиному обвила Хорана. Сердце неприятно закололо, и Луи поспешил углубиться в чтение своего сценария, чтобы эмоции не взяли над ним верх. Оказалось слишком поздно! Объятия Найла и Зейна не выходили у него из головы. Они ведь не только обнимались, но и целовались, и занимались сексом. Конечно, когда два таких красивых человека выбирают друг друга, физической близости не избежать. Как Луи мог ревновать, когда Зейн ему не принадлежал? Собственная ничтожность ударила Луи в грудь. Чего он хотел? Чтобы Найл и Зейна ему отдал, как отдавал всё, на что бы Луи ни бросил свой жадный взгляд? Эти отношения делали Хорана таким счастливым, а он завидовал, ревновал, представлял себя на его месте. Такого друга, как он сам, Луи не пожелал бы никому. Разумеется, он и сцену испортил. Стоило ему открыть рот, как слова путались между собой, интонации подводили. Томлинсон пытался стать другим человеком, но сейчас не мог быть даже собой. На месте него было омерзительное животное, которое тонуло в пучине собственной гадости. Предатель. – Что с тобой происходит, Луи? – спросил Ниддри, поднимаясь на сцену, и взглянул на него с недоверием. – Ты никак не соберешься! – Простите, сейчас, – Луи посмотрел в текст, чтобы не видеть разочарованных глаз своего руководителя. Ниддри говорил, что он способный, Томлинсон должен был держать планку, но теперь из раза в раз падал в его глазах. Времени медлить не было. Томлинсон невидяще пробежал по сценарию глазами и выдохнул. – Давайте, я готов. Ниддри громко похлопал в ладоши и отошел, предоставляя сцену им. На ней не было декораций, только реквизитный стол, оставшийся с предыдущей репетиции, и Томлинсон решил зацепиться за него взглядом. Он тяжело дышал. Воздух в зале хорошо фильтровался, но ему всё равно было тяжело. Груз, который он носил, тянул Томлинсона вниз. – О чем ты думаешь? – с волнением спросила Элисия. Её голос пронесся по всему залу эхом. – Они... не будут счастливы, – произнес Луи, изо всех сил стараясь сосредоточиться. Височные вены были готовы лопнуть от напряжения. Лицо Элисии стало вопросительным. – Кто? – поинтересовалась она, глядя на него раненой ланью. Такой взгляд мог растрогать любого, но голос Луи звучал сухо, как осенний лист, угодивший на крышу. – Будущие жильцы. Элисия подошла ближе. Её рука мимолетно заправила прядь за ухо, точно она не отдавала себе отчет в том, что делает. Наверное, он должен был воспринять это, как сигнал. – Почему? – Потому что всё неправильно, – на автомате произнес Луи. – Они не... – СТОП, – крикнул Ниддри, вновь взбегая на сцену. Зал разочарованно выдохнул, на первом ряду зашептались, сзади кто-то крикнул: «Да хватит уже!». Будь у одногруппников гнилые овощи, их закидали бы с ног до головы. Поймав взгляд партнерши, Луи ощутил новый укол стыда. Господи, ей, наверное, тошно повторять эту сцену в пятый раз. Лицо приближающегося к нему Ниддри было перекошено от гнева. Томлинсон никогда его таким не видел. Не в первой было совершать ошибки, но раньше руководитель не выходил из себя так сильно. Луи и сам чувствовал, что на сей раз выступает из рук вон плохо. Сам бы он погнал такого актера со сцены нелестными словами и, может, пинка бы добавил. – Луи, черт возьми! Ты что, никогда не был влюблен? Луи бегло посмотрел на зрительный зал, где сидели Найл и Зейн. – Был, наверное, – произнес он таким тоном, словно его язык превратился в медузу. – Посмотри на эту девушку, – сказал Ниддри, подводя к нему расстроенную Элисию. – Ты её любишь. Ты говоришь не о жильцах, а о Вас. О тебе и о ней, – гневно объяснил руководитель. – Ты хочешь коснуться её, хочешь впустить в свою жизнь то прекрасное, чего не достоин. Ты знаешь, что разрушишь её, как рушишь всё в твоей жизни. С тебя начнется падение этого ангела. Элисия посмотрела на Луи умоляющим взглядом. Томлинсон видел, она очень хочет получить свою галочку и начать разучивать монолог. – Не знаю, может... всё дело в том, что мне не пятьдесят, – неуверенно произнес Луи. – И я не натурал. – Мне плевать на твою ориентацию! – рявкнул Ниддри, подходя к нему. – Сейчас тебе пятьдесят, и ты натурал, которого зовут Рэй. Ты всю жизнь работал плотником, был женат на одной, теперь живешь с другой, и вот она — но не третья, единственная. Возьми себя в руки. Соберись. Подумай, – Ниддри постучал ему по лбу пальцем. – Актерская игра не только о тебе. Она о человеке в целом. Не думай, играй. Вперед. Это должно было его вдохновить, окрылить, вдохнуть в его вялую игру жизнь. Обычно после такой речи Луи проникался моментом, был готов раскрыть на сцене весь свой творческий потенциал... Его ругали, не потому что он бестолочь. Его ругали, потому что думали, что он способен на большее. Ниддри снова похлопал в ладоши и отступил назад, оставляя им пространство для игры. Луи вздохнул, перевел взгляд на свою партнершу, чьи светлые волосы должны были колыхать в нем романтические чувства. Мир должен был сузиться до них двоих, но Луи ощущал каждого человека в зале. Ощущал, что Найл и Зейн держатся за руки. – О чем ты думаешь? – спросила Элисия. – Они не будут счастливы, потому что... блять... сейчас, – Луи посмотрел в текст. Кровь стучала у него в висках, ладони дрожали. – Блять! Он швырнул листы бумаги на реквизитный стол и стремительно спустился по ступенькам со сцены, игнорируя недовольные крики одногруппников. Стучало в голове, в горле, между пальцами. Он то ли был слишком труслив, то ли в нем просыпался гнев — на себя, на свою жизнь, на мир, под чью дудку так не хотелось плясать. – Перерыв, – устало крикнул Ниддри. Луи не сбавил шаг, наоборот ускорился, желая убежать подальше, от чужих глаз, от себя. Что он забыл на актерских курсах? Почему решил, что достоин хоть чего-то в этой жизни? Если существует справедливость, его должна настигнуть кара за каждый совершенный им поступок. Даже сейчас он не разобрался со своими проблемами, а сорвал занятия, испортил выступление, разочаровал Ниддри... – Хэй, всё в порядке? – наружу выскочил встревоженный Зейн. Ворвался в порочный круг его самобичевания. Вломился в его мучительное Колесо Сансары. – Нет, ничего не в порядке. Я дерьмо, а не актер! – крикнул Луи, заметавшись, как пойманная в сети птица. Какой он был птицей? Так, белкой-летягой, что прыгает с ветки на ветку, пока однажды не срывается вниз, не рассчитав расстояние. – Успокойся, – произнес Малик, подходя к нему ближе. – Что с тобой такое? – Не знаю, – Луи тяжело выдохнул и зарылся пальцами в волосы с такой силой, словно собирался их вырвать. – Я не знаю. Посмотри на Найла, он сияет, как Рождественское дерево, а я не могу даже двух слов связать. – Сейчас отлично связываешь, – произнес Зейн. Его спокойный тон окончательно вывел Луи из себя. Он любил его, очень сильно, это было выше его сил, но даже ему, даже Зейну, Томлинсон не мог позволить так с собой разговаривать. – Ты, блять, прекрасно понял, о чем я, – отрывисто произнес Луи. Слова прорывались с гневом и сочились ядом, Томлинсон даже не пытался сдержать себя. – Может, это всё не мое? – Луи, – Зейн обхватил его за плечи и встряхнул, но не сильно, а совсем бережно, но внутренности всё равно перемешались, как картинка в калейдоскопе. – Луи, послушай меня. У тебя всё получится, правда. Просто выйди на сцену, и ты почувствуешь, что можешь. А я буду смотреть на тебя. – Нет, – Луи откинул руки Зейна, и по его телу пробежала дрожь. – Не надо смотреть. Зейн приблизился к нему. Его дыхание звучало слишком тяжело. – Луи, я... – Какого черта, Луи? – с крыльца стремительно сбежал Найл и незамедлительно приблизился. – Верни свою блядскую задницу на сцену и отчитай всё, как полагается. – Зачем? – спросил Луи, с гневом глядя на лучшего друга. – Чтобы все в очередной раз увидели, какой я ужасный актер? Зачем это всё? – крикнул он в ошеломленное лицо. – Я этого даже не хочу! Таких смачных пощечин Луи в жизни не получал. Его голова чуть не отлетела, и он схватился за щеку, глядя на Хорана с плохо скрываемым изумлением. Томлинсон знал, что у него тяжелая рука — несколько раз видел, как Найл дрался ещё в старшей школе, но никогда не чувствовал этого на себе. И слава богу. – Ну вот что, дерьма ты кусок, это была твоя идея, – разъяренно произнес Найл, указывая на него пальцем. – Это ты подарил мне мечту, когда я и мечтать не умел, ты расписал мне, каким прекрасным может быть наше актерское будущее, из-за тебя я пошел в блядский драм-кружок, из-за тебя я сейчас здесь, тот, кто я есть. И ты смеешь недооценивать себя, мудачье неблагодарное? – гневно прорычал он. – Прекрати говорить о том, что ты не можешь, и сосредоточься на том, что умеешь. Иди и играй, скотина. Луи тяжело выдохнул. Его щека всё ещё горела, грудь дрожала, и, кажется, в ней что-то назревало. Всё теперь было вывернуто наизнанку. Его внутренности были снаружи, кости рассыпались, кожа сморщилась внутри. – Он прав, – размеренно сказал Зейн, положив руку на плечо Найла. – Как у тебя получится хоть что-то, когда всё, о чем ты думаешь, это провал? Иди и покажи себя. Сияй. Сияй. Луи никогда не видел себя сияющим. Его взгляд зацепился за руку Зейна, что продолжала сжимать плечо Найла. Он посмотрел на лучшего друга, в чьих глазах была боль напополам с печалью. Луи вобрал в себя остатки свежего воздуха, медленно, но уверенно вошел в здание, поднялся по лестнице, не обращая внимания на зрительский зал. Элисия всё ещё стояла на сцене, сжимая в руках сценарий, и слушала руководителя. Заметив присутствие Луи, Ниддри похлопал в ладоши и, кивнув, отошел к кулисам. В зрительном зале стало тихо. – О чем ты думаешь? – спросила Элисия. – Они не будут счастливы, – тихо сказал Луи, и из его глаз покатились слезы.