Короткая черная стрелка часов медленно ползет к полудню. Небольшая квартира погружена в привычный полумрак, заполненная оглушающей тишиной. За окном, покрытом легким слоем пыли, растелилось одеяло иссиня-черных туч, столь плотно прижатых друг к другу — даже тонюсенький лучик солнца не в силах пробиться к промерзлой земле. Улица почти пуста: за торговыми лавочками сидят одинокие мужички и старушки, косящиеся друг на друга, так и не обольщенные покупателями. Ветер завывает, шурша листвой, и только в академии периодически слышится детский смех.
Рослый мужчина в темных штанах и водолазке поднимает чайник с плиты, и вода неровной струйкой падает вниз, ударяясь об дно глубокой кружки. Мелкие сладкие песчинки закручиваются и поднимаются в водовороте, мягкий мешочек с крепкими сухими листьями набухает и отрывается от дна, постепенно скрываясь под кипяченной водой. Чайник с легким скрипом металла возвращается на плиту. Маленькая ложка, разрывая натяжение воды, опускается в кружку, и начинается шустрый вальс металла с подкрашенным кипятком.
Широкая ладонь поднимается к лицу, мужчина садится за стол и пальцами цепляет маску — продолжение темной водолазки — стягивая ее к подбородку. Левый глаз закрыт протектором, правый слегка прищурен из-за пара, валящего из кружки. Тонкие губы складываются в трубочку, и легкий ветерок изгибает сероватую фигуру, струящуюся к потолку.
Серые подобно слоновой кости волосы непослушно торчат, длинное туловище ссутулено. Мужчина совершает глоток, выглядит он более чем спокойным и расслабленным, и только узкий зрачок искажает всю домашность картины.
Маленькая книжка в мягком переплете показывается из кармана, и вскоре она уже перед сероватым глазом. Ее обложка выкрашена в приятную зелену, уголки значительно помяты и зашарканы. Мужчина неспеша скользит по строкам, временами отвлекаясь на чай.
Короткая черная стрелка часов медленно ползет к трем часам после полудня. Небольшая квартира погружена в привычный полумрак, заполненная оглушающей тишиной. За окном, покрытом легким слоем пыли, растелилось одеяло иссиня-черных туч, столь плотно прижатых друг к другу — даже тонюсенький лучик солнца не в силах пробиться к промерзлой земле. Улица окончательно пустеет: одинокие мужички и старушки спешно убирают свой товар, косясь друг на друга, так и не обольщенные покупателями. Ветер завывает, шурша листвой, и академия, залитая детским смехом, постепенно погружается во всеобщую тишину.
Темная маска возвращается на нижнюю часть лица, и мужчина поднимается, накидывая на себя жилет джоунина.
Он идет по главной торговой улице. К этому времени все ларьки уже успели закрыться, а прилавки опустеть. Густая тишина, разбавляемая еле слышным завыванием ветра и редким скрипом висящих металлических вывесок, окутала деревню. Можно подумать, что мужчина остался последним и единственным жителем поселения, скрытого в листе.
Академия, выпустившая ни одну сотню опытных ниндзя, встретила гостя серой тишиной. Переступив порог, джоунин привычно просканировал местность, размеренно идя вдоль пустого коридора. Его спина слегка ссутулена, плечи тянутся друг к другу, а кисти рук спрятаны в карманах. Образ, окутавший единственного посетителя коридора академии, можно было бы назвать ленным и сонным, однако стальной глаз, несмотря на усилия своего хозяина, отражающий угрозу и опасность, обнажал и демонстрировал истинное состояние своего владельца.
Остановившись напротив очередного класса, джоунин отодвинул в сторону дверь. Годами наработанное чутье ниндзя подсказало об опасности, летящей сверху, однако мужчина остался стоять на месте, и губка для доски упала на неприкрытую голову. Маленький генин с густой блондинистой шевелюрой утоп в звонком смехе, сгибаясь пополам и хватаясь за живот.
Джоунин бросил внимательный взгляд на двух юнцов, полностью противоположных друг другу. Первый смеялся, не в силах прекратить, второй сидел в полном молчании, всем своим видом показывая безразличие к происходящему. Малость загорелый блондин и бледнокожий брюнет. Желтый и синий, встретившиеся в одной команде. Джоунин мысленно хмыкнул, однако принятое еще при просьбе хокаге решения не изменил — он не хочет примерять на себя роль сэнсэя: три генина, почти что опытных ниндзя, постоянно находящиеся под боком — сомнительное удовольствие в жестокой действительности жизни. Глаз, отливающий истинной сталью, скользнул дальше по кабинету. В конце, за партами, сидит третий член команды — ниндзя чувствует ее.
— Йо, — два генина вздрогнули, и мужчина уверен — девочка тоже, — а третья где?
— Я тут! — противно высоко и резко прозвучал девичий голосок, неприятно резанув ухо.
— Жду на крыше, — и джоунин испарился в малом облаке, и губка полетела дальше, навстречу с неизбежным.
Парк, расположившийся на крыше академии, встретил приятным отсутствием кого-либо живого. Ниндзя прошествовал к самому краю, к невысокому поручню, наваливаясь на железную преграду, удерживающую единственного своего гостя от стремительного падения. Над головой серое небо, и солнце, кажется, окончательно забыло о существовании тихой деревни, скрытой в листве; внизу — широкие, но пустые улицы, по которым открыто прогуливаются разве что только сорванные с деревьев листья да редкий унесенный мусор. В спину, подвывая, дует прохладный ветерок, несмело поднимая пепельные волосы. Руки — привычно в карманах, взор — строго вперед. И вот спустя несколько минут старая дверца со скрипом открывается. Два зеленых глаза врезаются в мужчину истинным испугом. Джоунин на мгновение напрягается сильнее обычного, поддаваясь секундной панике, однако быстро берет себя в руки, продолжая все так же стоять на месте, уперевшись на металлическую преграду. Он смотрит прямо в глаза ученице, не готовый оставить без присмотра возможную угрозу. Он ждет, время медленно тянется, девочка все продолжает стоять на месте. Нужно что-то делать, иначе они рискуют так до ночи просидеть на крыше, поэтому джоунин отталкивается от поручня, и девочка отступает назад, натыкаясь на темноволосого юношу.
Страх застилает сразу две пары юных глаз, малышка шугается еще сильнее и бежит в сторону. Связь, ликуя, окутывает девичий мозг, вступая в права над маленьким тельцем. Она диктует, шепчет на ухо, вырисовывая реалистичные картинки — как незнакомый ниндзя обнажает кунай, как вечно хмурый мальчик складывает клановую печать, как смерть дышит ей в затылок, готовая прямо здесь и сейчас насадить на свою длинную косу неокрепшую душу. И девочка перепрыгивает ограду, лишь бы уйти, лишь бы сбежать с этой чертовой крыши, готовой стать ее личной сопровождающей на тот свет. Опора исчезает, дыхание перехватывает, и она летит вниз под неумолимой силой притяжения.
Джоунин действует на опережение мыслей, повинуясь годами наработанным инстинктам. Мужчина прыгает следом за девочкой, и обгоняя ее, его мозг ловит странное ощущение — чувство, столь забытое в далеком детстве. Будучи на твердой земле, он ловит ученицу, еле удерживаясь на ногах от накатившего расслабления. Она лежит в его руках, ее глаза зажмурены, руки прижаты к груди. Тоненький лучик солнышка падает на округлую щечку, разрастаясь и опаляя все личико. Мужчина растеряно смотрит на ученицу, цепляясь за ее плечи и колени, с трудом контролируя неподдающиеся конечности, что разом скинули с себя годами копившееся напряжение.
— Я умерла? — несмелый голосок вырывается из приоткрытых губ, столь мягкий и приятный уху.
— Не знаю, — честно отвечает он.
Пушистые ресницы раскрываются, и два зеленых, столь притягательных и невероятных омута, полностью отличающихся от тех, что впервые посмотрели на джоунина, возводятся к небу, хмурясь от яркого солнца, а после плавно скользят к единственному открытому и раскрытому в удивлении глазу мужчины.
— Быть не может… — шепчет девчушка, чувствуя, как ее тело все больше и больше обмякает в чужих руках.
Два генина выбегают из здания, подбегая к застывшим сэнсэю и маленькой напарнице.
— Сакура-чан, ты в порядке? — обеспокоенный блондин останавливается чуть поодаль от девочки, все же внутренне боясь подойти ближе к мужчине.
Серый глаз поднимается к юнцу, растерянно осматривая того. Руки мужчины дрожат, мысли спутаны, все заготовленные реплики стерты. Что он в общем делал до этого — остается смутным представлением где-то на краю сознания. А девочка все продолжает лежать в крепких руках, затаив дыхание, внимательно следя за почти полностью скрытым лицом джоунина.
— Я… — непривычно путается в словах, активно пытаясь вспомнить, кто перед ним и что им нужно, — вы… Завтра, в семь утра, на четвертой тренировочной площадке, — наконец взяв себя в руки, более привычным голосом отчеканивает последнее предложение.
Джоунин отпускает девочку на землю, более не посмотрев в ее глаза, хоть тело и сопротивляется, не желая выпускать ношу из своих рук, и исчезает в привычном облаке.
Квартира, с трудом ставшая родной и переставшая внушать былой ужас, встретила липким холодом. После того тепла, окатившего с головой, после той расслабленности в мышцах и легкости ума весь груз связи свалился с новой силой, словно джоунин вернулся на семнадцать лет назад, в день своего десятилетия, когда совсем еще неготовый мозг познал весь ужас связи. Мышцы, скрытые формой джоунина, окаменели, глаз рывками забегал по комнате, в каждом темном углу находя угрозу. Мужчина попятился назад, из-за неприкрытой спины сходя с ума еще больше. Кунай наготове, шаринган в левом глазу обнажен.
…
Короткая черная стрелка часов медленно ползет к полудню. Небольшая квартира погружена в привычный полумрак, заполненная оглушающей тишиной. За окном, покрытом легким слоем пыли, растелилось одеяло иссиня-черных туч, столь плотно прижатых друг к другу — даже тонюсенький лучик солнца не в силах пробиться к промерзлой земле. Улица почти пуста: за торговыми лавочками сидят одинокие мужички и старушки, косящиеся друг на друга, так и не обольщенные покупателями. Ветер завывает, шурша листвой, и только в академии периодически слышится детский смех.
Рослый мужчина в темных штанах, водолазке и жилете джоунина сидит в углу, ярко-красным глазом освещая пространство. Пережив эту ночь, отбиваясь от надуманных противников, он вроде бы вернулся к привычному ритму, к привычному виденью окружающего мира. Те чувства и ощущения, пережитые прошлым днем, полностью стерлись из памяти, словно бы их и не было вовсе. Возможно, ему и правда померещилось то солнце, греющее спину, те нежно-зеленые глаза, смотрящие на него. Возможно, генины пали жертвой связи и напали на него, и впервые наработанные навыки джоунина дали осечку, позволив неопытным ниндзя себя победить. Дрожащей рукой вновь закрывая от мира шаринган, мужчина поднимается, стараясь взять под контроль свое тело.
На тренировочной площадке уже сидят три ученика, старающиеся держаться друг от друга подальше.
— Йо, — голос предательски теряет отрепетированный годами тон.
И вновь генины вздрагивают, и вновь мужчина натыкается на зеленые глаза, блеклые, с каплей сумасшествия, ничуть не нежные и не теплые.
— Сегодня вас ждет испытание, — в руке появляется пара серебристых колокольчиков, скрепленных веревочкой, и голос выравнивается под гнетом воли своего хозяина. — За час вы должны отобрать их у меня. Тот, кто останется без колокольчика, будет возвращен в академию.
Она дрожит под его взглядом — он все это время смотрит только на нее, — но от страха ли? от ужаса ли, внушаемого джоунином? Может, она пытается заглушить его бдительность, дабы в нужный момент воткнуть кунай в спину? И мужчина, поглощенный мыслями о ней, под напевы связи теряя окружающий мир и зацикливаясь только на скрытой под ликом маленькой девочки угрозе, не обращает внимание на исчезновение брюнета, на неуверенные потуги блондина напасть на него самого. Здесь только он и она. И девочка сдвигается с места, и джоунин в мгновение принимает оборонительную стойку, с выставленным кунаем перед собой. Она вздрагивает, застывая на месте с прижатыми к груди руками и раскрытыми в ужасе глазами.
— Я!.. — обрывается голос, тело бьет дрожь.
Мышцы напряжены до предела, он готов отразить любую ее атаку, любую выходку, но чем дольше она стоит, тем меньше рассудка остается в, вроде бы, всегда холодной голове. Он, переживший одну войну, нападение девятихвостого, неужели до сих пор не научился укрощать проделки связи? Стыд, да и только. Но мужчина не может с собой ничего поделать, а она — маленькое существо, дрожащее подобно кролику — совершает еще один шаг, демонстрируя недюжинную смелость, храбрость и отвагу. Однако сейчас джоунин не в силах оценить ее решимости — он поддается, подобно многим другим опытным ниндзя, и атакует девочку первым, но стоит только переступить невидимую границу, как весь параноидальный туман рассеивается, освобождая голову. И он замирает, роняя оружие на землю. И она падает следом, под гнетом бури эмоций, пережитых за эти несколько минут. И вновь неведомая легкость, и вновь огромные крылья за спиной, и вновь яркое солнце над головой, однако в этот раз все не столь бурное, голова сохраняет мысленную деятельность. Она его соулмейт — эта истина наконец доходит до джоунина. Но он не верит, ведь этого просто не может быть. Такого не бывает, да чтобы так рядом, так близко к нему. Нет…
…
Она не верит, что сделала это, она не верит, что смогла подчинить себе тело. Она столь безрассудно, невзирая на чуть ли ни крики связи, шла вперед, робко, но точно. Она могла ошибиться, вчерашний случай мог оказаться сном, и лежало бы сейчас бездыханное тело маленькой девочки на траве, но она это сделала, и оно того стоило. Легкость, солнечное уже почти забытое тепло, не заставляющий ежиться, а приятно обдувающий ветерок. Мир вновь прекрасен, и не важно, что до нее пока не дошло, что причиной тому является ее соулмейт, который порядком старше ее, к тому же родившийся в той же деревне. Все сейчас не важно — только обволакивающее спокойствие, приятный аромат травы и красота насыщенной листвы.
Сакура рассматривает чистое синее небо, пятнистых бабочек, летающих рядом, но все же отвлекается от созерцания, переводя взгляд на присевшего на колено перед ней мужчину. Еще недавно вселяющий страх стальной глаз обратился, приняв более теплый вид спокойствия, располагающего к себе. В него столь приятно смотреть, столь притягательным стал облик этого человека. Это он ее судьба, да? Уголки губ несмело поднимаются, девочка и сама не знает, отчего именно. Лицо напротив, кажется, совсем не изменилось, а если и так, она просто не в силах увидеть этого под маской.
Они так и не обмолвились и словом. Этот человек… Ее сэнсэй просто находился все время рядом — не слишком близко, но и не слишком далеко. Возможно, он, как и она, осмысливал случившееся. Девочка совсем забыла о задании, наслаждаясь окружающей природой, впитывая в себя как можно больше забытых чувств. Все шло так быстро и параллельно ей, что она не заметила, как намеченный час прошел, колокольчики так никто и не забрал — даже не осмелились подойти, — но джоунин объявил, что возьмет над ними шествие, назвал свое имя. Имя… Она пропустила все. Как же его зовут?.. Эйфория совсем затуманила глаза. Как много ей нужно времени, чтобы мозг окончательно пришел в норму? Где правда, а где вымысел — вне досягаемости связи или под ее властью? А может, ни там и ни там, и человеку отведены только первые десять лет для чистоты мыслей?
Он сказал, что проводит ее домой, она, немного отошедшая и малость вернувшаяся в реальность, согласилась. Они шли в тишине, наблюдая за пустыми улицами, каждый думающий о своем. Ей не хотелось расставаться, напротив, подойти ближе, схватить за руку и не отпускать. Но вот стоит ее дом, вот она открывает дверь, а он за ее спиной. Все время, до тонкой щелочки в закрывающейся двери, они смотрели в глаза друг другу. И вот между ними преграда. Он еще там — она чувствует. Возможно, она сильнее его, ведь она вновь делает первый шаг, отворачиваясь лицом в коридор. Приятный желтоватый закатный свет на стенах, домашний уют и тепло, словно глубокое детство вернулось. Но в один момент все обрывается, картинка резко меняется. Теперь она в окружении серых стен, стоящая в сыром, промерзлом коридоре. Пальцы поджимаются в кулаки, колени невольно трясутся, тягучая слюна накапливается во рту. Ее взгляд упирается в даль коридора, к кухонной акре. Оттуда медленно появляются длинные пальцы, ложащиеся на косяк, а после выглядывает голова с широко раскрытыми глазами и узко сужеными зрачками.
— Я дома.
