Чёрный Оникс

На перерыве весьма шумно: кто воспевает отменные закуски и вино, кто кокетничает с хорошенькими служанками, кто обсуждает увиденное. Сторона Гусу Лань привычно тиха, Юньмэн Цзян — непривычно мрачна. Цзинь Гуанъяо, пусть и не показывает этого, но сидит как на иголках. Что отец сказал тому слуге? Он точно слышал слово «подмена»! Неужели отец планирует подменить Сферу Правды Души и уничтожить её? Не утерпев, жестом подзывает одного из доверенных людей и, пока глава Цзинь отвернулся, быстро шепчет: — Проследи за тем слугой, — даже не нужно объяснять, за каким именно — доверенный всё видел. Кланяется почтительно, отступает, исчезая среди золотых колонн — привык не задавать лишних вопросов. Цзинь Гуаншань хитро скалится за веером — уже сегодня вечером всё будет сорвано! Уже сегодня на смену этому кровавому шару придёт такой же, но только туманящий разум — тогда люди, в разум которых влезет тёмная энергия, начнут ещё сильнее обвинять Вэй Усяня! Нужно как можно скорее склонить чашу весов в свою сторону! Вновь вспышка боли и перенос в воспоминания — все уже привыкли к этому. ≈ (— Но ведь меч — неотступный спутник заклинателя на его пути! Зачем вы хотите их забрать? — выкрикнул кто-то опрометчиво. Вэнь Чао сразу вскинулся: — Кто это сказал? Из какого ты ордена? Выйди из строя и покажись мне! Адепт тотчас испуганно затих, толпа у помоста успокоилась, и второй господин Вэнь удовлетворённо продолжил: — Вот именно потому, что в ваших рядах до сих пор есть люди, подобные тебе, которые не признают ни правил приличия, ни иерархии… Вэй Ин решил сделать то, что получалось у него практически лучше всего — слышать, но не слушать.) ≈ «О, да, это он умеет лучше всего», — Цзян Чэн, вспоминая те дни, когда Вэй Усянь дразнящим тоном зачитывал цитаты из вэньского сборника, невольно усмехается. ≈ (—…И вскарабкаться на голову Ордена Цишань Вэнь! Вэй Усянь, благополучно всё прослушав, равнодушным взглядом проследил за адептами, начавшими ходить вдоль рядов и требующими мечи. Уже следуя к казематам, Вэй Ин с беспокойством оглядывался на прихрамывающего Лань Чжаня. «Не думал я, что он так просто отдаст свой меч. Что-то должно было ужасное произойти, чтобы Лань Чжань… вот так вот…» …Припасы, которыми их обвешала шицзе, подходили к концу, а никто из прибывших адептов пока не владел инедией в достаточной степени, потому приходилось туго. Решение проблемы, кстати, предложил адепт одного мелкого клана — Вэй Усянь даже его название запамятовал — и все сразу же принялись исполнять задумку.) ≈  — Ох, как только мы не изворачивались, — мечтательно вздыхает Не Хуайсан, наблюдая за тем, как юноши и девушки прячут всё, что может сойти за съедобное — какие-то ягоды, орехи, листья, остатки домашней еды… Да, пусть и страшные, но и весёлые были времена. ≈ (Ночные охоты… они даже не могли ими считаться. Во всяком случае, тот метод, который избрал этот индюк — выставлять безоружных вперёд, а самому с охраной, Вэнь Чжулю и Ван Линцзяо идти сзади, добивая уже полумёртвых тварей. Больше всех доставалось самому Вэй Усяню, Лань Ванцзи и Цзинь Цзысюаню — с момента оглашения результатов состязания второй наследник Вэнь воспылал к победителям лютой ненавистью и при первой же возможности поливал их грязью. Второй Ликорис как-то поймал себя на мысли, что постоянно душит в себе жажду убийства. Это уже было плохо — его собратья отличались тем, что долго копили всю злость в себе, а потом в один момент их просто прорывало, и разрушительность их гнева была подобна снежной лавине.) ≈  — Звучит… ммм, впечатляюще, — неловко соглашается Су Миньшань, силясь отогнать образы резни в Безночном Городе. Тогда Вэй Усянь… действительно сошёл с ума. Тёмная ци была настолько густой и тяжёлой, а Стигийская Печать так ярко сияла кровью — так же, как и глаза Старейшины — что казалось, будто сам Император Демонов вышел в мир смертных. ≈ (— Стражники говорят, что приехал Вэнь Сюй из своей ставки, — лицо Цзян Ваньиня выражало такое недовольство, которого Вэй Усянь не видел прежде. — Теперь вместо одной псины — две. Обе злые, только одна глупая, а другая умная. Юноше оставалось только молча согласиться. Той же ночью весь злобный образ первого господина Вэнь рассыпался в прах. …Вэй Ин, дьявольски хохоча, изредка подвывая и всхлипывая, держался за живот. А напротив него стоял полусонный и растрёпанный первый наследник Вэнь.) ≈  — Вэй Усянь… он серьёзно? — нервно дёргается глаз, когда Цзян Чэн наблюдает за ночными посиделками. За тем, как мужчина терпеливо учит юношу готовить, за философскими беседами… за мечтами о том, чтобы остановить Вэнь Жоханя. Саньду Шэншоу не верит — неужели Вэнь может быть таким? Неужели сам Вэй Усянь может спокойно с ним разговаривать? ≈ (Едва прислушиваясь к окрикам адептов Вэнь, Вэй Ин прокручивал в голове последние слова Вэнь Сюя перед отъездом: «Если с тобой или с твоими близкими что-то случится, дай знать. Я помогу тебе, чем смогу». После юноша с тревогой глянул на Лань Чжаня, плетущегося позади всех. Отойдя от своих, разбредшихся вдоль горного ручья, он приблизился к Нефриту и спросил: — Что с твоей ногой? — Ничего, — Усяню даже стало чуть обидно от нарочито учтивого голоса, а ещё от того, что Ванцзи отказался принять помощь. — Но мы же с тобой приятели, разве нет? — сглатывая горький комок, жалобно заскулил Вэй Ин. — А ты и взглядом меня не хочешь удостоить! — Мы не приятели, — резанул по сердцу другой юноша.) ≈ «Какой же ты глупец, Лань Ванцзи, — корит себя Ханьгуан-цзюнь, явственно ощущая дрожь чужого сердца. — Твоё отсутствие речистости тебя и подвело! Если бы Вэй Ин только знал, что я на самом деле имел в виду!» ≈ (— Да кто тебя полюбит?! Бесстыжий! — Мянь-Мянь яростно топнула ногой под заливистый смех подружек: — Ох, Вэй Усянь, ты и впрямь бесстыдник! — Впервые встречаю такого надоеду! — Хочешь, я скажу тебе её имя? Её зовут… Девушка, возмущённо оборвав подругу, увела всех прочь. Ну а Вэй Ин, покручивая в руках добытый мешочек с травами, обернулся к Лань Ванцзи, лицо которого холодело с каждым мяо. «Ах, кажется, он считает меня, помимо разгильдяя, ещё и распутным до крайности… Но как ещё я мог достать средство, необходимое для его повреждённой ноги?») ≈ Лань Цижэнь, пусть и согласно хмыкает на комментарий «прошлого» Ванцзи о распущенности Усяня, но… вот такая забота даже трогает. Если не принимать во внимание чувства этого смутьяна, то всё выглядит более-менее приемлемо! «Я просто-напросто ревновал, глупенький мой», — Лань Чжань едва заметно качает головой, глядя на недовольного «себя» и враз погрустневшего А-Сяня. — «Если бы я мог сказать об этом вслух…» ≈ (Услышав ужасающую историю сожжения Облачных Глубин, Вэй Ин с ещё большим беспокойством оглянулся на бледного Лань Чжаня: «Ох… тогда понятно, почему и за что Вэнь Сюй так многословно извинялся. Хоть слова ничего и не изменят, но он сказал, что попытается что-нибудь исправить… Я, конечно, ещё не до конца доверяю ему, но что-то подсказывает мне, что стоит». Вознамерившийся вновь подойти к Ванцзи, Усянь был крепко обруган шиди, что постоянно напоминал ему «не лезть в чужие дела». В такие моменты Вэй Ин невольно думал, что его брат — гуев эгоист. Разве можно сквозь пальцы смотреть на проблему другого человека, если ты в состоянии ему помочь? Вэй Ин беспомощно посмотрел на крохотный мешочек с лекарственными травами, потом перевёл взор на Второго Нефрита — и наконец удостоил вниманием Цзян Ваньиня, что уже демонстративно отошёл от прикрикнувшего на них адепта и взялся за поиски.) ≈ «И ты, гуй меня утащи, был прав!» — стыд поднимается новой волной, когда глава Цзян видит прошлого «себя» — вздорного юношу, заботящегося только о себе и о репутации клана. О, он уже увидел себя с нескольких отвратительных сторон — и чувствует, что это отнюдь не конец. Ох, а ещё он заметил постоянно крутящегося возле Вэй Усяня престранного зверька — ни кот, ни белка. И заметил, что тот объявился как раз после начала «перевоспитаний». Да и многие заметили и уже перешёптываются между собой, горя желанием узнать, что же это за чудо такое. ≈ (— Такие, как вы, заслуживают смерти! — надрывался Вэнь Чао, держа в подрагивающей от ярости руке меч. — Всё верно, — нагло ухмыляясь, Вэй Ин тихонько отпихнул вцепившегося было в него шиди и насмешливыми тоном продолжил. — Тот, кто притесняет других и вершит беззаконие, прикрываясь мощью своего клана, заслуживает смерти, — он мог бы и не встревать, но этот сальный тип уже его конкретно выбесил. — И не только смерти. Ему следует отрубить голову и оставить на всеобщее поругание в назидание потомкам.) ≈ Кто-то восхищённо присвистывает, а кто-то даже аплодирует. — Похвально, молодой господин Вэй, похвально, — мягко хлопает Цзинь Гуанъяо, посматривая и на улюлюкающего Не Минцзюэ, и на восторженно верещащего Хуайсана, и на эргэ, сосредоточенного на разгорающейся драке. — Давай, резче руби! — С левой ему, с левой! — Мочи его! — Кажется, мы уже забыли, зачем вообще всё это затеяли, — Цзян Ваньинь в отчаянии прикрывает лицо ладонью. Но, поскольку люди не увидели ещё ничего настолько плохого, в чём можно бы было вывалять, словно в грязи (кроме оправданных убийств), то… их азарт неудивителен. Но уже скоро пространство наполняют крики изумления и ужаса. Конечно, все были наслышаны о подвиге первого ученика Юньмэн Цзян и Второго Нефрита Гусу Лань, но увидеть сие исполинское чудище практически вживую… нет, к такому мало кто оказывается готов. ≈ (… — Какая гигантская… черепаха, — прошептал Вэй Усянь, невольно засматриваясь на угольно-чёрную морду зверя, покрытую плотной роговой бронёй и сочетавшей в себе как змеиные, так и черепашьи признаки. «Похоже, зрение ей досталось от змеи… если мы не будем двигаться, она, возможно, нас не заметит». Но Вэнь Чао был, по всей видимости, не согласен с этим утверждением. Дальше всё происходило как-то слишком суматошно и стремительно, однако кое-какой момент Вэй Усянь всё же успел осознать. Чёртова Ван Линцзяо! Эта падшая женщина действительно не гнушалась никакими способами, чтобы отомстить своей невольной сопернице. Всё, что мог сделать Вэй Ин — это пронзить стрелами трёх слуг, а после броситься наперерез раскалённому до шкворчания тавру. Подавив крик боли и помутнение в голове, юноша осмотрелся. Адепты Цишань Вэнь уже стремительно отступали, черепаха ещё бесновалась, а Цзинь Цзысюань бросился за убегающими.) ≈  — Ох, сынок, — вздыхает госпожа Цзинь, с сожалением глядя на сына. Какой он тогда был порывистый, и с возрастом ничему почти и не научился… Цзян Чэн выдыхает сквозь зубы, жмурясь и едва не отворачиваясь. Видеть брата раненым всё ещё больно — особенно когда он принимается храбриться и шутить, будто его раны ничего не значат! Если каким-то образом Вэй Усянь вернётся с того света, он обязательно выпорет этого дурного Цзыдянем, а потом прочтёт целую лекцию о том, как он волнуется, когда Усянь ничего не говорит, вот честное слово! «Вэй Ин, ты снова…» — Ванцзи поджимает губы, давя внутри раздражение и тревогу при виде некрасивого кровоточащего пятна на бледной груди возлюбленного. Снова он бросается защищать других, совсем не думая о себе. ≈ (…Всё могло бы быть лучше, если б не какой-то адепт из Гусу Лань, прицелившийся не туда! Теперь тварь, помимо огня, была привлечена ещё и кровью и уже готова была схватить юношу своими грязно-жёлтыми зубами. Пока Вэй Усянь размышлял, что же предпринять, он вдруг почувствовал, как его тело дёрнулось в сторону — словно кто-то отпихнул его.  — Лань Чжань! — душа ушла в пятки, грохот крови в ушах стал отчётливее, когда Вэй Ин метнулся к черепашьей пасти, взявшись за клыки.) ≈ Учитель Лань, хватаясь за сердце, наблюдает за младшим «Ванцзи». Его глупый, безрассудный племянник и его не менее безрассудные чувства! Поистине, этот мальчишка из клана Вэй и впрямь иногда бывает необходим — в таких случаях, когда надо вытащить кого-либо из передряги… или самому в неё угодить. ≈ (— Лань Чжань, ты дурак! Круглый дурак! — ругался Усянь на бегу, проскальзывая в очередной узкий проход. К счастью, рёв черепахи уже затих вдали, и можно было замедлить шаг. «Я прямо сейчас мог его потерять!» — пронзила неожиданно страшная мысль. Руки дрогнули, всё же мягко отпуская Ванцзи. Тот моментально присел на сухой песок, а Вэй Ин бегло осмотрел небольшой грот, в котором они оказались. На счастье, здесь росло несколько чахлых кустарников, и после (довольно продолжительных) поисков юноше удалось найти парочку толстых прямых веток. «А сейчас нужна какая-нибудь верёвка, чтобы зафиксировать ногу. Очень длинная и прочная верёвка, — раздумывал Вэй Ин, блуждая взглядом по гроту. — Моя лента не подойдёт: легко развяжется, и на ней даже простецких целебных заклинаний нет. Заклинаний… хм». — Лань Чжань, у тебя есть какая-нибудь бечёвка или лоскут ткани? О, лобная лента подойдёт! Сними-ка её, Лань Чжань! — и, не дождавшись какой-либо реакции, сам проворно сдёрнул ленту. «Какая разница, я уже всё равно её коснулся однажды».  — Ты…! — Лань Ванцзи широко распахнул глаза. Вэй Усянь, решив таки обойтись без колкости по поводу эмоций, панибратски похлопал его по плечу: — Я, я. В нашем положении о таком лучше не беспокоиться. Как бы ты ни обожал свою ленту, она ведь не важнее твоей собственной ноги? А, предложив снять одежду, Вэй Ин имел удовольствие наблюдать, как паника затапливает нефритовое лицо — ба, столько эмоций он не видел никогда!) ≈  — Этот мальчишка! — Неслыханная дерзость! — Как он посмел? — Я изначально знал, что от этого отступника стоит ждать подобных бесстыдств! — брызжут слюной Старейшины Лань, пока Цзинь Гуанъяо борется с желанием заткнуть этих тщеславных, лицемерных старикашек — неужели не видно нездоровую бледность Ханьгуан-цзюня и частые сглатывания? Цзян Чэн обречённо роняет голову в ладони — от этих проделок брата уже не отделаться: даже если Вэй Усяня больше нет, его шиди всегда будет помнить эту смешную, нелепую заботу шисюна о Лань Ванцзи. «Опять… снова это искушение!» — еле сдержав тихий стон, Второй Нефрит любуется мягко очерченным торсом любимого, плавными, неторопливыми движениями, которыми стягивается чёрная мантия — едва вышел из возраста мальчика, а уже настолько соблазнителен… а без остатков детства, ещё проскальзывающего в чертах, он будет выглядеть ещё прекраснее, Лань Чжань знает это точно! ≈ (— Ай! Лань Чжань, больно! — попытавшись скрыть дрожащие от боли и невольного смущения губы, Усянь принялся отдирать лекарственные травы от клейма и прикладывать их к ране Лань Ванцзи. — Почему ты действуешь столь безрассудно, если знаешь, что в итоге будет больно? — Но что мне оставалось делать? — беспечно Ликорис пожал плечами. — Я и сам не в восторге от того, что меня прижгли раскалённым железом. Но кто же знал, что Ван Линцзяо настолько бесчеловечна, что готова ставить людям клеймо прямо на глазах? А Мянь-Мянь ведь девушка, притом симпатичная…) ≈ «Лучше бы вам этого не говорить, молодой господин Вэй», — тонко усмехаясь, Цзэу-цзюнь наблюдает за проступающей ревностью на лице младшего «Ванцзи» и за бледнеющим ликом настоящего. ≈ (— Но теперь шрам на всю жизнь останется на твоём теле, — бесцветным, тусклым голосом возразил ему Ванцзи. — Это другое дело, — с серьёзным лицом начал пояснять Вэй Усянь. — Во-первых, он не на лице. А во-вторых, я мужчина. Какой мужчина обойдётся в своей жизни без парочки увечий и шрамов? Пошевелив веткой угли в затухающем костре, Вэй Ин с энтузиазмом продолжил: — К тому же, если так посмотреть, шрам будет напоминать о том, что в своё время я защитил девушку. Она наверняка не сможет меня забыть до конца дней. Так что, если поду… Ай! От толчка юноша неуклюже повалился на спину, а доведённый до бешенства Лань Ванцзи закричал: — Так значит, ты тоже понимаешь, что она не сможет тебя забыть до конца своих дней!!! Обливаясь холодным потом, Усянь приподнял голову и простонал: — Лань Чжань, ты… Да что я тебе сделал-то?! С такой же яростью ты мог бы мстить за свой дом и умирающего отца! «Ох, не стоило мне этого говорить», — тут же прикусил он язык, когда увидел сжавшиеся кулаки юноши.) ≈  — Ванцзи, ты вёл себя неподобающе, — нахмурившись, ворчит Цижэнь стоящему рядом племяннику. Но вместо ожидаемого «Ванцзи просит прощения» получает в ответ лишь замораживающий всё живое взгляд. Мужчина поджимает губы, подавляя тяжелейший вздох. Его драгоценный племянник больше не верит ему — не тогда, когда он убил «любовь всей его жизни». Судя по всему, любви для дяди в сердце Ванцзи тоже не нашлось — только прохладное уважение. Вот и пожинай плоды своих трудов, как говорится. ≈ (Так прошёл целый день в бессмысленных разговорах и моментных вспышках гнева. Вот только… не стоило Лань Чжаню так серьёзно и торжественно его благодарить! Вэй Усянь совсем этого не заслужил, ну правда! Ох, а ещё он узнал, что эта навка — не что иное, как самая настоящая Черепаха-Губительница! Выходит, четыреста лет назад её не убили, как предполагалось. А ещё в этот день Вэй Ин увидел слёзы Лань Чжаня… это было ужасное и болезненное зрелище. Нефрит не кричал, не всхлипывал, а лишь молча позволял слезам чертить свои дорожки. «Убейте меня! Пожалуйста, убейте меня!» — отчётливо кричал в своих мыслях юноша, в растерянности наблюдая за плачущим. Больше всего Вэй Усянь не выносил вида чужих слёз. Едва он видел плачущую девушку, как ему непременно надо было утешить или рассмешить её. Сильнее этого он ненавидел видеть слёзы обычно сильного мужчины — им ведь не полагалось плакать у всех на виду. Вэй Ин, бесшумно выдохнув, подвинулся к Лань Ванцзи и заговорил: — Слушай, Лань Чжань… — «Позволь мне утешить тебя. Доверься, и я не оставлю тебя. Волки не предают свою стаю». — Замолчи, — ледяным булыжником упали слова на встревоженное сердце. — Вэй Ин, ты и в самом деле… невыносимый человек. Ненавижу… таких людей. «Значит, и меня ненавидишь? Хорошо… хорошо, я не буду навязываться».) ≈ Сцена кажется всем… весьма тяжёлой: не слышно перешёптываний, комментариев по поводу поведения юношей. В конце концов, они оба устали, напуганы и ранены. Ханьгуан-цзюнь может только многословно (и в мыслях) извиняться перед Вэй Ином, растерянное личико которого сейчас кажется особенно уязвимым с свете маленького костерка. Он же хотел тогда его утешить, а Ванцзи, глупый, огрызался. «То есть… именно тогда он решил принять все мои «пошёл прочь» и «убожество» всерьёз?» — в зрачках застывает неподдельный ужас. ≈ (Едва Лань Ванцзи заснул, Вэй Ин услышал сбоку чьё-то очень знакомое шипение. — Поздравляю, голокожий! — зарычал белкокот, выползая из трещинки меж камней. — Ты потерял своего самца! — Молчи! — уже задыхаясь от возмущения, громко прошептал Вэй Усянь. — Не смей… не смей говорить о Лань Чжане так, будто он — нелюдь! Он… никакой он не самец, он — мужчина, слышишь? Зверёк только небрежно фыркнул, обвив длиннопалые лапы хвостом: — Ну а как мне вас ещё называть, если от тебя сейчас пасло, как от взволнованной самочки, а он еле держался, чтобы не пометить тебя? — Молчи, несчастное животное! Молчи, или я, клянусь, зашвырну тебя к Черепахе-Губительнице, — страшно зашипел Усянь, хватая взвизгнувшего белкокота за шкирку. — Не смей даже предполагать такие вещи! Лань Чжань совершенно не такой! И… и я не девушка, чтобы ты меня так называл!) ≈  — Никакого чувства такта, действительно. — А что ты хочешь? Это всего лишь глупое животное, пусть и говорящее. Вот только где он его взял? — Невнимательность — порок твой, Чун! На одной из ночных охот в лагере, помнишь? Ну там, где мертвяков чересчур много было? — Ах, на этой! Ясно, ясно! Смиренно Ванцзи прикрывает глаза: «Значит, этот… белкокот уже всё чувствовал. Чувствовал, что я хотел сотворить». ≈ (Зверь лишь гаденько рассмеялся и растянулся у огня. Вэй Ин, посматривая на Ванцзи, всё-таки не выдержал. Лёгкий покров тёмной энергии укутал Лань Ванцзи, что-то успокаивающе фырча. Усянь, потянувшись к мягкой черноте, подоткнул её с боков и, невесомо подцепив уголки, накинул на плечи Лань Чжаню. — От тебя снова разит, как от заботливой самочки, — проворчал белкокот, приоткрыв полыхнувший тёмным багрянцем глаз. Юноша на этот раз решил проигнорировать невежливого зверя. Пошевелив угли ещё пару раз, он задумался о Шамане. Не обнаружили ли его случайно собаки из Пристани? Хорошо ли он охотится, вовремя ли прячется? Однако, не успев и встревожиться толком, Усянь заснул. Общение с тех пор шло вяло, но вполне мирно, за исключением тех моментов, когда Вэй Усянь принимался нести всякий бред. Ещё несколько раз юноши ходили на разведку к пруду, но черепаха всякий раз чувствовала их и начинала беспокойно шевелиться. Белкокот появлялся по ночам: выползал из трещины, растягивался у костра и принимался поносить Вэй Ина на чём свет стоит. А как только Лань Чжань начинал пробуждаться, ускользал обратно. Словом, ничего полезного из себя это животное пока не представляло. Прождав три дня, юноши решили действовать. «Как же хорошо, что Лань Чжань не полез сюда. Этот чистюля точно выплюнул бы все свои внутренности», — зажимая нос рукой, Вэй Усянь пробирался вглубь черепашьего панциря.) ≈ Не внутренности, но содержимое желудка точно — такова общая мысль, пока наиболее слабые люди, извиняясь, отворачиваются. Как мальчишка вообще это выдержал? ≈ («Ещё совсем чуть-чуть… вот, вот… кажется, оно», — нащупав тоненькую, уязвимую кожу, Вэй Ин уже приготовился достать стрелы и тавро, висящие за спиной, но заметил, что клеймо за что-то зацепилось. Что-то длинное и металлическое, судя по звяканью… «Неплохо было бы заполучить меч заклинателя!» Стоило руке коснуться рукояти, как в голову впились — будто пронзили — душераздирающие крики тысяч и тысяч человек. «Энергия… кажется, уже уплотнённого класса», — скривился Вэй Усянь, силой отгоняя навязчивые, требовательные вскрики и плач.) ≈  — Обернись! — взывают к юноше люди, заприметив медленно открывающийся за спиной Усяня огненно-жёлтый глаз. — Уплотнённый класс? Что это? — спрашивают другие. Лань Сичэнь, пожалуй, может только поразиться тому, насколько молодой господин Вэй храбр и в то же время беспечен. И… он точно не знает, что за божество отвечает за то, чтобы Старейшина Илина заботился о Ванцзи, но он готов возжигать ему благовония вечно. Возможно, подоплёки его поступков во время и после Аннигиляции Солнца пока ещё не выяснены, но… ладно, Лань Хуань готов признать, что этот человек старался стать достойным его брата. «Поверить не могу. Этот паршивец… действительно непостижимый», — вздыхает Лань Цижэнь, наблюдая, как Вэй Усянь, не обращая внимания на воющую боль в левой руке, с размаху всаживает охапку стрел в пасть Сюань У. А потом ещё, и ещё… ≈ («Дело дрянь! Лишь бы Лань Чжань успел!» — Вэй Ин, крепко вцепившись в рукоять меча, старался в то же время и не потерять сознание от постоянной тряски, от ноющей руки и от вгрызающихся в голову криков. К сожалению, попытка не удалась. Измучившись не пойми сколько времени, он уже начал ускользать в приятный сумрак обморока, не смея ему противиться. Почувствовал лишь, как черепашья голова как-то странно начала изгибаться и провисать…) ≈ «Это поистине незабываемый опыт!» — с зелёным от продолжительной тряски лицом Цзинь Гуанъяо неосознанно подбирается к Не Минцзюэ и хватается за его рукав. Обычно спокойный, невысокий мужчина сейчас едва не сгорает в истерике. — «Я буквально ощутил на себе все прелести этой твари!» «Этот человек точно сотворён из камня!» — сдерживая дурноту, Не Хуайсан поглядывает на Цзян Цинсэ, который даже не шевельнулся! Ни жестом не выдал, что ему неприятно было болтаться в пасти Черепахи-Губительницы вместе с Вэй-сюном — даже не поморщился! Этот человек… действительно Дьявол. «Тебе и правда пришлось пережить весь этот ужас?» — преодолевая муть в разрозненных мыслях, смотрит Ванцзи. — «Будь я чуть сильнее, наверное, справился бы чуть раньше, смог бы поскорее вытащить тебя оттуда.» ≈ (— Вэй Ин! — крепкая горячая рука подхватила за талию и поволокла куда-то. Срочно… срочно нужно было просыпаться. — Что такое? Оно сдохло? Сдохло? Сдохло или нет? —… Сдохло, — уже спокойно и уверенно сказало белое расплывающееся пятно перед глазами. Вэй Ин, проморгавшись, смог, наконец, разглядеть взволнованного Лань Ванцзи. Еле осознавая себя, юноша пробормотал: — Сдохло… Прекрасно, прекрасно! Грот, грот, быстрее, поплыли! Даже погружаясь в кровавую жижу, Вэй Ин готов был сгореть со смущения от того, как… как нужно, правильно ощущалась на его талии ладонь Лань Чжаня. Ох, не зря, не зря он протестовал против подобного, не напрасно хотел поплыть сам! … Вот они и остались тут — голодные, изнурённые боем, а одного лихорадит. М-да, так ещё и весьма интересный объект исследования затонул — безрадостно думал Вэй Усянь, валяясь на камнях. Поскольку делать было нечего, юноша вновь принялся нести околесицу, дразня и пробуя вывести из себя Второго Нефрита. Однако, странное дело — Ванцзи не только не злился, но ещё и успевал поучать его! Даже на предложение лечь к нему на колени ответил лишь «тебе стоит соблюдать приличия». Ну что за скучный и невероятный человек, право слово! Вот только… неужели было сном то, что он после чувствовал под собой что-то очень-очень мягкое, а прохладная ладонь нежно касалась его лба?) ≈ Девушки томно вздыхают, видя перед собой такую необычную, но самую, пожалуй, согласованную и гармоничную пару из всех, что им довелось встретить. Во всяком случае, Второй Нефрит и Второй Ликорис выглядели в данный момент именно как пара. Лань Хуань задерживает дыхание, когда видит, как тёплым золотом наполняются глаза Ванцзи, как медленно он наклоняется к Вэй Ину, чтобы оставить мимолётное прикосновение губ на горячем лбу, как на лице читается полное принятие своих чувств… Будь у Первого Нефрита кисти, бумага и краски, он бы с превеликим удовольствием запечатлел бы сей таинственный, интимный миг. ≈ (Так минуло ещё два дня. Вэй Усянь засыпал, просыпался и снова принимался канючить; Лань Ванцзи всё так же пребывал в полумедитативном состоянии, белкокот всё также выползал по ночам, только к приглушённым ругательствам и угрозам прибавилось ещё остервенелое вылизывание пылающего юношеского лица. Очевидно, это было своеобразным проявлением заботы и попыткой облегчить мучения. И вновь разговор, и вновь поучения — Вэй Ин просто поделился тем, что порой не спит целую ночь. И нет, не из-за того, что не хочет или привык, а просто… не может заснуть, не помолившись иногда хорошенько на своём туманном кладбище, а потом не налюбовавшись вдоволь на ночную Пристань. И почему слова «Это вредоносная и дурная привычка. Тебе нужно перестать так делать» звучали так, словно Лань Чжань… беспокоился за него? Хотел позаботиться? Нет, это точно бред от лихорадки. Лань Чжань не станет, не будет… ему ведь всё равно… — Ну тебя. Если не умеешь разговаривать, может, споёшь что-нибудь?) ≈ «Нет! Нет, Вэй Ин, мне не всё равно!» — хочется закричать Ханьгуан-цзюню, но слова, как и всегда, замирают у голосовых связок. А ещё неимоверно злит догадка, что сейчас, вот прямо сейчас все узнают его песню. Их песню. Её никто не имеет права знать, она только для них двоих. ≈ (И Лань Ванцзи правда запел. Тихая и пронзительно-нежная, переполненная тоской и невыраженным океаном любви (?) разлетелась под сводами пещеры. Что-то огромное, необъятное будто кутало юношу в тёплые меха, притискивало ближе к любимому, зачем-то тянуло вверх и заставило руки ухватиться за грязную белую мантию.  — Как называется? — смутно чувствуя, как его притягивают ближе, спросил Усянь. Лань Чжань что-то прошептал в ответ, но пушистые лапы сна уже заткнули уши. Сквозь шерсть этих лап он слышал потом взволнованные голоса прибывших людей. Почувствовал, с какой неимоверной силой впился в него пальцами Лань Чжань, не желая отпускать (с чего бы?). Ощущал, как его держат чьи-то другие руки, едва не вздрогнул от впившихся в бедро коготков (белкокот таки пробрался к нему под подол ханьфу). А когда Вэй Ин пришёл в сознание вновь, он увидел уже не своды пещеры и не прекрасное лицо Лань Чжаня, а потешную сценку с целующимися человечками — её он когда-то со скуки вырезал над своей кроватью в Пристани Лотоса. — А-Сянь, — ласковый голос шицзе мгновенно взбодрил — Вэй Усянь даже приподнялся на кровати, пусть и не справляясь с головокружением. Вот вошёл ворчащий Цзян Чэн, и пошли шутливые переругивания. Мельком Вэй Ин вспомнил Лань-гэгэ Лань Чжаня, так шиди сразу окрысился и рявкнул, что тот наверняка заколет Вэй Усяня мечом при первой встрече. Вскоре вошёл и глава Цзян. — Не вставай, — махнул он рукой подорвавшемуся с кровати воспитаннику и сел на освободившееся место. Было видно, что он погрузился в тяжёлые думы, но был весьма и весьма беспардонно прерван сыном: — Отец, люди из клана Вэнь всё ещё не собираются возвращать нам мечи?) ≈ «А тебя только твой меч волнует, А-Чэн?» — читает по усталому лицу отца Цзян Ваньинь, в тысячный раз ощущая себя пристыженным. Не напрасно он ловил на себе неодобрительный взгляд главы клана, когда с нездоровым обожанием начищал и затачивал своё оружие. «Лучше бы больше практиковался», — так и читалось в искрящихся фиалках, когда отец красноречиво переводил взор на обливающегося седьмым потом шисюна. ≈ (— Сегодня у них празднование, — мрачно сообщил Цзян Фэнмянь. — В честь того, что Вэнь Чао в одиночку сразил Черепаху-Губительницу. — Что? — неверяще переспросил Вэй Ин, распахнув глаза. — Что слышал! — ядовито усмехнулся Цзян Чэн. — А ты думал, они признают за тобой этот подвиг? Юноша приглушённо выругался: — Эти вонючие псы Вэнь несут полную чушь! Ясно же, что это заслуга Лань Чжаня! — Неужели? По счастливой случайности Лань Ванцзи сказал, что это ты сразил Сюань У, — фыркнул Ваньинь. — Если это правда, то зачем ты спихиваешь на него всю славу? Вэй Ин горячо возразил: — И вовсе я не спихиваю. Просто по сравнению с ним я ничего особенного не сделал. Цзян Фэнмянь, до этого отстранённо глядевший в окно, суховато бросил: — Молодец.) ≈  — Больше, чем молодец, — ворчит дедушка Лань, и Ханьгуан-цзюнь согласно кивает. Убийство четырёхсотлетнего монстра заслуживает куда больших похвал, чем скупое «молодец». Особенно, если это Вэй Ин… ≈ (И вот снова шиди вспылил в ответ на замечание отца. И пурпурно-фиолетовой молнией влетела в комнату Юй Цзыюань: — «Стремись достичь невозможного» — он ведь именно так и поступает! Совершенно точно знает, что принесёт неприятности своему Ордену, и всё равно наводит смуту… Вэй Ину так хотелось, так хотелось встать и закричать на женщину — молчите, молчите, вы ничего не знаете! Будь вы на моём месте, стали бы стоять на месте и позволили бы пустить Мянь-Мянь кровь? Позволили бы Вэнь Чао убить Лань Ванцзи и Цзинь Цзысюаня? Ах, он ничего бы им не сделал? Да вы просто не видели его мерзкое лицо! Что значит — такова их судьба? По какому праву он решил строить из себя героя? А по такому, что одно из косвенных правил Ордена Иньян Вэй «Поступай в согласовании и с сердцем, и с разумом»! Вот он и поступил именно так! Вот только… бесполезно. Бесполезно сейчас что-то доказывать обиженной матери, переубеждать её в своей правоте. Да и вообще гнев и крики — это плохо. Ненормально их проявлять при госпоже Юй, а потому остаётся только покорно слушать и впитывать всё, что она говорит.) ≈  — Это абсолютно нормально, — трескучим голоском сообщает целительница разума, качая головой с позвякивающими заколками. Проявлять негативные эмоции — так же естественно, как и проявлять радость и смущение, причём не делая выбора между тем, перед какими людьми их показывать: именно это она сейчас пытается втолковать Второму Нефриту. Хватит с неё вечно холодного лица этого недолюбленного ребёнка. ≈ (Насилу успокоив и развеселив Цзян Чэна, Вэй Усянь доковылял до своей комнаты. Но, похоже, внутри уже кто-то ждал: — Шаман! — счастливо воскликнул юноша, бросаясь к радостно заворчавшему волку и обвивая слабыми руками сильную-сильную шею. А после скрежета когтей по окну послышался и препротивный голос белкокота: — Между прочим, это я показал ему, где твоя комната, так что благодари меня, голокожий! — Свали! А хотя нет, иди сюда! — Вэй Ин пребывал в настолько приподнятом настроении, что шустро сгрёб брыкающегося зверька в объятия и повалился на бок разлёгшегося Шамана. Так он пролежал до вечера, перебирая волчью шерсть и играясь с кончиком хвоста присмиревшего белкокота. Усянь всё прокручивал в голове слова «глава Лань совсем плох», «мой отец… он при смерти» и громкий, отчаянный крик Вэнь Сюя «если с тобой или с твоими близкими что-то произойдёт, обязательно дай знать!» — Лань Чжань — мой близкий человек, Цинхэн-цзюнь — его отец, значит, тоже… держат его рядом с Цинхэ, там пока что безопасно… Эй, животное! — Вэй Ин подёргал проснувшегося белкокота за хвост. — Не окажешь мне услу… Ауч! — юноша непроизвольно вскрикнул, награждённый прокушенной рукой.) ≈  — Мне не нравится этот белкокот, — шепчет Лань Ванцзи. Ему очень не нравится этот белкокот. Мало того, что позволяет себе дерзить Вэй Ину, так ещё и кусает его. — Что он собирается делать, Ваньинь? — наклонившись к главе Цзян, вопрошает Цзэу-цзюнь. — Понятия не имею, — Саньду Шэншоу пребывает в такой же растерянности, как и все остальные. Не собирается же дурной шисюн спасать Цинхэн-цзюня, в самом-то деле? Цзян Цинсэ досадливо цыкает. Ох, как не вовремя он спохватился… нужно всё-таки обговаривать заранее, какие моменты стоит убирать, а какие — нет. Ох, как же не вовремя — теперь останется только вычленять отдельные фэни воспоминаний. ≈ (Тёмный, узкий коридор небольшой крепости. Комнатка, на скорую руку переделанная в лазарет. Вэй Ин спешно открыл дверь, Не Минчэн напряжённо осматривался, положив тяжёлую руку на сабельные ножны. Пожалуй, единственный человек из Цинхэ Не, которому юноша доверяет со времён состязаний лучников: с Не Хуайсаном они хоть и друзья, но ухо востро держать надо.  — Глава Ордена Гусу Лань, — тихо позвал Вэй Усянь, ступив за высокий порог. Лань Фэйгуан безвольной куклой болтался на спине. Изначально казавшееся лёгким, бессознательное тело теперь оттягивало поясницу, давило тяжестью мешка к сырой земле…  — Я из-за твоих идей скоро на эшафот отправлюсь! — рыкнул Вэнь Сюй, тем не менее поспешно перекидывая себе на руки безвольного мужчину. Вэй Ин, пав от усталости на колени, смотрел на удаляющуюся мерцающую точку — то была сабля первого наследника Вэнь. Успеет ли он? Долетит ли?) ≈ «Исправлять все злодеяния добрыми делами — достойно уважения», — хмыкает Не Минцзюэ, одобрительно щурясь. Он не был близко знаком с Вэнь Сюем, но то, что он делает сейчас… явно противоречит политике его отца. «Отец. Они… они пытались спасти его?» — у Ванцзи перехватывает дыхание. Неужели… неужели они с Сичэнем ошибаются, считая отца мёртвым? «Брат… жив ли ты? Или наследник Вэнь не успел?» — ещё больше тревог поселяется в беспокойном сердце заслуженного учителя. Меж тем Цзини всё сильнее и сильнее разочаровываются. Где все преступления, где помыслы о тёмном пути, о предательстве, да даже о распутстве? Если и дальше мальчик будет хорошим и оправдываемым неоспоримыми фактами, то они вынуждены будут отступить. Ох, как же Цзинь Гуаншань ненавидит проигрывать в пакостных интригах. ≈ (Прошло полмесяца с тех пор, как Юй Цзыюань сурово наказала Вэй Ина, запретив тому выходить за пределы Пристани Лотоса. Скучающе глядя на то, как младшие стреляют в воздушных змеев, Усянь лениво спросил у подошедшего Цзян Чэна: — Дядю Цзяна не видно с самого утра. Куда же он запропастился? Так ведь и к ужину опоздать недолго! — после завтрака он видел, как супружеская чета ссорилась. Точнее, ссорилась только госпожа Юй, говорившая на повышенных тонах; Цзян Фэнмянь же молчал почти всё время — то есть, задыхался от дыма в горле: открой он рот — и неминуемо закашлялся бы. — Он снова отправился в Орден Цишань Вэнь за нашими мечами. Как подумаю, что мой Саньду… «Верно, жаль. Жаль, что души наших мечей недостаточно сильны; если бы они могли сами собой запечататься, никому не удалось бы их извлечь», — разморённый тёплым днём, подумал Вэй Усянь, не заметив, что произнёс это вслух. — Боюсь, тебе не достичь этого даже спустя восемьдесят лет тренировок, — как всегда, с язвой выплюнул Ваньинь. «А вот и неправда. Моя бабушка, Вэй Нюйгуан — Вэй Нин — уже этого достигла. Я своими глазами видел, как её кинжалы сами запечатываются! Хотя ей нет и семидесяти!» — недовольно завозившись от начинающегося жжения в руке, юноша приподнялся и глянул в сторону ворот. Оттуда уже на всех парусах мчались младшие, посланные за сбитыми змеями.) ≈ Цзян Чэн сглатывает, проталкивая вглубь липкий комок. Тот день он помнит слишком хорошо. Когда всё горело, когда его родители… будь проклят этот Вэй Усянь с его длинным языком~ нет, нет, не проклят. Сейчас, незатуманенным мозгом мужчина понимает, что его шисюн тут ни причём. Вэни всё равно бы напали — нашли бы другой предлог. А ещё просто поражает равнодушие матушки к своим адептам. ≈ («Дешёвка» — едва не прошипел вслух Вэй Ин, пока шагал за женщиной, бренчавшей при ходьбе всеми возможными украшениями — будь на то её воля, нацепила бы на себя всю ювелирную лавку. Только взглянув на то поднимающиеся, то опускающиеся брови госпожи Юй, юноша всерьёз задумался о том, сумеет ли остановить её, если она вздумает начать кровавую резню. Поддержки от Цзян Цинсэ ждать не стоило — тот зачем-то решил отправиться к конюшням и псарням. Что ж, басовитый голос Иньчжу, вещающий об обязанностях слуг, мог припугнуть кого угодно — сам Вэй Ин порой вздрагивал и сжимался, когда слышал эти громовые раскаты. После… после всё на время размылось. Какая-то… подхалимская сука посмела фамильярничать и указывать, где чьё место! — Это верно, — надменность составляла единственную эмоцию сей фразы, когда госпожа Юй согласилась с тем, что «слуги должны вести себя так, как подобает слугам», и многозначительно взглянула на Вэй Усяня. Почему-то захотелось удавиться — лишь бы не слышать, как его называют слугой. Ну почему, просто почему? Его отец — да, был личным слугой главы Цзян, и то наёмным. Тем более, заклинателем. Это уже скорее не слуга, а телохранитель… что звучит куда менее обидно. Юноше… правда надоело это слово. А ещё ему хотелось дико расхохотаться от того театра абсурда, что устроила Ван Линцзяо. Это ж надо — сравнить обычный змей с солнцем и приписать кучу всего несуществующего!) ≈ Пространство потрясает громовой хохот. ≈ (Но веселье не могло длиться вечно. И вот наложница заговорила о расплате. Сердце Вэй Ина как-то уж совсем неправильно соскочило и ухнуло вниз, когда он заметил наливающиеся знакомой ненавистью пурпурные молнии глаз. Он думал, что она исчезла навсегда, что он хорошо постарался… но стоило Линцзяо сказать пару слов, как монстр пробудился. Рука пульсировала и бесконтрольно дрожала; впервые он действительно поддался эмоциям и выкрикнул больше от обиды, чем от гнева:  — Ах ты…! — боль обрушилась на спину внезапно — Усянь лишь задохнулся так и не вылетевшим оскорблением и рухнул на пол. Цзыдянь вновь с глухим свистом опустился вниз, обжигая и бередя старые белёсые полоски шрамов, которые остались когда-то после самых сильных ударов. Он думал, что эта страшная плеть осталась в прошлом, даже добился того, что больше его не смели бить. Хах, насколько же надо было быстро привыкнуть к такому расслабленному режиму, когда женщина не цеплялась к каждому неправильному шагу? Теперь он уяснил: к хорошему привыкать нельзя. Если раньше он утопал в жалости к себе, то теперь он будет себя ограничивать — так он решил, и так будет лучше всего.  — Цзян Чэн, уйди! Не лезь! — застланные болезным маревом глаза не видели почти ничего, поэтому оставалось кричать наугад. Если такова цена за то, что Юньмэн Цзян оставят в покое, так тому и быть. Он примет наказание, как и госпожа Юй стерпит оскорбление от этой девки и разыграет спектакль.) ≈ «Как же это всё-таки больно!» — короткое шипение срывается с губ, сразу прикрытых ладонью. И вот надо было шисюну до конца героя строить? Но то, что он даже понимает, что значит — глава клана, пробуждает в сердце старую зависть. Шисюн всегда понимал больше. Ах, кто бы знал, насколько сильно хотелось сейчас Второму Нефриту ворваться в воспоминания, кинуться наперерез Пурпурной Паучихе и убежать вместе с Вэй Ином! Пусть догадка о том, зачем заклинательница это делает, скользит пока что по краю всех мыслей. ≈ (Тем не менее, всё происходящее пока что казалось Вэй Усяню невероятно смешным. Ну… до того мига, когда госпожа Юй в ответ на предложение «отрубить этому поганому мальчишке руку» произнесла не предвещающим ничего хорошего тоном: — Иньчжу, Цзиньчжу, закройте двери. Никто не должен видеть кровь. «Неужто мне и правда отрубят руку?» — Матушка! Матушка! — Цзян Чэн, вот неугомонный, снова встрял — даже к ногам кинулся. — Что же вы делаете, матушка? Вы ведь не можете отрубить ему руку? — проклятье, ну вот куда он полез? Глупый, глупый шиди! «Ну… ну и чёрт с ней!» — стиснув от злобы челюсти, подумал Вэй Ин. — «Это… это всего лишь рука, не велика потеря, если от этого зависит спокойствие клана! Я и… с одной тренироваться смогу!») ≈ Цзян Ваньинь задыхается. Как… как можно вот так просто отказываться от руки? И несмотря на всё… неужели Вэй Усянь потом нисколько не обиделся на них? Они только брали и брали от него, выжимая все силы из слишком худого для его возраста тело, только и делали, что попрекали излишним чувством справедливости — а Вэй Усяня, если он кому-то не поможет, совесть загрызёт, и всё равно… как мог он вообще сидеть с ними за одним столом, как мог жить с ними? «Вэй Усянь… зачем, просто зачем ты выворачиваешь нас наизнанку?» — Лань Цижэнь очень, очень хочет отвернуться — лишь бы не видеть, лишь бы не смотреть в эти наполненные смирением глаза юно… нет, мальчика. Как бы он ни старался вести себя по-взрослому, в глубине, в самых тёмных закоулках души он всё ещё маленький ребёнок, которому нужно, чтобы его обняли. Но, кажется, этому ребёнку скоро придётся заснуть надолго, если не навсегда. Многие (из тех, кто не был против Старейшины с самого начала) уже плачут в открытую. ≈ («Надзирательный пункт? Хах, так вы пришли за этим? Неудивительно, что вы расхаживали по Пристани Лотоса так, будто это ваша резиденция! Но… вы плохо знаете госпожу Юй. Она… она сейчас просто рассвирепеет и наговорит всякого… не хотелось бы доводить до бойни, но чувствую, тут мои навыки убийцы понадобятся», — помаленьку отползая к шиди, что испуганно бросился к нему, Усянь не без опаски и непонятного восторга наблюдал за разворачивающейся перед носом сцены: от оглушительно звонкой пощёчины Ван Линцзяо свалилась на пол, а адепты Вэнь, корчась от жутких ожогов Цзыдяня, прятались по углам. Сёстры-служанки, как две пантеры, хищно скалились, положа ладони на резные рукоятки мечей.  — Молчи и слушай, рабыня! Клан Мэйшань Юй уже не одну сотню лет занимает почётное место среди кланов заклинателей, и ни о каком клане Инчуань Ван я никогда не слышала! Из какой же сточной канавы вы выползли, хотелось бы знать? Там все такие же тошнотворные…? «Очевидно, что да!» — едва не выкрикнул Вэй Усянь, но вовремя прикусил язык. Не хотелось бы нагнетать, но… разве стало бы хуже после того, как Иньчжу и Цзиньчжу в одно мгновение зарезали несколько десятков адептов? … Хуже стало и без него, когда на крики этой шлюхи ворвался Вэнь Чжулю. Створка тяжёлых дверей, упавшая прямо перед юношами, заставила обоих отползти ещё дальше. Как-то ненароком прослушав большую часть разговора, Вэй Ин очнулся лишь тогда, когда почувствовал на себе извиняющийся — действительно извиняющийся (!) — взгляд Сжигающего Ядра. На ответный вопросительный взгляд мужчина стремительно отвернулся и произнёс: — Прошу меня извинить.) ≈ Ваньинь не может поверить. Этот Вэнь… тогда он взаправду вымаливал у них прощение за то, что произошло дальше? ≈ (… Сигнальные фейерверки стали довольно неприятным знаком — выходит, где-то неподалёку прятались ещё псы Вэнь. Цзян Чэн, бросившийся было к Ван Линцзяо, отвлёкся на матушку — глупый, она бы справилась сама, даже если бы не получилось одолеть Сжигающего Ядра сразу! Внезапно Вэнь Чжулю отбросило слепящей вспышкой кнута к самой дальней стене. Сёстры тут же среагировали, повинуясь многолетней выучке и незаметному знаку своей госпожи — Вэй Ин действительно ими восхищался, пусть и из страха быть непонятым или поколоченным никогда не говорил им об этом. Приказ «к оружию, немедленно!» от госпожи Юй — который он предпочёл бы никогда не слышать. Отдалённое визгливое ржание выпущенных на волю лошадей и надрывный лай собак — вот зачем Цинсэ понадобилось туда идти? Всё множащиеся бело-красные одежды — о, насколько сильно теперь ненавистные. Позабытая горящая огнём рука и вспыхивающая спина — всё это неважно: сейчас лишь поворот, вензель и восьмёрка — отточенным движением снялось оружие со стойки и переступили ноги в танце клана Вэй. «Прости, сегодня мы идём не на мертвецов», — если кровожадная суть Дзями восприняла бы убийство людей как нечто привычное, то вот для меча это могло стать глубочайшим шоком, посему юноша счёл за надобность извиниться перед ним. Не так представлялся ему бой, ох, не так. И если к виду свежих трупов он более-менее привык, то вот остальному пришлось учиться прямо на месте. Как уйти от подлого удара, как заставить прогнуться под своим напором, как не поскользнуться на чавкающих под ногами внутренностях, как применять ци в полную силу — большую, чем на тренировках — жалкие две десятые; даже в родном клане, где применялось уже шесть десятых, он так не напрягался. Однако разогревшейся крови остыть пришлось быстро — госпожа Юй, пурпурно-фиолетовым ураганом вылетевшая откуда-то сбоку, ухватила их с шиди за шиворот и с неимоверной силой поволокла прочь.) ≈ Цзян Чэн почти что отворачивается — он до сих пор помнит те последние объятия матушки, такие тёплые и едва не до боли крепкие; помнит чуть нагретый от её пальцев Цзыдянь, верный Цзыдянь, помнит мягкое поглаживание отца по макушке. А ещё помнит резкие слова в сторону шисюна… и его отстранённое выражение, и оттенок голоса такой, каким обычно говорят телохранители, принимая приказ. ≈ (— Ненавижу! Всей душой ненавижу! — разъярённой коброй шипела госпожа Юй, а Вэй Ин, будто оглушённый, смотрел на то, как она обнимала своего сына. Интересно, а ему когда-то доводилось это переживать? Кажется, нет — за исключением нескольких раз, когда его обнимали шицзе и дедушка, и то в утешение. Наверное, о том, что его кто-нибудь обнимет просто так, не стоило и думать. Да и больше вообще не стоило позволять себя обнимать, чтобы не было так больно потом расставаться. Вокруг уже всё трещало и горело. Старое дерево мостков и пролётов — всё иссыхало, дико выворачиваясь-выставляясь обглоданными чёрными костями. Ваньинь, с уже подступающими слезами вырывающийся из оплётшего их туловища Цзыдяня, выглядел… совсем ещё ребёнком. И именно сейчас, когда в ответ на приказ «умри, но защити» Вэй Усянь чеканил простое, но такое по-замогильному взрослое «да, госпожа Юй», он с пугающей, однако холодно принятой ясностью осознал ещё одно: сейчас, именно сейчас родители Цзян Чэна повесят на него свои роли. Сейчас он перестанет быть просто глупым старшим братом: телохранитель, слуга, помощник и, как ни странно, родитель – сколько всего нового. Как, оказывается, мало и вместе с тем много нужно человеку, чтобы повзрослеть ещё на годик-два — думал Вэй Ин, смотря на объятую жадным-прежадным пламенем Пристань: в свои неполные восемнадцать он ощущал себя на все двадцать. И неожиданно, совершенно неожиданно почувствовал себя взрослым, если не по мышлению, то по количеству опыта. Цзян Чэн впервые видел взаправдашние смерти, Вэй Ин убивал уже в сотый раз; Цзян Чэн всё никак не мог смириться со связанным положением и бесился, Вэй Ин лишь решил примоститься поудобнее, чтобы рывки не слишком беспокоили слегка побаливающую спину — удары не были серьёзными, просто немного отвык; Цзян Чэн продолжал рваться в неравный бой, взбудораженно предлагая отцу возвращаться вместе, и вновь сорвался на истерику, когда Цзян Фэнмянь отвернулся — Вэй Ин лишь пепельно-сухо ответил «будет исполнено, глава Ордена Юньмэн Цзян» на повторный приказ о защите.  — Не будем заходить через главные ворота, — поразмыслив, пробормотал Ликорис. Ваньинь машинально закивал, сглатывая слёзы, позволяя вести себя куда угодно. — Сюда, — потянув юношу за собой, Усянь полез на стену. Он и не думал о том, чтобы позорно разреветься, когда увидел неряшливую кучу трупов и ровно построившихся адептов Цишань Вэнь: плакать было нельзя, не сейчас. Вместо этого он дал волю немой ярости, обжёгшей лёгкие и стиснувшей голову раскалённым обручем. «Они посмели…») ≈ Никто даже и не собирается винить его. Боль, гнев, ярость могут ослепить любого человека — особенно того, кто в один вечер потерял так много. И всё же… силы этой ярости никто даже не собирается измерять: уже по тому, как восхитительно пустеет и заполняется грохотом крови в голове, с какой натугой раздуваются в груди кожаные мешки, понять можно всё и сразу. ≈ (Наверное, он поступал уже не просто как глупый старший брат, раз Ваньинь весь напрягся до выступивших вен и желваков, когда Вэй Усянь потянул его прочь — хватка из просто напряжённо-подростковой превратилась почти в стальную, колодочную: как у всех наставников Иньяна. Он не желал, чтобы этот ребёнок видел больше, чем тела своих родителей.  — Цзян Чэн, остановись, — холодно просил — буквально приказывал он дёргавшемуся юноше, заходящемуся в глухих воющих рыданиях. Тот с неожиданной силой повалил его в лужу, схватил за горло: — Почему?! Почему?! Ты счастлив?! Ты доволен?! Почему ты спас Цзинь Цзысюаня, почему ты спас Лань Ванцзи! Надо было сыграть в героя! Сколько раз повторять, чтобы ты перестал? Этот твой Лань Ванцзи, этот павлин Цзысюань — пусть они все сдохнут! Какое нам дело до их смерти? Через какое-то время он выдохся и, выпустив наконец шею Вэй Усяня, тихо зарыдал: — Я… я просто хочу, чтобы мои… мои родители… «Чтобы они вернулись», — докончил за него Вэй Ин, прикрывая глаза рукой от начинающегося в третий раз за неделю дождя. Только уложив Ваньиня поудобнее и убедившись, что тот спит, он позволил себе расплакаться — молча, без единого звука, подняв лицо к набухшему небу и позволяя холодным каплям стирать обжигающие дорожки слёз. Ведь, похоже, так делают сознательные, взрослые люди? Так же плачут лишь под дождём, чтобы никто не различил и не догадался? Так же меняется их хватка, теряя последние крохи подростковой мягкости, такой же у них тон, когда они приводят в сознание мечущихся детей? С такой же скоростью выстраиваются в их головах все возможные варианты дальнейших действий и подсчитываются риски, пока слёзы свободно продолжают выдавливаться вместе с неуместными эмоциями? «Наверное, я почти что взрослый», — тихой мышью прошуршала мысль по уголочкам и затаилась. Вэй Усянь накрыл лицо холодной ладонью, вместо всхлипа позволяя себе лишь два долгих, отрезвляющих вдоха-выдоха — так делают взрослые, он видел.) ≈ «Нет, Вэй Усянь», — качает головой Не Минцзюэ, безотчётно подступая ближе. — «Ты просто юноша, на которого взвалили слишком много. Тебе просто пришлось вырасти буквально за сутки. Как и мне, но я всё равно был старше на время гибели отца».