Чёрный Оникс

Вдохнуть. Выдохнуть. Это не так уж и сложно. Вдохнуть-выдохнуть. И ещё раз…  — Сичэнь, это не помогает! — взрывается Цзян Чэн, сметая со столика пиалу с чаем. Человек, сидящий напротив, мягко журчит: — Ваньинь, не следует вымещать досаду на ни в чём не повинной пиале. Лучше приведи мысли в порядок и настройся на дальнейший просмотр. — тут мужчина со вздохом начинает ковыряться палочками в рисе. — Столько уже увидели, а ведь ещё только начало. — Не говори, — всё ещё с раздражением мужчина одёргивает ханьфу. — И чего ему стоило рассказать обо всём? Неужели он ещё не доверял настолько, чтобы осмелиться на это? — Возможно, — задумчиво протянув, Лань Хуань замолкает и закрывает глаза. Вполне возможно, что молодой господин Вэй не доверял своему шиди и вообще семье Цзян в целом. Иначе зачем пытаться скрывать свои синяки, полученные от сверстников, а уже потом и порезы Суйбяня, следы недоедания и недосыпа, жестоких дополнительных тренировок? ≈ (Цзян Цинсэ был… беспощаден. Если на первых порах нагрузки не превышали уровень обычных, то после начался ад.  — Быстрее, быстрее, ещё быстрее! — кажется, только с Вэй Усянем главный наставник смог сбросить равнодушную маску и вдоволь накричаться. Времени на увязании в пучине мыслей о собственной никчёмности не то чтобы не осталось, но сделалось очень мало. Хотя, всё равно достаточно, чтобы оставить пару-тройку порезов — как напоминание, что здесь он, по сути, никому не сдался.) ≈ И в который раз взгляды, в основном непонимающие и укоряющие, обращаются на клан Цзян. «И чего вы так взъелись на меня из-за мыслей подростка?» — фыркает Ваньинь, наблюдая за тренировкой. Учитель Лань со всё возрастающим ужасом и гневом поглядывает на наставника Юньмэна. Мальчишку — и заставлять прыгать по полю, уставленному кувшинами с кипятком? О чём этот человек вообще думал? О чём думал прошлый глава Ордена, когда назначал этого человека наставником? Ладно. Ладно, ещё не такое этот человек вытворял за те полгода воспоминаний, что они успели просмотреть. ≈ (— Перекат, черепаший ты сын! — едва не выронив меч из рук, Вэй Ин всё-таки успел уйти от удара и вновь скрестить Суйбянь с Шэн-У.) ≈ Тварь? Не Хуайсан вздёргивает брови. Да, не зря говорят, что меч — отражение хозяина. Иногда Цзян Цинсэ виделся мужчине настоящей тварью — коварным, затаившимся в тени чёрным леопардом; водным гадом, который обычно прячется под мостками и лодками рыбаков. С таким партию разыгрывать опасно, ненароком все фигуры свои потеряешь. А пока что… Прости, дагэ, но ничего раскрывать тебе не буду: не поймёшь, не примешь, ведь привык ты уже действовать напролом и не задумываясь о последствиях. Вэй-сюн когда-то тоже был таким — до того, как вернулся с Курганов. А потом закрылся и в конце концов сошёл с ума, пытаясь защитить остатки своей… уже третьей семьи. ≈ (— Учитель! — заметив, что мужчина уже собрался уходить, Усянь подбежал к нему. —М? — Цинсэ на всякий случай смастерил заинтересованное лицо. — Почему они меня не любят? —… Потому что, как бы ты ни старался, происхождение здесь — главный актёр на сцене. — наставник не смог скрыть презрительной усмешки, обращённой к внутренним покоям резиденции. — Ещё до твоего прихода госпожа взрастила в себе обиду; Фэнмянь вскормил своё безразличие; наследник смотрел на свою мать. Пожалуй, только молодая дева осталась прекрасным цветущим лотосом в этом рассаднике обид и недомолвок. — помолчав, Цзян Цинсэ со вздохом добавил. — Береги её пуще всего, слышал? Она — наш благодетель. Что-то странное послышалось в его голосе, когда мужчина коснулся еле видного из-под наруча следа ожога… — Наставник… что-то чувствует к госпоже Цзян? Спина перед ним закаменела на мяо, прежде чем расслабиться. —… Я ей благодарен, — бросил Цинсэ и быстрым, летящим шагом покинул старый полигон.) ≈  — Надо же, целая интрига получается! — а глава Яо хватки не теряет, уже новую сплетню в воздухе почуял. А мелкие чинуши и рады подхватить: — Ах, а ежели был влюблён? — Быть может, быть может! — Вдруг чувства нашли отклик в сердце госпожи? — А ежели Цзинь Жулань вовсе не от наследника Цзинь, а от… — Невозможно! Госпожа Цзян всегда, сколько себя помню, была верна господину Цзинь! — Ах, если безответная любовь… отличная идея для нового романа, — неслышно выдыхает рядом какая-то даоска. Цзян Ваньинь косится в сторону последней, подмечая светло-лавандовое платье и такую же вуаль на лице — из вассального клана, стало быть. Ладно, с этим не составит труда разобраться. Вот только… Неужели его самый преданный подчинённый мог быть как-то связан с его старшей сестрой? И в родном доме острый угол, надо же! ≈ (Был поздний летний вечер. Смеркалось уже, а Вэй Усянь всё вертел в голове дневной разговор — и так, и этак — и как ни повернёт, а везде выходило, что… будто семья Цзян слишком предвзята, но это ведь не так! Не бывает так, чтобы он сам не наводил смуту! Нет, тут какой-то подвох. Цзян Цинсэ, чей смурной, полный невысказанных сомнений и усталости взгляд был устремлён на крохотные рыбацкие лодчонки, стоял на причале. — Сын слуги, значит? — Вэй Ин встал рядом, с наслаждением вдыхая водяную сырость. — И чей же наставник тогда сын, раз сумел подняться так высоко?) ≈ Заядлые сплетники оживляются вновь — не терпится услышать что-нибудь новенькое. А объект их страсти явно мыслями не здесь, раз так безучастно смотрит на свою более молодую копию. Почти не отличается. Другого он от себя и не ждал. Это шиди всегда хотел быть сильнее. А потом его таланты заперли в клетке под названием Цишань Вэнь. ≈ (— Мой дом сгорел, а семья погибла. Так ли уж важно, чей я сын, если я смог подняться так высоко? Каким путём, как думаешь? — Вот как? — «Значит, не оглядываться на чужой яд и сосредоточиться на собственном развитии — так, что до одержимости?» — Благодарю наставника, — мальчик поклонился и скрылся в темноте. С того дня Вэй Усянь более не обращал внимания на побои и брань, коими осыпала его госпожа Юй. Лишь изредка в своём домике он позволял себе оставить напоминание в виде ран на руках. Здесь его не принимают, и не примут никогда. Нет смысла стараться для кого-то другого. Зато есть смысл стараться для себя.) ≈ «Стараться для себя, значит? — горько усмехается про себя Лань Сичэнь. — Молодой господин Вэй, вы действительно решили думать и поступать так? Неудивительно, что вы довольно быстро поднялись по лестнице чинов и рангов. Но… похоже, вашу… кхм, излишнюю скромность это не исправило.» ≈ (Мало-помалу парень начинал перенимать и некоторые привычки наставника: например, засиживаться в библиотеке до полуночи, захаживать в город послушать сплетни или даже ходить с наполовину распахнутым воротом одежд, потому что жарко…) ≈ Лань Ванцзи приходится глубоко вдохнуть, чтобы сдержать непристойные звуки — вид тонких ключиц и трогательной впадинки между ними будоражит. Нефрит также с досадой и стыдом чувствует пламенеющие уши, поспешно скрывая их за волосами. Фырканье и смешки со стороны клана Цзян говорят сами за себя. Бесстыдник этот Вэй Усянь, кто же ещё! А ведь ему всего четырнадцать! ≈ (Наказаний всё не убавлялось, но теперь Усянь хотя бы находил в себе силы и желание немного подлечить свою многострадальную спину, прежде чем идти на тренировку с Цинсэ. Но по ночам всё менялось. Мерзкие, липкие голоса опутывали тело, заставляя то биться и метаться по постели, то комкать пропотевшие простыни. Перед больным, страдающим воображением вырисовывался шипящий Цзыдянь, лающие, разевающие разверстые пасти собаки, искажённое ненавистью лицо госпожи Юй, её стройная фигура. И боль. Много боли. Разрывающаяся под натиском кнута плоть на спине, ногах и руках; кровь, текущая нескончаемым потоком и исчезающая в страшной, холодной, одинокой темноте; резкий, заставляющий сжиматься и глотать ледяные слёзы голос женщины; злобное рычание лохматых монстров, что с наслаждением лижут языками раны и словно нечаянно покусывают зубами, желая, вожделея вцепиться в конечности и обглодать, превратить в месиво.) ≈  — Вэй Ин… — несчастный всхлип рвётся наружу, и Лань Чжань уже не намерен его сдерживать. Он беспомощен. Просто беспомощен — и именно в тот момент, когда любимого нужно спасти, вырвать из цепких лап кошмара и успокоить.«Ужасно, » — шепчутся целители разума, но тоже ничего не могут сделать, могут только с состраданием смотреть на паренька, рыдающего и сквозь слёзы говорящего о том, насколько он никчёмен; о том, что хочет умереть; чтобы Цзыдянь однажды промахнулся и сломал ему шею. Они часто сталкивались с подобным, но видеть кошмар практически вживую… похоже, стоит быть ещё внимательнее к пациентам. Вопли и плач заполняют пространство, даже чёрствые люди утирают щёки; Цзян Ваньиню уже плевать, что подумают другие, когда он умывается горькими слезами. «Шисюн! Шисюн! Почему? Почему не сказал? Неужели я настолько ненадёжен?» Ответ находится сразу — да, настолько. Он никогда не был достаточно крепок, чтобы шисюн позволил защитить себя. Всякий раз, когда оба были ранены, именно Вэй Усянь утешал Цзян Чэна. Никогда — наоборот. За это стыдно ещё сильнее, хотя, кажется, сильнее уже некуда. ≈ (К рассвету Вэй Ин просыпался разбитый, с синяками под глазами и приводил кровать в порядок, уничтожая следы кошмарной ночи: въевшийся запах пота, скомканное одеяло и простыни. А после… делов-то — плеснуть в лицо воды, замазать тёмные круги и приоткрыть окно, чтобы впустить свежий утренний воздух. Потом уже быстро повторить тему в учебнике и — за исследования. Недавно он решил попробовать разделить светлую энергию на подуровни, ведь это может очень даже пригодиться лекарям для работы с искажением ци и заболеваниями, воздействующими на меридианы. Если энергию начать аккуратно распутывать и расслаивать, можно обнаружить намного больше, чем когда работаешь с цельными золотыми каналами. Вот только… как это сделать БЕЗОПАСНО, до паренька пока что не доходило.) ≈ Лекари, вытирая недавние слёзы, вздыхают. Как сильно этот паренёк однажды облегчил им жизнь. И как сам он считал всё это ничего не значащим пустяком. ≈ (Как только время подходило к девяти часам, Вэй Ин лишь приглаживал встрёпанные волосы, нацеплял на лицо улыбку и выходил из домика — как раз в тот миг, когда Цзян Чэн широкими шагами летел по направлению к нему. Обычно шиди буркал что-то вроде «о, уже встал?» и с ухмылкой закидывал руку на чужое плечо. Так и доходили до трапезной, пихаясь и перешучиваясь. Дядя Цзян добродушно посмеивался, шицзе мягко улыбалась, госпожа Юй недовольно поджимала губы, позволяя себе отпустить пару-тройку язвительных фраз. В общем, всё как всегда, никто не пытался заглянуть под улыбчивую маску. …Через неделю Вэй Ину исполнялось пятнадцать, когда глава Цзян решил сводить своих детей на осеннюю ярмарку. И вместе с ними должен был пойти Усянь, потому что «А-Ин, пусть мы не связаны кровно, но ты тоже мой сын.» И именно поэтому подросток совершенно не знал, что делать, бесцельно блуждая и переходя от прилавка к прилавку, как вдруг его привлекли отдалённые выкрики: — Продан! Сколько за следующего? — Давайте, люди добрые, ставьте! — Этот заморыш и трёх серебряных не стоит!) ≈ Работорговцы. От одного этого слова многих коробит. И все почему-то надеются, что Вэй Усянь поможет им. Этот искатель приключений просто обязан оказаться там. По-другому (они уже выяснили) и быть не может и не должно. Цинсэ становится всё мрачнее. Да, точно, господин как-то упоминал про людей в кандалах, что жались друг к другу в поддержке… а вскоре после этого появился человек-лис — как раз тогда, когда Усянь по праву занял место главы «Оникса». ≈ (Десяток рабов стоял в ряд, бренча цепями. Три старика, четверо рослых мужчин и трое юношей. Последний — чуть младше самого Вэй Ина года на два. А вот и сам работорговец — молодой мужчина, явно заботящийся как о своём желудке, так и о внешности. — Делайте ставки! Ну, сколько за этого? — работорговец выпихнул того самого последнего мальчишку. — Ну, давайте, народ! Вэй Усянь прищурился — подросток выглядел не то чтобы здоровым, но если как следует за ним поухаживать, то вскоре поправится и из тощего задохлика превратится в нормального сильного юношу. А крики меж тем становились громче по мере того, как росли ставки.)