Чёрный Оникс

Летнее солнце уже поднялось над горизонтом. Час Дракона*, птицы щебечут всё ещё довольно лениво, солнечные лучи мягко золотят поле, видное сквозь реденький лесочек. Грунтовая дорога круто взбирается на холм. И по этой дороге идут три человека, причём один из них явно не в духе. — Так, Цзысюань, давай ещё раз, — Вэй Усянь явно старается сдерживаться. — Как в народе называется территория в центре Поднебесной, окружённая Восточной, Западной, Северной и Южной четвертями и периодически проверяемая специальным отрядом войск императора? Цзинь Цзысюань чуть думает, потом выдаёт: — Нейтральщина ведь, да? — Наконец-то, — фыркает Ху Сунлинь. — Браво! — Вэй Ин хлопает в ладоши и широко улыбается. — Погнали дальше! *** Цзинь Цзысюаню хочется прямо сейчас лечь на дорогу и не вставать. У. Него. Болит. Голова. Вэй Усянь, этот садист с улыбкой на всё лицо, целый день донимал его расспросами! А Ху Сунлинь и Иньинь делали вид, как будто так и надо! Возмущается недолго — останавливаются на ночёвку. Хвала Небесам, полянку нашли, а то дня три назад пришлось в канаве спать! Знать бы ещё, зачем идут… — Чего одежду теребишь? — Что, прости? — Валежник иди собери, говорю! Если мох найдёшь, тоже тащи! — весёлый тон Вэй Усяня действует на нервы. Бывший наследник фыркает, неимоверным усилием подавляет раздражение и отправляется на поиски сухих веток. *** Третий день празднования смерти Старейшины Илина. Цзян Ваньинь устало массирует виски и показательно фыркает на очередное поздравление с «самоличным устранением страшнейшей угрозы». Ага, как же, самолично! Оттолкнул Цзян Чэна его непутёвый шисюн, подозвал своих мертвецов, а после… А после юноша уже не видел. Усталость, раздражение, боль и ненависть кипят в горле комком дурной крови. А ещё Цинсэ, как назло, куда-то запропастился, даже приглядеть за пиршеством некому! Глава ордена рывком встаёт и вылетает из зала, оглушительно хлопая дверью и оставляя за собой шарахающихся во все стороны гостей. — Вааааай, Цзян-сюн, смотри, куда летишь! — жёлто-ореховые глаза глядят с упрёком, поза воинственная. — Не Хуайсан?! — брови заклинателя ползут вверх. — Ты почему не со всеми? Названный на это не отвечает, лишь со щелчком раскрывает веер и прячет за ним лицо. — Много говорят, — наконец бубнит он, затем добавляет: — Цзян-сюн, может, прогуляемся? — Зачем, скажи на милость? — Ой, ну брось, Цзян-сюн, — младший Не притворно обижается. — Я так давно не был в Пристани Лотоса, наверняка что-нибудь изменилось. Как и ожидалось, первым делом старый друг тащит Цзян Чэна на рынок. Там он сразу же убегает искать прилавок с веерами. «Помешанный», — невольно проносится в голове Ваньиня, пока он шагает по рынку, короткими кивками приветствуя знакомых торговцев. Постепенно прогулка помогает расслабиться. Вот возвращается уже почти не раздражающий Не Хуайсан, шелестя веерами и что-то бурча. Цзян Чэн резко заворачивает за угол, направляясь к домику знакомой гадалки. На сердце отчего-то неспокойно, да и Золотое Ядро как-то заполошно пульсирует. Друг ничего не спрашивает, только молча идёт рядом. Заходят внутрь. Вокруг чистенько и опрятно, ненавязчиво пахнет каким-то растением, подушечки и низкие столики… За одним из которых глава Цзян внезапно обнаруживает Лань Сичэня, спокойно потягивающего чай. — Сич… Кхм, глава Лань, — Цзян Чэн церемонно кланяется. — Глава Цзян, брат Хуайсан, — Лань Хуань кивает и мягко улыбается. — Не откажете ли вы в моей скромной просьбе присесть и подождать госпожу Уду? — почему-то именно этому человеку отказывать получается всегда с трудом, поэтому оба пришедших садятся рядом с Сичэнем.  — Госпожа Уду ожидает вас, — из соседней комнаты выныривает смешливая девчушка с двумя косичками по бокам. Поклоном провожает заходящего к гадалке Лань Сичэня, со скрытой усмешкой пробегается взглядом по Цзян Ваньиню и Не Хуайсану. Тем временем глава Лань сидит в комнате гадалки. Запах странного растения здесь сильнее, посреди комнаты — небольшой очаг. Женщина средних лет в персиковом ханьфу сидит напротив мужчины. Украшение в виде полумесяца венчает нехитрую причёску. — Ну, и на что же хочешь погадать ты, глава Лань? — вкрадчиво спрашивает она, чуть наклоняясь вперёд. — На что угодно, — голос Сичэня неожиданно даёт петуха, он сглатывает и повторяет уже более уверенно. Госпожа Уду качает головой: — Так не пойдёт, выбирай. Задай мне цель. — Как вам будет угодно… Тогда… На скрытое. — Что именно ты хочешь знать? — Иньян, — неожиданно вспоминается и срывается с языка название области, находящейся на северо-западе от земель Орденов. Гадалка серьёзнеет: — Ох, в опасное дело ты лезешь, глава Лань. Но так уж и быть, ты выбрал, мне — показывать. Подойди, — велит женщина. Мужчина послушно встаёт и идёт к ней. — Смотри на огонь. И Лань Хуань смотрит. Постепенно пламя начинает приобретать другие формы и цвета. То сплетающиеся ветви, то чёрные тени, то хохочущие волки и лисы. Госпожа Уду, кажется, тоже всё это видит, поэтому начинает говорить: — Не к добру спросил ты это. Луна там обретается, тайны вековые плетутся, а души гулящие приют находят. Не пускай туда кровь свою родную, не говори ей, что я говорю тебе — пропадёт, а душу желанную не найдёт. Нет её там, странником гуляет она по дорогам, волком прячется в лесах, вороном чёрным парит в облаках, не хочет в клеть, не нужна ей она, душно ей будет… А идти туда нельзя, сгинешь, а никто и не узнает, — гадалка замолкает, а Лань Сичэнь пытается осознать услышанное. Кровь родная — брат, луна — это… — Домыслишь, когда в стены войдёшь, а здесь всё слышно, — прерывает его Уду, поднимается с пола и вежливо кланяется, как бы намекая, что пора уходить. Глава Лань машинально повторяет её действие и выходит, растерянный и внезапно уставший. Следующим заходит Цзян Чэн. Просит погадать на брата. Госпожа Уду бормочет: — Извиниться всё же хочешь? Простить его охота али нет? — Ненавижу его, — резко бросает юноша и в тот же миг съёживается под пристальным взглядом гадалки. — Мечется разум твой, сам не знает, чего хочет, душа твоя растеряна, а нутро своё ты не слышишь. Ну, да что говорить, — женщина вдруг подносит к лицу главы сосуд с каким-то порошком. — Что чувствуешь? — спрашивает она. Ваньинь принюхивается. В нос ударяет аромат любимых специй брата, густой, насыщенный запах незнакомого, но очень вкусного блюда… Затем всё смешивается — лицо вдруг обволакивает ночная прохлада, пахнет пылью, подзолом, деревом… И всем-всем-всем, чем только можно. Цзян Чэн почти задыхается, но госпожа Уду убирает сосуд. — Много хранит твой брат, — глубокомысленно изрекает она. — Много, чего знать тебе не следует. Спасал он тебя тогда, спасает и теперь. Больно ему, плохо иногда, а не говорит. Свищет везде ветром свободным, не поймаешь, да думы разные серьёзные думает. А теперь ступай, — гадалка мягко выпроваживает опешившего Цзян Ваньиня и подзывает Не Хуайсана. — А ты, — говорит она, когда дверь закрывается. — Молчи и слушай то, что я тебе сейчас скажу. Не открывай этого, покуда время не придёт. Запоминай, повторять не буду. Госпожа Уду набирает в лёгкие побольше воздуха и… Начинает читать какой-то странный стишок: — Идёт лунный волк, а за ним — его стая. По Поднебесью бродят они, всё про всех зная, Столетьями страну за нос водят Истину в чащобе чернилами выводят. Да принесёт эта весть отраду– Покажется оникс-камень спустя декаду! Не Хуайсан сначала стоит в ступоре, затем через силу произносит: — Это… Это что? Простите, но… Волк, чернила, оникс… Вы что-то знаете? И зачем-то сказали мне? Можете объяснить? — Я сказала только то, что следовало, — твёрдо говорит гадалка. — Остальное — на твоё усмотрение. — Но… Почему я? — Иди, — госпожа Уду отмахивается и выставляет Хуайсана из помещения. ***  — Ты вот мне объясни, Вэй Усянь, зачем тебе столько всего? — Цзинь Цзысюань, в который раз уколовшись, сердито глядит на напарника. — На всякий случай, — с готовностью отвечает тот, перебирая иглы, пучки трав, берёт одну ампулу — с коричневатой жидкостью. Делает вид, что занят рассматриванием содержимого, но на деле мысли его далеко. Успеет ли его диди дойти до столицы Поднебесной и получить письмо от Ван Рецзу? Не будет ли лишних глаз? Сможет ли Цзинь Цзысюань принять путь, которому следует «Оникс»? Путь уловок, ухищрений и всего прочего, путь, скрытый в тенях? Справится ли он сам, когда Дзями перестанет отзываться как меч, но появятся кинжалы Дзями? Максимум полгода, и Серебряное Ядро всё изменит… Ху Сунлинь поднимает глаза от струн гуциня, словно услышав мысли напарника. Всматривается в лицо внимательно, выдаёт беззвучное: «Всё будет в порядке». Кивает на Цзиня, опять беззвучное: «Посмотрим». Иньинь замечает все переглядывания. Ухмыляется, бестия такая! Ух, вытрясти бы всю его воровскую, подлую душонку прямо на месте! Но почему-то вспоминается, как эта самая подлая душонка спасла его однажды на ночной охоте — картинно кувыркнулась с дерева и вцепилась в глаза ходячему мертвецу. Так Вэй Ин с белкокотом и познакомился. Усянь убирает ампулу, достаёт другую — с мелким растительным порошком. Встряхивает, удовлетворённо кивает, достаёт третий пузырёчек… — Сколько у тебя их там? — Цзинь Цзысюань смотрит на руки Вэй Ина. — Лучше тебе пока не знать об этом, — строго отрезает тот и начинает крутить в пальцах флейту. — Это почему же? — Поймёшь, — брякает Вэй Усянь, вновь начиная копаться в цянькуне. Шатен, понимая, что ближайший ши до среброглазого не дозовёшься, поворачивается к Сунлиню: — Ну хоть ты скажи что-нибудь. — Мм. Шей и придумывай себе фамилию. Иначе попадёшься, — коротко отвечает он. Кареглазый хмыкает и берётся за позабытую иголку с ниткой. *** Близится Час Быка. Сунлинь возится, собирается встать. — Лежи, я сегодня за тебя, — доносится слева голос Вэй Усяня. Желтоглазый тихо мгмкает и вновь задрёмывает. Вэй Ин неслышно поднимается, скользит по лесу, попутно простукивая корни деревьев. Найдя одно, усаживается рядом. Вовремя — Сяо Синчэнь отправляет позывной. Сообщения не очень важные — так, мелкие казусы да ночные охоты, а вот то, что отбито Цзян Цинсэ, тревожит. «Ч̸т̸о̸-т̸о̸ н̸е̸ т̸а̸к̸ с̸ г̸л̸а̸в̸о̸й̸ Л̸а̸н̸ь̸, г̸л̸а̸в̸о̸й̸ Ц̸з̸я̸н̸ и̸ м̸л̸а̸д̸ш̸и̸м̸ г̸о̸с̸п̸о̸д̸и̸н̸о̸м̸ Н̸е̸.» «П̸р̸о̸д̸о̸л̸ж̸а̸й̸ с̸л̸е̸ж̸к̸у̸», — стучит в ответ Вэй Ин. «П̸о̸н̸я̸л̸.» Отстукивание завершено. Среброглазый тихонько, на грани слышимости свистит, подзывая своего фамильяра. Из теней неслышной поступью показывается огромный светло-серый, почти серебристый волк с чёрным «седлом» на спине. — Пригляди-ка за Не-сюном и Цзян Чэном, — шепчет Усянь, глядя в призрачно-голубые глаза зверя. — И Лань Чжаня навести, а то скучает, поди, без моих нелепостей, — конечно, последние слова он произносит в шутку, но оттенок беспокойства всё равно проскальзывает. Волк ворчит. — Да ладно тебе, Шаман, ты же быстро, — зверь рыкает, но своего заклинателя слушается, разворачивается и стремительной серебристой тенью ныряет в лохматые кусты. Вэй Ин вздыхает, облокачивается спиной на дерево и прикрывает веки, наслаждаясь ночной прохладой и ласкающими лучами. Луна сегодня такая яркая и волшебная, что всё вокруг отливает калёной синевой. Самое время для очищения энергии. Юноша садится в позу для медитации, какое-то время пытается нащупать мягкие колебания Серебряного Ядра (это тебе не пульсация Золотого), расслабляется и подпускает к себе тёмную ци, обретающуюся в округе. Та набрасывается разъярённым зверем, готовая рвать на части, и тут же испуганно замирает, почуяв холод Ядра в груди заклинателя. Усянь пользуется этим, загоняя её в свои меридианы и моментально прогоняя по ним поток чистейшего серебра. Тьма вопит, норовит выбраться, распотрошить непокорное тело, но Вэй Ин не останавливается, продолжая перегонку энергии. Постепенно тёмная ци успокаивается и выходит из тела заклинателя светлым туманом, который сразу расползается по лесу.  — Не устал? — Вэй Усянь распахивает глаза и наталкивается на ястребиный взгляд Сунлиня. — Нисколько, — среброглазый поднимается, стряхивая с ханьфу травинки и прошлогодние листья. — Не перенапрягайся. — Понял-понял, А-Линь, не волнуйся, — Вэй Ин уже хочет идти к лагерю, как вдруг Сунлинь берёт его за запястье. Хватка стальная, не вырваться. — Расскажешь ему? — Желтоглазый глядит напряжённо, губы сжаты в тонкую линию. — Наверное, — напарник на это качает головой: — Не собираешься — придётся убить. Таково правило. — Знаю, — среброглазый вздыхает. Таково правило: или говоришь всю правду, или убиваешь. Оно появилось после одного инцидента трёхсотлетней давности: недавно поступивший в организацию разболтал о ней всему городу. Тот день стал днём большой резни. Так и пошла молва среди обывателей: связался с «Ониксом» — назад дороги нет. И ведь правы люди. И молчать с тех времён научились, до сих пор никто из Орденов не прочухал! — Ладно, расскажу, — сдаётся Вэй Ин. Ху Сунлинь хмыкает и отпускает руку напарника. — Не забудь, — напоследок бросает он, скрываясь среди деревьев. Усянь на это не отвечает. Из «Оникса» не возвращаются — такова молва… И Цзинь Цзысюань должен будет стать таким же, как и остальные члены организации. А ведь у него сынишка остался. Нет, нет, расскажет, и всё тут. Цзинь Лин уже и так остался без матери, не может Вэй Ин лишить его ещё и отца. Хоть Цзысюань потом и сможет помогать сыну из тени, скрываясь… Всё-таки забавная получается ситуация. Забавная и грустная: родитель видит ребёнка, а ребёнок родителя — нет. Вэй Ин тоскливо хмыкает и идёт к лагерю. ***  — Жди меня тут, даочжан! Я скоро вернусь! Никуда не уходи! — голос Сюэ Яна с трудом перебивает гомон толпы. Сяо Синчэнь послушно кивает. Маленькие, твёрдые ладошки паренька надавливают мужчине на плечи и усаживают куда-то — кажется, лавка. — Никуда не уходи! — повторяет Чэнмэй и замолкает — наверное, уже ушёл. Жаль, что нет возможности посмотреть, где они, но зато можно послушать. Повсюду музыка и топот толпы — какое-то шествие, по широкой улице, если судить, как далеко разносятся голоса. Кричат торговцы-любители, которые не платят за места на рынке и надеются сорвать куш на таких массовых мероприятиях. Знать бы только, что за мероприятие в окрестностях резиденции Ланьлина… Ах, ну да, «смерть Старейшины Илина». Сяо Синчэнь едва не усмехается — он-то знает. Потом выдыхает и вновь принимается ворошить последние три года. Когда его, бесцельно бредущего по улице и ослепшего, подобрал Сюэ Ян, даос почти сразу начал называть его «друг мой». Когда Сюэ Ян (мужчина уже узнал его имя) привёл его в «Оникс», Сяо Синчэнь наконец почувствовал себя нужным кому-то, полезным, нашёл много интересных людей со своими историями, порой непростыми, но от этого не менее захватывающими и цепляющими в самое сердце… Наконец, Сюэ Ян был рядом в те моменты, когда бывший ученик Баошань-саньжэнь вспоминал прошлое: поддерживал его, успокаивал, даже давал советы (а ведь ему наверняка не больше шестнадцати)…  — Что-то многовато за один рисунок берёшь! — услышав этот голос, Сяо Синчэнь замирает. Нет, нет-нет-нет, только не здесь, только не сейчас, только не Сун Лань. Он не должен видеть своего друга, не должен видеть, насколько тот слаб, не должен видеть того, кого сам же прогнал… Слепой осторожно поднимается с лавки, довольно быстро уходит в противоположную от голоса сторону. Но всего лишь через пару фэнь позади слышится сбитое дыхание и… знакомая четырёхпалая кисть вцепляется в предплечье.  — Даочжан, я же говорил тебе никуда не уходить! — возмущённо тянет Чэнмэй, но вдруг тон меняется на испуганный. — Эй, даочжан, ты что, плачешь? Вот только не надо кровищи посреди улицы! — надо же, а мужчина и не заметил, как кровавые дорожки пробежали по щекам. — Теперь повязку менять, — тихо ругается Сюэ Ян, таща Синчэня в переулок и доставая из рукава белую ленту. Аккуратно снимает испачканную, стирает кровь с лица и меняет. — Вот так-то лучше, — удовлетворённо тянет он, затем спрашивает. — Кстати, чего плакал? Сяо Синчэнь отвечает не сразу, но потом еле слышно выдавливает: — Там… там был Сун Лань, — лицо друга даос не видит, но явственно чувствует, как тот хмурится и поджимает губы. — Уберегу, — голос неожиданно серьёзный, словно парень даёт клятву. — Ото всех тебя, дружище, уберегу. И от Сун Ланя тоже, гуй бы его побрал, уберегу. А сейчас пошли, ещё нового кроворазлива не хватало, чувствительный ты наш, — друг хватает слепого за рукав и осторожно, внимательно выводит к постоялому двору. ***  — Цзинь Цзысюань, — голос Вэй Усяня строг и напряжён. Шатен останавливается и оборачивается на напарника. — Есть кое-что, о чём мы должны тебе рассказать. Отойдём, — Вэй Ин мотает головой в сторону прудика в отдалении. Трое идут к нему.  — Ты больше не должен показываться всем тем, кто тебя знал, — резко, без подготовки рубит среброглазый. Цзысюань замирает в ступоре, но не успевает и рта раскрыть, как напарник продолжает. — «Оникс» не просто секретная организация. Её главная задача — собирать сведения. Правдивые сведения. То, что было на самом деле. Записывать историю. Изобретения, талисманы и прочее собираются и сохраняются тоже. Придуман собственный шифр, который ещё никто не смог взломать. Люди остаются в «Ониксе» на всю жизнь и больше оттуда не уходят. Наша организация следует своим принципам: защищай невинных, наказывай виновных. Неважно, какому пути ты следуешь, пока цели благородны — он остаётся правильным… Цзинь Цзысюань может лишь с изумлением слушать о том мире, в который он попал совсем недавно. Вроде такой знакомый, но в то же время непохожий. Оказывается, здесь нет различий между людьми. Здесь неважно, какого ты вероисповедания, какому пути ты следуешь, здесь важна ЦЕЛЬ. Одна общая ЦЕЛЬ. Причём цель, надо сказать, благородная. Здесь ценятся способные, умные, хитрые, а подчас и жестокие люди, умеющие постоять за себя, здесь жёсткий, выверенный столетиями кодекс. Здесь главную роль играет скрытность, умение притворяться и, как ни удивительно, душевная доброта. Здесь принимают людей с любым нравом. Здесь важно умение молчать и помнить свой долг. О чём-то таком в глубине души и мечтал Цзинь Цзысюань…  — Я согласен, — объявляет кареглазый, даже не дослушав до конца. Вэй Усянь замолкает и изумлённо глядит на него: — Правда? А хорошо подумал? — Да, правда. Да, хорошо подумал. — Хм, — среброглазый хитро щурится. — Смотри не пожалей потом. — Не пожалею, — в тон ему отвечает Цзысюань. — Я придумал себе новую фамилию. — Хм? — Ху Сунлинь склоняет набок голову. — Бай, — говорит бывший Цзинь. — Моя новая фамилия — Бай. — Бай Цзысюань… неплохо, — кивает Вэй Ин. — Ну что, Бай Цзысюань, из «Оникса» не возвращаются? — Из «Оникса» не возвращаются, — вторит Сунлинь. — Из «Оникса» не возвращаются, — со вздохом подхватывает Цзысюань. — Из «Оникса» не возвращаются, — мурлычет Иньинь. Трое заклинателей и белкокот шагают по дороге. Бай Цзысюань не жалеет больше ни о чём. Теперь его девиз: «Даже в тени — благородное сердце». Девиз организации «Чёрный Оникс».