Семьянин

Дэвид никогда не любил рисковать. Он мог сыграть агрессивно, повысить голос, выйти на границу физической агрессии — никогда ее не переступая — но только если знал, что за этим не последует ничего слишком серьезного. Дэвид умел подсчитывать риски, по крайней мере, был уверен, что умеет — и никогда не начинал поединок, из которого не мог выйти победителем. Никогда не заходил слишком далеко, в том числе и потому, что помнил: однажды он окажется там, откуда не сможет вернуться. Но сейчас у него не оставалось выбора: или рискнуть — или, возможно, остаться в подвале навсегда. Он не смотрел на то, как унесли Эдди, но слышал шаги, поднимавшиеся по лестнице — и привычно ожидал щелканья замка, но оно не последовало. Дверь просто захлопнулась с глухим стуком, шаги застучали к лестнице на второй этаж, и после этого все стихло. Это было похоже на ловушку. Дэвид медленно поднялся с пола и подошел к лестнице, но сверху ничего больше не было слышно. Даже эха. Он попытался вспомнить, как девчонки, забравшие Эдди, уходили: младшая ступала совсем легко, по-детски резво — она и была ребенком, старшая шла спокойнее, а тяжесть тела Эдди, каким бы худым и легким оно ни было, нагружала ее еще больше. Они обе ушли прочь. Дэвид был в этом уверен. Он наклонился вперед и положил руки на ступень, находившуюся прямо перед ним. Идеально гладкое старое дерево, отполированное старательной уборкой, год за годом. Нужно было рискнуть, Дэвид это понимал со всей ясностью. Вряд ли у него будет другой шанс. Он провел ладонями по ступеньке, не слыша ничего, кроме собственного сердцебиения. Легко быть крутым, когда ты знаешь, что это ничего не будет стоить. Легко всегда идти не останавливаясь, если точно знаешь, что именно там, впереди. Его единственный шанс сбежать. Или ловушка. И он не узнает, если не попытается выбраться прямо сейчас. Он перевел взгляд на свои руки — бинты были больше не нужны, раны зажили. Под присмотром младшей сестры, вооруженной винтовкой, Лили вытащила из его кожи скобы, удерживавшие края кожи вместе. Кое-где корочка с раны еще не сошла, и иногда из-под нее выскальзывали густые капли сукровицы, но вокруг была здоровая кожа. Как бы плохо ему ни было, тело смогло выздороветь. Иногда у тебя нет выбора — идти дальше или нет. Еще сильнее подавшись вперед, пригибаясь, будто кто-то мог его увидеть в этом пустом подвале, Дэвид медленно начал подниматься. Шаг за шагом вверх. Как бы сильно он не ненавидел риск, еще больше он ненавидел проигрывать. Неожиданно в голову Дэвиду пришла глупая мысль о том, что в последний раз он по-крупному рискнул когда решился бросить старую работу и переехать с Аланом в пригород. В красивый дом, где они оба будут счастливы. И он получил именно то, чего хотел, просто не смог это удержать, но это уже другая глава истории. Дэвид попытался собрать вместе всю свою надежду, потому что она была ему нужна. И он вцепился в нее обеими руками, чтобы выбраться по ней, как по веревке, сброшенной на дно колодца. Нужно было только забыть, что риск оправдывается не всегда. В колледже он пытался наказать своего бывшего, Вика, сбив его на машине. Не на смерть. Нет, Дэвид не хотел становиться убийцей. Просто некоторые люди заслуживают того, чтобы с ними случилось нечто плохое — и Вик был именно таким человеком. Тогда Дэвиду казалось, что он должен стать именно тем, кто объяснит Вику, что нельзя брать чужие вещи, нельзя нарушать данные обещания, нельзя изменять тому, кто тебя любит. Дэвиду не исполнилось и двадцати, а Вик был его первой любовью. Наверное, каждому хоть раз хотелось наказать первого, кого полюбил за то, что отношения не продлились вечно, и Дэвид выбрал для этого взятую Марти в прокате машину, план, на составление которого ушла пара недель наблюдения, как в шпионском фильме. Вик никогда не изменял привычкам, было несложно отследить его путь от того бара, где наливали, едва взглянув на очевидно фальшивые права, до кампуса. Он не смотрел по сторонам, переходя дорогу. Никогда не смотрел. С некоторыми людьми неизбежно случаются несчастья. «Знаешь, Дэйв, ты бы стал серийным убийцей, если бы не был таким трусом». Марти сидел с ним рядом, на водительском сиденье, и совершенно спокойно наблюдал за Виком, как будто происходящее было кадрами из фильма. После выкуренного в одиночку косяка, его взгляд выглядел чуть расфокусированным. Дэвид был абсолютно трезв — как всегда — но именно Марти первым понял, что они не в шпионском фильме, а в реальности охота на людей ничем хорошим кончиться не может. Даже если речь о таком ублюдке как Вик. Дэвид рискнул и выиграл, и ничем хорошим это не кончилось. Они уехали, оставив Вика на асфальте, наедине с болью. Риск — это ситуация, когда ты можешь проиграть даже если выиграл. Следующим вечером Марти пришел в полицию. Он взял на себя вину и хотя Дэвид никогда не спрашивал об этом, он ни единого дня не сомневался: его мать каким-то образом узнала о случившемся и, прежде чем все зашло слишком далеко, заплатила Марти за признание. За будущее Дэвида. За идеально чистую биографию, в которой конечно не могло быть места попытке сознательно сбить человека. А Марти всегда был странным. Ему легко было продать кусочек собственной свободы за деньги, обещанные матерью Дэвида. Он мог бы узнать у Марти больше, но решил, что будет лучше с ним никогда больше не встречаться — иначе все попытки его матери все исправить оказались бы напрасными. Хорошие мальчики не дружат с теми, кто напивается и сбивает на машине своего однокурсника, потому что он сукин сын, который всех бесит, особенно твоего лучшего друга, с которым много общался раньше. Прошло почти тридцать лет с того вечера, но Дэвид до сих пор помнит, как Вик дернулся в сторону, почти успел обернуться, после того, как бампер старого «Форда» врезался в него, сбивая с ног — удар был недостаточно сильным, чтобы полностью повалить его на землю, недавний поворот заставил Дэвида сбавить скорость. Можно было бы остановиться именно в этот момент, но Дэвид сдал назад и наехал на полулежавшего Вика, который, кажется, что-то пытался сказать. Забытый на передней панели блокнот Марти подпрыгнул, когда колеса машины перевалились через ноги Вика. Недоговоренные слова превратились в крик, смешавшийся с руганью. К счастью и для Марти, и для Дэвида, Вик не пострадал серьезно, так что дело обошлось без настоящего расследования. История закончилась, когда мать в очередной раз напомнила Дэвиду, что мужчина не должен позволять страстям брать верх, и она не хочет, чтобы ее сын разрушил свою жизнь. Она всегда предпочитала избегать прямых разговоров, но здесь в них и не было нужды. Та глупость действительно могла уничтожить всю его жизнь, особенно если бы он зашел немного дальше — всего один поворот руля, еще одно нажатие на газ, чтобы внутренности Вика превратились под колесом в кашу — и Дэвид хорошо усвоил урок. Все последующие годы он следовал всем правилам, которые предлагал ему окружающий мир: соблюдал законы, общался с правильными людьми, отпускал только выверенные, своевременные шутки, его одежда была идеально отглажена и он не носил очки. Его жизнь между Марти и Аланом была настолько скучной, насколько это возможно. Только начерченные по линейке линии. Идеально прямые. Дэвид поднялся по ступенькам и замер, вслушиваясь в тишину. Никаких шагов, никаких голосов, ничего — как будто все замерло. Как будто все ушли. Прижавшись ухом к двери — толстые слои краски, наложившиеся друг на друга сделали ее гладкой, как галька на пляже — Дэвид услышал такие далекие отзвуки шагов и голосов, что не смог бы даже с точностью сказать, настоящие они или просто слышатся ему от страха. Он открыл дверь и перешагнул через порог. Вернулся в красивый дом, где жили счастливые люди, покинув подвал, полный одиночества и страха. Здесь пахло сеном — или, может быть, сушенными цветами, недавно заваренным кофе, лимонной отдушкой чистящего средства. Теперь голоса снова были слышны, и они явно доносились со второго этажа — напряженные разговоры, приглушенные размеренные стоны. Неужели они правда могли уйти наверх, оставив его в незапертом подвале? Дэвид медленно сглотнул, вглядываясь в прозрачные утренние тени, пытаясь увидеть хоть малейшее движение, понять, есть ли кто-то рядом. Ему нужно было решать на ходу, нужно было импровизировать. Он ненавидел это делать — слишком легко поддаться эмоциям. Еще один глубокий вдох. Сейчас, стоя во весь рост, Дэвид впервые за несколько дней отчетливо ощущал боль в ноге — тонкую, но все же различимую, и она наверняка станет острее при попытке быстро двигаться. Еще одно обещание, похожее на угрозу. Каждая секунда здесь, на свету, ощущалась пугающе долгой. От возвращения всех запахов и ощущений, от которых он успел отвыкнуть, у Дэвида кружилась голова, и это делало только острее осознание того, что ему нужно как можно быстрее решать, куда двигаться дальше, пока его не поймали. Он мог бы попытаться найти телефон и позвонить в полицию, но бог знает, сколько времени он потратит, доказывая, что это не розыгрыш. Побег казался единственным возможным решением. Не идеальным, но хотя бы теоретически способным привести к успеху. Глупо было бы рискнуть и даже не попытаться выиграть. Дэвид ни разу не слышал ничего похожего на лай, даже пока его держали в сарае. Вряд ли здесь были собаки. Капканы или сигнализация — возможно, но выбирать другой вариант было уже слишком поздно. Он знал, что не сможет вернуться в подвал. Не теперь, когда можно попытаться уйти. Дэвид сделал глубокий вдох, пытаясь понять, чувствует он запах Алана или нет, слышит ли хоть что-то похожее на его голос, но все попытки оставались тщетными, он будто шарил рукой в темноте, надеясь найти хоть что-то, но пальцы тщетно хватали пустоту. Женщина наверху застонала снова и эхом ей отозвался рокот других голосов. Нужно было уходить прямо сейчас. Дэвид медленно приблизился к входной двери и надавил ладонью на дверную ручку. Если Алан все еще где-то здесь, если он все еще жив, то его могут убить, когда обнаружат, что Дэвид сбежал. Наказать того, кого смогут, до кого дотянутся. Эта мысль болезненно вонзилась ему под кожу, застряла занозой, и Дэвид не сомневался, что она будет врезаться все глубже с каждой попыткой ее вырвать. Но единственное, что он мог сделать сейчас — в одиночку добраться до людей, сообщить в полицию, и надеяться, что Алана вытащат достаточно быстро. Эта дверь тоже открылась бесшумно. Хорошо ухоженный дом может быть совершенно бесшумным. Дэвид неожиданно понял, что с трудом может вспомнить, каким был их с Аланом дом. Скрипели ли половицы или ступени лестницы, всегда ли бесшумно открывались двери. Какого цвета был ковер в гостиной. Как в точности выглядела картина, висевшая над камином, подбирая которую он потратил слишком много времени. Казалось, прежняя жизнь осталась так далеко, что он никогда не сможет найти дорогу обратно. На секунду Дэвиду показалось, что он слышит голос Алана — чересчур невнятный, чтобы различить отдельные слова, но безошибочно узнаваемый. Чувствует его запах — близко, ощутимо, но в то же время достаточно далеко, чтобы это казалось пугающим. Дэвид представил себе, как Алан обнимает его, прежде чем они уходят вместе, в прежнюю жизнь. Но их прежней жизни больше не существует и они туда никогда не вернутся. Дэвид вышел наружу, в ослепительно яркий мир. Перешагнув порог, он снова отчетливо вспомнил Вика — его взгляд, его голос, и то, как машина качнулась, точно вздрогнула всем корпусом, переезжая через его ноги. Тогда Дэвид притворился, что не понимает: этот поступок может стоить ему всей карьеры — а значит и всей жизни. Мать научила его бояться только тех угроз, которые он видит, и в те годы, казалось, легко было перевернуть эти наставления в детское «то, чего я не вижу, не может мне навредить». Но сейчас уже поздно закрывать глаза, чтобы себя успокоить. Если Дэвид останется здесь ради Алана, то они оба уже никогда не вернутся в нормальную жизнь. Точно отвечая на его мысли, женщина наверху застонала снова, так протяжно, что, казалось, ее голос разошелся по всему дому и эхом отозвался в в костях Дэвида. Он спустился по деревянным ступеням и быстрым шагом, не решаясь сорваться на бег, направился к воротам, стряхнув с себя тяжесть мыслей об Алане. У него не было плана и не было времени что-то придумать. Оставалось только двигаться вперед. Считая собственные вдохи и выдохи, чтобы не захлебнуться теплым, пахнущим пожухлой травой воздухом, Дэвид приблизился к воротам. Лежавшая на них толстым слоем краска напоминала черепаший панцирь. Сломать замок на воротах вряд ли стоило даже пытаться — Дэвид ничего не понимал в таких вещах. Он только привлечет внимание и потеряет время. Он перевел взгляд на колючую проволоку, натянутую между столбами, совсем рядом — она скорее предназначалась не для от защиты от посторонних, а чтобы не позволить сбежать козам, блеяние которых он слышал. Наклонившись ближе, Дэвид медленно снял очки и убрал их в нагрудный карман. Двигаться вперед и не останавливаться до тех пор, пока это не станет слишком рискованно или до тех пор, пока тебя не остановит кто-то другой. Без очков колючая проволока выглядела неопасно, напоминала скорее покрытые странными наростами провода. Нужно закрыть лицо. Сделать глубокий вдох, сосредоточиться — и двигаться вперед, пока еще есть шанс. Даже сквозь ткань рубашки, выступавшие из проволоки острые лезвия впились в его кожу, обдирая до крови. Одно из них, вцепившись в предплечье, проехалась вдоль вены, четыре — будто когтистой звериной лапой вспороли скальп и Дэвид почувствовал, как быстрые капли щекотно стекают по коже, смешиваясь с проступившей испариной. Он не слышал ничего похожего на сигнализацию и эта мысль немного успокаивала, помогая отвлечься от боли, даже когда, миновав задравшуюся рубашку, проволока прочертила почти ровные линии по его пояснице и животу. Нужно только выбраться наружу. Рискнуть и выиграть. Дойти до людей, обратиться в полицию, и тогда все закончится. Каждое движение собственного тела казалось Дэвиду смутно неправильным, как если бы он был сильно пьян или тяжело болен. Что-то сломалось внутри и снаружи, и не починится до тех пор, пока он не вернет мир в привычное состояние. Проволока вцепилась в его голую лодыжку, рядом с поджившей раной от выстрела, и напоследок прочертила длинный разрез. Опустившись в сухую траву по ту сторону забора, Дэвид почувствовал, как кровь стекает вниз, к земле. Порезы явно не были неглубокими, но вряд ли со всеми ними он сможет долго идти, даже если за ним не погонятся. Дэвид надел очки, стараясь отвлечься от боли и ощущения страха, впивавшегося в него все глубже с каждым вдохом. Он зашел слишком далеко, чтобы останавливаться. У него не было времени на размышления. До Элиу слишком далеко, Дэвид понимал, что туда не доберется, да и шансов поймать попутку в таком месте почти не было. Но ниже по дороге должен быть город. Хозяин дома даже называл его, кажется. Флэтчер Фолдз, или что-то в этом духе. Хорошо. Дэвид закрыл глаза и попытался вспомнить этот город на карте, но сколько бы он ни пытался сосредоточиться, все дороги в его голове превращались в паутину, легко рвавшуюся на осеннем ветру. Не важно, он зашел слишком далеко, чтобы останавливаться. Поднявшись, Дэвид поправил очки и так быстро, как только позволяла боль в ноге, зашагал к дороге. Теперь он уже был уверен, что бежать не сможет, но надежда до кого-нибудь добраться оставалась. В конце концов, судя по стонам, старшая из тех женщин сейчас рожала — или ей было плохо. В любом случае, остальные наверняка сейчас собрались вокруг нее, возможно, они не заглянут в подвал еще несколько минут. Несколько десятков, если ему повезет, но рассчитывать только на удачу глупо. Дэвид взглянул из-под руки на дорогу и ему показалось, что он видит движение вдалеке, где-то рядом с белыми крупицами, которые можно было бы принять за дома. Он прибавил эту надежду ко всей, которая у него осталась и пошел движению навстречу. В любом случае, на другой план его бы сейчас не хватило. Он зашагал вдоль дороги. Асфальт здесь был лучше, чем там, где их заставили свернуть, хотя, похоже, здесь тоже нечасто кто-то бывал. В траве тут и там валялись россыпи бутылочного стекла и выбеленные летним солнцем обертки от шоколадных батончиков. Пару раз Дэвиду казалось, что он слышит позади себя шаги, но он не стал оборачиваться. Это не погоня — шаги слишком спокойные, слишком мирные, в такт его собственным. Нет. Он сходит с ума. Ему мерещится всякий бред. В какой-то момент ему показалось, что он снова чувствует запах Алана, потом — чей-то еще, чужой, незнакомый, солоноватый и резкий. Дэвид стиснул кулаки, пытаясь сосредоточиться на физических ощущениях, погрузиться в боль, которую только что пытался отогнать — но это не помогло. Между костями ладони точно что-то копошилось, а пустота на месте отсутствующих пальцев так и не стала привычной. Новая вспышка боли и новая злость в ответ. Дэвиду казалось, что он остается на месте, и не важно, сколько делает шагов, сколько ярдов оставляет за спиной — путь к цели, которую он не видел, которую не мог себе даже представить, не сокращался. Кровь не останавливалась. Подсохли только мелкие порезы, но крупные все так же подтекали. Наверное, все равно лучше умереть вот так, чем просто дождаться, пока тебя разрежут на части как Эдди, постепенно превращая из человека в едва дышащий обрубок. Все, что угодно лучше, чем это. Даже истечь кровью. Дэвид всего лишь хотел жить в красивом уютном доме с тем, кто его любит, заботиться о том, кто в этом нуждается и поддерживать порядок там, где это нужно. И он заслуживал этого, а не смерти посреди нигде, где на обочине валяются скомканные банки из-под пива и кости сбитых машинами собак. Он закрыл глаза. Наверное, с момента выхода из подвала прошло всего несколько минут. Пять, может семь — но они казались Дэвиду такими длинными, что он едва не потерялся в них. А потом Дэвид открыл глаза и, снова взглянув на горизонт, увидел машину. Полицейскую машину. Старая, но ухоженная, она медленно приближалась и Дэвид пошел ей навстречу, потому что неожиданно понял: просто стоять и ждать, пока она до него доберется, даже если это займет несколько минут, он не сможет. Время вдруг стало еще более мучительно медленным. С каждым шагом боль впивалась в него все сильнее, мышцы раненой голени дрожали, оставленные ключей проволокой неглубокие царапины зудели, а порезы пульсировали, будто раскрываясь шире с каждым ударом сердца, и даже ощущение того, как прилипает одежда к подсыхающей крови, вдруг стало невыносимо раздражающим, буквально сводящим с ума, но Дэвид продолжал идти навстречу машине, не позволяя себе остановиться. Когда они почти поравнялись, машина остановилась и из нее вышел высокий мужчина — коротко стриженный, худощавый и узкоплечий; он шел медленно и в то же время как-то дергано, как спустившаяся на землю хищная птица. Он даже смотрел по-птичьи, чуть наклонив голову набок, его взгляд точно ощупывал Дэвида, пытаясь найти слабое место. — С вами что-то случилось, сэр? — Помогите мне. — Глухой звук собственного голоса показался Дэвиду настолько чужим и незнакомым, что он вздрогнул. — Мне угрожает опасность. — Спокойнее, — медленно проговорил полицейский. — Я — Райли Бирн, шериф Флэтчер Фолдз. Кто вы и что произошло? — Меня зовут Дэвид Ван Дер Берг. Меня и моего друга похитили. Удерживают силой. Они… Он поднял руки. В дневном свете розовые полоски подживших ран выглядели неестественно яркими, будто подкрашенными. Размазывшаяся по ним свежая кровь из мелких царапин напоминала ягодный сок. — Кто «они»? — Шериф заложил большие пальцы за пояс. На его запястье поблескивали часы — судя по всему, подделка под «Ролекс». Наверняка подарок от жены или сослуживцев. Дэвид стоял перед ним, истекая кровью из десятков мелких порезов, а этот человек смотрел на него с таким спокойствием, как будто видел подобное каждый день. Значок на поясе, оружие в кобуре — настоящий киногерой. Не хватает только ковбойской шляпы и голоса Джона Уэйна. — Женщины из фермы на холме. И их отец. — Семья Торнтонов? — южный акцент придавал его речи оттенок равнодушной лени. На тыльной стороне его ладони синела татуировка — выведенное ровными широкими буквами «semper fi». «Всегда верен». Дэвид не сомневался, что тот отправился в полицию прямиком из армии. Женился или получил дом в наследство и решил найти новое место в жизни. Люди вроде него обычно мыслят простыми категориями и до последнего отгораживаются ото всего, что не кажется им вписывающимся в привычный порядок вещей. Дэвиду не раз приходилось с такими сталкиваться и он прекрасно знал, что они из себя представляют. Но сейчас дело было не только в самой породе эти людей. — Да. «Вы, лепреконы, всегда меня бесили. Целыми днями с вашим братом под одной крышей», так сказал парень с пистолетом. И Бирн — чертовски ирландская фамилия. Последняя недостающая мелочь. Дэвид поправил очки и заглянул за плечо шерифа, уже зная, что увидит в машине ковбойскую шляпу. — Старик Джо мой друг. Он хороший человек, хороший хозяин своего дома. Семьянин. Такой же как я. Все сделает для своих родных. Шериф смотрел сквозь Дэвида, куда-то на дорогу, будто там лежало все его настоящее, прошлое и будущее. — Он всегда любил свою жену и свою работу. Джо не верил в Иисуса Христа, насколько я знаю, но если бы меня спросили, как выглядит добрый христианин, я бы не задумываясь привел Джо Торнтона в пример. Жаль, что он умер. Он умер? Дэвид попытался вспомнить, слышал ли он хоть раз мужской голос, пока находился в подвале, но чем больше он задумывался, тем сильнее путались его мысли. Он знал, что потерялся, и не понимал, почему. Будто весь мир разом сломался. Что-то было в воде. Что-то было в воздухе. Дэвиду почти удалось ухватиться за эту мысль, но голос шерифа отбросил его к началу. — Он мог бы разбогатеть, продавая наркотики детям. Но он жил скромно. Брал себе ровно столько, сколько было нужно, чтобы поддерживать себя и своих девочек. — А все остальное тратил на взятки? — Нет. Он тратил все на поддержку простых людей. Благодаря нему мне удалось собрать средства на помощь моей дочери. Благодаря нему у моего помощника есть работа, несмотря на все совершенные в юности ошибки. Джо помог ему, так же как мне. Шериф перевел руку на кобуру с пистолетом, как будто все еще верил, что Дэвид может попытаться сбежать. Алан бы, наверное, попытался. Или нет, возможно, он бы сел на землю и согласился бы сделать все, что угодно, только бы избежать боли. Как бы близки они ни были, Дэвид так и не научился его понимать. — У вас была очень красивая машина. Пабло плакал как ребенок, когда ее поджигал. Это была всего лишь машина, но Алан однажды сказал, что всегда хотел синий «Мустанг» и Дэвид купил его. Глупо было пытаться выстроить свою жизнь вокруг одного человека, но именно это Дэвид и сделал. Наверное, такова суть любви: выстраивать свою жизнь вокруг кого-то, не задумываясь о том, насколько это разумное решение, ни в чем сомневаясь. По крайней мере, Дэвиду всегда так казалось. Мать любила его, каким бы он ни был, какие бы глупости ни совершал, поэтому заплатила Марти. И Дэвид отвечал на эту любовь благодарностью, годами соблюдая правила ее мира. Почему Алан не мог сделать так же? — Я смотрю на вещи не так, как мой помощник и вовсе не считаю насилие оптимальным решением. Но иногда другого выбора просто нет. Пабло — заблудшая душа, с ним слишком долго обходились плохо, чтобы я мог в чем-то его упрекать, но все же, мне жаль, что он с вами так поступил. Мне бы не хотелось повторять за ним, но если придется — что ж, буду вынужден тоже в вас выстрелить, — он улыбнулся уголком рта и нежно погладил кобуру большим пальцем. — Но решать вам: либо позволите по-хорошему отвезти вас обратно — либо я вынужден буду применить меры. — А как же обязанность служить и защищать? — Я защищаю свой город и порядок, к которому мы привыкли, — шериф непринужденно пожал плечами. Дэвид снова отчетливо ощутил густые капли крови, ползущие по коже. Вниз по шее, вдоль позвоночника, по бокам, по лопаткам, по ногам. Впитываясь в ткань и затекая в другие порезы. Он истекал кровью, а шериф просто стоял и смотрел со спокойным равнодушием. — Послушайте, мистер Ван Дер Берг, будь вы на моем месте, вы бы позволили какому-то незнакомцу, явившемуся из другого мира, разрушить вашу привычную жизнь? Глухой голос внутри головы Дэвида сказал, что именно это и произошло, когда он встретил Алана. Но Дэвид простил его за это. И простил бы даже за то, что происходит сейчас, если бы у него было на это время. Еще несколько секунд шериф молчал, все так же глядя на дорогу, терпеливо дожидаясь то ли ответа, то ли капитуляции. Похоже, он верил в собственные слова. Служил тем, кому мог, защищал тех, кто ему дорог. — Думаю, для нас обоих будет лучше, если мы доберемся до фермы пешком. Только позвольте мне взять мою шляпу. — Он кивнул в сторону машины, и снова улыбнулся, негромко цокнув языком, будто взвел курок. — Надеюсь, вам хватит ума не пытаться сбежать. Мне бы правда не хотелось бы звать Пабло, и не хотелось бы доставать оружие, а вам, я думаю, не хотелось бы узнать, насколько ранение в коленную чашечку хуже ранения в голень. Он был прав. Дэвид снова вспомнил Вика. Колеса машины проехали по нему дважды — сначала вперед, потом назад. Легко было бы повернуть руль и еще одним наездом превратить внутренности Вика в кровавую кашу. И это была бы окончательная точка в историях их обоих. И Дэвид бы не оказался здесь. — Я рад, что мы смогли договориться. Дэвид кивнул снова. Он мог попытаться выиграть еще немного времени для себя. Он мог сдаться — это лучше, чем ввязываться в заранее проигрышную битву. И сколько он ни спрашивал себя, так и не смог понять, дело в первом или втором.