Между Небом и Землей

***

      Когда-то давно Армин рассказывал о всяких зыбучих песках, топях и болотах, устраивая импровизированные игры на угадывание того, как из них можно спастись. Насколько он помнил, в тот раз он ошибся, а верно из них ответил лишь Эрен, слова которого почему-то надолго въелись в память. «Поспешные и необдуманные попытки вырваться только ускорят погружение».       Да… и касалась данная простая истина не только темы тогдашнего спора. Все вокруг вертелось будто по ускорению, реагировать на события не успевали, люди копошились, выясняя отношения, потрясение следовало за откровением, и Жан отчетливо чувствовал, что не вывозит весь груз, навалившийся на плечи за какие-то три дня, все больше теряясь где-то на закромах собственного подсознания и действуя словно по заведенному механизму часов. На какие-либо четко сформулированные мысли сил не оставалось давно: в голове только вспыхивали иногда отдельные воспоминания и фразы обрывками, тут же улетучиваясь и оставляя после себя расползавшуюся в стороны черноту, сдержать которую он был не в состоянии. «Просто, не думаю, что сейчас подходящее время для таких вопросов… Все как-то запутано, понимаешь? Глядишь, позже прояснится все…»       С этого разговора не прошло и пары дней, но, казалось, будто они говорили в совершенно ином мире, где никто даже предположить не мог такого стечения обстоятельств. Жан не сомневался, что йегеристы пойдут и за ней, жалея, что не спрятал их где-нибудь в другом месте. Хотя, это лишь отсрочило бы неизбежное нахождение.       Как она там? От йегеристов все ожидаемо… черт!.. «Я пришла сюда от лица тех, кто хочет жить».       Разве они не хотели? Мина, Томас, Марко, Саша и все остальные разведчики? Чья жизнь перевешивает на чаше весов? Да, она просила убежища, желая спасти сына, но в итоге лишь угодила в лапы тех, кто разорвет ее в клочья под ликование толпы. В конце концов, не способные сосуществовать, они просто продолжат истреблять друг друга. «Мы знали, на что шли, избрав путь войны».       Но это не остановило вас, не так ли? И они тоже знали, но все равно шли на войну, ведь если ты не убьешь — убьют тебя. Есть ли вообще выход из леса, в котором они блуждают, будто потерянные дети? Настанет ли день, когда он сможет бросить оружие, когда отпадет необходимость защищаться?       В ту неделю, что он провел на страже Тайберов, Жану казалось, что все противоречия иллюзорны: он заботился о мальчишке, видя в нем обычного ребенка, перекидывался фразами с Густавом, а последний день они с Каей провели в приятной идиллии. Именно о таком он и мечтал с самого детства, но жизнь не позволила ему витать в облаках, быстро спустив с небес на землю. Когда же разум слегка прояснился, он понял — счастье, которое ему мерещилось с ними, несбыточно. Может, не собственноручно, но он стал причиной смерти дорогих людей для Каи и ее сына, точно так же, как она в свое время. Нельзя построить счастье на лжи, лицемерии и недомолвках. Да, Жану небезразлична Кая, но смог бы он посвятить себя ей, забыв обо всем, что совершил? И почему он задается именно этим вопросом сейчас, когда весь мир вокруг рушится, а в голове раздается голос Эрена, обрубающий последние робкие надежды на мир? Они выживут благодаря тому, что их врагов сотрут с лица земли. В конце концов, мир точно также хотел истребить всех демонов, не так ли? — Если бы люди снаружи стен исчезли, исчезла бы и вся вражда… — завязывая рот мальчишке-шифтеру, пробормотал Жан. — То, чего больше всего боялись за океаном, произошло потому что они решили, будто мы демоны, и пытались убить всех нас… Другими словами, это последствия, которые они сами на себя навлекли. Мы ничего не можем с этим поделать… так?       В конце фразы голос предательски дрогнул. Жан поднял глаза, увидев полнейший шок во взгляде Армина, и слова, которые тот с ужасом произнес, служили приговором для всех них. Эрен собирался убить всех за пределами острова ради того, чтобы они могли жить. Без какого-либо разбора: просто истребить абсолютно всех. Чем это отличалось от действий воинов марли, напавших на остров? «Вы все должны умереть!»       Время рассудило, что Бертольд был прав, а они попросту не могли увидеть всю картину, но теперь вот, пришли к такому же выводу.       Было нечто ироничное, что после всего он сидел с волонтерами. Оньянкопон спросил о видении и ответ Жана был краток и суров. Хотелось закрыться где-нибудь от взглядов, полных осуждения, поспать наконец, но день все никак не прекращал сыпать сюрпризами, очередным из которых стало прибытие команды Флока. Тот, кажется, был ранен в бою, но сиял настоящей радостью, от вида которой становилось тошно. Как оказалось, радовался он не зря: Эрен назначил его своим наместником, и первым делом на этом посту он приказал арестовать всех добровольцев, став разглагольствовать о важных и, безусловно, патриотичных вещах, но Жан едва ли осознавал происходящее, сумев подать голос лишь когда тот приложил дуло пистолета к затылку волонтера.       Но это не подействовало, а потом… потом Флок выстрелил. И пока Жан в ужасе наблюдал за всем, слова его эхом оседали в голове, от чего хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать, не знать, но, казалось, его пригвоздило к полу и он не мог пошевелиться. — Проявите к нему уважение. Даже встретившись с пулей, он не склонился, цепляясь за свою гордость. Но… нет необходимости умирать из-за гордости. Разве не лучше преклонить колени, вместо того, чтобы умереть так?.. Не лучше жить?       Что-то надломилось в нем и он наконец упал, ошеломленный, вспомнив, как спас от такой же участи Каю тогда. Смог бы он поступить так сейчас, будь она или кто-то другой из близких ему людей вместо этого бедолаги? Ответ, к которому склонялось сознание, отнюдь не обнадеживал, как и появление Микасы. Жан не хотел, чтобы она видела его таким, зная, что Аккерман не поймет. Слова Флока же дарили призрачную надежду, являясь тем самым спасательным кругом, в который он вцепился, надеясь выбраться из болота боли и страданий, в котором гряз, но Форстер вовсе не собирался вытаскивать его: наоборот, он затопил его еще глубже, напомнив о том, о чем Жан столько времени пытался забыть, строя из себя невесть кого. — Что ты сказал?..       Флок отвлекся, и Кирштайн ощутил на себе неприязненные взгляды добровольцев. Конечно же, они презирали Жана, увидев суть его мелкой и слабовольной душонки. Эти люди предложили им руку помощи, боролись за них и вот, чем островитяне отплатили им. Всего несколько лет назад они винили Райнера и Бертольда за предательство, а теперь поступают куда хуже них.       До слуха донеслось имя, и он вышел из оцепенения, вслушиваясь в переговоры Флока и Микасы. Значит, йегеристы все же схватили Каю… На завтра назначено судилище, но всем ясно, что Форстер под ним подразумевает.       Камера одиночная. Кирштайн не знает, зачем вообще пришел: у него абсолютно нет чего сказать и он не может вызволить ее из крепости, переполненной солдатами, но ноги сами несут вниз, а у охранника не появляется и доли сомнения перед тем, как впустить его. Когда он зашел, она не шелохнулась, продолжая сидеть по-турецки, и не подняла глаз, так что Жан молча сел напротив. С болью оглядывая ее, он подмечал мелкие детали, свидетельствовавшие о том, через что она прошла с момента их расставания: едва высыхающие волосы, мелко подрагивающие ссутуленные плечи, явные покраснения на запястьях и засохшая кровь на лодыжке. Встав, он подозвал сторожа, сказав принести аптечку, а когда тот выполнил просьбу, вновь уселся на полу, став разбирать ее содержимое. — Что ты делаешь? — должно быть, не выдержав, кинула Кая, когда он уже набрал воды в миску и намочил чистую тряпку. — Прекрати! В этом нет никакого смысла, — она одернула ногу, которую он тронул, собираясь вытереть кровь. — Зачем, если завтра меня… — Именно затем, — перебил юноша, глянув на нее так решительно, от чего девушка на миг растерялась. - Не хочу, чтобы они видели тебя слабой. — Жан… — шепнула она, после чего зажмурилась и мимолетно кивнула, отвернувшись. — Вымойся, а я подыщу тебе одежды.       Найти все помогла Микаса, не став задавать лишних вопросов: по сочувствующему взгляду, которым иногда смотрела в его сторону, было ясно, что она осведомлена, для кого именно он подыскивает женский комплект. К его возвращению Тайбер успела помыться и сидела, укутавшись в плащ с гербом разведки. Отдав принесенное, Жан подождал, пока она оденется, и, на удивление, сразу убедил разрешить перевязать ногу. Рану ее он видел впервые и как та выглядела сейчас, почти полностью зажившая, подталкивало поразмыслить над тем, насколько серьезной она была изначально. Спрашивать сколько швов накладывали он не стал, молча проделав процедуры и аккуратно все перевязав, после чего убрал предметы в аптечку. К моменту, когда он закончил, Кая уже надела штаны и стряхивала невидимые пылинки с ткани.       Теперь, когда все было сделано, находиться здесь причин не оставалось, но Жан попросту не мог заставить себя уйти, поэтому достал пачку и спустя несколько неудачных попыток зажег сигарету, облегченно затянувшись. — Дай и мне, — попросила она.       Жан безропотно подчинился и зажег для нее тоже. — Ты ведь бросила, разве нет? — Теперь-то это не имеет значения, — пожав плечами, она выдохнула дым, и ему не оставалось ничего другого, кроме как согласиться и курить в тишине маленькой камеры смертника с женщиной, с которой, при нормальных обстоятельствах, его ничего вовсе не должно было связывать.       Что он вообще здесь забыл? Каждая минута, проведенная рядом с Тайбер, отдаляет перспективы беззаботной жизни полицейского, о которой он всегда мечтал. Йегеристы вряд ли закроют глаза на подобный проступок, так что следовало бы убраться отсюда или вовсе не приходить, но что-то привело его сюда вновь, заставило вспомнить о ней в момент падения, когда находился на самом дне, будто забота о той, кто все равно погибнет завтра, стала единственным способом искупления, доказательства самому себе, что он вовсе не такой, каким его видят Флок, Микаса, добровольцы и остальные. Вину этим не искупить, но всяко лучше, чем не делать вообще ничего. — Эй, Кирштайн, время посещений давно кончилось. Выходи давай, — голос охранника вывел из глубоких размышлений, и он пару раз моргнул, пытаясь вернуть ощущение реальности. — Сейчас, — кинул он, потушив бычок и, отряхнувшись, встал с холодного каменного пола. — Две минуты, — застыв перед Тайбер, он глубоко вдохнул, будто собираясь что-то произнести, но подобрать слова прощания оказалось не так просто. — Я-я просто хотел сказать… — Нет-нет, — приложив палец к его губам, зашептала она. — Не надо слов… — Не важно, что мы из разных миров… — Замолчи, прошу, — Кая попыталась заткнуть его рукой, но он перехватил ее ладони, прижимая к себе и, подгоняемый внезапно появившейся решимостью, продолжал говорить, желая выплеснуть скопившиеся чувства. — И не имеет значения, что они возненавидят меня, — сомкнув в объятия, юноша в последний раз коснулся губами ее скулы. -…Потому что всё это время я был влюблен в тебя. — Все, время вышло, Кирштайн!       Нехотя выпустив Каю из кольца рук, он вышел из камеры, заметив, как ее глаза блестели от слез. Признаваться в чувствах в такой момент было крайне эгоистично с его стороны, но сдержаться он не смог, поддавшись спонтанному порыву, и сейчас жалел о содеянном. Ведь ей и так не легко, а тут еще он с совершенно неуместными изъяснениями… И все же не сказать и сделать вид, будто помогал ей из жалости было бы куда неприятней для Каи — уж в этом он не ошибался точно, успев узнать ее достаточно, чтобы делать такие предположения.       Жан думал, что все кончено. Сидя в казарме, он повторял мантру, что ничего не изменить, что даже пытаться не следует, ведь в одиночку у них не выйдет противостоять не то, что Эрену, но даже йегеристам. Надо всего лишь не слушать голос совести, сидеть тихо и не рыпаться — тогда его мечта о спокойной жизни сбудется. Переждать немного, не высовываться… семья и местечко в полиции будут обеспечены, но… разве этого он желает? Даже теперь? — Я буду ждать снаружи, Жан.       Все равно он пошел туда, хотя и здравый смысл продолжал принуждать противиться, находя новые и новые причины, по которым эта затея являлась полнейшей воды чушью, и Жан озвучил их все, доведя Ханджи. — Время прекратить убийства. Сейчас или никогда…       Жан, как никогда раньше, желал верить в правдивость слов Ханджи, в надежду на то, что еще не все потеряно, и согласился рискнуть тем малым, что осталось, поставив на кон будущее, о котором грезил когда-то. — Элдийская империя была гонима больше сотни лет! Мы жили под гнетом титанов!       Утром все собрались на казнь, и Жан занял почетное место рядом с Флоком, мрачно взирая в торжественные лица сослуживцев. В центре круга на коленях стояли Елена, Оньянкопон и Кая, убийство которых Форстер доверил ему, испытывая на верность таким варварским способом. — Граждане империи! Благодарим вас за то, что вы собрались здесь! Сейчас мы казним этих преступников, затаивших злобу на Элдию! — Жан зарядил пистолет, надеясь, что никто не заметит, как дрожат руки. — Имя этой преступницы — Елена!.. — он почти не слушал, что говорил Флок, пытаясь абстрагироваться от ситуации. — Имя последней же — Кая Тайбер… — гул особенно усилился и сквозь шум стали отчетливо доноситься проклятья и оскорбления в ее адрес. — Вот кто настоящий враг элдийского народа, марлейская подстилка, предавшая собственную кровь за деньги и привилегии, но сегодня гнев элдийцев покарает ее! Ну, каковы последние слова? Нет? Ну и хорошо. Начни с нее, Жан, — хлопнув его по плечу, Форстер отступил на шаг.       Рев толпы усилился, когда он прицелился. Кая смотрела прямо перед собой, будто окаменев, и он медлил, тяня время. — Стреляй, — сквозь зубы произнесла она, и Жан перехватил пистолет удобнее, заставив себя нажать на курок. — Черт, промазал… — Ты… что ты пытаешься сделать?.. — пробормотал Флок, все еще не догоняя, но он не стал отвечать, успев оттолкнуть его до того, как пасть титана-перевозчика сомкнулась вокруг них, на короткие минуты отрезая от жестокой реальности.       Жан все же выбрал борьбу за мир, где они смогут жить без сожалений о содеянном.