24 frames per second

Вторник 06/06/17 Когда он просыпается во вторник, занавески раздвинуты. Практически всё воскресенье он провёл в постели, натянув одеяло до подбородка и продолжая прятаться. Однако в понедельник, когда Исак прогуливает школу, чтобы остаться с ним, Эвен чувствует себя достаточно хорошо, чтобы провести почти весь день в гостиной, смотря телевизор. — Так, ладно, хочешь посмотреть, как я изображаю тебя? — спрашивает Исак в середине одного из фильмов, и Эвен устало улыбается ему. — Ну да, давай послушаем. — Окей, — начинает Исак, и он такой милый, что придумал хитрый план подразнить Эвена, чтобы его развеселить, и Эвен любит его больше жизни. — Во-первых, есть три случайных факта, которые я знаю об этом фильме, хотя никогда не смотрел его раньше, я и рассказываю тебе о них с невероятным энтузиазмом. Эвен смеётся. — Заткнись, — говорит он, и Исак гордо улыбается. — Ладно, продолжай. — Ну и вот я, самопровозглашённый любитель кино, перекрикиваю героев в самые напряжённые моменты фильма, объясняя различные кинематографические приёмы. Эвен снова широко улыбаться. — Например? — спрашивает он, побуждая Исака продолжить, и это, кажется, срабатывает. — Ну, например… — тянет Исак, облизывая губы и усаживаясь поудобнее. — Например… посмотри, как камера всё больше и больше фокусируется на главном герое по мере течения фильма, убирая из кадра пустое пространство, которое было в начале, чтобы подчеркнуть его одиночество. Боже, он самый прекрасный парень на свете! — Вау, — говорит Эвен, притягивая его к себе и упираясь лбом в лоб. Он видит, как взгляд Исака смягчается и скользит по его губам. — Вообще-то это отличный анализ. — Спасибо, — говорит Исак. — Я учился у лучших. Во вторник Исак отправляется в школу, и Эвен чувствует себя достаточно хорошо, чтобы встать утром вместе с ним. Они прощаются в коридоре. Исак цепляется за капюшон его толстовки, и Эвен особенно остро ощущает, что ему нужно наклониться вниз, чтобы поцеловать его. Именно Исак дёргает его на себя. — Я буду по тебе скучать, — говорит он, этот самый милый мальчик на свете, и, хотя утро у них часто бывает суматошным, этот момент прощания неизменен. — Напиши мне. Эвен согласно кивает. Они обнимаются чуть дольше, чем следует, учитывая, что Исаку было бы неплохо не опоздать в школу, и в какой-то момент Исак отнимает ладони от груди Эвена и прощается в последний раз. Эвен ещё раз целует его в щёки и смотрит, как улыбающийся Исак спускается по лестнице. Его мама решила поработать дома, и спустя какое-то время отец целует её на прощание после завтрака и тоже уходит. Эвен не отправляется в кровать. Вместо этого он идёт в кабинет матери и, распластавшись на диване, читает до полудня. Хоть он и не ушёл в свою комнате, депрессия продолжает истощать его, и в результате Эвен снова засыпает. Мама будит его, когда наступает время ланча. Прошло много времени в тех пор, когда они сидели вот так, вдвоём, напротив друг друга, и разговаривали. Последние несколько лет были трудными для всех, и Эвен знает, что в определённые моменты эта ситуация вбивала клин между ними. Когда он был в больнице, ему пришлось посетить сеанс групповой терапии. Всего один раз. Но там он познакомился с девушкой, на два года младше, родители которой были уверены, что она просто глупый подросток, и отказались прийти. Эвен тогда проспал целую неделю. И хотя практически всё это время его душила вина, выражение отчаяния и поражения в глазах этой девушки заставило его никогда больше не жаловаться родителям. К тому же трудными были только последние несколько лет. До этого Эвен всегда знал, что у него замечательные родители. Ему было лет пять, когда в один прекрасный день он вернулся из садика и сообщил матери: «Мама, ты у меня просто потрясающая». Он всегда безумно их любил. Он вспоминает об этом теперь, сидя рядом с ней достаточно близко, чтобы она могла гладить его по голове. Что она и делает, и Эвен, обхватив ладонями кружку с чаем, закрывает глаза. — Прости меня, мам, — говорит он, открывая их. Потому что так чувствует. Потому что всё это сложно не только для него, но и для других людей. — За что это? — спрашивает она. — За всё это. — Он нерешительно замолкает. — За прошлый год. Дело в том, что она плакала в больнице. Он знал, что причинил ей боль, и самым ужасным стало осознание, что мать всегда испытывала к нему безграничную любовь, а он в ответ лишь разбил ей сердце. Но она никогда не злилась на него в отличие от Сони или Микаэля и после больницы никак не показывала свою печаль. — Что мы всегда говорим об извинениях за вещи, которые не можем контролировать? — говорит она. Эвену хочется закатить глаза. Но он сдерживается, потому что это его мама и потому что они уже очень давно не сидели так и не говорили по душам. — Мам, — говорит он. — Могу я извиниться за то, что тебе больно? Её улыбка становится для него неожиданностью. — Ох, милый, — говорит она. — Ты всегда так много на себя взваливал. Даже когда ты был маленьким, в тебе было столько чуткости. — Эвен никак не комментирует её слова. — Но, пожалуйста, не извиняйся. Ещё до рождения детей мы знаем, что они будут испытывать боль. Нам приходится смириться с этой мыслью в тот момент, когда в нас начинает расти маленькая жизнь. Возможно, когда дети маленькие, мы можем как-то это смягчить. Но в жизни каждого родителя наступает момент, когда нам приходится осознать, что жизнь не всегда будет проста для наших детей. Это сложно, но необходимо. Поэтому ты не можешь извиняться за то, что ты человек. На этот раз Эвен всё же закатывает глаза. — Пфф, ну понятно, ты говоришь прямо как мама, — говорит он, и она смеётся. — Я и есть мама, умник, — улыбается она. — Думаешь, что всё обо мне знаешь, не так ли? — А разве нет? — спрашивает он. Она не отвечает, широко улыбаясь, и гладит его по спине. Он теснее прижимается к ней. — Ты ведь знаешь, что мы тобой гордимся? — говорит она. — Гордитесь? — скептически спрашивает Эвен. — Гордимся, — повторяет она, кивая. — Мы видим, как ты стараешься. В тебе больше упорства и желания бороться, чем у кого-либо из тех, кого я знаю. И даже в те моменты, когда тебе хочется опустить руки. — Он сглатывает, понимая, о чём говорит мать, но она продолжает, не заостряя внимание на прошлом, словно в этом нет ничего такого. — И ты всегда так глубоко всё чувствовал. И горе, и радость — всё. Возможно, дело в биполярке, а может, просто ты такой, мы не знаем точно. Но далеко не у всех хватает духа чувствовать так же, как это делаешь ты. Многие люди проживают свои жизни ровно и понятно, и я ни в коем случае не говорю, что это плохо. Нет, можно много хорошего сказать о стабильности и безопасности. Но нельзя забывать и том, что некоторые люди рискуют жить на полную. — Ты не думаешь, что я чувствую слишком глубоко? — Я думаю, что лечение тебе помогает. Но ещё я думаю, что страсть, переполняющая тебя, тоже достойна восхищения. Так что нет, пока это никак не вредит тебе, я не думаю, что ты чувствуешь слишком глубоко. Эвен какое-то мгновение обдумывает её слова. — Мне кажется, я всегда считал чувства своими врагами, — говорит он. — Я знаю, — кивает она. Ему бы следовало удивиться, но нет. Эвен понимает, что мать хорошо его знает. Раньше его бесило, насколько хорошо. — Но ты всего лишь человек, малыш, как и все мы. Ты не должен отказываться от своих чувств. Тебе просто нужно принять вещи, которые помогают тебе чуть лучше их контролировать. Внезапно Эвена охватывает желание её обнять. Он так и делает. Она была первой, кому он добровольно рассказал о своей ориентации. Он тогда уже поцеловал Микаэля и побывал в больнице, но всё ещё не произносил эти слова вслух, хотя и чувствовал потребность сделать это. Он не смог признаться Соне. Казалось, она уже убедила себя, что всё дело было в его болезни. Но он смог рассказать маме, с трудом сдерживая слёзы. Она крепко обняла его. — Мне жаль, — сказала она тогда. — Мне жаль, что это причинило тебе такую боль, малыш. Но так будет не всегда. Клянусь, в мире есть люди, которые чувствуют то же, что и ты, которые живут, не скрываясь, и находят своё счастье. — Я тебя люблю, мам, — сказал ей тогда Эвен. И повторяет это сейчас. — Я тебя люблю, мам. — Я тоже тебя люблю, дорогой, — говорит она. — Ты самый прекрасный мальчик в мире, ты ведь это знаешь? — Не самый. Я на втором месте, — протестует Эвен, и она широко улыбается. — О да, он мне очень нравится. — И мне тоже. Они смеются. Глядя на свои руки, Эвен пытается не краснеть, но ничего не может сделать с глупой улыбкой на лице. Мама снова гладит его по спине. — Думаешь, я гадко поступил, бросив Соню после всего, что она делала для меня? — спрашивает он. — Нет. — Эвен поднимает глаза, чтобы посмотреть на мать, которая качает головой. — Я думаю, что важно быть чуткими с людьми, которые нас любят, даже если мы не любим их. Вероятно, ты мог бы быть с ней помягче. — Думаешь? — шутит он. Они оба знают, что она права. — Ну может, чуть-чуть помягче, — продолжает она, закатив глаза. — Но нет ничего дурного в том, чтобы больше не хотеть чего-то, чего раньше очень-очень хотел. Особенно когда речь идёт о романтических отношениях. Ты не обязан продолжать их, если ты этого не хочешь. — Она замолкает, потом добавляет: — Это касается любых отношений. Даже со мной и папой. Он фыркает. — Серьёзно? Вообще-то я думал, что вы стоите у меня над душой, потому что ждёте, когда я произведу на свет идеального наследника. — А, ну это да. Просто ты не обязан нас слушать. Они снова смеются, и Эвен качает головой. — Ну да, — говорит он. — Кажется, я забыл об этом. — Это ничего, — говорит она. — Ты всегда можешь вспомнить об этом. — Кажется, об этом я тоже забыл. — Ну, просто ты хочешь сделать всё возможное, чтобы другие люди были счастливы, и это нормально. Просто иногда ты хочешь этого слишком сильно. — Я учусь, — говорит он. — Да, учишься. Но тебе не обязательно разбираться во всём прямо сейчас, планировать всю свою жизнь. Я твоя мама, взрослый человек, но и у меня есть вещи, в которых я ещё не разобралась. — Эвен фыркает. — Так что поверь мне. У тебя есть время. Вообще странно, как всё это повлияло на его ощущение времени и своего возраста. Иногда он чувствует себя таким старым, словно прожил уже тысячу жизней, но в то же время болезнь так сильно затормозила его жизнь, что кажется, что ему по-прежнему восемнадцать. Иногда Эвен думает, что знает всё, а иногда — что не знает вообще ничего, что он просто мальчишка, гораздо моложе, чем ощущает себя. Эвен осознаёт, что она права, во многом права. У него действительно есть время. — Это очень глубокая мысль, — говорит он. — Ты уверена, что ещё в чём-то не разобралась? Мать закатывает глаза. — Ты и твой отец, — фыркает она. — Вы думаете, что вы такие забавные. — Мы и правда забавные, — говорит Эвен. — Ну да, конечно. — Она треплет его по плечу, а потом отнимает руку и возвращается к еде. — Ешь давай. Эвен смеётся. — Ты не можешь мне указывать. — Могу. Неужели я забыла тебе сказать? Матери всегда могут указывать своим сыновьям, что делать. Это один из законов вселенной. — Неправда. — Правда. — Ладно, я уточню это у Исака, когда он вернётся домой, он изучал вселенную. — Он со мной согласится. — Не думаю. — А я уверена. Он качает головой, но улыбается. Как и она. — Спасибо, — говорит Эвен мгновение спустя. — За что? — За сегодня. И за всё. За то, что воспитала меня таким человеком, в которого он смог влюбиться. Она смеётся. Это приятный звук, и Эвен улыбается, уткнувшись в тарелку, чувствуя гордость, прямо как когда был маленьким, и его шутки могли заставить родителей рассмеяться. — Что ж, спасибо тебе, — говорит мать. — За что? — Что был восприимчив к моим чудесным воспитательным методам, — отвечает она, и Эвен широко улыбается. — И за то, какой ты потрясающий. — Он продолжает улыбаться. — И за то, что больше не считаешь меня настолько недогадливой, чтобы надеяться, что можешь курить то, что ты там куришь, а я этого не замечу, — заканчивает она, и Эвен смеётся, а потом начинает хохотать, когда она шлёпает его по плечу. Когда-то бабушка рассказала ему, что в тот день, когда его мать узнала, что беременна им и его сестрой, она также обнаружила, что её отец — дедушка Эвена — умирает. Иногда он думает об этих маленьких историях его жизни и считает их предзнаменованиями. Если всё начинается так грустно, то почему должно продолжаться как-то иначе? Но со временем Эвен начинает видеть в этом свидетельства нечто большего. Упорство. Упорство его матери. Упорство жизни. Когда стало известно, что его сестра умерла, врачи беспокоились, что и он тоже умрёт. Последние несколько недель беременности были мучительными, но в результате он появился на свет. Это было настоящим чудом, как-то призналась ему мать, и она сказала то же самое, когда он очнулся в больнице — мой чудный мальчик — крепко прижимая его голову к груди. Возможно, в этом вся его суть: продолжать жить несмотря ни на что. А потом понимать, что это того стоит. * Он снова ложится подремать, а потом, когда просыпается в начале седьмого, видит, что занавески раздвинуты. Эвен понимает, что скорее всего это сделал Исак. И теперь это не вызывает у него желания заплакать, это доказательство заботы, как и остальные мелочи, которые Исак делает для него, не разбивают ему сердце, не причиняют боли. Нет. Это заставляет его улыбнуться. Эвен не может этого объяснить, но он никогда ещё не был настолько полон надежды, как в этот момент. Он находит Исака в гостиной, где тот читает на диване, и усаживается с другого края. Их ступни практически соприкасаются. Любовь — это представлять, как выглядят чьи-то лодыжки под штанами, думает Эвен, и это нелепо. — Привет, — с улыбкой говорит Исак. — Привет, малыш, — Эвен улыбается в ответ. — О, отлично, ты проснулся, — говорит его мама, заходя в комнату из кухни. Прежде чем он успевает что-то сказать, она обхватывает его голову сзади и чмокает в макушку. — Как вам это платье? Она отходит, чтобы они могли посмотреть на неё. — Оно красивое, мам, — говорит Эвен. — Вы куда-то собираетесь? — спрашивает Исак. На мгновение Эвен удивляется. Исак никогда раньше первым не заговаривал с его родителями, возможно, из-за смущения или просто не привык к взрослым, которые слушают тебя, когда ты говоришь. Но так было раньше, до этой недели. Эвен не знает, где был Исак, пока Эвен спал, но, кажется, теперь он получает ответ на свой вопрос. — На свидание, — отвечает она. — Но сегодня вторник, — говорит Эвен. — Прекрасный день для романтики. Вскоре после этого родители Эвена уходят. Исак ловит его взгляд и поднимает брови, и Эвен устраивается рядом с ним, прижимаясь всем телом. — Это они ради нас ушли? — спрашивает Исак. — Вполне возможно. Хотя они и правда стараются раз в неделю ходить на свидания. Так всегда было. — Они мне очень нравятся. — Мне тоже, — с улыбкой говорит Эвен, и это правда. Вообще-то Исак был очень близок с отцом. Он рассказал об этом Эвену в одно холодное январское утро до того, как они впервые отправились пообедать с отцом Исака. Тогда, сидя между ними, Эвен понял, что их отношения очень хрупки. Но что и отец, и сын очень стараются изменить ситуацию с той решимостью, которую Исак явно получил по наследству. Во время обеда возникало много неловкостей, но на прощание Исак крепко обнял отца и, когда тот ушёл, широко улыбнулся Эвену. Однако это было непросто. И если уж Эвен в чём-то разбирается, так это в отчаянном желании сделать всё, чтобы жизнь стала проще. — Итак, — говорит он сейчас, укладывая голову Исака себе на плечо, чтобы зарыться пальцами в его волосы. — Что ты читаешь? — Диссертацию твоей мамы. — Серьёзно? — фыркает Эвен. — А что? — наигранно возмущается Исак. — Это интересно. — Ну да, конечно. — И я случайно ляпнул, что хочу прочитать её, когда твоя мама говорила о своей работе. Эвен откидывает голову назад и хохочет. Он легко представляет себе Исака, загнанного в угол энтузиазмом матери и собственной добротой, Исака, который обычно теряет уверенность, когда речь заходит о родителях, Исака, который случайно говорит, что хочет прочитать работу, а потом стесняется взять свои слова обратно. Исак хмуро смотрит на него, а потом тоже начинает смеяться. Наконец они успокаивается. Исак снова смотрит на губы Эвена, а потом нежно проводит по ним пальцем. — Ты знаешь, что первое, что заставило меня посмотреть на тебя, был твой смех? — спрашивает он, и улыбка Эвена становится шире. — Это правда или ты просто стараешься найти отмазку своей сентиментальности? — Что?! — возмущается Исак. — Во-первых, я никогда не вру, а во-вторых, мне не нужны отмазки. Вместо ответа Эвен поворачивается и упирается лбом в лоб Исака. Что ещё можно сделать, когда парень, которого ты любишь, говорит приятные вещи и всячески упрощает тебе жизнь? Что ещё можно сделать, кроме как поцеловать его? Ничего. Поэтому Эвен наклоняется ещё ближе. — Я сейчас не прикалываюсь, — шепчет он, — но, когда я впервые увидел тебя, ты тоже смеялся. — Правда? — Правда. Исак трётся носом о его нос, а потом подаётся навстречу и целует Эвена. Они улыбаются. — Моя подушка сейчас пахнет тобой, — говорит Эвен. — Странно, но она больше пахнет тобой, чем нами. Это приятно. — Напоминает тебе о том, как ты влюбился в меня? — Да, — улыбается Эвен. — Приятно знать, что наша биология совпадает, правда? — Так вот что это значит? — Ага. — Поразительно. Они снова целуются. На этот раз более настойчиво, обхватив лица друг друга руками, вдумчиво и страстно. Веки Исака тяжелеют, а у Эвена раскраснелись щёки, и они тихо смеются. — Ты хочешь…? — Да. Но… — У меня всё есть. В рюкзаке. — Ох. — Погоди. Исак уходит, но быстро возвращается. Они помогают друг другу стянуть с себя толстовки, и футболки, и штаны. А потом Исак снова ложится на диван, а Эвен натягивает на них одеяло, потому что уже вечер и становится прохладно. — Хочешь посмотреть, как я открою его зубами? — спрашивает он. — Если ты так сделаешь, мы точно не будем его использовать. — Ты мне не доверяешь? — У тебя острые зубы, — говорит Исак и, когда Эвен улыбается, проводит указательным пальцев по заострённым клыкам. Эвен целует его палец, а потом ладонь, потом проходится по тыльной стороне руки к ямке локтя, потом поднимается выше. Потом целует его. Исак тяжело дышит, а Эвен, наоборот, задерживает дыхание. Он не хочет пропустить звуки, которые всегда срываются с полуоткрытых губ Исака, когда тому хорошо, хочет почувствовать на себе его руки, услышать, как Исак всё время произносит его имя, ведь даже в такие моменты он лучше справляется со словами, чем Эвен. — Пожалуйста, — шепчет Исак, и вот они рядом, кожа к коже, и жар, и плоть, и любовь, и пот, и Эвен хочет дать этому парню всё, подарить весь мир и заставить забыть себя, увидеть его растрёпанным, и расслабленным, и запыхавшимся, каким тот всегда становится, когда Эвен касается его в нужных местах. Их первый раз оказался первым разом Исака, и Эвен подозревал это, хотя и не знал наверняка, поэтому делал всё, что мог, чтобы показать Исаку, что тот может попросить обо всём, что ему нравится. Правда, в результате вышло, что именно Эвен понял, что никогда не чувствовал себя в большей безопасности, чем в тот момент, когда они доставляли друг другу удовольствие, в этой комнате, наполненной тихими вздохами, шёпотом, нежными и решительными ласками. — Ты мне нравишься таким, — говорит Эвен сейчас, проводя рукой по взмокшим волосам Исака. — Я знаю, — кивает тот, и они чуть натужно смеются. Исак целует Эвена в раскрасневшиеся щёки. — Ты мне нравишься таким. От Исака пахнет потом, и Эвену это нравится, а ещё нравится чувствовать под пальцами острые кости и мышцы, о которых никогда бы не догадался, если бы не знал, какой Исак сильный. Когда всё заканчивается, Исак гладит Эвена по лицу, потом целует его, и Эвен закрывает глаза и целует его веки. — Ты хорош в этом, — говорит Эвен, имея в виду секс, и они смеются, запыхавшиеся и счастливые, лёжа в объятьях друг друга. — Ты всё ещё чувствуешь безнадёжность? — спрашивает Исак чуть позже. Родители Эвена оставили окно на кухне открытым, и оттуда доносится шум проезжающих мимо машин. На улице стемнело, и лишь свет фонарей немного освещает их лица, окутывая странной приглушённой желтизной. У Эвена есть всё это, а ещё любимый парень рядом, но даже если бы его не было, этот вечер всё равно казался бы особенным. Иногда выдаются такие дни, когда тебе не нужно ничего делать, чтобы чувствовать себя довольным, когда всё складывается удачно само по себе, буквально само идёт тебе в руки, как снег, падающий на северном полюсе. Дни, когда ты счастлив, что существуешь. — Нет, — отвечает Эвен, потому что это правда. Потому что всегда будут такие ночи, как сегодня, хотя будут и такие, как в пятницу или в субботу. Не всегда легко помнить об этом, но в то же время трудно об этом забыть. — Нет, не чувствую.